Золото Сверта

      Халь проснулся от того, что начало светлеть. Обычно он никогда не вставал в такую рань без надобности, но не так давно его мир встал с ног на голову. Он выпутался из своего одеяла, костер давно потух, да и ночь была теплой, хотя и достаточно свежей. Рассвет только занимался, и все кругом спали. В шатре Арона был закрыт вход, а Халь сам решил все-таки ночевать на берегу, команда тоже спала, в пришвартованном корабле спал Лауги, и никто, кроме него, не проснулся в этот ранний час. Халь сел и понял: сейчас… нужно делать это сейчас. Он хотел встретить рассвет в море, так почему бы не в это утро, когда он наедине с зарей? Нужно только отойти чуть подальше, чтобы не тревожить остальных. Он аккуратно поднялся, оставив одеяло, и натянул сапоги. Нужно пройти сотню шагов, там он заметил вчера отмель, и от места их ночевки она отделена скалой, с корабля будет заметно, только если вывести его чуть в море. И достаточно близко, чтобы его быстро нашли, если соберутся искать. Вдруг Хассен решит, что он сбежал? Но куда ему бежать? Он даже не знает, как отсюда добраться в Сверт и в какой части княжества он сейчас. И все выдает в нем чужака. И незачем. Он хорошо помнил слова, что Харги сказал ему, но сейчас, когда он хорошо их обдумал – они скорее пугали.       Халь уходил тихо, аккуратно переступая – вот пригодилась выучка охотиться в лесу, он спустился на берег, где было поваленное дерево, и начал раздеваться. Донага… сменных вещей у него нет. Нашел палочку, чтобы заколоть волосы и не выдать себя потом, когда вернется.       Вода была ледяной. Не такой, как на пристани в городе. Халь сделал шаг и замер, потом решительно шагнул вперед, разве в Сверте теплее вода? Нет. В реке холодная даже летом, потому что Сверта бежит с гор, с рудников.       Сзади уже поднимался восход, и необычно тихая вода впереди него серебрилась, переливаясь, разными красками, слепя отраженными лучами, юноша прищурился, он зашел уже по пояс. Да, как хороша была эта вода каждым утром, когда его мучает свойственная возрасту и полу особенность! Сейчас никаких дурацких мыслей и не возникает! Кровь бежит быстрее по телу, и только.       Халь сделал еще шаг и поплыл вперед… Плавать он умел хорошо с самого раннего детства и тут не надо бороться с течением Сверты, только зазеваешься там, и она унесет вниз – выбирайся как хочешь. Он спокойно плыл, глядя то вперед, то под воду, которая была абсолютно прозрачна, там были видны обломки крупных камней и какие-то плоские плиты, интересно что это? Надо будет спросить. Можно было бы доплыть до торчащей из моря небольшой скалы, но тогда его будет прекрасно заметно с берега, и Халь развернулся, жаль, но он не может остаться с этой великой водой наедине надолго. Назад плыть было трудней – он плыл на восход, и встающее солнце слепило вовсю, но Халь различал берег и слава богам, его пока не хватились. На отмели около берега он выпрямился, вставая ногами, и оказалось, что воды-то на самом деле ему там по бедра… Она уже не была такой резкой и холодной, он согрелся и ему было хорошо. Он еще немного постоял, жмурясь под лучами солнца, выдернул самодельную шпильку из волос, дозволяя им рассыпаться по плечам и ниже… Пора бы уже стричь – почти по пояс.       Выходить из воды было жаль… но нужно одеваться и возвращаться в лагерь, пока его не хватился Арон и пока не начали волноваться дети.       Он вернулся к поваленному дереву, усаживаясь на него и не обтираясь, начал натягивать одежду, думая о том, какой прекрасный миг пережил и стоил ли этот миг того, чтобы покинуть Свертинг? Теперь и сам не мог ответить на этот вопрос так, как хотел бы… Это море, эти корабли…Увидел бы он их, оставшись дома? Может быть и увидел, если бы отправился наемником в чужие земли, а может быть, его убили раньше. Но желал бы, чтобы такой миг случался с ним каждое летнее утро. Наверно, судьба захотела связать его с Хассеном, подарив ему это море и теперь ему нужно построить такой мир.         