Золото Сверта

      Конечно, в Свертинге никто не забыл про Халя, да и горожане тоже - Халю и его супругу за последние дни передали кучу еды, сладостей и прочих угощений, и Халю только и казалось, что он постоянно ест, а еще приехала мама. Княгиня Эльса выбиралась в город только по самым неотложным делам, почти не покидая крепости, и Халь думал, что раз с ним все хорошо, то она не приедет, но не тут-то было. И никто не успел предупредить… они валялись с Ароном, как и другие дни, на кроватях, лениво перебрасываясь фразами, и Халь ждал перевязки - это была уже вторая, и первую он вспоминал, содрогаясь.         - Княгиня Эльса Свертинг, - единственное, что успел сказать человек, который открыл дверь.       Вот приезда матери Халь боялся - это опять слезы и причитания, и что на них отвечать - он не знал. Он же жив. Но на этот раз он ошибся.        - Раз ты уж не взял на себя труда написать мне хотя бы два слова, Халейг Свертинг, - сказала княгиня, кивнув в знак приветствия Арону, в руках у нее была корзинка, - то я решила убедиться сама в том, что ты жив. Словам моих сыновей в последнее время становится сложно доверять в том, что касается тебя.        Мама не в духе, а это хуже, чем когда она плачет, понял Халь, лучше уж не выводить из себя княгиню Эльсу.         - Вот, я же жив, - Халь приподнялся, усаживаясь, - Харги не соврал. Не сердись на него. Скоро мы приедем в Свертинг, как только князю Арону станет лучше.        Про свое состояние Халь решил умолчать, под бинтами ничего не видно и, если свезет, то мама и лекари не пересекутся.        - Я привезла вам чистые рубахи, вам, князь, - княгиня обернулась на Арона, - я шила на глаз, но думаю, что угадала.         - Примите мою благодарность, княгиня Эльса, - церемонно произнес Арон. Ему было вдвойне неловко лежать перед женщиной, и он был на самом деле тронут заботой о нем матери Халя.       Чистую одежду из Свертинга им привезли раньше, но она не была новой, значит мама сделала это за последние дни. И только Халь собрался поблагодарить маму за такой подарок, как назло - лекари явились вдвоем, со своим ящиком, где были снадобья и чистые полотнища.        - Даже не вздумай! - мать угадала его намерение раньше, чем Халь открыл рот, думая, что будет уместно попросить лекарей прийти попозже, не выпроваживать же маму! - И не считай, что это первая рана, которую я вижу.        Когда это делали при Ароне, было легче, Халь мог позволить себе застонать или вскрикнуть - даже размоченное полотно трудно отходило от пропитанной кровью спины и швов, а теперь пришлось терпеть молча, так, что пот тек по глазам, потому что негоже при женщине показывать свою боль, а тем более при маме - мало она переживает за него? Наконец экзекуция закончилась, лекари ушли, и Халь наконец-то смог посмотреть на маму, подняв глаза. Лицо княгини было белым, как мел, но без слез. Собственной спины Халь еще не видел, в комнате не было зеркал, и не очень-то и хотел, значит там что-то страшное.         - Я еще принесла вам кое-что, это пряники, которые любит Халь, - княгиня выложила сверток на стол, - а теперь прошу меня простить, князь, и ты, мой сын, но мне надо вернуться в крепость и побеседовать с моим старшим сыном. Я буду в скорейшем времени ожидать вас в Свертинге.         - Княгиня Эльса, мне жаль, что я допустил случившееся с вашим сыном, должен признать, что я получил удар от человека, которому доверял больше, чем себе. Скоро мы вернемся в Свергинг и продолжим переговоры с князем, нам есть еще много, что мы можем рассказать ему.         - Не позавидую я сегодня Харги… - сказал Халь, поводя носом, пряник пах восхитительно, - но, он же не виноват.         Арон с грустью смотрел на Халя: какой же он все-таки еще ребенок, он и в самом деле, не помнил зла, даже сейчас, переживший такие страдания, он оставался добрым парнем. Арон на секунду зажмурился от пронизывающей его боли, теперь она была больше душевной, чем телесной, боль от предательства Хлодвига была невыносимой, Арон до сих пор не мог в нее поверить. А еще он завидовал Халю, что у него есть мама, которая беспокоится за него и готова шить ему рубашки и приносить свежий хлеб, у Арона такого счастья уже не было.       