Поместье сбывшихся надежд

      Елена Павловна дожидалась сына в собственном ресторане. «Пуанкаре» вернул себе историческое название и репутацию самого респектабельного заведения города как раз после падения советской власти. По началу ничто не напоминало о прежних позолоченных гардинах, об антикварной мебели, о рецептуре французской кухни начала XX века и о живой классической музыке. Дебюсси и позолота вернулись в ресторан лишь после выкупа в конце девяностых годов: отец Вадима подарил ресторан на очередную годовщину их свадьбы.       Много воды утекло с тех пор. Нет ни брака, ни Александра, но прочно стоит и приносит неплохой доход французский ресторан. Увлекавшаяся эстетикой Второй Империи, Елена Павловна самолично обставляла залы. Работы как таковой у нее никогда и не было, а сидеть дома с быстро взрослеющим отпрыском не хотелось. Женщина давно жаждала взяться за что-то по-настоящему стоящее и интересное, и тем она отличалась от двоюродных сестер, прятавшихся за могучими финансовыми воротилами, то бишь отцами.       Дядю Якова и дядю Виктора она, безусловно, уважала и, как могла, любила. По сути дела, они заменили ей отца, погибшего в одной из геологических экспедиций. Смутный образ еще хранился в душе женщины, но с каждым годом, все больше отдаляясь от злополучного лета, когда и пришло страшное известие, Елена Павловна приходила к выводу, что от отца ничего и не осталось. Она плохо помнила, чем от него пахло и какие рубашки любил надеть по случаю выхода в парк, не могла сообразить, какую должность тот занимал на кафедре и сколько научных публикаций в толстых советских журналах у него было. А ведь когда-то цифры и истории, звания и цвета рубашек отскакивали от зубов. Мать Вадима десятилетиями боялась приблизиться к тому возрасту, когда любимые цвета умерших родителей сливаются в одно невзрачное пятно, а всевозможные анекдотичные ситуации и семейные небылицы проваливаются на дно.       Где-то там была и она. Женщина в зеленом строгом костюме и черных туфлях-лодочках скучающе поправляла лепестки всевозможных цветов в букете, помещавшемся в полупрозрачной стеклянной вазе. Отягощенная излишними думами и переживаниями, она устало вздыхала и, не замечая за собой, потихоньку отрывала один лепесток за другим. В голове проплывали события последних недель: и бестолковый юбилей, превратившийся в балаган, и последовавшая за ним неприятная болезнь. Жуткий ритм бешеного танца временами звенел в тяжелой голове, заглушая живую музыку и голоса расторопных официантов, одетых с иголочки.       Последний раз они виделись с сыном в День Рождения. Вадим, только узнав, что мама захворала, в несвойственной ему манере примчался к ней домой. Остававшееся до праздничного приема время позволяло провести с Еленой Павловной на полчаса больше. Они не стали обмениваться дежурными поздравлениями, потому как оба знали, что истинное преуспевание и счастье зависит не от слащавых слов, а от упорного труда. Мысль эта постоянно вбивалась отпрыску, перенимавшему всю куцую, но тем не менее понятную философию родителей. И Александр, и Елена не могли сидеть на месте, и в этом родители Вадима удачно сходились, когда как во всем остальном – нет. Порой и на него находили мысли о том, как же вышло, что столь непохожие люди сошлись и, быть может, полюбили друг друга. Короткая, но до того счастливая пора! И всего лишь несколько лет, давно канувших в небытие…       Женщина старалась держаться, но по глазам матери, бывшим на мокром месте, Вадим отлично понимал, что не все так безоблачно и спокойно, как уверяла она. На разговоры о будущей женитьбе и детях нашлась своя минута, но всего лишь минута. Елена Павловна не отступала от своего даже тогда, когда чувствовала себя нехорошо. Лучшим способом борьбы с ненастной хворью она считала несгибаемые волю в затвердевших за столько лет позициях. Вадим приличия ради слушал и, разумеется, кивал, даже добавлял короткие реплики, а Елена Павловна, чувствуя скуку сына по отношению к ее словам, не сильно-то и напирала. В конечном счете они распрощались и договорились встретиться сразу же, как женщина пойдет на поправку. Если бы она знала, что творилось на душе у сына и какие чувства он испытывает к тому, чью победу Елена настойчиво продвигала на конкурсе картин. Вероятно, одной каретой скорой помощи не обошлось бы. Чрезмерная сентиментальность и жеманность наследовались не от отца-геолога, от Августины Генриховны, прирожденной актрисы, так и не попытавшей счастья на реальной сцене, но преуспевшей на сцене жизни.       