Поместье сбывшихся надежд

      Прошло ровно девять дней со смерти Феликса Генриховича Шварца. По настоянию матери Вадима, которая ну уж слишком пеклась о памяти «любимого дяди Феликса», мероприятие отложили на потом. Все прибывшие в город родственники затаили дыхание. Они разместились по недешевым гостиничным номерам в ожидании заветного дня – дня оглашения завещания.       С утра пораньше Елена Павловна не отступала от Вадима и вечно квохтала, спрашивая, а подойдет ли "эта вуаль к этому темному платью". Она собиралась носить траур столько, сколько сможет. Ее отпрыск равнодушно наблюдал за такой активностью матери, занимаясь подготовкой к приему. Решено было собраться в офисе Вадима, на улице Бехтерева. Здесь крепко стояло здание страховой компании, к которой еще в давние времена обращались технологичные и промышленные отечественные гиганты. С несменяемыми генеральными директорами этих корпораций водил личное знакомство отец Вадима, но теперь спустя столько лет после гибели Александра, остальные будто бы очнулись от вечного сна. Потихоньку уже не юного, а очень даже респектабельного молодого человека начинали принимать за своего и даже приглашать на вечеринки в различные «холлы». Вадим не любил засиживаться на подобных мероприятиях, потому как каждые полчаса с ним связывались его помощники из отделов продаж, маркетинга, финансов, контроля качества и прочие. Распределять ответственность было попросту не с кем.       Вот и сейчас, наблюдая, как в конференц-зал вваливается толпа неотесанных бармалеев, желавших откусить кусочек побольше, мужчина не знал, на кого же можно оставить такую громадину, как разросшаяся за последние годы, поглотившая фирмы поменьше страховая компания.       — Здравствуй, Вадик, – разукрашенная тетя Люба оставила помаду на щеке Вадима, когда поприветствовала его. — Хорошо ты устроился. Весь в папку.       — Очень ты серьезный, Вадик, – смеялась двоюродная сестра мужчины, молоденькая Вера, постоянно расчесывавшая свои волосы цвета блонд.       Ее больше интересовал Инстаграм, нежели наследство. Рядом с ней разместилась не только тетя Люба, но и родная сестра Катя, совсем не похожая на родственников. Строгий мужской костюм (она любила походить на мужчину), короткая стрижка и сдержанная, обстоятельная речь будто бы говорили о том, что она всерьез рассчитывает стать наследницей. В свои двадцать пять она была уже аспиранткой, и, безусловно, семейной гордостью. Планируя, как и старый Феликс, открывать новые высоты в архитектуре, Катя жаждала получить «свое».       Вместе с тетей Любой сидела и ее сестра. Тетя Ира ограничилась коротким взмахом руки, после чего начала перебирать кресла, ища поудобнее. За ней следовали два двоюродных брата Вадима, а именно Толя и Боря. Однояйцевые близнецы, они точь-в-точь походили друг на друга, но, слава богу, носили разную одежду. Толя предпочитал темные и холодные оттенки, а его брат – иные.       — Привет, Вадим. Давно не виделись. Кажется, последний раз на свадьбе Бори, – заметил Толя, похлопывая брата по плечу.       — В самом деле. Почему не приезжаешь? Мама и тетя соскучились по тебе, – продолжил его близнец.       — Я заметил. Рад, что вы не пропустили такую возможность. Сегодня мы снова вместе. Когда такое еще увидишь?       — Разве что на похоронах! – крикнула тетя Ира, после чего рассмеялась и тетя Люба, а Елена Павловна, надвинувшая вуаль так, чтобы не было видно ее презрительного взгляда, заохала.       — Поместье, говорят, много стоит. Оно вроде как «объект исторического наследия», – сказал Толя, сложив руки на груди.       — Если оно достанется нам, то мы переедем туда. Жить в *** такая тоска. Здесь хоть поближе к Москве и Питеру, – предложил Боря.       — А можно и продать. А потом купить большую квартиру в Москве. Миллионов за сто то продадим, Вадим? Как думаешь? Ты ведь чаще всего там бывал. Мы то почти и не ездили туда, сам понимаешь, – как бы оправдываясь говорил Толя, а Боря во всем согласно кивал.       — Моя жена беременна, так что скоро ты станешь дядей! Хотел бы сделать тебя крестным. Как почетно будет: у моей доченьки, а у нас будет доченька, будет крестный из такой известной компании. Ты же будешь помогать крестнице?       — Я не люблю всю эту религиозную мишуру, – строго отрезал Вадим.       Его стальной голос не понравился братьям, и те подсели к матери, устроившей импровизированный перекус. Все это потомство дедушки Якова, среднего из братьев, прожигало последние деньги, доставшиеся от алкогольного магната, сколотившего состояние, как и остальные братья в девяностые, благодаря ввозу нового импортного алкоголя и постепенного расширения внутреннего производства. Теперь от былой империи осталось лишь одно напоминание, и даже доход с дышащих на ладан магазинов не может покрыть разгульную жизнь Толи и Бори и Верочкины поездки за границу.       Через полчаса в офис приехали потомки умершего дедушки Виктора. Они обходили стороной остальных, насколько позволяла возможность. Вид был их еще более беден и жалок: экономившие на всем подряд, они носили одни и те же вещи десятилетиями, иногда не брезгая и вещами из «секондов». Тетя Таня, привезшая своего мужу-заику, который постоянно икал и будто бы блеял, посадила его в самое дальнее кресло, а после уселась рядом.       — Подонки! Скоты! И как только совести хватило нас позвать? Этот педераст старый добил папаньку, – басисто ругалась полноватая тетя Таня.       Сказывалась работа директором внушительных размеров агрокомплекса в Подмосковье. Там она каждый день нюхала навоз для свиней и слушала отборную мужицкую ругань. Ее грязные нестриженные ногти и жирные пальцы ног, не помещавшиеся в какие-то балетки, одетые не по погоде, отвратили даже терпеливого и видавшего многое Вадима.       Муженек тети Тани продолжал заикаться.       — Да заткнись ты, идиотина! Идиот, и дети твои идиоты. Стыдно на людях показывать их. Ну ничего. Также вы кончите, как и папаня наш. Также кончите, суки поганые. В жизни вам не прощу, что довели его. Августина то, кошелка старая, и Феликс нахрена к нему поехали тогда? Ну плохо ведь ему было. А они начали вспоминать…Былое, прошедшее! Надо поговорить! СУКИ! – взвыла тетя Таня в полной тишине.       Никто особо не обращал внимания на эти завывания и сморкания в какую-то грязную тряпочку, слабо напоминавшую платок. Ни братьев, ни сестер у тети Тани не было, потому в помещении собралось четыре двоюродные сестры: Татьяна, Ирина, Елена и Любовь. Присутствовало и третье поколение, чьи члены разошлись столь разными путями, что и в жизни бы их корабли не зашли в один и тот же порт, не прошли по той же долготе или широте.       Формальные связи давно утратили свою значимость. Деньги, подобно песчинкам, просыпались сквозь пальцы, и особо жаловалась тетя Таня, жалея, что отец завещал миллионы, оставшиеся после продажи оборонного бизнеса, не ей, а своему близкому другу, якобы «оставшемуся без средств к существованию в старости». Эта филантропия настолько раздраконила тетю Таню, что та смачно врезала и зашуганной матери, и муже-заике, и «бестолковым детям».       Словом, семейный ансамбль семьи Шварц разрушал все иллюзии насчет «богатства» еврейского синдиката. Выцветшие, блеклые и пожухлые лица собравшихся опровергали любые домыслы, ходившие вокруг одной только фамилии «Шварц». Хоть все и старались сохранять эту фамилию (девушки не меняли ее даже после выхода замуж), но истинным продолжателем стараний первого поколения оставался лишь Вадим Александрович, с сожалением взиравший на этой серпентарий. Собрались, разумеется, далеко не все, но и этого вполне хватало, чтобы устать от «любимых родственничков».       Спустя час прибыл нотариус. Натаниэль Германович являлся семейным нотариусом семьи Шварц, и потому распечатывал и зачитывал далеко не первое завещание. Пожилой поджарый мужчина невысокого роста с залысиной поправлял тугой галстук и протирал очки, прежде чем начинать разговор о наследстве.       — Все в сборе? Все же приехали?       — Ну не все…Не все, – слово невольно взял Вадим, как единственный способный вести переговоры с нотариусом.       — Ну кто хотел, тот прибыл, верно? – сиял как медный таз, Натаниэль. — Я не хочу вас сильно утомлять. Конечно, еще раз приношу свои соболезнования в связи с скоропостижной кончиной Феликса Генриховича. Ведь жалко его! Ему бы еще жить! – нотариус подходил все ближе и ближе к Вадиму, словно опасаясь этих хищников.       