Как только была возможность встать, Арон направился в подвал, говорить с Хлодвигом. Ему хотелось, чтобы этого никогда не происходило, несмотря на то, что Хлодвиг сделал с ними обоими, Арон не мог исторгнуть его из своего сердца, он помнил, что учился с ним сражаться на мечах и проводил первые рукопашные бои тоже с ним. Их родители были очень дружны, и Хлодвиг был на их с Маргрете свадьбе. Правда, Хлодвиг был и на их с Халем свадьбе, но и тогда уже стоило заметить, что между ними не все ладно, но чтобы так поступить с его супругом! Это выходило за пределы разумения Арона...       Воздух в подвале был спертым, пропахшим засохшей кровью. Арон содрогнулся, представив, что делал с Халем Хлодвиг, как Халь лежал здесь один в темноте.       Хлодвиг поднялся при его приближении, подошел к решетке, положил на нее руки.        - Здравствуй, славный Хлодвиг Слеттен.  Мне жаль видеть тебя здесь, но скажи мне, почему ты сделал то, что сделал? Ты не спросил меня. Ты хотел убить моего супруга, это уже очевидно. Что сделал тебе Халейг Свертинг, что ты поступил с ним так?        -  Эту маленькую тварь следовало повесить еще тогда, когда она попыталась перерезать тебе глотку, - сказал Хлодвиг, он ждал этого визита, конечно, Арон должен был прийти, не совсем же он помешался на этом свертском дикаре, - но ты пощадил его из-за смазливой мордашки? Сверт вполне можно было удержать и без мальчишки, а казнь была бы наглядным уроком этим дикарям, что Угэр следует бояться. И теперь посмотри, что с тобой стало…       Арону было очень тяжело, он стоял, опершись на решетку со своей стороны, ему стало трудно дышать от гнева и боли.        - Двум соседним княжествам гораздо лучше жить в мире, чем постоянно бояться друг друга, - наконец сказал Арон. - Дело не только в Халейге, хотя, и в нем тоже. Удерживая Сверт силой, мы бы тратили слишком много резервов, которые нужны нам на других наших рубежах. Ненависть к Халейгу затмила тебе разум, Хлодвиг, ты должен был дождаться, пока я приду в себя. Или ты надеялся, что я умру, и ударил меня ножом намеренно?        - Конечно, нет, - рассмеялся Хлодвиг. - Разве бы я поднял на тебя руку? Но зачем ты полез его спасать? Все бы прекрасно получилось - мальчишка бы заплатил за свою дерзость, а Сверт можно было наказать за его проступок, и лишить даже той милости, что ты собирался им дать. Зачем этим дикарям золото? Они жили без него до нас и прекрасно бы прожили после. И сейчас, если бы ты согласился на то, что я тебе предложил - мы бы снова могли выиграть все. Но ты выбрал сладкую свертскую задницу. Однако, я все равно хорошо проучил твоего мальчишку - возможно, ты еще поблагодаришь меня за науку ему.         - Мне жаль говорить это тебе, но тут наши дороги расходятся, я не считаю их больше дикарями и Халейг мне дорог. Ты совершил неслыханное: поднял руку на княжеского супруга, я не прощу тебе этого, ты будешь наказан, а потом отправишься в дальний гарнизон. Если ты хочешь сказать мне что-либо, говори это сейчас!        - Я хочу сказать тебе, что ты еще пожалеешь о том, что так добр к этой маленькой дряни, и вспомнишь все мои слова в будущем. И даже то, что осталось у него на спине - будет хорошим напоминанием об этом. Удачи, Арон Хассен. Рано или поздно этот морок с тебя спадет. Жалею, что так и не опробовал эту задницу сам…       Арон мог сказать ещё многое, вспомнить их дружбу и боевое братство, но он понял, что все его слова бесполезны. После последних слов Хлодвига, он с силой ударил кулаком по решетке и пошел к выходу. Он боялся устроить расправу прямо здесь, и тогда Хлодвиг вряд ли остался бы жив. Арон был счастлив выйти на свежий воздух, увидеть высокое синее небо и Халейга, который тоже уже начал ходить, правда, цепляясь руками за стены. Он вопросительно смотрел на Арона, когда тот вышел из подвала. Арон молча сжал рот и не произнес ни слова.       