north

Сонхва гордился собой. Впервые за несколько месяцев, а может и целый год, он использовал свой мягкий бета-голос, чтобы что-то получить. Он озвучил, что хотел и попросил об этом, вместо того чтобы ждать, пока его заметят, чего, как он знал, никогда не произойдет. Это была маленькая просьба. Незначительная для большинства людей, но это было слишком для его робкого сердца. Ранее в тот же день, когда групповой чат его друзей гудел от сообщений о том, что они сходили за суши, а затем попали в новый готический клуб, он был почти смущен тем, с каким рвением хотел присоединиться к ним. Попав в смешанную социальную группу, состоящую из одноклассников и нескольких сверстников из танцевальной команды, которые подружились с его одноклассниками, он предпочитал молчать в чате, хотя знал их всех и разделял некоторые их интересы. Он просто наблюдал, как текут их разговоры, пока не набрался смелости говорить достаточно, чтобы вставить одну или две мысли, которые быстро перекрывались волной других сообщений. Ни один из них не написал ему напрямую ни о чем, так что это было похоже на намек, который было бы ошибкой упустить. И сегодня он не только жаждал компании, так как был только на работе и дома неделями, но также хотел увидеть клуб, о котором они все время говорили. Новый готический клуб был как раз в его переулке. Он даже недавно заставил себя купить несколько новых аксессуаров от своего любимого бренда Black Bats & Black Cats после долгого перерыва, чувствуя себя слишком недостойным, чтобы даже носить аксессуары. Но в любом случае это был идеальный момент. Он мог бы надеть новое изящное колье с черной цепочкой и сверкающими лунными камнями в сочетании с укороченным полосатым мохеровым свитером, мягким, как котенок. На его животе осталось бы открытое место, чтобы наклеить временную татуировку созвездия Овна на кожу над пупком. Добавьте к этому его любимые черные мотоциклетные ботинки с ремешками, и он будет готов отправиться в город с капелькой самоуважения. Hwa: Я хочу прийти. Ребята, когда вы встречаетесь? Это было жалко, но его сердце колотилось от этих слов. «Я хочу прийти». Как требование. Пак Сонхва ничего не требовал. Seungie: Отлично! Площадь Бёльмоян, 8:30 — мы думаем. Hwa: Это отлично. Кофейня закрывается в 8:00, так что я успею. Я пойду прямо туда. Seungie: Класс! Mokka: Ура! Пак Сонхва наконец-то присоединится к нам! Minsu: Марс!!! :D :D :D Сонхва прижал телефон к груди, сдерживая широкую улыбку облегчения. Неужели это было так просто? Было ли его отношение все это время неправильным, и все его одинокие ночи были по его собственной вине, потому что ему просто нужны были эти полграмма дополнительной напористости? Неважно. Это уже не имело значения. Он был просто счастлив. На этот раз ему было чего ждать в конце дня. В последнее время работать становилось все труднее и труднее. Он едва мог затащить себя в местную кофейню, в которой работал, потому что было так сложно понять, зачем он это делает. Платить за комнату, которая ему не нравилась? Платить за еду, которую он ел один в комнате, которая ему не нравилась? Платить за телефон, на который никто не писал и не звонил, кроме родителей, которые спрашивали его, решил ли он снова поступить в колледж? Он пытался поступить в колледж. Он очень старался. Он был умен и хорош в академической работе. Но, как и сейчас, он однажды проснулся и понял, что нет смысла ни в чем, что он делал, и делает до сих пор, хотя он все еще тащился в класс. Он проводил время, читая антологии ужасов или рисуя в своих учебниках и бумагах. Каким-то образом он все же сдал половину дисциплин, несмотря на то что полностью сдался в середине семестра, но потом никакое количество криков или лекций не могло привести его на территорию колледжа, когда все началось снова. Он просто чувствовал себя сгоревшим внутри и использованным, когда дело доходило до обучения. Полностью сожжен, никаких новых зеленых ростков надежды не пробивается. Он встряхнулся. Он как обычно отвлёкся, вспоминая все свои упущенные возможности, свои неудачные попытки. Одно действие за раз. Может быть, это чистый лист для него. Новый зеленый росток в этом социальном и дружелюбном Пак Сонхва. Работа шла особенно медленно, но в конце концов он запихнул себя в тесный служебный туалет, стянув с себя рабочую одежду и заменив ее обтягивающей