Арон проснулся словно от толчка и вышел из шатра, Халейга нигде не было, Арон осмотрелся и увидел цепочку следов, ведущую к берегу. Он почувствовал беспокойство: не решил ли Халейг утопиться, чтобы избежать нежеланного брака? В последние дни он уже не был похож на самоубийцу, но кто знает, что у него в голове могло произойти  за ночь?       Арон спешил по следам беглеца, но вдруг резко остановился, пораженный зрелищем, которое покорило его куда больше чем рассвет, разгорающийся над морем: Халейг, оставивший всю одежду, медленно входил в чуть волнующуюся воду заводи небольшого фьорда, вода здесь на мелководье, скорее всего, прогрелась больше, так что в ней можно было искупаться без боязни отморозить себе все самое дорогое.       Арон был так заворожен открывающимся перед ним зрелищем, что не сразу почувствовал, как налился его член и в паху приятно потяжелело, но ему не с кем было разделить свое желание, ему пришлось расшнуровать завязку на штанах и помочь себе самому справиться с возбуждением. Он не делал этого с ранней юности и сейчас ему хватило буквально несколько толчков рукой, как он кончил так сильно, что в голове зазвенело, он ни на мгновение не отвел взгляд от стройной спины с тонкой талией, что к его великой досаде уже скрылась под водой. Пока Халейг плыл в направлении восхода, Арон успел, как ночной вор, крадучись добежать до воды и смыть с себя все последствия своего рукоблудия.       Он увидел, что Халейг уже плывет к берегу, поспешно ретировался в ближайший кустарник, откуда отступил еще дальше за деревья, он совершенно честно хотел вернуться в лагерь, но не смог, остановился, любуясь Халейгом, выходящим из воды. Это было так обезоруживающе прекрасно, что Арон безвольно привалился к стволу дерева, не в силах оторвать взгляд от восхитительного вида, который открывался перед ним. Халейг повернулся к нему спиной и поднял руки, выжимая свою толстую косу, которую он заколол веткой. Вода текла по его плечам, по спине, по его ладному заду и крепким бедрам и длинным ногам. Арон снова почувствовал прилив возбуждения, но тут он увидел, как Халейг опустил глаза, глядя на его следы на песке. Он проследил глазами цепочку шагов и стремительно натянул на себя рубаху, а следом и штаны, внимательно вгляделся в гущу зарослей, куда вели следы. И тут Арон впервые в жизни совершил позорное отступление, он несся по лесу, как молодой олень, отталкивая от себя зеленые ветки деревьев и поскальзываясь на их корнях, но на губах его была улыбка.       Он успел примчаться в лагерь и спешно принял слегка скучающий вид, схватил скребок и начал чистить уже ухоженную лошадь, чем немало удивил и ее саму, и всех слуг в лагере.       Халейг появился вскоре после него, и вид у него был довольно подозрительный.        - Здравствуйте, Халейг, - непринужденно поприветствовал его Арон, и чуть не прикусил себе язык когда понял, что впервые назвал свертского княжича по имени.        - Я вышел на берег, чтобы убедиться, что с вами все в порядке, вы, как раз, были в воде, после чего я вернулся и ожидал вас здесь, - продолжал он, начищая и без того лоснящийся бок лошади.       Халейг недоверчиво сощурил свои длинные раскосые глаза, но решил промолчать о том, что возможно ему показалось, а может, и не показалось.       - Доброе утро, - кивнул он в ответ, решив не развивать разговор, но зато поделился другим открытием. - Я так и понял, да. Оказывается, в море плыть легче, чем в реке.       Для того, чтобы переживать еще и за это – у него не было сил. Их ночной разговор и так дал немало поводов для этого. "Мы сделаем это только один раз", - вот что ответил ему Хассен ночью на тот вопрос, что волновал Халя, когда сначала Халь пришел на берег, посидеть один, а потом обнаружил около себя Арона Хассена. Да свой первый раз таким Халь не представлял даже в самом страшном сне – с мужчиной. Пока его пугали даже прикосновения – и тогда, когда он впервые оказался на лошади и там, на корабле. И даже не потому, что к нему прикасался мужчина… Халь просто боялся. Оказалось, что он вовсе не готов и смущался так, словно и сам никогда не касался никого. Но одно дело, девчонка его лет, а другое - вот так… и еще свадьба. Это ведь навсегда.       