Этот мир был отвратительно обыденным.
Джон молча стоял перед окном, бездумно пялясь сквозь надраенные стекла на набивший оскомину пейзаж. Тихая улица: под линейку подстриженные газоны; розовые кусты — чайная и прочие; коты, мохнатыми кучками валяющиеся в самых разных местах; похожие, как капли воды, домики.
Скучно. Пресно. Предсказуемо.
Но это только на первый взгляд.
Джон уже давно окончательно осознал себя, и взращенные не самыми прекрасными детством и юностью паранойя и наблюдательность успели подсветить красным маркером странности, на которые почему-то никто не обращал внимания.
Тихая улица. И соседка, слишком настырно лезущая во все щели, наблюдающая за домом Джона практически круглосуточно. Слишком глазастая, слишком настырная. То и дело очень интересно оговаривающаяся. Зверски воняющая котами.
Коты тоже были странными.
Джон, как практически любой человек, любил пушистых засранцев. Невзирая на всю свою отбитость, он никогда не обижал мурлык специально, с удовольствием ржал над их проделками и ничего не имел против пушистиков, пусть и не завел ни одного. Эти коты обычными котами только прикидывались. Здоровенные твари ростом по колено человеку, но ни разу не мейн-куны. Пушистые — но шерсть очень жёсткая, прочная, больше похожая на тонкую проволоку. Они лежали, вроде греясь или валяясь, вот только не спали, а поглядывали на окна, и весь десяток тварей практически взял участок и дом в осаду. Невозможно выйти, не оказавшись под прицелом нескольких пар слишком умных глаз.
Джон за свою жизнь повидал всякое, и легко мог предположить, что твари не дрессированные, а вполне себе разумные, возможно, способные на полноценное общение со своим хозяином, кто бы им ни был. Пусть и эта чокнутая старуха.
Вздохнув, Джон отпил молока из высокого стакана, прищурившись от удовольствия, и продолжил меланхолично размышлять.
Странный мир. Не его мир. Никаких суперов. Никаких Корпораций. Никаких злодеев и героев. С одной стороны, перспективы не очень. С другой… Джону осточертело постоянно извиняться за всяческую фигню. Надоело светить дежурной улыбкой — красивой, пустой и сияющей, как лампочка. Надоело постоянно контролировать слова: говорить не то, что хочется, а то, что положено. Что прописано по контракту. Надоело постоянно быть в образе, отыгрывая надежду, опору и так далее. Надоело быть тем, кем он не является.
Надоело стоять на сцене и
играть.
Может, этот тихий на первый взгляд городок — самое оно?
К сожалению, оказалось, что нет.
И дело было не в соседке-шпионке, стаде котов, нервах тети и дяди… Дело было в нем самом.
Впервые он это осознал, когда вывернувший из переулка господин в сюртуке по моде викторианской эпохи и цилиндре неожиданно остановился, увидев его, бредущего по улице, и поклонился, сняв головной убор.
В голове Джона завыла сирена.
Он только пришел в себя, только огляделся как следует по сторонам, только радостно потёр руки, на которых больше не висели невидимые никому кандалы приказов и вбитых установок, как на тебе. Сюрприз.
Дальше — больше.
Этого мужика в цилиндре Джон потом встречал ещё пару раз. Случаям, когда странновато или старомодно одетые люди кланялись, улыбались, а то и подходили пожать ему руку, потерял счёт. Ему не нравились их взгляды: восхищённые, жадные, липкие, расчетливые… Мелочи и странности копились и множились, пока однажды, выбешеный очередным пьяным поклонником, вывалившимся из кустов, лезущим со странными намерениями и орущим что-то о Спасителе, Джон не потерял терпение и не припер тётку к стенке.
Его злил и раздражал этот ежегодный цирк, приезжающий на Хеллоуин, и Джон желал знать подробности.
С некоторых пор он терпеть не мог недомолвок, заговоров и странностей.
