Поместье сбывшихся надежд

      До Нового Года оставались считанные дни. Всю страну, как и остальной мир, вот в который раз охватывала паника, смешанная с жгучим азартом. Как тараканы, люди ползали по торговым центрам в поисках «того самого». Они кружились по этажам, перебегали от одной сияющей витрины к другой, заражаясь атмосферой праздника. Из колонок доносились классические мелодии, узнаваемые в каждом доме и в каждой семье.       Неведомые солисты славили Рождество, дарили ощущение спокойствия и уверенности в завтрашнем дне. Из года в год эти славные песни зарубежных групп внушают большее доверие, нежели речь президента. В них никто не просит потерпеть и сплотиться. В них нет приторной, масляной фальши, об которую пачкаешься при прослушивании новогоднего обращения.       Типичный торговый центр утопал в горах завезенной в канун праздников оверсайз-одежде, в футуристичной бытовой технике, в сотнях сортов чая, кофе и духов. Накопленные за несколько месяцев сбережения уходили на подарки для бабушек и дедушек, тетушек и дядюшек, братьев и сестер, кумов и кум. Среди суетливых посетителей и их чад, настойчиво требовавших дорогие игрушки или недавно вышедшие гаджеты, спокойно вышагивал Максим.       Парень расстегнул зимнюю куртку и откинул меховой воротник: отапливался центр исправно. На руках у него была неплохая зарплата. Правда, как ей распорядиться, он так и не знал. Подарок маме давно ждал своего часа. Комната в поместье хранила японскую кофеварку, о которой Лариса Сергеевна мечтала с детства, то бишь с того самого момента, когда впервые попробовала настоящий заваренный кофе. По настоянию сына она все-таки ушла с прежней работы. После Нового Года она обещала встать на биржу труда и поискать что-то, связанное с ее специальностью. «Возиться с этим – та еще морока» — приговаривала она, и хоть сын нисколько не торопил Ларису Сергеевну, но ее гордость не давала спокойно существовать за его счет.       Максим гадал не только о подарке для любимого человека, но и о том, как отмечать поганый Новый Год. Почему поганый? Как минимум потому, что из-за него возникает столько сумятицы и безумного сумбура. Их жестокий водоворот затягивал и помощника Вадима. Разрываться между одинокой матерью и точно таким же одиноким парнем доставляло сущее раздражение. Конечно, Елена Павловна будет в новогоднюю ночь с сыном, как и дворецкий Дмитрий. У Ларисы Сергеевны не было ни дворецкого, ни матери, и потому рассчитывать она могла лишь на работящего сынулю. Изменять устоявшейся за двадцать лет традиции не хотел и сам Максим. Вырастала настоящая дилемма. Новый Год уже не казался таким ярким и солнечным праздником, дарящим радость. Пока что из подарков доставались лишь одни нервы и напряженные думы.       Поиск верного решения все больше приводил к необходимости выбора. Объединение таких разных миров, то бишь его мамы и «мира Вадима», могло и вовсе расстроить праздник. Из головы не выходили слова Елены Павловны, ее взлелеянный аристократизм и гордыня. Чем-то чуждым, холодным, недоступным и непонятным виделся этот «мир». Но в этом же мире существовал его любимый человек, давно повзрослевший и оформившийся как личность. Оттого принятие решения осложнялось вдвойне, да и сами мысли о будущей жизни, о том, что придется привыкнуть к новому статусу и к новым деловым встречам, обсуждениям котировок акций и перспектив расширения бизнеса, валили с ног.       Стоило перевести дух и прикинуть, что к чему. Он остановился вблизи кафе, в котором подавали замечательный кофе с миндалем и взбитыми сливками. Народу, на удивление, было от силы человек шесть. За столиками разместились клуши с брендированными пакетами. Они потягивали дорогие безалкогольные коктейли, накручивая длинные локоны завитых волос. По другую сторону от них сидели двое в деловых костюмах. Мужчины до боли напоминали тех индюков, которые проживали в офисе Вадима.       Парень стал дожидаться горячего кофе и слойки с малиной. При взгляде на важничавших индюков у Максима всплыли образы недавно увиденных сотрудников компании. Как личный помощник Шварца, он ездил за ним на встречи разных пошибов, постоянно записывая в специальный блокнот мысли и идеи, заинтересовавшие начальника.       — Чтобы привлечь новых инвесторов, мы должны прекратить хаотичное вкладывание активов в сомнительные проекты, — высказывался глава отдела финансов.       Максиму сразу не понравился этот человек с выступающим лбом, красными глазами и вечно дрожащими губами. Во время деловой дискуссии он постоянно причмокивал и потрясал кулаками, стремясь доказать важность собственных предложений.       — Вы считаете проекты сомнительными? — вопрошал Вадим, не сводя глаз с высказывавшегося.       — Нельзя игнорировать тот факт, что половина из проектов, куда мы вложили средства компании, оказались тем еще болотом. Совет директоров уже дал понять, что вы злоупотребляете своим положением, — нещадно критиковал Вадима главный финансист.       — Не ругайтесь вы так, Михаил Федорович. В вашем то возрасте, — смеялся в ответ мужчина.       — А? А что мой возраст? Что мой возраст? — переживающим голосом спрашивал он. — Кто-то сомневается во мне? Неужто я слишком стар?       Вадим знал, как боится старости Михаил Федорович и как избегает публичных разговоров о возрасте. Окруженный молодыми людьми, он принадлежал к той когорте людей, оставшихся в управленческом составе компании после перестановок и реформ молодого Шварца. Теперь финансист волнительно протирал потливую проплешину розовым платочком и стыдливо опускал глаза.       — Михаил Федорович, мы обязательно учтем ваши предложения. Максим, сколько компаний можно внести в черный список?       — Почти десять штук, — промямлил парень, еще тяжело чувствовавший себя в окружении стервятников. — Я собрал данные относительно расстроенных сделок. Половина компаний отказалась выполнять свои обязательства, а другая половина показала себя ненадежными партнерами. Например, две строительные в одностороннем порядке вышли из проекта по строительству нового делового центра.       — Они еще и нагло воспользовались нашим предложением! — вскричал глава отдела продаж. — Мы можем отказаться от выполнения договора страхования, тем более по такой цене! Как понимать этакую неблагодарность?       — Степан Степанович, благодарю. Но давайте не будем уподобляться этим свиньям. Просто более не продлевайте страховку. Я свяжусь с финансистом в Москве, и мы избавимся от акций на бирже. Все равно они стоят гроши. К чему нам их активы? Попробую организовать шторм на бирже. Наши партнеры побегут за нами. Но разорять не будем. Пускай живут.       Степан Степанович недовольно забарабанил по столу. Мужчина сорока лет учащенно дышал и поправлял длинную челку волос, вечно норовящую упасть на глаза. От него пахло колбасой и сыром, которыми он любил перекусывать во время обеденного перерыва, и Максим, не успевший привыкнуть к неприятному амбре, в отличие от остальных, куксился и поеживался, когда колбаса и сыр доходили и до него.       — Вы не согласны, Степан Степанович? — обратился Вадим.       — Нам нужно действовать жестче. А также я бы рекомендовал расширить консультационный совет по инвестированию. Сейчас в него входите лишь вы, вице-президент и часть совета директоров. И то не все! Решения о расширения бизнеса принимаются узким кругом лиц, а потом мы сталкиваемся с проблемами. Разве так можно?       — Кого бы вы рекомендовали включить в совет, Степан Степанович? — поинтересовался Вадим.       Сейчас его взгляд был сосредоточен на сидящем по правую руку помощнике. Животные силы одолевали владельца компании. Рука то и дело тянулась к белоснежной руке с розовыми подушечками палец. Максим, чувствуя нетерпеливый взгляд мужчины, нервно глотал и отпивал газированную воду, чтобы хоть как-то вернуться к теме разговора.       — Все члены совета директоров должны быть включены в консультационный совет, — настаивал Степан Степанович.       — Более того наш резервный фонд практически пуст, — добавил Михаил Федорович.       — Мои банковские счета тоже не в самой лучшей кондиции, господа, будем честны, — парировал Вадим. — Однако это временно. Резервный фонд необходимо ликвидировать. Я сам буду являться резервным фондом компании.       — Безумство! Безумство! — завопили остальные главы отделов.       — Нельзя подкладывать под фундамент компании такой динамит. А если вы обанкротитесь?       — Только в том случае, если обанкротится компания. Я и есть компания, господа, — строго отрезал мужчина. — Какой толк хранить столько денег в резервном фонде? В случае чего мы всегда можем выпустить облигации и занять в банке. У нашей компании есть собственный банк, если вы забыли.       — Который также сильно пострадал, — заметил представитель банка. — Даже наши сотрудники слабо доверяют ему. Процентная ставка нестабильна, и это приводит к еще большому оттоку средств.       — Так сделайте же ее стабильной, черт возьми! Почему я должен учить вас, как зарабатывать деньги? — возмутился Вадим, стукнув по столу. — Сколько сейчас в резервах банка? – шепнул он Максиму.       Тот, открыв нужную страничку в блокноте, показал внушительных размеров сумму.       — Не вижу причин для беспокойства, господа. Помнится мне, представитель ЦБ не высказал озабоченности о работе банка. Кто-то из вас докладывал, что все отлично, — напирал Вадим.       