В обратной дороге Халь больше молчал, не задавая никаких вопросов, кроме самых необходимых, каждый шаг лошадей приближал их снова к Ругаланду, к тому неотвратимому, что должно скоро случиться. Сама поездка ему очень понравилась – он никогда не мог себе представить, что выйдет в море на корабле так скоро, не наемником, а гостем, что увидит новые земли еще до того, как станет окончательно взрослым. Угэр красивая земля, но пока она была все еще ему чужой, боль от расставания со Свертом хоть и затягивалась тонкой пленкой, но рана еще была болезненной. Здесь весна наступает раньше, но и в Сверте в это время чистый прозрачный лес, начинающие зеленеть молодой листвой деревья, влажный запах земли в лесу, а скоро будут густые травы на лесных полянах. А потом и вовсе ранняя земляника, он чаще съедал ее прямо там, чем приносил домой.       Здесь же больше открытого места – поля и редкие рощи между ними, значит, больше солнца. Богатые деревни, с домами, обложенными штукатуркой, о чем бы в Сверте никто и думать не стал – мощные крепкие бревна, дом крепость, а не игрушка. Интересно, сколько тут вообще земли? Угэр большое княжество, больше крохотного Сверта, и они, наверно, сейчас видят только маленькую часть. Халь бы с удовольствием вернулся в город так же, морем, но кораблю было не по пути с ними, а обратно никто не шел, да и увидел бы он тогда меньше.       Второй город, Холлум, был похож на игрушку, с его разноцветными домами, улочками, выложенными камнем – наверно, в непогоду удобно ходить, но был небольшим, они помогли в разгрузке, отдохнули и отправились домой, что сильно быстрее, чем ехать, огибая мысы, на корабле. Тут-то дорога напрямки. Халю дали другую лошадь, более длинноногую и молодую, чем та, что осталась в Ругаланде, и она была норовистой поначалу, не желая признавать юного всадника, но с лошадьми он управляться умел и, поэтому, быстро нашел общий язык с новой лошадкой.       Уже к вечеру показались те самые ворота Ругаланда, куда он въехал пленником несколько дней назад, и боль снова вернулась, ничего ведь, наверно, и не изменилось? Он такой же заложник, как и был, только теперь чуть лучше знает свое будущее, в котором есть и море, и пугающая его ночь…        Арон поначалу пытался показывать Халейгу окрестные деревни и поля, на которых работали крестьяне, но тот по мере приближения к Ругаланду становился все мрачнее. Арона тоже все чаще настигали мысли о том, что после короткого отдыха ему придется вернуться к делам, которых, без сомнения, накопилось уже немало. Нужно было обсуждать вопросы о контрибуции Сверту, при том, что золотые монеты, которые собирались чеканить в Угэре, будут выплавлены из свертского золота. Наверняка уже огранены первые алмазы, вывезенные из  Сверта, нужно думать об их продаже. Беспокоился Арон и о своем отце, который остался один на управлении княжеством. Арон был рад, что старый Эрлинг пока раздумал умирать, наверное, у него появился интерес увидеть свадьбу своего сына и проследить, чтобы новый консорт не обижал его внуков. Также Эрлинга очень заинтересовали рассказы о княжестве Сверт, и Арон надеялся, что услышит еще немало дельных советов от своего отца.       Он вспомнил, как ночью, во время парусного аврала, он поднялся на бушприт и вдруг увидел под собой с большой высоты корму, разбивающую темные воды, так и его несла теперь судьба к неизведанным берегам, он думал о том, какой будет его жизнь с диким свертским волчонком...        Он уже издалека видел Хассенхайм, украшенный праздничными флагами и гирляндами цветов.       