Петуния лишь обречённо вздохнула, выпроводила мужа на работу, Дадли на тренировку, заварила себе чай, Джону налила молоко и щедро отсыпала печенье, и за следующие пару часов перевернула ему привычную картину мира.
Она говорила, говорила и говорила, с каждым словом сбрасывая с себя невидимый груз, а Джон грыз печенье, пил молоко и раскладывал описанное на составляющие. Которые ему совершенно не нравились.
Да, в этом мире не было всемогущей Корпорации, клепающей супергероев и злодеев на конвейере, зато здесь имелась магия. И целый магический мир, скрытый от глаз обычных людей, которых маги презрительно называли простецами. И это если вежливо.
Джона такое отношение не удивляло: чего уж там, он сам не без греха. И дело не в том, что он был расистом, шовинистом или ещё кем. Нет. Джон, будучи честным сам с собой, знал, что он просто психопат, откровенно ненавидящий всех без исключения. Всех. И стыдно ему не было. Не после того, как… В общем, детство не вспоминаем. Не надо.
Петуния меланхолично отхлебывала из чайной чашки виски Вернона, закусывая сендвичами, и Джон смотрел на нее, разбитую и уставшую, раздавленную всей этой неприглядной историей, и нутром чуял, что что-то тут кроется ещё.
По рассказам тетки, они нашли его в корзине. Второго ноября. Утром. Погода была холодной, он лежал в корзине, как Моисей перед плаванием в водах Нила, и спал. Невзирая на то, что явно замёрз. А его родители погибли на Хеллоуин. Тридцать первого октября. Ближе к вечеру. Почти полтора суток. И…
— Тетя? — вкрадчиво поинтересовался Джон, недовольно любуясь дном стакана. Петуния вздохнула, подвинула к нему полную бутылку с молоком, корзину с печеньем, вытерла слезящиеся глаза помятым платком…
— Я… — надтреснутым голосом начала женщина, собравшись с силами, — в общем, мне не спалось. Вскочила ни свет ни заря. И тут эти… Понимаешь, им было плевать. На нас. На тебя. О, они говорили, что ты Спаситель, Избранный и прочее, вот только что же они не воспользовались случаем самим воспитать героя?! Это ж сколько всего можно получить!
Джон намертво сжал челюсти, вспоминая себя: могущественную и опасную… Вещь. Тетка сделала ещё глоток, Джон допил молоко и прищурился. Что-то ещё. Что?
— И вот так бросить мага к тем, кого маги презирают? — продолжала изливать наболевшее Петуния. — Ни документов. Ни средств. Ничего. Бросили как щенка или котенка. Хагрид на летающем мотоцикле. Как доказать… — Петуния неожиданно осеклась, скомкано продолжив, — Одно письмо, и все. Делайте, что хотите.
Джон моргнул. Летающий мотоцикл? Интересно! Неожиданно он замер. Как доказать что?
— Тетя? Что именно доказать? И… — до него неожиданно дошло. — Без документов?
На него прежнего документации было много. Очень много. Он сам видел эти папки, отчёты… Инструкции. В груди захолодило.
Петуния закрыла лицо руками, слегка покачиваясь, явно испугавшись, что сболтнула лишнего. Джона уже было не остановить.
— Тетя? — угрозу в голосе услышал бы и глухой. — Как доказать — что?
— Что ты действительно сын моей сестры, — развернулась к нему Петуния.
— То есть?