В момент распечатки Натаниэлем текста завещания, хорошо упакованного в плотный конверт, все как один бросили жестокие взгляды на несчастного мужчину. Тот, на удивление, разнервничался, ибо еще никогда не доводилось встречаться с такими бесчувственными взглядами опускающихся на дно людей. Натаниэль, по разговорам с Вадимом, прекрасно знал о финансовом состоянии каждой из ветви Шварцов, потому отчетливо понимал, что это поместье стало бы желанным приобретением для каждого. Однако нотариус, безусловно, отлично знал, кому должно отойти поместье графов Новосельцевых, приобретенное дедушкой Феликсом в 1992 году за бесценок. И тем не менее мандраж пробирал вспотевшего Натаниэля, пытавшегося привести самого себя в чувство.       — Ну быстрее-быстрее, рыбья ты башка! – ругнулась тетя Таня. — Ну ебаный свет, быстрее! Быстрее! Мне писать хочется. В туалет я хочу. Никуда не смогли сходить, так как сюда торопились, – она следовала своей привычке говорить все, что придет на ум, а остальные следовали привычке делать вид, что Татьяны не существует.       — Конечно, вы прекрасно знаете, что единственным активом, так сказать, которым обладал покойный Феликс Генрихович, было его поместье. Это поместье стоит огромных денег, ведь покойный приложил гигантские усилия, чтобы восстановить его и привести в тот вид, который был бы достоин его славной истории.       — Не тяните же, господин нотариус, – в бой вступили близнецы Толя и Боря. Они уверенно потирали ручонки, веря, что поместье точно отойдет им, и иначе быть просто не может.       Вера скучающе пялилась в Инстаграм, ставя лайки полуголым парням модельной внешности, не думая ни об их интеллекте, ни об их порядочности. Вере не хотелось быть женой-домохозяйкой. Девушка лелеяла мечту прятаться за мощной и накаченной спиной молодого миллионера, в котором воплотились бы лучшие качества и размеры половых органов.       — В общем…Я читаю, да? Все же хотят знать, чем кончится сериал? – пытался шутить Натаниэль, но выходило скверно. Даже Вадим подмигиваниями и хрустом пальцев давал понять, что спектакль пора бы кончать. — Тогда читаю! Узнаем же последнюю волю покойного!       И пожилой мужчина начал выразительное чтение вслух:       «Город ***, *** область       Двенадцатое июля две тысячи восемнадцатого года       Я, Шварц Феликс Генрихович, 22.02.1950 года рождения, проживающий по адресу *****, настоящим завещанием делаю следующее распоряжение:       1. Все мое имущество, какое ко дню моей смерти окажется мне принадлежащим, в чем бы таковое ни заключалось и где бы оно не находилось, я завещаю моему внучатому племяннику, внуку сестры Августины, Шварцу Вадиму Александровичу…»       После этих строк поднялся настоящий гвалт. Рептилии недовольно повскакивали со своих мест, а тетя Таня и вовсе грозилась растерзать Нотариуса. Пожилого мужчину обвинили в коррупции и нарушении профессиональной этики. Пошли разговоры о подкупе со стороны Вадима.       — Да он ведь не мог ему завещать одному столько! Там картин одних сколько! На миллионы и миллионы долларов. Чушь, блять! – ругалась тетя Таня.       — Вадик, ну ты же понимаешь, что это не совсем честно? – вступились близнецы. —Мы бы тоже хотели иметь процент. Ты же не будешь в нем жить, конечно?       — А я бы туда переехала, – заявила тетя Люба. – Я хочу поближе к природе и старине!       Нотариус продолжал дочитывать завещание, ту формальную часть, которая уже была неинтересна собравшимся. Вадим, с одной стороны, ожидавший такого, а с другой, пораженный новостью, принялся пятиться к матери. Она начала с одухотворенным лицом поглаживать руку сына.       — Ничего, Вадик, ничего. Ты заслужил. Дядя Феликс тебя любил. Всё по справедливости вышло.       Шум не стихал еще полчаса, и каждый норовил бросить оскорбительное обвинение в сторону племянника или брата. Родственники словно соревновались в искусстве ужасной брани, а Вадим в мыслях своих уносился к поместью, внезапно свалившемуся на него с неба.       Сколько же он там не был? Кажется, что целую вечность…