Халь мог предположить, куда ходил супруг, но вопросов задавать благоразумно не стал, им обоим нелегко, он слышал, что супруг дружил с этим человеком много лет, и наверно, нелегко терять друга, но это справедливо. Поступи так кто-то с человеком, которому Халь дал слово - он вел себя бы так же. Слово есть слово. Харги вчера шепнул ему, что Сверт требует публичного наказания преступника, чтобы люди видели, что Угэр уважает и защищает их княжича, и с этим Халь тоже был втайне согласен. Пусть все будет честно и без сплетен.         - Собирайся, Халь, поедем в замок, если хочешь, поедешь в повозке.        - Конечно, не хочу! - тут же возразил Халь, который готов был терпеть что угодно, лишь бы ехать на лошади, как полагается. - Жаль, я думал, мы сделаем соколиную охоту, у нас хорошие птицы, но увы. Когда-нибудь потом.               Садиться на лошадь было вправду больно, но Халь только поморщился, когда забирался в седло - он не въедет в собственный дом на повозке, как старуха, ехать было недолго, не успеешь моргнуть, и ты в Свертинге. Еще бы вымыть волосы и придумать как это сделать… Баню им обоим лекари запретили, и вот теперь нужна будет помощь.        В Свертинге им были рады, Харги предложил свою помощь, чтобы слезть с лошади сначала Халю, а потом и его супругу, и Халь на этот раз не отказался.        Арон чувствовал себя ужасно, он уезжал отсюда на несколько часов молодым и здоровым, а вернулся через несколько дней как дряхлый старик, который с трудом слезает с лошади. Он попросил баню себе и Халю и кого-то, кто может им помочь умыться. Вызвались братья Халя, они помогали им, как немощным, мыться, но не смотря на это, Арон почувствовал большое облегчение, когда вышел из почти холодной бани чисто вымытый и в новой рубахе.       Он видел жуткие синяки и шрамы, которые оставил Хлодвиг на теле его супруга, и ещё больше укрепился в своей правоте, когда решил подвергнуть Хлодвига такому же наказанию.       Халь с удовольствием доверился рукам Лейва, который промывал ему волосы, ходить с этой грязной мочалкой надоело, а еще в бане оказалось зеркало, и то, что он увидел - ему не понравилось. Синяки на бедрах и боках заживут, а вот спина… Как теперь купаться в море? Ведь долго нельзя будет! А в Угэре лето в разгаре…        - Князь, я могу поехать с вами в Угэр? - вдруг спросил Лейв не его. - Я хочу посмотреть все чудеса, о которых мне рассказывал Халь, и вернусь в Сверт.        - Конечно, можешь, - ответил Арон, а про себя подумал, что у него теперь целых два брата вместо одного, потерянного навсегда.              Лейв долго препирался с отцом, прежде чем начать этот разговор - еще бы, одного сына увезли в Сверт, теперь второй туда добром собирается, хоть и ненадолго, но то, о чем говорил Халь - стоило бы увидеть! Широкие мощеные улицы, красивые дома, почти раздетые женщины, танцующие на улицах, и самое главное - корабли, вот о чем успел ему рассказать Халь взахлеб - о поездке, мастерской, о том, как красивы корабли на рейде и в море. Лейв вовсе  не собирался строить корабли, но увидеть самому то, о чем говорил Халь - почему бы и нет?        Арон на следующий же день вызвался говорить с Вальбъерном, хотя тот возражал и говорил, что Арону нужно сначала окрепнуть, а потом браться за дела.              И все-таки переговоры решили перенести, к большому облегчению Халя, он и помог этому, потому что чувствовал себя неважно, и отец с супругом сочли, что стоит повременить хотя бы день и дать Халю подготовиться к событию, которое должно случиться перед переговорами. Халь считал справедливым, что за него заступился весь Свертинг, попросив, чтобы наказание над обидчиком Халя было публичным и произошло во дворе крепости. Так Сверт увидит, что к нему относятся с уважением и, возможно, переговоры пройдут легче. Конечно же, отцу не понравилась эта новость про золото и алмазы, и никому она тут не нравилась - жили же они как-то без этого, и наверно, без войны можно было обойтись, скажи угэрцы честно... и без заложника. Но теперь, по мнению Халя, следовало бы получить свою долю по-честному.        Халь ужасно соскучился по Свертингу за эти поганые дни, и был рад снова оказаться в спальне, увидеть свой новый клинок, и ему привезли еще и пояс с ножом - новый наместник нашел его в личных покоях Слеттена, не придется просить денег на новый. Халь с удовольствием выспался и надеялся, что супруг выспался тоже, забавно - он спал только на животе, а супруг на спине, а к утру Халь замерз и придвинулся к супругу.        