кожей и мягкими черно-красными полосками; пирсинг впился в уши и брови, а подводка для глаз густым слоем очертила линию. Когда он кончиками пальцев расчесал свою густую челку, она упала ему на глаза, скрывая его тщательную подводку. Обычно ему это нравилось, тёмный фильтр между ним и миром и наоборот, но, задумчиво отодвигая его в сторону, он подумал, не пора ли для новой стрижки или нового стиля. В любом случае, сейчас у него не было времени. Волосы и так были в порядке. Его босс игриво присвистнул ему, когда он уходил. Иден, вероятно, был самым близким ему человеком в этой жизни. Это имело смысл, ведь они так много времени проводили вместе в кафе. Иден был добрым и предприимчивым, чего Сонхва не мог понять, и, что наиболее важно, вместо того, чтобы высмеивать эксцентричный стиль Сонхва, он всегда ценил его (в тех редких случаях, когда Хва позволял ему увидеть). Хва застенчиво усмехнулся, чувствуя, как горят уши. — Просто загляну в клуб попозже, — пробормотал он. — Выглядишь отлично! Тебя будут преследовать альфы, омеги, беты. — Боже, остановитесь… нет, не будут… Иден ухмыльнулся и подошел ближе. Он вытащил заколку из собственных отросших волос, позволив убранной пряди упасть ему на лицо. — Могу я? Сонхва прикусил губу (наверное, кроваво-розовый блеск на губах попал на зубы!) и кивнул. Иден отодвинул пальцем часть челки Хва, а затем плавно приколол ее заколкой. — Макияж действительно делает твои глаза ярче. Ты должен показать хотя бы один. Сонхва мог бы расплакаться. Это заставляло его желать быть лучше как человек, как работник, чтобы он мог что-то отдать альфе, который иногда казался единственным, кому не все равно. — Спасибо. Увидимся завтра. Он вышел из кафе — его потолки были оплетены извивающимися веревками из зеленых лоз, а зонты висели так, будто они плывут вверх в кроне листвы — держась прямее и шагая увереннее, чем когда-либо раньше. -------------- — 8:45 — Холодный край камня большого фонтана врезался в его быстро немеющую задницу. Он пришел на площадь на несколько минут раньше, но все равно через пятнадцать минут после назначенного времени никого не было. После этого он съежился. Он уже сбился со счета, сколько раз ему приходилось убеждать себя, что проходящие мимо семьи, пары и студенты не бросали на него осуждающие, насмешливые взгляды. Он бы понял, если бы они были. Не каждый день они видели взрослого мужчину в макияже и одежде, которые могли бы лучше подойти на вечеринку в честь Хэллоуина или на панк-концерт. Особенно сидящего там мучительно одиноко, ничего не делающего. Он начал чувствовать то холодное, подкрадывающееся предчувствие того, что грядет. Что всегда с ним случалось. Из детского сада в начальную, в среднюю школу, в старшую школу, а теперь и дальше. Дни рождения в начальной школе, на которые никто не приходил; выпускной, когда он узнал, что его пара передумала и пошла с другим, и только после того как он пришел, ища её. Тот раз, когда он узнал, что все его друзья собираются в гей-баре, и появился там без приглашения только потому, что на этот раз он хотел почувствовать себя настоящей их частью. К сожалению, это произошло после того, как он съел печенье с травкой его брата (рекомендованная доза составляла пятую часть печенья, а он съел его целиком) и проглотил четыре банки вишневого сидра. Он сохранял свою трезвость ровно настолько, чтобы помнить, как его друзья спрашивали: «Ты можешь вернуться домой в целости?» Его ответами были излишне громкие крики о том, что он собирается съесть все палочки моцареллы в заведении и танцевать всю ночь, он говорил «хорошо, все хорошо», затем некрасиво споткнулся на потрепанный кожаный диван и опрокинул половину тарелки упомянутых сырных палочек на себя и на край танцпола. Они оставили его там, и он проснулся дома помня лишь то, что случилось, и без воспоминаний о том, как ему на самом деле удалось добраться до дома. Он не любил слишком много думать о той ночи. Телефон в его руке зажужжал, и он вздохнул с облегчением, открывая чат. Seungie: Где вы, ребята? Hwa: Я жду у фонтана. Lee: Собственно, сначала мы остановились на Vromance. Собираемся выпить коктейлей, а затем отправиться в Q Club. В горле Сонхва образовался холодный ком, медленно скользнувший вниз по его груди. Даже не понимая, зачем он это делает, почему он еще больше истязает себя, он начинает искать «Vromance». Бар. Пятьдесят минут на поезде. Не считая времени до вокзала. И «Q Club», еще дальше в том же направлении. Ненавидя себя еще больше, он открывает Snapchat, Instagram, выясняя, как должны были измениться планы, и никто даже не удосужился сообщить ему об этом; или они предположили, что во время рабочего дня он сможет пролистать километры сообщений в чате, чтобы найти изменения в планах. В любом случае, это не имело значения. Их не беспокоило его отсутствие. Тот факт, что он сидел за много миль, на каком-то неизвестном фонтане, ни кем из них даже не был замечен. Ни одним. Он думал, это потому что он бета. Раньше ненавидел свою бета-сторону даже больше, чем все остальные стороны. Но затем он понял, что один из его самых популярных одноклассников сам был бетой, которого всегда просили сделать то или иное, и ему постоянно приходилось отклонять приглашения из-за того, что был «нарасхват». Нет, он действительно не знает, почему его так легко забывают. Чего-то в нем не хватает. Искра, которая заставляет людей думать о других людях, даже когда их нет рядом, заставляет их хотеть встретиться и увидеть их как можно скорее. В нем нет этой искры, хотя он безнадежно тоскует по этой искре в других. У него есть хобби, но нет больших навыков. Достойный внешний вид, но бета-позиция, которая сводит его на нет. Нечего предложить. Ему нечего сказать, нет интересных мыслей. Он это знает, и они это знают. Они видят это и поэтому реагируют, позволяя Сонхва выскользнуть из головы, как нежелательному всплеску мазута. Не думая, он удаляет каждое приложение, которое может связать его с любым из них. С него хватит. Заколка болезненно цепляется за волосы, когда он вытаскивает её, позволяя волосам скользить по кончикам ресниц. Он чувствует себя как статуя. Серая, холодная и пустая, тысячелетняя статуя молодого человека, сгорбившегося на краю фонтана. Нет будущего и нет прошлого. В его голове сейчас тоже ничего, кроме пустоты. Если бы он умер сейчас, это было бы просто прекрасно, прекрасно, прекрасно. Для обычного человека это было бы небольшим происшествием, небольшой путаницей, от которого нужно отмахнуться, пока он спешит на вокзал. Для него это было десятитысячным примером того, как мало он для кого-то значил и как он устал. По крайней мере, он слишком оцепенел внутри, чтобы даже плакать. Он помнит ночь, когда Иден очень осторожно, очень вдумчиво сказал Сонхва, что много думает о нем. Как бы он хотел, чтобы Сонхва нашел кого-то, кто ему небезразличен. Не только самого Идена или его холодных и ворчливых родителей, но и партнера, который мог бы быть рядом с ним. «Я просто не слишком забочусь о таких вещах, — неловко рассмеялся Сонхва. Ложь. — У меня есть танцевальная группа, и я думаю в ближайшее время пойти на курсы актерского мастерства, у меня нет времени…» Иден прервал его, чтобы рассказать о своем двоюродном брате, который умер в одиночестве в своей квартире после тяжелого случая пневмонии, и у него не было никого, к кому, как он чувствовал, он мог бы обратиться. Так он и умер в одиночестве, задыхаясь от жидкости, заполнявшей его легкие. Ему было 29, и последние выходные Иден провел за уборкой его квартиры. С тех пор он плохо спит. — Тебе нужен кто-то, Хва. Не только для твоего счастья, но и для того, чтобы позаботиться о тебе. И я знаю, что ты относишься к тому типу людей, которые тоже хотели бы заботиться о ком-то еще. Это был тяжелый и неожиданный поворот в их ежедневных разговорах, который все еще преследовал его. Будь он щенком, эта история ничего бы для него не значила. Это концовка для неудачников, наверное, он бы посмеялся. Но теперь он чувствовал и видел, как его будущее простирается перед ним, скользя в угол комнаты, похожей на комнату кузена Иден. Он устал пытаться. Он больше не мог этого делать. У него просто не было сил. Он был таким тщедушным внутри, таким безвольным. Он знал, что молод, и у него остались годы и годы шансов и надежды, но у него не было сил еще на один день, не говоря уже о месяце или годе. Обращение к людям было для него все равно что восхождение на Эверест. Это не подвиг, который он может совершать снова и снова, особенно когда для него результат был эквивалентен падению с противоположной стороны горы после того, как он достиг вершины. Никогда не было никакой отдачи. Нет победы. Нет счастливого