Узнаваемые мелодии немецких и французских классиков начинали приедаться. Безнравственные нувориши, обсуждавшие свои любовные похождения, громко чавкали и смеялись. По ресторану разносился тягучий дым кубинских сигар. Наблюдая за гостями, окружавшими Елену Павловну, хозяйка ресторана в который раз печально констатировала, как призрачны и бесплотны надежды на изменения общества. Хорошая музыка, дорогая драпировка, барочная лепнина и репродукции известных (в соответствующих кругах) картин – все меркло на фоне чванства и топталось под напором невежества.       Наконец зазвенел колокольчик, возвестивший о новых посетителях. Последние зашли с полчаса назад, и так как дело было около полудня, ресторан оставался полупустым. Толстые бюрократы соревновались в искусстве выпускания дымных колечек, а немолодые бизнес-леди обсуждали перспективы открытия новой сети салонов красоты. Однако и бюрократы, и бизнес-леди, и Елена Павловна, лишь заслышав глухой топот, почувствовав резкость движений, исходящую от шедшего субъекта, перевели заинтересованные взгляды.       Вадим чувствовал себя как дома в ресторане «Пуанкаре». Он расхваливал кухню при каждом удобном случае, и еще ни один человек, лично знакомый с мужчиной, не ушел без настойчивых рекомендаций посетить столь чудное заведение. За ним семенил, побаиваясь любопытствующих взглядов, одетый в новый костюм Максим. Парень только привыкал к подарку хозяина, все ловя и ловя себя на мысли о том, что это прямой путь к положению содержанки. Думая о таком, он весь передергивался и мрачнел. Только раскатывающийся бархатистый голос Вадима возвращал прежнее настроение. Парень не отставал от него ни на шаг. Еще издалека он узнал мать хозяина. На этот раз она выглядела болезненно. Невзрачный наряд, отсутствие драгоценностей и плохо собранные волосы бросились в глаза наблюдательному парню.       — Здравствуйте-здравствуйте, — добродушно отозвалась она, как только оба поприветствовали ее.       Вадим, как и полагается, чмокнул мать в щеку, покрытую тонким слоем тонального крема. Максим ограничился деловым рукопожатием. Парень живо ощутил природную слабость в сморщенной суховатой руке. На другой он заметил золотое кольцо: вероятно, Елена Павловна продолжала считать себя вдовой, раз не снимала его с безымянного пальца левой руки.       — Вадик, я заказала твой любимый рататуй. А нашего победителя порадуем буйабесом, — произнесла она и улыбнулась парню. — Где-то я уже видела этот костюм. Не припомню, правда, где именно.       Щеки помощника зарделись. Елена Павловна не могла не обратить внимание на этот случай, но из деликатности предпочла не развивать тему. Конечно же, некоторые соображения родились в ее голове.       — Максиму понравился один из моих костюмов. Заказал себе такой же, — повествовал Вадим, разглядывая, как в первый раз, обитые красным бархатом стены.       — Вы хорошо служите, раз можете позволить такую дорогую ткань, Максим, — поделилась соображениями женщина.       — Спасибо Вадиму Александровичу, — смущенно лепетал парень, опустивший руки на колени.       Неунимавшаяся дрожь чувствовалась и мужчиной. Не задумываясь об том, увидят ли другие гости и что они подумают, немного возбужденный хозяин начал тереться своей ногой о ногу Максима, приводя и себя, и его в еще больший экстаз. Такая близость отчасти успокаивала парня и дарила временное равновесие.       — Ну Максим не служит, а работает. Он мой личный помощник, чтоб ты знала, — гордо произнес Вадим.       — Какое быстрое продвижение по карьерной лестнице, — поразилась Елена Павловна, всплеснув руками. — Это совсем на тебя непохоже. У тебя люди годами ходят на одних и тех же должностях, милый.       — Приятно делать редкие, но все-таки важные исключения, — объяснил сын, сильнее прижавшись под столом к Максиму. Спустя несколько минут непринужденного разговора к столу подошло двое официантов. Максиму и Вадиму подали буйабес и рататуй с сдобными булочками, а Елене Павловне – свежеиспеченный тирольский штрудель и карамельный капучино.       — Сплю очень плохо в последнее время, — заявила она как бы между прочим. — Вадим Александрович тоже, — сообщил Максим, не знавший, с какой стороны подойти к супу.       — Простите, Максим, но мидии нужно брать щипцами, а не руками, — сделала замечание женщина. — А хлебушек лучше смазать сырным соусом, а затем положить в бульон. Так он будет насыщеннее и сытнее.       — Спасибо, — испуганно поблагодарил парень, теряясь при виде нескольких видов ложек и вилок.       Поглядывая, как уверенно и непринужденно управляется со своим яством хозяин, он старался перенимать поведение мужчины, хотя его ограниченное знание столового этикета всплывало на поверхность. Понимающая Елена Павловна удрученно покачивала головой и что-то пришептывала, дивясь, как слуги в поместье могут не знать таких основ.       — Не суди строго, мама. Ты себя то вспомни. Вышли первый раз в ресторан и знатно опозорились. Еще несколько месяцев в городе судачили, — вступился Вадим, прожевавший размякший в супе кусок булочки.       — Бога ради, милый, что ты! Неужто считаешь меня снобом? Я лишь хотела помочь юноше освоиться в нашем мире.       От этого словосочетания Максим поперхнулся. Он громко прокашлялся и даже выплюнул непрожеванные овощи на тарелку, капли из которой долетели и до зеленого невзрачного платья Елены Павловны. Из уважения к сыну, помня, как он нахваливал Максима и особенно упрашивал за него на конкурсе, женщина удержалась от критики и потому лишь неловко улыбнулась.       — Простите, — виновато произнес Максим, утиравший губы и белыми салфетками.       — Как твое здоровье мама? – решил начать новый разговор Вадим. — Все болеешь?       — Гораздо лучше, но кашель еще держится. Врач прописал дурацкие антибиотики. Никогда не верила в их помощь. Твоя бабушка всегда заваривала отвар из календулы.       — А еще зверобой хорош. Меня каждый год на ноги ставит. По осени временами болею, — поделился Максим.       Тема народной медицины неожиданно сблизила светскую даму и обыкновенного слугу, а ныне личного помощника одного из самых богатых людей России.       — Мы собирали его с мамой, — продолжила заинтересовавшаяся женщина.       — И мы. Больше мне и не с кем было собирать, — сознался Максим.       — Вот как? А отец?       — Бросил мать. Она и на алименты не подавала.       — А бабушка с дедушкой?       — Умерли еще до моего рождения, — ровно рассказывал парень, переводя взгляд с морепродуктов на оживившуюся Елену Павловну.       В ее изменившейся интонации и подобревшем выражении лица он ощутил таяние ледников и уловил аромат юношеского любопытства. Это тронуло и самого Максима.       — Печально…Сколько несчастных судеб, сколько трагедий…А мужчины все-таки те еще сволочи. Мальчики, конечно, я не про вас, вы не подумайте. Но вот и его папаша, — тараторила она, тыкая в Вадима, — оставил меня. Не дотерпел ведь даже до совершеннолетия сына.       — Мама, успокойся! Давно пора было бы забыть, — проворчал Вадим, уткнувшийся в почти что съеденный суп.       — А что скрывать? Да, этот свинтус оставил и меня, и Вадика. Одну с ребенком оставил! — не прекращала жаловаться мать Вадима.       — С шестнадцатилетним подростком, мама. Это важное уточнение, — вставил мужчина.       — И тем не менее оставил! – не унималась она. — И ради кого? Ради этой стерляди? Она еще и позвала меня на эту вакханалию. Как только додумалась?       — Так же, как и ты додумалась пойти на эту вакханалию. Вы друг друга стоите, — рассмеялся отпрыск, подразнивая ее.       — Я хотела показать, что я не боюсь этой напыщенной дуры, — обиженно брякнула Елена Павловна. — Ты считаешь, что я должна была прятаться в квартире? Все подружки советовали пойти и утереть нос зазнайке. А теперь ее газеты пишут такие гадости про тебя, что я просто в шоке, — театрально изобразив легкий плач, сказала она.       — Ну перестань. Что ты начинаешь? Поменьше читай ерунды.       — А что за ерунда? — поинтересовался наконец Максим, решивший вступить в бурную дискуссию.       — Якобы, мой Вадик — голубой. Голубой, представляете, Максим? Это ж с чего они взяли? Хотя, я знаю, с чего взяли. Это потому что у тебя до сих пор нет жены, милый мой.       — Если мы снова начнем обсуждать мою личную жизнь, то, клянусь Богом, больше не приеду к тебе. Будем письма писать, — рявкнул мужчина.       — Вадик, но ведь нельзя быть без жены в наши дни…Посмотри на меня. Я без мужа, без спутника жизни. У меня нет того, кто поддержит и поможет, кроме тебя. А кто будет у тебя, когда я совсем состарюсь и скроюсь в могиле?       — Мама!       — Вадик!       — Мама, замолчи! Замолчи! — на этот раз отпрыск разозлился ни на шутку.       Он злостно ударил по столу, да так, что некоторые столовые приборы разом полетели на пол. Серебряные ложки и вилки звонко ударились об пол. На долю секунду холодный свет хрустальных люстр отразился в приборах. Яркий отблеск ударил в глаза Елене Павловне, опешившей от ярости сына.       — Каждый раз одно и то же, одно и то же. Да когда же тебе надоест повторять всякую чушь, — отчитывал ее Вадим, словно он был ее родителем, а не наоборот. — Пойду умоюсь, — кинул он, вскочив из-за стола.       Через несколько секунд он удалился в туалет, и ужаснувшиеся такой реакции Максим и Елена Павловна остались наедине в полном недоумении и незнании того, как поступать дальше. Установилась поистине немая сцена.       Мать Вадима, сжав руки на груди, перебирала вспотевшими пальчиками. Любопытствующие зрители, ставшие очевидцами семейного разлада, спешно застрочили в своих смартфонах. Новость о скандальной сцене уже передавалась из уст в уста, посредством пересылок одних и тех же сообщений. Елена Павловна покачивалась из стороны в сторону в такт стихавшей музыки. Складывалось ощущение, что она совсем не дышит. Максим не мог заметить, как крупные горячие слезинки покатились по морщинистым припудренным щекам.       — Я, наверно, сбегаю за ним, — со всей неловкостью в голосе произнес он.       Женщина продолжала молчать. Она перестала покачиваться. Только еле слышимое дыхание и слабый поток теплого воздуха как бы отвечали парню, кинувшемуся вслед за хозяином.       Тот еще окатывал себя холодной водой. Струи воды омывали красное щетинистое лицо, и Вадим вкладывал силу и ярость в каждое движение, но успокоение так и не приходило. Он не стеснялся грязных выражений и эмоций: видимо, в туалете никого не было.       — Вадим Александрович? — крадучись, спрашивал Максим. — Как вы?       Он захлопнул темно-коричневую дверь, громко ударившуюся и привлекшую внимание даже больше, нежели сам вопрос.       — Не надо меня успокаивать, — огрызнулся Шварц. — Не в первый раз, да и не в последний. Я свою мать знаю. Но уж в ресторане, на людях!       — Давно ли вы переживаете за свою репутацию? — ехидничал Максим.       Парень, пользовавшийся доверием хозяина, потихоньку подступал к нему сзади, скользя по мокрому полу.       — Ерунда это! Ерунда, слышишь? Но до тех пор, пока это не влияет на мои сделки, на мои дела. Люди на полном серьезе отказываются иметь со мной дело, потому как я гей. Ты веришь в это?       Максим отрицательно покачал головой.       — А это правда! Какая им вообще разница, с кем я сплю? Даже, если я гей, как это влияет на сотрудничество? Люди уносят деньги из моего банка, закрывают счета и выходят из совместных проектов. И все это за несколько дней!       — Вы потому так переживали, да?       — Не только, - смягчился обернувшийся Вадим. — Я так и не решил, что же нам с тобой делать.       — Я не уйду от вас, чтобы не писали в СМИ, сколько бы вы не зарабатывали. Начнутся проблемы, тогда я как-нибудь подсоблю. Чем смогу, конечно, но тоже какая-никакая помощь, — лопотал помощник.       Теперь он прижимался к своему покровителю. Правым ухом парень слышал, как неустанно бьется большое сердце, качающее кипучую кровь. Вадим устало обнял помощника, а после провел несколько раз по ершистой голове мокрыми от воды руками.       — Холодно же! — пискнул Максим.       — Прости-прости, совсем забыл, — невинно улыбнулся мужчина. — Это, наверное, прозвучит ужасно, так как мы сейчас в туалете ресторана, но…Ты станешь моим парнем?       Последовало короткое молчание. Парень давно ждал этого вопроса, и так как ответ на него был заготовлен, хоть обстановка и отличалась от той, что виделась в голове, он спокойно кивнул и притянул губы Вадима, чтобы объять их немного неумелым, смазанным поцелуем.       Но Максим хотел учиться и хотел связать свою жизнь с этим властолюбивым, волевым, но очень ранимым и нежным человеком. Теперь он точно знал, чего желает: пройти все мыслимые и немыслимые трудности с мужчиной, крепко прижимавшим его у раковины и дарившим необыкновенные, жаркие и неприличные поцелуи в разные участки тела.       Оба искали счастья, порой не задумываясь об этом, и, кажется, счастье начало находить их, таких разных, но весьма похожих людей.