Арон долго не мог уснуть, слушая мерное дыхание Халя рядом с собой и уханье сов в ближайших к замку елях, он осторожно прикоснулся к волосам Халя, таким теплым и мягким, и пропускал их задумчиво сквозь пальцы, пока, наконец, не уснул.              Однако, впереди был целый день и потратить его было решено на разные забавы, на которые и он, и Арон будут только смотреть теперь - воинские тренировки и игры. И свертцев, и угэрцев следовало размять, чтобы не заскучали.         - В следующий раз поедем, все-таки, на охоту, - сказал Халь, хотя и сам не знал, когда будет следующий раз и будет ли он вообще. Хотелось бы верить...        - Охота в Сверте должна быть хорошей, у вас леса богаты зверем, - ответил Арон, - напомнишь мне, когда мы будем здесь в следующий раз.       На просторном внутреннем дворе крепости расчищали место под ристалище, мужчины в нетерпении собирались, а для гостей принесли удобные стулья. Халь сидел на своем, выпрямившись как струна - опираться пока было больно, и с завистью следил за происходящим. Опять ему не доведется в этом участвовать - когда в последний раз в Сверте были важные гости, он был слишком юн, чтобы быть в этой толпе, а теперь ранен, развлекались Лейв и Харги, а сейчас и Лейв рядом с ними, лекари запретили ему тоже - чуть больше месяца прошло с тех пор, как он встал после раны.         - Мы же вернемся к тренировкам в Угэре? - спросил Халь супруга. - Я не хочу всю жизнь просидеть на этом стуле.        Арон улыбнулся ему немного грустно, парень уже ожил после всего, что с ним случилось и по вине Арона в том числе, и не помнил зла, вот что значит настоящее солнце Сверта, теперь он понимал, что значат эти слова.        - Вернемся, - ответил Арон и хотел хлопнуть Халя по плечу, но вовремя остановился, подумав, что у него там еще не зажившие толком раны.       Халь смотрел, как мужчины делятся на пятерки, Сверт против Угэра, и сходятся на ристалище, до трех счетов, попеременно побеждали разные отряды и сложно сказать, кто бился сильнее - Сверт давил силой, а угэрцы ловкостью. Вот бы там самому оказаться!        Лейв налил себе и Арону вина, а Халю кислой воды, сейчас начнутся поединки, когда боец против бойца и Халь очень хотел, чтобы Харги победил всех, хоть и бились не за награды, просто Харги один из лучших бойцов Сверта, а один из лучших бойцов Угэра сейчас не может биться. Однако, как видел Халь, среди угэрцев тоже есть здоровые мужики, не уступающие в силе и росте его брату.         - Когда я поправлюсь и начну тренироваться, то надеюсь, тоже так смогу, - вздохнул Халь, наблюдая за ловкими и крепкими поединщиками. - У меня же получалось раньше.        - С такими же мальчишками, как ты, - рассмеялся Лейв. - Но тебе, верно, не стоит бросать это дело.        Победил не Харги, а угэрец, но никто не расстроился, все славно размялись и были готовы ко второй части развлечений - игре в мяч. Пока все отдыхали, пили воду, но не ели - лучше потом есть, чем перед игрой, Халь рассказывал, что сейчас будет и каковы правила.        - Игрокам связывают руки за спиной, потому что мяча нельзя касаться руками, но его нужно отнять у другого игрока - это весело, и нужно загнать ногами мяч в ворота соперников и не дать загнать в свои. Играют до трех мячей в воротах или пока кто-то не сломает ноги, но я сам такого не видел.        В отличие от поединков, в эту игру мужчины играли в одних нижних штанах и обуви, и хоть день был прохладным, как часто бывало летом  в Сверте, было видно, как по телам игроков течет пот, как крепкие мужчины сшибаются друг с другом, стараясь выбить кожаный мяч, и в эту забаву Халь играл только с ровесниками, все кто старше - его бы просто затоптали. Вот когда стоит досадовать и на свой возраст, и на еще слабое тело! Ничего, еще лет пять…       Так и прошел весь день, редкий для Свертинга день безделья, тем более, когда дел по самое горло, и Халь с грустью понял, что скоро уезжать обратно. Он не знал, остался бы, если бы ему предложили - здесь его дом, здесь его любят все и тут он любит всех, но там корабли, хотя до собственного ждать почти три года, которые надо потратить на то, чтобы научиться… Ах, если бы в Сверте было море!               