— Их убили ближе к вечеру. Только начало темнеть, — размеренно начала Петуния, сверля Джона совершенно трезвым взглядом. — А забрали тебя вечером первого ноября. Сутки. Из развалин. Холодные ночи. Дни тоже… И ты, полтора годика. Лили говорила, что маги крепче обычных людей, но… Ни один ребенок не выживет после суток на улице в холод. Это первое. Второе. Где документы, удостоверяющие твою личность? Третье. Хагрид, а он, судя по рассказам Лили, лесник, забрал тебя из развалин. Спустя сутки после случившегося. Сытого. Здорового. В чистой одёжке. И? Никто не поинтересовался, что произошло? Или наоборот, помыли-одели-накормили и оставили? Потом тебя везли на летающем мотоцикле, что бы это ни значило. Часов шесть. Не меньше, судя по озвученному расстоянию. И? Если ты такой важный, где няньки и прочее? Это не сказка. Это реальная жизнь. Не думаю, что Хагрид тебя пеленал. Кормил. Поил. Не думаю… В общем, — Петуния вздохнула. — Я не думаю, что Хагрид забрал тебя из родного дома. Так что… Прости, Гарри, — Петуния криво улыбнулась, — но я не думаю, что ты — сын моей сестры. И что Гарри Поттер — твое настоящее имя.
— Меня зовут Джон, — безапелляционно заявил Хоумлендер, и Петуния с каким-то облегчением кивнула.
— Хорошо. Джон так Джон. А фамилия?
— Я еще подумаю, — по-крокодильи улыбнулся взрослый супергерой и суперзлодей в детском теле, и Петуния закивала.
— Договорились.
Тетка ушла к себе, явно решив заснуть и хоть на какое-то время ни о чем не думать, а Джон вновь уставился в окно. Коты перебрались на новые места, все так же держа дом под наблюдением. Тетка вывалила много всего интересного, но и умолчала о многом. Джон помнил, как она приглядывалась к нему, как постоянно была напряжена, словно ожидая чего-то нехорошего. Заранее подозревая.
Он тогда словно очнулся ото сна, с изумлением оглядываясь. Все ждал, что за ним придут. Посадят на цепь. Снова. Снова будут отбирать все и дрессировать. Ждал… Никто не приходил. Он все больше зверел, с трудом сдерживаясь, чтобы не начать громить все вокруг, останавливали лишь хлипкие кондиции этого тела и чужое отражение в зеркале. Тот неадекватный толстяк, дышащий перегаром и тянущий руки, стал соломинкой, сломавшей спину верблюда.
Он тогда испугался. Быть обычным человеком, слабым, хрупким, уязвимым… с которым можно сделать все, что угодно. После того, как был неуязвимым… и тут на тебе. Сирена взвыла. Он получил подтверждение, что не так прост, как ему думается, и не только потому, что ему, мелкому пацану, когда-то уважительно поклонился одетый по столетней давности моде незнакомый хрен.
От испуга в нем что-то лопнуло. Невидимая волна рванула во все стороны, срезая траву и вздымая пылевые смерчи, и Джон побежал, спеша оказаться как можно дальше от эпицентра этого взрыва. Послышались хлопки, Джон, мчавшийся как призовой скакун, с облегчением свернул в переулок, срезая путь. Его там не было. Он мерещился.
Он потом дисциплинированно сидел в своей комнате, делал уроки и злорадно улыбался. Он снова прежний, но по-другому. Теперь его не посадят на цепь. Он будет умнее.
Ощущение слежки раздражало неделю.
Джон делал все, чтобы не сорваться. Так жестко он не держал себя в руках никогда. Он вел себя как обычный ребенок, в глубине души лелея осознание, что не так все плохо, как ему казалось.
Он хотел свои силы. Он хотел летать, быть неуязвимым, быстрым и сильным, неукротимым.
Свободным.
То, что надежда на это есть, он понял, когда обнаружил, что черные волосы начали потихоньку светлеть, а в слишком зелёных глазах появилось мелкое голубое пятнышко.
***
Этот разговор стал первым, но не последним. Джон с Петунией разговаривали часами, строя предположения и обсуждая гипотезы. Общая тайна сплотила их, сделав неожиданными союзниками. Постепенно наладились отношения и с Верноном. Дадли хватило тумаков, чтобы зауважать хлипкого кузена. Сам Джон тоже менялся. Годы бытия обычным ребенком что-то сдвинули в нем в правильную сторону. Он не стал всепрощающим и добрым, но и не рвался уничтожить все живое в пределах видимости. Наличие семьи, которая в конце концов приняла его со всеми его тараканами — теми, что Джон изредка выгуливал на крепких поводках, наведя предварительно лоск,— дало ему ощущение корней, дома, о котором он мечтал.