Они вошли в замок, ему доложили, что к примерке все готово, он выслушал только самые срочные доклады: его отец отправился сегодня на отдых пораньше, пока лекари не слишком опасаются за его жизнь, наверняка, приезд светлейшего князя и его скорая женитьба благоприятно действуют на его здоровье, на границах все спокойно, в их княжестве тоже, народ с нетерпением ждет праздника, звездочеты вычислили согласно движению планет, что послезавтрашний день как никогда благоприятен для бракосочетания. Арон недовольно поморщился, у него были сильные подозрения, что на их вычисления очень сильно повлиял длинный и тяжелый посох старого Эрлинга.       Утром следующего дня Арон уже стоял в своих покоях, окруженный портными и советниками, теперь уже, согласно обычаям, до самого дня бракосочетания они с Халейгом не должны были видеться. Ему вспоминались свадебные сборы с Маргрете, тогда у него было совсем другое настроение, теперь же он прошел через горе и потери, и не видел в новом браке ничего, кроме государственной необходимости, ему хотелось заснуть накануне свадьбы, а проснуться уже когда все закончится.       Портные надевали на него длинную рубаху из дорогого шелка, сверху кафтан из тончайшей шерстяной ткани, расшитой золотыми нитями. Советник в углу уныло бубнил, что бракосочетание будет совершено по краткому канону, молодые явятся к алтарю и принесут брачные клятвы перед лицом богов Угэра, после чего обряд будет считаться исполненным, а также сколько бочек вина будет выдано простолюдинам, сколько пирогов с мясом, а сколько с птицей, и сколько монет будет рассыпано на площадях и базарах. Из каких земель прибыли князья и послы. Что празднество будет длиться неделю и только в первый день княжич Свертинг обязан быть на пиру, выслушивать величания и поздравления. Так как не будет родителей светлейшего княжича, наместник Угэра в Сверте Хлодвиг  Слеттен поведет его к алтарю. В котором часу им надлежит удалиться в покои князя для первой брачной ночи.       В покои с поклоном явился ювелир для примерки кольца, мерки сняли заранее перед отъездом.       Арону пришлось мерить шесть перемен одежды, отдельную на каждый день праздника, к концу примерки он готов был повесить всех портных, до того ему надоела их возня вокруг него. Ему пришлось выслушивать доклады советников в то же время, пока на нем закалывали одежду булавками и когда башмачник напяливал на него сапоги из тончайшей кожи, расшитые золотыми позументами.       Только к вечеру он смог явиться в покои отца для последнего разговора перед свадьбой.       В этом доме, Халь не был готов назвать его своим, ждали две новости, даже три, и только одна из них была хорошей. Нужно примерять свадебные наряды, он не увидит Хассена до свадьбы (да век бы его не видеть) и то, что из всех дней праздника – ему надлежит быть только на одном. На это можно было одновременно и обидеться, и обрадоваться.  С одной стороны – он опять вещь, которую будут показывать всем, а с другой – показали и убрали как ненужную, этот праздник не для него. Но, как ни посмотри, он снова вещь в этом доме. На примерку ему было наплевать – он делал все, что просили, надевал, позволял подкалывать, молча выслушивал восхищения своей красотой (да что у них тут, бабы перевелись?!), поворачивался, как просили, его волосы тоже переплетали множество раз, укладывая так, как нравилось каким-то мужчинам, чьих имен он не знал и не желал знать. Зачем столько церемоний ради такой чуши, как брак с заложником? Кому от этого радостно? Хассену – не очень похоже, Сверту – горе, ему – лучше бы и верно вздернулся, народу Угэра если только? Чему они радуются? Что ему сломали жизнь, что забрали из родной земли и попытаются заставить любить эту? Или просто потому что сытно поедят? Скорее так – никого не волнует, что там ощущает свертская вещь.       