Солнце на холсте

      — Господин Шиффер, куда Вы так спешите? — еле поспевала за ним Орихиме. — Я не успеваю за Вами, мне дышать уже нечем.       Улькиорра остановился, подняв пальцем подбородок Орихиме, глядя на дно её глаз.       — Так снимите корсет. Не я, а он Вам не дает вздохнуть. И… Не называйте меня так. Просто Улькиорра, без этих очеловеченных формальностей. Вы уже однажды произнесли моё имя, из Ваших уст я его полюбил.       — Как пожелаете, Госпо…то есть, Улькиорра, — утвердительно исполнила его просьбу Орихиме.       — А теперь идемте дальше.       Они молча дошли до дома Гриммджо.       — Это поместье Гриммджо, я остановился у него, — видя, как потеряна женщина, объяснил ей Улькиорра.       — Если Вы мне хотели показать, как выглядит дом Господина Гриммджо, то Вы зря потратили время: я ни раз здесь была на приёмах.       — Важно не то, что снаружи, а то, что внутри, — потянул он Орихиме за собой внутрь дома. Вместе они поднялись до комнаты Улькиорры.       — Проходите.       На удивление самой себе Орихиме без доли сомнения переступила порог.       — Ваша комната? Какой беспорядок! — скрестила на груди руки женщина. — Впрочем, как и у всех творческих людей. Так что Вы хотели мне показать? — озиралась она по сторонам.       — Прошу, только не пугайтесь, — сжимал едва не до крови со всей силой художник красную партеру, закрывающую стену.       — Я много что повидала в своей жизни, меня трудно испугать, — и под гимн женских слов, дающих благословение на содеянное, Улькиорра одернул красную ткань, которая повалилась на пол.       Орихиме ахнула, не веря увиденному, полагая, что глаза лгут, в которых отразился её портрет во всю стену.       — Это…это… — не могла подобрать слов ошарашенная женщина. Улькиорра стоял напротив, его скулы были напряжены, пытливый, проницательный взгляд глубоких глаз проникал прямо в душу.       — Это — Вы, — закончил предложение Улькиорра за неё. — Я шёл, долго шёл, не зная куда, но когда я увидел Вас — понял, что пришёл. В жизни, как и в красках, есть один цвет, способный дать смысл искусству и жизни. Это — цвет любви. Я познал Ваши глаза и нарисовал твою душу. Ты красивее любой картины, что я могу написать. Из-за таких, как ты, пишутся картины и стихи, а художники устраивают дуэли и ряды других редеют от смертельной раны. Вы — произведение искусства. Не все поймут тебя, но кто поймет — никогда не забудет. Орихиме, я Вас… Когда я Вас впервые увидел — мир остановился, всё происходящее для меня в одночасье стало неважным. Только лишь Вы отныне поселились в моём сердце, — будто стены комнаты сближались, вынуждая двоих людей приближаться друг к другу, сковывают коконом, в котором вместо воздуха — её дыхание, личный яд, что травит бесшумно и мучительно медленно. Ласковым медом льется по венам, только в нём не сладость, а тягучая горечь.       — Вы… сошли… с ума… — с ужасом в голосе протянула Орихиме каждое слово, отказываясь верить в происходящее. Отказываясь осознавать, что она хочет этого. Она не в своем уме — в его.       — Вы — это искусство. Я любуюсь Вами и не в силах налюбоваться. Я готов смотреть на Вас вечно, моя муза, моя Богиня, смысл моего существования — это всё Вы. Солнце на холсте. Кроме любви Вашей нет мне света. Ваш свет соперник Солнцу. Я ослеп от этого света, он мне соперник. Прикажите, и я убью себя, а захотите, убью любого другого ради Вас, — хотел было Улькиорра взять руку Орихиме, но она отстранилась от него, отступая назад. И солнце внутри остывает, и от перепада температуры окна запотели.       — Вы не в своём уме… Нет, не приближайтесь, стойте, где стоите, Господин Шиффер! — готова оттолкнуть его Орихиме, ибо происходящее между ними неправильно. Только одиночество, зашевелившееся меж ребер, начинает жалобно выть, скулить от брака с Ичиго.       — Орихиме, Улькиорра. Вы обещали мне, помните.       — Я вам ничего не обещала!       — Верно, подарив мечты, сердца Вы дарить не намереваетесь...       — Мне лучше будет уйти, — направилась девушка в сторону двери, но Улькиорра помешал ей, схватив за запястье и развернув к себе, резко притянув. Сейчас он — тьма, густая, непроглядная, затмевающая все вокруг, застилающая совесть. Сердце чернеет, и от прикосновения к такой душе на пальцах остаются тёмные пятна, не поддающиеся проточной воде.       Рукия, вернувшись домой после того, как проводила Нелл, стала невольной свидетельницей разговора этих двоих. Закрыв рот рукой, дабы не смел вырваться из неё непрожёванный крик, стоя за дверью комнаты брата, девушка молча скатилась по ней. В этот момент она услышала призыв Гриммджо о Нелл и поспешила скорее спуститься вниз.       — Прошу Вас, отойдите, — молила Орихиме художника о благоразумии, цепляясь за остатки своего разума. Её тяжелое дыхание, звучало громче сбитого ритма сердца.       — Я еще даже не подошел толком, — на миллиметры кожи близился он к женщине. — Я Вас никуда не отпущу, а если отпущу, то только с одним условием, — не сдавался, не опускал руки художник в покорении женского сердца.       — Вы не в том положении, чтобы ставить мне условия, — врала женщина, понимая, что он как раз в таком положении, а она находится в ловушке его изумрудных глаз, специально созданных для отлова её души.       — Я отпущу Вас сейчас, но из сердца моего Вы никогда не уйдете, — положил он женскую ладонь на своё сердце. — Вы — его хозяйка.       — Так какое условие? Что мне нужно сделать, чтобы Вы меня оставили? — с горькой надеждой обращалась она.       — Я Вас отпущу, если Вы вернетесь, — поднёс другую руку к своим губам Шиффер, целуя женские пальцы.       — Мне… я… должна идти, — пыталась вырваться Орихиме, не в силах более сопротивляться, губы опаляли кожу её руки сильнее огня. При встрече с художником она горела, полыхала, неведомая сила с первого взгляда на него притягивала. А сейчас от неё осталась одна оболочка, лишенная твердого стержня внутри. В висках стучит, набатом бьет кровь в виски, и много противоречивых эмоций: непонятных, греховных. Они липнут к пальцам, словно паутина, обвивают, прожигая душу до костей. Девушка вырвалась из хватки судьбы, побежав в двери.       Шиффер устремился за девушкой. Они оба услышали внизу голоса.       — Внизу кто-то есть, — отметил Улькиорра, прислушиваясь к голосам.       — Какой кошмар! Это мой муж! Точно его голос! Мне нужно быстрее уйти, — в панике было собралась Орихиме спуститься по лестнице, но Шиффер её остановил, обняв сзади, припадая к её шее.       — Это Вы с ума сошли, если хотите попасться ему на глаза, — потянул художник обратно Орихиме в свою комнату, не рассчитав силы, звучно захлопнув за собой дверь.       — Если Ичиго увидит меня, мы с Вами пропали! Что он подумает — представить страшно… — придерживала себя Орихиме от обморока, упираясь о стену.       — Тише, Орихиме, — прикрыл он ей ладонью рот, и, не устояв, поцеловал женщину сквозь свою руку. — Я бы очень хотел поцеловать Вас по-настоящему. Если бы Вы только осознавали, насколько моё чувство к Вам безгранично, — Орихиме стояла неподвижно, не смея пошевелиться, утопая в изумрудных прудах Улькиорры.       За дверью раздались приближающиеся к ним шаги.       — Ваш муж идет сюда… Отлично! Пусть он нас увидит, пусть знает о моих чувствах! Я готов кричать о них всему свету! — одержимый, одурманенный, потерявший страх смерти Улькиорра жаждал быть пойманным.       — Улькиорра, прошу Вас, одумайтесь, — отстранила со своих губ руку Шиффера, сжимая её. — Не позвольте ему нас увидеть, молю Вас!       — Тогда выйдете сейчас же из комнаты, и не позвольте Куросаки войти, — кивнув, Орихиме хотела было уже исполнить указание художника, но тот опять остановил её, добавив: — Вы покинете комнату, если пообещайте, что Вы придете. Скажите, что мы ещё увидимся, — вжимал Шиффер женщину в дверь, чуть ли не рыча.       — Мне нужно как можно скорее…       — Скажите! — выкрикнул Шиффер.       — Хорошо, обещаю, — скоропостижно поспешила Орихиме покинуть комнату, сразу же столкнувшись с мужем.       Как только дверь захлопнулась, Улькиорра припал к ней спиной, прикрыв глаза. Сердце колотится, грозясь пробить грудную клетку и сбежать, чтобы не было настолько больно.