Ему было плевать, чей он на самом деле потомок. Ни Лили и Джеймса Поттер, ни, возможно, других магов или ещё кого, он родителями не считал. Петуния в родню не набивалась и именно поэтому ею стала. Она, дядя Вернон, учивший его ведению дел, Дадли… Джон этими отношениями дорожил.
С магией все обстояло мутно.
Пробраться в магический мир? Петуния крайне смутно помнила замызганный паб, через который можно было попасть к магам. И? Джон первый удивится, если там нет соглядатаев и волшебной сигнализации на кого требуется. Особенно с учетом того, что его бросили на порог к чужим людям, которым он, возможно, совершенно никто, и при этом оставили наблюдателя. Ладно, они прошли незамеченными. И? У магов своя валюта, свои деньги, значит, надо переться в банк, менять. Курс? Суммы, которые можно обменять? Тайна, покрытая мраком. Да и нет у них больших сумм на такое. Дальше. Если судить по рассказам тетки, Джеймс Поттер был из богатой семьи. Старые деньги, местечковая аристократия. Если магический мир хоть немного похож на обычный, хрена с два кто-то допустит его к деньгам Поттеров, будь он хоть трижды их сыном. А если чудо случится, то кто гарантирует, что на выходе их не будут ждать?
Таких рассуждений оказалось достаточно, чтобы не дергаться, как бы ни хотелось пролезть к магам. Останавливала и мысль, что ждать осталось недолго: одиннадцатый день рождения маячил на горизонте, а с ним прояснится и цель всего этого дурдома и игр в несчастного сиротку, которого гнобит злая родня. А судя по всему, должен был реализоваться именно этот сценарий, раз покойный папаша был из богачей: Джон отлично знал, как развращает богатство и на что идут люди, чтобы это самое богатство заиметь.
Рубикон все приближался и приближался. Джон ждал знаменательной даты с нетерпением. Маги не подкачали: чертовы письма были везде, даже в унитазе. Джон искренне восхищался фантазией того, кто придумал вот так давить на психику Дурслей, пиная их в сторону нервного срыва. Тетка, горстями пьющая таблетки от мигрени, посоветовала поймать сову. Совы на контакт не шли, дядя начал рассуждать о попытке побега из этого дурдома, Джон сообразил, что нормальное общение руководство школы не устраивает. Неизвестно, чем бы все это кончилось, дядя уже начал паковать вещи, когда ночью, в ливень, кто-то постучал в дверь. Так, словно пытался ее вынести.
Вернон выскочил с ружьем, дверь распахнулась, Джон, обалдев, потрясенно рассматривал пытающегося протиснуться в дом почти трехметрового мужика почему-то в шубе и с зонтом веселенького розового цвета, сходу начавшего наезжать на трясущихся от шока Дурслей. Он успел отдернуть Дадли от выпущенного из зонтика, который великан наставил на пацана как ружье, луча, а затем произошло то, чего он так долго ждал. То, о чем мечтал и желал всем своим сердцем.
Глаза запекло, все окрасилось в ало-багровые тона. Зонтик вспыхнул и взорвался. Великана — это, наверное, был пресловутый Хагрид — вынесло из дома. Очень маленькими кусками. Дядя опустил взгляд на пол, на кусочки обгоревшего меха, дорожку алых капель… И рухнул в обмороке, закатив глаза. Тетя замерла, сжав кулачки, в ее глазах светилось неприкрытое злорадство. Она восхищенно вздохнула, потрепала Джона по голове и принялась хлопотать над бесчувственным супругом. Джон, счастливо скалясь, закрыл глаза, чувствуя, как утихает энергия, сворачиваясь горячим шаром в груди, растекаясь по венам, наполняя тело силой. Пылающая, послушная его воле.