Кольцо было золотым с белыми камнями, Халь не знал, как они называются, и то оказалось ему велико, делали на более крепкие пальцы, чем были пока у него – получил какие-то никчемные заверения, что к завтрашнему дню все будет непременно исправлено. Он уже почти жалел, что отказался от того, что приедет кто-то из родни – никогда еще не чувствовал себя так одиноко. Здесь все ему чужаки и никто не желает добра. Ему за день едва удалось перекинуться парой слов с Хаки, рассказать про море, как его снова утащили для этой свадебной суеты.       Наконец-то его избавили от этих мучений и Халь смог попасть в свои покои, где уже был опять ужин – приносят, как в темницу пленнику. В Сверте никто сроду не жрал в комнатах – не хватало еще мышей плодить, а тут надо же… Вчерашний день так прошел, и сегодняшний тоже. Он немного съел мяса с хлебом, запив его какой-то кислой водой, и снова подошел к окну – это место, откуда было видно море, нравилось здесь ему больше всего, а подаренная раковина заняла свое место на подоконнике. Если приложить ее к уху и смотреть на воду, уже темную, можно было представить, что он на берегу, и никого кругом нет. Ни этого Хассена, ни назойливых его людей, ни забот, ни тревог. Он и море… Халь не задумываясь поменялся бы своим местом с любым из матросов "Святой Гудрун".       Из задумчивости его вывел назойливый стук в дверь. Да кому там что еще надо?! Пришли забрать посуду? Почему перед самым поганым днем в его жизни – его нельзя хотя бы ненадолго оставить в покое?       Он открыл дверь, и вместо женщин, которые могли бы прийти за тарелками, увидел еще одного человека Хассена, средних лет и с небольшой бородой. Еще один бесполезный бездельник, который в этой жизни только знает, как другие должны правильно надеть штаны?       - Доброго вечера, светлейший княжич Халейг, - от одного этого обращения уже свербело в зубах за день, - меня зовут Невстейн и я лекарь этого дома. Я пришел помочь вам подготовиться к важному событию и рассказать, что следует делать.       Все боги Сверта знали бы, каких сил сейчас ему стоит не ударить человека в лицо и не захлопнуть дверь из всех сил, и все что себе позволил Халь – это раздуть гневно ноздри и собраться для ответа, который можно было бы расценить потом как вежливый. Наверно.       - Благодарю вас, лекарь Невстейн, - проронил Халь, стараясь не заморозить голосом. - Но мне ничего такого не требуется. Я думаю как-то самому справиться с собственной задницей. Доброй ночи.       И пока ему не успели ничего ответить, Халь просто закрыл дверь. Хорошо, что его поняли с первого раза – он услышал удаляющиеся шаги, наверно, пошел жаловаться своему хозяину. Ну и пусть.       Он вернулся к окну, распахнув его и позволяя вечернему сырому воздуху ворваться в комнату, чуть перегнулся через подоконник, посмотрев вниз. Низко. Если даже он решится – он не убьется, а только покалечит себя, и все станет еще хуже, чем было, хотя куда уж хуже. И он обязан подчиняться Сверту и выполнять то, что приказал ему отец. От воспоминания снова защемило в груди – как там сейчас в Сверте? Наверно, все уже поужинали и разошлись по покоям. И Лейв теперь один в комнате. Будет ли он скучать по брату? Халь уже скучал по всем, даже по самому последнему человеку – пьянчуге Откелю, который, впрочем, резал отменные ложки из кости. Тут давали серебряные, но он бы поменялся легко, на свою костяную обратно…       Халь решил оставить окно открытым, ему понравилось спать в холодном воздухе, совершил все положенные дела перед сном и залез в кровать. Лучше бы завтра и не начиналось….               ____              Арон вошел в пахнущие лечебными травами покои отца, нашел его глазами в полумраке от слабо горящего светильника, лежащим под расшитым одеялом. Ему показалось, что больной слегка посвежел, наверное, ему вернули интерес к жизни новые интриги, в которых он был большой мастер. Арон взглянул на постельничих, и они исчезли с тихим шорохом за дверью.        - Подойди, сынок, присядь, хорошо ли было ваше путешествие? Готов ли свадебный пир?  Ко мне приходили сегодня князья Ароса и Харстада, они говорили, что это большой скандал, что Вальбъерн Свертинг отказался быть на бракосочетании, многие недовольны и считают, что Сверт нужно наказать за такое своеволие. Но я думаю, что не стоит сейчас устраивать очередной поход, армия должна набраться сил, нам нужно несколько лет мира. Держи Халейга под присмотром, все должны видеть, что ты строг с ним, не давай Асгайра и Айнара в обиду. Завтра я найду в себе силы, чтобы подняться и отвести тебя к алтарю, мне доносили, что Хлодвиг здесь и он не очень благоволит свертскому волчонку, смотри в оба за ними, особенно на пиру, чтобы Хлодвиг ничего не подсыпал волчонку в вино, держи их подальше друг от друга…       Арон провел отвратительную ночь, он встретил день своего бракосочетания в своих покоях за разбором донесений и беседой с Хлодвигом о свертских делах, пока за ним не явились прислужники, чтобы начать одеваться.              Арон со свитой выехал к главному храму Ругаланда верхом, его отец ехал в закрытой повозке, их кавалькаду народ встречал приветствиями и славословиями, служки кидали монеты в толпу, Арон с трудом пробирался сквозь толчею. День выдался солнечный и холодный, солнце столбами падало во внутренности храма с высокими колоннами, которые по случаю праздника были украшены зеленым плющом и цветами. Внутри уже толпились высокородные гости, у алтаря стоял священник со служками в торжественном облачении.       Арон спешился и помог отцу выйти из повозки, простолюдины приветствовали их громкими криками, которые сменились благодарными воплями, когда служка в очередной раз осыпал их деньгами.       После небольшого ожидания к храму подъехала другая кавалькада. Арон не сдержал улыбки, когда увидел ошарашенное выражение на лице своего отца. Вместо того, чтобы ехать по обычаю в закрытой повозке, волчонок явился к храму на белоснежной дорогой кобыле, недавнем приобретении в княжескую конюшню Ругаланда. У Арона захватило дух, когда он увидел Халейга в белых одеждах, сияющих золотой вышивкой, так же, как сияли золотом его волнистые распущенные волосы, убранные белыми лилиями в знак его непорочности.       Арон дождался, пока слуги подведут Халейга ко входу в храм, где уже возбужденным роем гудела толпа гостей. Из их толпы вышел Хлодвиг, который уже успел переодеться в нарядную одежду, и встал рядом с Халейгом, слегка ему подмигнув.       Эта мысль пришла в голову Халю с рассветом, почему-то он вспомнил слова человека Хассена о том, что к храму он поедет в повозке. Да что такое, как будто все тут решили упорно считать его бабой! Он так и сам скоро поверит. Нет, не скоро. Он не даст себя превратить в бабу, чего бы это не стоило!       Мысль еще только оформилась, а за ним уже пришла льстивая толпа, и отвертеться от того, чтобы не оказаться с ней в купальне, ему не удалось, но хотя бы получилось вымыться наедине, а вот волосы уже ему не доверили. Сначала их терзали какими-то настоями, потом долго вычесывали так, что Халь шипел как змея, а потом и вовсе прикрутили цветы. А после того, как он увидел сам наряд, уже готовый, так прочно утвердился в мысли, которая пришла на рассвете.              - Уважаемый, здесь есть хорошая породистая лошадь? – он интуитивно нашел самого главного в этой толпе. - Я поеду на ней. И хотел бы посмотреть сначала.       - По нашему обычаю вы должны ехать в повозке, - попытался ему возражать человек, но Халь был не в том настроении, чтобы промолчать. – Так принято в Угэре.       "Насрать мне, что у вас там принято", - хотел сказать Халь, но сказал иное:       - А в Сверте принято, чтобы мужчина ехал на собственную свадьбу на лошади. На телеге только старух и стариков возят. Если вы так желаете – то пусть тогда вместо меня и едет старуха!       