конца. Извините, Иден. Дело не в том, что я не хочу следовать вашему совету. Я буквально не могу. Он просидел там свернувшись клубочком еще полчаса, поражаясь тому, как можно чувствовать себя настолько одиноким, что все тело буквально болит от этого. Глубокая, глубокая боль без облегчения. Не для него. Тогда он почувствовал, что голоден. Он был голоден, но мысль о том, чтобы подойти к хосту, одетым вот так, попросить столик для одного, не встречаясь с ним взглядом… Он грустно сжался при этой мысли и отогнал подальше свое чувство голода. Пока он оглядывал разные витрины магазинов, сияющие фонарями и гирляндами огней на фоне фиолетовой тьмы, его глаза уловили кое-что еще. Бизнес-центр, который он видел раньше. На самом деле он видел многие из этих клиник, разбросанных по всему городу, но прежде он так мало думал и не предавал этому значения, что те ускользнули от его внимания. «Дети Солнца». Простой белый фасад здания, но вывеска — цвета его блеска для губ. Смелыми золотыми штрихами на знаке символы альфы, беты и омеги были вытянуты и изогнуты вместе таким образом, чтобы образовать форму солнца. Да, он определенно знал об этом месте. Все знали. Это было одно из тех мест, которые существовали на краю вашей реальности, потому что вы никогда не думали, что будете тем, кому это будет нужно. Теперь, в предрассветном, почти взволнованном облегчении, он понял, что пришло его время наконец получить то, что ему нужно. Все это может закончиться. Постоянное ощущение бесцельного дрейфа по течению, где бы он ни был; ощущение, что просыпаешься каждое утро, задаваясь вопросом, почему его тело удосужилось вытащить его из сна; ощущение, что ты заперт снаружи стеклянной комнаты, где все нормальное общество собралось и функционирует как и должно. Всё это могло уйти. В памяти всплыла строчка одного из их жизнерадостных рекламных роликов: «…даже беты могут найти свое место среди Детей Солнца!» Ну отлично, это я. Он встал, его спина болела, а ноги онемели. Задница ледяная. Ему казалось, что он плывет, когда пересекал площадь к лимонно-кремовому свету, сияющему через дверь «Детей Солнца». Это оно. Здесь он должен был находиться все это время. Последнее место, где стаи могут найти то, что им нужно для нормально функционирующей семьи. Стаи, которым не удавалось привлечь кого-то в свои ряды путем естественного ухаживания, и у которых заканчивались время и энергия, чтобы продолжать попытки. Сонхва мог бы рассмеяться. Разве это не описывает его слово в слово? Будучи одним из тех грустных существ, которые не могут найти собственную стаю, почему бы не отдать себя в чужие руки? Конечно, Дети Солнца всегда появлялись в новостях из-за их якобы бесчеловечных методов сватовства, и каждые два месяца казалось, что он видел какой-то протест в новостях или на улицах, пытающийся закрыть ассоциацию, и все же они продолжали работать все это время. И он даже думал, что знает члена семьи от члена другой семьи, который пришел из Детей. Это должно что-то значить, верно? Он знал, что главная проблема заключалась в употреблении наркотиков. «Компаньоны», которых они предлагали, были одурманены и умиротворены, содержались в приятном и угождающем состоянии. За них платили, их покупала принимающая стая, как мешок зеленых яблок. Их можно было вернуть. (Ха-ха, если бы его вернули, он бы покончил с собой.) Но лекарства, которые им на всю жизнь давали через клинику, должны предотвратить это. Их держали в подавленном состоянии, чтобы они могли идеально подойти для принимающей стаи. Никакие мысли и чувства не мешали им больше быть полноценным членом общества. Никаких заморочек и сомнений. На бумаге они были идеальными товарищами по стае, пусть скучными и легкомысленными. Его это устраивало. Вместо того чтобы бояться, Сонхва молился, чтобы все это было правдой. То, что должно было его возмутить, привлекало его. Он жаждал наконец стать по-настоящему бездумным существом, которое не должно было принимать никаких решений самостоятельно. Ему могли дать место, вместо того, чтобы находить его самому, и он был бы слишком счастлив, чтобы заметить, если бы оно не было идеальным. Он толкнул дверь с такой силой, что она ударилась о стену позади нее. — Мне жаль. Очень жаль, — пропыхтел он, глядя из-под челки в широко распахнутые, удивленные глаза секретарши. — Вы все еще принимаете кандидатов?