Раздался хлопок, второй, третий… В дом ввалился мужик в алой мантии, с указкой — видимо, пресловутая волшебная палочка — в руке. Джон засиял своей лучшей стоваттной улыбкой, шагнув вперед. Страшно ему не было.
Больше нет.
***
Рассветные лучи залили улицы мягким светом. Джон довольно потянулся, разминаясь, мысленно составляя программу тренировок. Сила — силой, а мышцы сами не нарастут. Да и вообще, надо восстановить рефлексы, умения… Тренировки и еще раз тренировки.
В доме и за порогом ничто не напоминало о ночном вторжении. Авроры — так называлась полиция магов — все подчистили и свалили, забрав кипу протоколов. Джон не поленился дотошно зафиксировать каждую мелочь, отравлявшую ему и Дурслям жизнь в последнее время. Конечно, сперва маги даже не поверили, что видят перед собой юного героя, но Джон умел быть убедительным. Да, пришлось представиться псевдонимом, так сказать, но это не страшно. Пока имя Гарри Поттера имеет хоть какой-то вес, Джон будет им пользоваться. А затем поменяет. И пусть маги идут лесом, даже тех обрывков, что он успел ухватить в разговорах, хватило, чтобы понять, в какую жопу он попал и каких подвигов от него ждут.
Пусть ждут.
Он забесплатно пахать не собирается.
Они как раз позавтракали и убрали со стола, когда раздался стук в дверь. Тетка, демонстрируя лучшее невозмутимое лицо, впустила высокомерно задравшую подбородок морщинистую женщину неопределенного возраста в платье в пол. Ясно. Ведьма сморщила нос, строго нахмурившись и разглядывая скептически скривившегося Дадли и спокойно стоящего Джона.
— Меня зовут профессор Макгонагалл. Где Гарри Поттер? — строго произнесла женщина.
Ясно. Его явно не узнали. Богатым будет! Это точно! Джон заулыбался, шагнув вперед.
— Доброе утро, мэм. Гарри Поттер перед вами.
Ведьма растерянно уставилась на волосы пшеничного цвета.
— Гарри? Гарри Поттер?
Взгляд женщины замер на еле видимом шраме, и она с явным облегчением вздохнула, видимо что-то там себе решив. Джон мешать ей строить предположения о своей так радикально изменившейся внешности не собирался.
— Что ж, — ведьма нагло села в кресло, вновь приняв строгий вид. — Я пришла, чтобы вручить вам письмо, мистер Поттер, и помочь совершить покупки к школе. Вам требуется…
Джон дождался паузы, после чего покачал головой.
— Сегодня ночью к нам уже вломился… сопровождающий. Он снес дверь, едва не нанес травмы моему брату, испугал моих дядю и тетю. Протоколы уже составлены и находятся в Аврорате, а также отправлены лично госпоже Амелии Боунс, главе Отдела магического правопорядка. А вот и она, видимо, — покосился в окно Джон, наблюдая за решительно шагающей женщиной средних лет в окружении шкафоподобных сопровождающих. — Я очень просил помочь мне с выбором учебного заведения, потому как Хогвартс, посылающий по ночам страшилищ, доверия как-то не внушает.
Ворвавшийся отряд сходу направил мысли Макгонаггалл явно в странную сторону. Джон поприветствовал гостей, сел, приготовив блокнот и ручку. Пусть привыкают, у него есть его мнение и его желания. И не факт, что они стыкуются с желаниями и мнениями окружающих.
Но в любом случае будет весело.
Тетка села рядом, незаметно улыбнувшись. Она явно чувствовала себя за что-то отомщенной. Джон довольно улыбнулся — профессор почему-то тихо зашипела — и задал первый вопрос. В любом случае он положенные ему права и привилегии вырвет, возможно, даже из чьих-то холодных рук. А если им нужен герой…
Они его получат.
Но только на его собственных условиях. И никак иначе.