И то ли ему повезло, то ли решили уступить, и за это он расплатится позже, но Халь вскочил на красотку кобылу прекрасной белой масти и остался доволен. Так будет лучше. Никто не скажет, что его выдавали замуж как женщину. Собственная свертская свита следовала за ним на своих конях, и по лицу Хаки было понятно, что вся затея ему вообще не нравится, сама по себе.       - Я бы лучше напился по-хорошему, - посетовал Хаки, подавая ему поводья, - но пока нельзя. Мне еще надо присмотреть, чтобы с тобой чего не случилось.       - Чего еще хуже может случиться? – пожал плечами Халь. - Ну что, поехали позориться.        Теперь нужно другое лицо – холодное и равнодушное, к которому он привык за последнее время и которого у него никогда не было в Сверте. Он не собирается никого обманывать и изображать из себя счастливого супруга. Пустая наряженная кукла, Халь плыл мимо толпы, смотря только вперед и чувствуя за собой молчаливую поддержку Хаки, его не трогали ни цветы, ни слова, ни даже дети, которым показывали его, восхищаясь. Его красота – не его заслуга и точно не достоинство мужчины.       Такое большое строение… из камня. В Сверте были маленькие храмы и все не помещались в них, жрец всегда выходил наружу, а княжеская семья, когда не было праздников – молилась внутри. Но в последний раз он заходил в храм очень давно, потому что, если бы Тар хотел – он бы помог Сверту во время войны, и Халь был на него сильно обижен. Они ничем не провинились перед ним.       Только не это!!! Сначала ему показалось что это просто морок. Но нет, около его будущего супруга стояла та ненавистная тварь, которая ему не понравилась с самого начала – с самой первой встречи, когда перекрыла своим жеребцом путь и потом держала свой нож у его ребер. Тот самый дружочек Хассена. Что он тут делает?! Если бы взглядом было бы можно убивать – Халь бы разорвал этого человека на мелкие куски. Эта тварь, Хлодвиг, Халь зачем-то вспомнил это проклятое имя, еще и подмигнула ему… Зачем он тут??!         - Ты скучал по мне, невеста? Мне нравится. - Хлодвиг окинул Халя откровенным взглядом.        - Ты приехал все-таки заменить меня тут? Одумался? - Халь не остался в долгу сразу же, прошипел в ответ.        - Нет, малыш, - рассмеялись ему в лицо, - я пришел проводить тебя к алтарю, раз уж твоих родичей тут нет, и убедиться, что тебя, волчонок, возьмут на короткий поводок.       Халь опешил… А вот и расплата за слова на берегу. Неужели Хассен не знал, как это унизит его?! Знал. И сделал это нарочно, потому что может поглумиться над заложником. Халь еще не знал как, но они оба заплатят за это. Неизвестно когда, но у него времени теперь много, чтобы придумать хорошую месть.       - Смотри, как бы я не придушил тебя его другим концом… - пообещал Халь, и его взяли за руку, крепко сжав пальцы, на предплечье, при этом тварь улыбалась всем вокруг, кроме него.          - Какой колючий репейник тебе достанется, Арон, - усмехнулся Хлодвиг.        - Идемте, хватит препираться! - проговорил старый Эрлинг и они с Ароном пропустили вперед Халейга с Хлодвигом, а сами пошли за ними следом под восхищенные возгласы толпы гостей.       Арон встал перед священником, рядом с ним остановился Халейг, невероятно прекрасный и похожий на одну из статуй из храма, застывший от отчаяния.              Священник начал чтение божественных текстов, шум в храме постепенно затихал.       Арон должен был признать, что ни на первом своем бракосочетании, ни на втором он ни слова не понимал из долгих молитв, что читал на староугэрском священник, на этом языке сейчас уже почти никто не говорил. Ему пояснили советники, что в молитвах священник просит божества одарить пару своим благословением и милостью, долгими годами жизни и процветания.       Наконец, священник перешел на понятный всем язык:        - Согласен ли ты, Арон Хассен взять в супруги Халейга Свертинга и поклясться перед всеми здесь, что ты обязуешься взять его под свою руку, беречь и защищать всю свою оставшуюся жизнь и быть с ним и в горе, и в радости до тех пор, пока смерть не разлучит вас?       