И так продолжалось в течение нескольких часов. Пропотевшие и взмокшие главы отделов вели настоящие баталии с Вадимом, споря и доказывая свое. Мужчина мастерки отбивался от их нападок, и большинство принятых решений оставалось за ним. Он внял словам присутствующих, считая полезным включить в управление компанией большее количество людей; ему нравилась идея консервативного инвестирования. В остальном Вадим продолжал оставаться собой. Максим взаправду трепетал, когда начальник почти невозмутимо обходил Сциллу и Харибду, воплощенных в советниках-критиках. Ни одна встреча не проходила без их замечаний, но мужчина твердо отстаивал убеждения, когда, надо переходя и на повышенный голос, когда надо, здраво рассуждая и оппонируя соперникам. Он дорожил своим детищем, и, по мнению парня, в ребенке тот и не нуждался, потому как холил и лелеял компанию как самую настоящую дочку, оберегая от хищников и давая ей самое лучшее, насколько позволяли силы и средства. Кофе пах далекой Шри-Ланкой, на которой, наверняка, нежились на солнце такие же молодые парни, как и Максим. От легкого перекуса слойкой его отвлек знакомый звонкий голосок, раздавшийся сзади.       — Максим! Максим! Привет! — окликнула Максима девушка, приземлившаяся рядом.       — Я подсяду, ты не против?       — Оля? — поразился он, подавившись подогретой слойкой.       — Я тебя напугала, что ли? Не рад мне? — несколько разочарованно вопрошала она. Самойлова Оля распустила огненно-красные волосы. Они аккуратно легли на оголенные плечи, освобожденные от легкой шубки.       — Вспомнил хоть меня? — спросила Оля, протягивая миниатюрную ручку с эстетичным маникюром.       — Угу, — согласился парень, пожав ручку.       Мимолетное прикосновение к девушке оживило воспоминания минувших недель. В нос ударила апельсиновая карамель, и долго еще пахло цитрусовыми, даже после того, как Оля спрятала ручку под столом.       — А ты почему один? До Нового Года остался день.       — Я знаю, — прохладно отозвался парень, чьи глаза безумно забегали в поисках спасительной силы.       Слойка практически кончилась. Предстояло еще допить половину кофе, но почему-то внезапное вторжение Оли в самый ответственный момент, когда Максим практически решил, что же делать с праздником и близкими ему людьми, отвратило его от девушки. Она казалась не легкой и воздушной, а наглой и нахрапистой.       — Я тут за подарками. Любят же люди все до последнего откладывать, правда? — мило щебетала она. — Ты уже закупился или как?       — Или как, — развязно ответил Максим, отхлебнувший еще кофе.       Привкус миндаля оседал на шершавом языке. Стихли разговоры индюков и клуш. Ненавязчиво проигрывались повторяющиеся однообразные мелодии. Отчего то звуки в кафе не раздражали так сильно, как приевшиеся частым посетителям торгового центра песенки.       — Да что с тобой? На конкурсе ты был другим. У тебя случилось, может, что? — обеспокоенно залепетала Оля, поглядывая из-под короткой челки.       — Просто немножко занят был. Не рассчитывал на встречи, — признался он. — Ты сменила прическу? В прошлый раз длиннее пряди были.       — Спасибо, что заметил. Парни редко обращают внимание на волосы девушек, — со скепсисом произнесла Самойлова.       — Хуевые парни, что сказать, — ругнулся Максим.       — Какой-ты дерзкий. Вы только посмотрите, — рассмеялась собеседница. — А с виду пай-пальчик такой, — продолжила смеяться она.       Решив проверить реакцию парня, Оля начала щекотать его в районе шеи. От неожиданности Максим чуть было не выронил поостывший, но все еще горячий кофе. Слойка к тому времени напоминала о своем существовании коротким урчанием в животе и маленькими кусочкам на бежевом блюдце.       — Эй, ну ты что! Перестань! Перестань!       — Не нравится? Ну выругайся, как ты можешь, — заигрывала Оля, не прекращая щекотать Максима.       — Оля, блять! Хватит! Че ты устроила? Ты мне кто? — крикнул парень.       В порыве гнева он сильно отмахнулся, и стаканчик с кофе плюхнулся оземь. Остатки кофе медленно растекались по кафельному полу. Индюки и клуши заметили этакую неосторожность, и Максим разом вспомнил о похожей сцене, произошедшей намедни в ресторане «Пуанкаре».       — Прости, — грустно уронила девушка.       Она неловко вытащила из кошелька пару сотен и оставила их возле бежевого блюдца. Через несколько секунд след ее простыл. Стул, на котором совсем недавно сидела Оля, пах апельсиновой карамелью. Кофе растекался по кафельному полю, а Максим сжимал и разжимал костлявые кулаки, пытаясь успокоиться.       «И на кой черт явилась? Попил кофе, блять. Кому она эти деньги бросила? Смешно. Отдам при следующей встрече. Точно отдам. Такая встреча не могла произойти случайно. Вероятно, выследила. Уж очень взгляд ее был…Не хочу и думать».       