Мелкие пылинки дрожали в холодном воздухе, пронизанными солнечными лучами, весь огромный храм затих. Арон на секунду закрыл глаза и представил черную воду, разбиваемую кормой корабля, куда несла его эта неизвестность? А потом открыл глаза и сказал: “Да.”       Чужие люди говорили непонятные ему слова на чужом языке для чужих богов. Халь смотрел куда-то в глубь храма, на какую-то статую, он даже не понимал, мужчина это или женщина, да и ему было все равно. Это все чужое и он тут неуместен, просто нарядная вещь, которую нужно по чужим законам сделать своей. Он так и смотрел, пока наконец-то не услышал слова, которые понимал, и это была клятва Хассена, на которую тот ответил согласием. Все ложь, что-то говорило с Халем внутри, возможно его собственные боги не оставили его еще окончательно, а может он разделился на двух Халейгов – один говорил с ним, а один стоял в чужих одеждах в чужой стране с чужими богами. Все слова Хассена лживы – он убедился в этом еще при выезде из Свертинга, когда сначала ему пообещали защиту, а потом выволочь за волосы, и как раз второе сбылось, в отличие от первого обещания. Никто тут не будет его беречь и защищать, и из всех этих обещаний он увидит только горе. Он тот самый Сверт, с которым Угэр может сделать что угодно и играет, как кошка с удушенной мышью. Но если Хассен лжет перед своими богами, тогда ему, Халю, тем более незачем держать свою клятву. Что стоят слова, сказанные чужим богам тем, кто отчаялся в своих собственных? Ничего. Просто слова. Да и какова цена слов, сказанных вещью?       - Согласен ли ты, Халейг Свертинг, взять в супруги Арона Хассена и поклясться перед всеми здесь, что ты обязуешься встать под его руку, подчиняться его воле и быть с ним в горе и в радости, пока смерть не разлучит вас?       - Да, –прозвучало в мертвой тишине храма голосом, который, наверно, принадлежал той статуе, на которую смотрел Халь, а не ему самому, потому что у живых людей таких голосов не бывает.         Если местные боги услышали его - то они сами и накажут, а если не услышали… хотя, какая ему теперь разница?        Арон услышал тихий ропот позади себя в храме, гости, наверняка, ставили на то, что Халейг скажет "нет" и устроит скандал прямо перед алтарем, в глубине души он был благодарен волчонку, что тот сдержал себя на этот раз.        - Перед всеми честными людьми объявляю вас супругами! - возгласил священник.       Толпа за их спинами взорвалась радостными криками, и некоторые даже захлопали в ладоши.        - Поцелуйте друг друга в знак вашей вечной любви и верности! - опять почти прокричал священник, и почти сразу торжествующие крики стихли.       Арон повернулся к Халейгу и встретил такой взгляд, который, будь он острием, давно проткнул бы его насквозь. Халейг смотрел на него холодно, и не мигая, и не собирался даже поднять к нему лицо. Арон наклонился к нему и быстро прижался щекой к щеке замершей перед ним бледной статуи, Халейг резко выдохнул и отшатнулся от него. Но гости уже опять дико орали и рукоплескали им. Арон оглянулся и увидел отца, стоящего чуть поодаль, и своих сыновей в белых расшитых кафтанчиках, которые смотрели на него в упор и не улыбались, старый же Эрлинг незаметно прятал в седых усах улыбку удовлетворенного кота, который, наконец-то поймал мышь, за которой очень долго гонялся.       Арон повернулся к выходу из храма, взяв безжизненную холодную руку Халейга в свою, и пошел к украшенным зеленым плющом дверям, сопровождаемый радостными криками и славословиями.       "Ну вот и всё," - подумалось Халейгу через какую-то дымку мыслей, когда щека Хассена, теперь уже его настоящего супруга, мазнула по его лицу. Дальше пусть делают с ним что хотят… Ему все равно, он даже не начал сражаться, но уже проиграл. Может, у него еще будет шанс в этой войне, но сейчас на нее не было даже сил.