Максим ничуть не жалел о такой реакции. Главная печаль заключалась не в том, что кофе-брейк испортила малознакомая девушка, а в том, что практически готовое решение улетучилось, словно его и не было. Впрочем, не в первый раз итог длительных раздумий уходит из-под носа, когда он так необходим.       Парень, побродив по торговому центру, наконец решился на важную для него покупку. Конечно, трудно с ходу выбрать хороший презент, тем более для человека, мягко говоря, не стесненного в средствах. Максим часто слышал, как опостылели до того одинаковые подарочные наборы, состоящие из запонок, драгоценностей, которые мужчина надевал крайне редко, кожаных изделий и прочей «шелухи». Потому подарок любимому человеку должен был не просто выделяться на фоне этой безвкусицы и банальности - он должен был затмевать прочие.       Выбор пал на пижаму из темно-серой овечьей шерсти. Зима давно стала полноправной хозяйкой в здешних краях, и суровые морозы, крепнущие день ото дня, часто подмораживали обитателей дома. Батареи топили из-за всех сил. Камины в основных помещениях старались не гасить, однако в главной комнате, то есть в хозяйской спальне, камина отродясь не было. Быть может, потому прошлый владелец поместья часто болел и кашлял. К букету мочеполовых заболеваний нередко добавлялись бронхит или пневмония. На счастье Феликса Генриховича, он не курил, зато много выпивал, в том числе и для того, чтобы согреться в мрачном холодном поместье долгими зимними вечерами.       Повторять скользкий путь дедушки Вадим не хотел. Шварц знал, к чему приводят увлечения горячительным. Ярким напоминанием о том был недавний «запой». Слово это если и произносилось, то вполголоса. Гневавшийся хозяин, только заслышав неприятное слово, мог разразиться жуткой бранью. Но в доме все всё знали, и скрывать какие-либо трудности выходило трудно.       В любом господском доме, где есть настоящие господа и настоящие слуги, несмотря на хорошие отношения, кои сложились между Вадимом и остальными, то и дело проскочит какой слух, сплетня или мысль. Разносятся они между своими не со зла, не из чувства зависти или презрения к хозяину, а, наоборот, из глубокого сопереживания тому, кто становится вторым отцом для самого разного количества прислуги. Пижама обошлась в хорошенькую сумму. Это не смутило парня: как никак на кассе уверяли, что «данная шерсть одна из лучших в их ассортименте». На том и порешили. Собственно говоря, Максим беспокоился не столько из-за стоимости подарка, сколько из-за его качества. Он успел представить эту роскошную пижаму на парне, с которым он, дай бог, сможет спать в обнимку.       И действительно…А каково это спать в одной постели с Вадимом? До сих пор подобные мысли оставались где-то на задворках сознания, вечно рождавшего одно причудливое представление за другим о самых разных вещах. Но теперь, когда Максим и Вадим вроде как вместе, он стал гораздо чаще задумываться о подобном. «Как же быть? Я вроде и его помощник, но и его парень. Как мы будем жить? Как спать? Неужели Дмитрий будет приносить завтрак нам обоим в постель? Хотя…Никто ведь не знает. Но как мы будем жить под одной крышей…Скрываясь что ли?».       Десяток вопросов появился мгновенно, захватив разум Максима, остановившегося на выходе из магазина. Заходящие посетители пугливо обходили стороной остолбеневшего паренька, крепко сжавшего пакет с пижамой. По дороге на выход навязчивые мысли не отпускали Максима. Его снедали сомнения, и вся поездка до родного дома к матери, прошла в неясных думах. Скрытная жизнь, на которую обрекали себя и он, и Шварц, начала по-настоящему пугать. Однако вопросов постоянно прибавлялось, когда как ответов не прибавлялось вовсе. Это был первый опыт реальных отношений с мужчиной, тем более с таким, как Вадим. Если обычные-то парни, обремененные тяжким бременем «нетрадиционной ориентации», таятся от общественности, то что же можно ожидать от него? Конечно, на него ложится не только груз ответственности за семью и мать, за свое имя, избавленное от грязных слухов, за и дело отца, продолженное им с достоинством и большим трудом. Лишиться всего этого, лишиться состояния и общественного уважения в нашем ханжеском, реакционном и «скрепоносном» обществе не составляло труда. Тем более, если у Вадима уже начинались трудности, произраставшие из десяток баек, сочиненных областными и не только газетами и телеканалами. Личная жизнь Шварца долгое время оставалась на первой полосе, и ненужные слухи только усугубляли его положение. Максим как никто другой отлично знал это и вынужденно смирялся. Теперь это был и его крест тоже – огромный и тяжелый.