Следующим утром даже вставать не хотелось, но Халь с неудовольствием выбрался из-под одеяла и теплого бока супруга. Он слышал, что его обидчика и предателя привезли еще вчера вечером, но не имел ни малейшего желания присутствовать на казни, несмотря на все уговоры родни, и в этом споре ему удалось победить. Достаточно он насмотрелся на этого человека. А дело можно найти, например посмотреть на окрестности с его любимой западной караулки - оттуда далеко видно над лесами, до гор, деревни и холмы как на ладони.        Во дворе уже собирались люди, горожане и жители Свертинга, в основном, мужчины, все хотели справедливости, и сам Халь хотел ее, и пусть в Сверте видят, что за него заступились.        Со своей караулки, которая была вдалеке от внутреннего двора, он слышал и речь своего отца, и речь супруга, они доносились нечетко, но слова он мог различить.        Арон смотрел, как Хлодвига привязывали к столбу, как тот смотрел на него в упор, не произнося ни слова. Арону хотелось быть где угодно, но не здесь, на душе словно лежал тяжелый камень.       Он первым должен был произнести обвинительную речь, и он только сказал, что Хлодвиг Слеттен совершил недопустимый поступок: поднял руку на княжеского супруга и князя-консорта Сверта и Угэра, за что его будут бить кнутом, а потом сошлют в дальнее военное поселение.       За ним начал говорить отец Халя, но Арон мало его слушал, он тяжело опустился на свое место, и рана его заболела так, словно в нее только что вонзили остро наточенный нож.       Он сам вздрогнул, когда услышал первый удар кнутом по человеческому телу, Хлодвиг долго крепился, но начал кричать после двадцатого удара. Арон стискивал зубы и прикрывал глаза, чтобы не видеть, в какую кровавую кашу превращается спина Хлодвига. Он вспомнил, как в детстве они хлестали друг друга ветками ивы, чтобы воспитать в себе стойкость к боли, но здесь все было иначе. Арон подумал, что чувствовал Халь, когда Хлодвиг избивал его, и у него голова шла кругом от мыслей, что же случилось между этими двумя людьми, что так дороги ему.              Халь больше не мог это слышать, крики резали по ушам и он злился на всех, а больше всех - сам на себя! Этот человек его вовсе не жалел, когда бил и говорил злые слова, и когда хотел, чтобы Халя оговорили на смерть, и шрамы все еще болели, и нитки со спины, скорее всего, срежут только в Угэре, но нет, он не может терпеть это, каждый чужой крик бьет по нервам. И проклиная себя, Халь кинулся вниз по лестницам, какие уж тут любования озерами! Люди расступались перед ним во внутреннем дворе, когда он пробирался к Арону, и Халь внутренне надеялся все-таки, что он опоздает. Но, он не опоздал и, под очередной крик, он просто обхватил супруга за руку, уткнувшись ему лицом в плечо и краснея от стыда перед всеми, особенно перед своими родичами.        - Прекрати это, пожалуйста! Прошу! - взмолился он тихо, но так, чтобы его услышал тот, кому была адресована просьба.               Арон почувствовал, как кто-то схватил его за руку и ткнулся в плечо, это касание отдалось легкой болью в груди, но в то же время ему стало намного легче, когда он услышал милосердные слова Халя.       Он обратился к Вальбъерну:        - Досточтимый Вальбъерн, ваш сын хочет проявить милость к преступнику, я подчиняюсь его воле и прошу вашего согласия остановить наказание.              Халь знал, что отец будет против, Сверт слишком недоволен наместником, за которым уже числилось много нехороших дел, и тот получал заслуженное, но все-таки, Халь и сам не знал, зачем просил, но по-другому он не мог.        Отец тяжело смотрел на него, и Халь знал, что тот думает - что у младшего сына слишком мягкое сердце и неподходящий нрав для того, кто в будущем должен был стать наемником, поэтому и до всей войны речь часто шла о том, чтобы оставить Халя в будущем старшим в Свертинге, отчего сам Халь был в ужасе. Ну вот, еще одна монета в копилку их правоты.         - Хорошо, - все-таки сказал отец, что-то взвесив в уме, скорее то, что на стороне Халя был супруг, угэрский князь, - я сделаю, как ты просишь. - Остановить! И уведите этого человека туда, где ему надо быть! - дал князь Вальбьерн приказ и повернулся к сыну. - Я надеюсь, что в битве ты не будешь так милосерден.         - Если бы мне пришлось сражаться с этим человеком, - ответил Халь, все еще не отпуская предплечья супруга, - то я бы убил его, не задумываясь. Но, не так.        Казнь остановили и преступника отвязывали от столба, тот еще держался на ногах, там, где Халь давно бы потерял сознание, он не помнил, на каком ударе сдался сам. Это было достаточно близко, и видимо, ему сказали, по чьей милости прекратилось наказание. Хлодвиг обернулся, с перекошенным от боли лицом и искусанными в кровь губами, и сказал так, чтобы слышали все, но слова были только для Халя:        - Ты еще крепко пожалеешь об этом, мальчик.               Это уже было слишком! Халь демонстративно фыркнул, что стоило ему больших сил, и решил, что самым лучшим сейчас будет вернуться туда, на башню в западной караулке, где никого нет сейчас…       Он закрыл за собой дверь в переходе на засов, чтобы никто не смог сюда прийти и чтобы он сам остался с собой наедине. Халь опустился на дощатый, засыпанный сенной трухой пол башни, и разрыдался.        Он всего этого не просил и не хотел! А судьба за месяц его швыряла, как щепку в продуваемом сарае, и посылала все новые испытания, тогда, когда он думал, что самое плохое уже случилось с ним - например свадьба пленником в Угэре, но этого судьбе мало. Нужно было обесчестить его еще тут, оболгать и выставить перед всей родней слабодушным трусом.        Арон проследил взглядом, куда устремился Халь, он потерял немного времени, провожая глазами Хлодвига, оставляющего за собой кровавые следы, и пошел по лестницам башни замка, зовя Халейга. Он открывал двери на лестнице, но везде было пусто, он перестал звать и прислушался, услышал звуки плача за последней дверью на верхнем этаже, толкнул ее, но она была закрыта, он постучал негромко, но плач тут же затих.       Да почему ему не дают остаться одному хоть ненадолго?! Халь прекрасно знал, кто его искал, братья бы не стали сейчас соваться под горячую руку, отец считал это детскими капризами, но открыть придется. Халь встал, не отряхнувшись и не утерев лица, и отпер засов. Войти или нет - пусть супруг решает сам.        Арон вошел, встал напротив заплаканного супруга, который сердито смотрел на него сквозь злые слезы. Арон чуть приобнял его, стараясь не давить руками тому на плечи. Он смотрел в его лицо и не знал, что сказать, столько всего произошло с ними за последнее время, но они всегда были вместе, чтобы с ними не происходило, он подумал, что у них началась их собственная история, хоть она и была пока еще совсем короткой.        - Не плачь, достойнейший Халейг, - торжественно сказал Арон, не зная, как выразить свое уважение супругу. - Ты показал себя милосердным человеком, почему же ты плачешь?        - Потому что я не знаю, правильно ли я, все-таки, поступил? И как отличить слабость от мягкости? Что это было? - спросил Халь, снова спрятав лицо на плече супруга.         - Никто не сможет сказать о тебе, что ты слабый, - сказал Арон задумчиво. - Ты пожертвовал собой, чтобы спасти свой народ, ты принял трудную судьбу жить на чужбине, объединяя два наших княжества, и стараешься сохранить традиции Сверта в Угэре.        - Я стал больше уважать тебя после того, что ты сделал сегодня. Хлодвиг принес нам с тобой немало горя, и все же, он когда-то был моим другом, другом с самого детства, мне было тяжело видеть то, что происходило сегодня, я благодарен тебе за то, что ты сделал. Хлодвиг уедет далеко и не будет нам больше вредить, он нанес мне большую рану и сделал это не с помощью ножа, рана на теле может зажить, а та, что в душе, не заживет никогда. Простим его и забудем. Пойдем вниз Халь, не будь здесь один, пойдем к твоей семье, побудь с ними, пока у тебя есть это время.       Прощать обидчика Халь вовсе не собирался, еще чего не хватало! Однако, хорошие же друзья у супруга… Хотя, не ему судить - у него и вовсе никаких не было, кроме братьев. Халь всегда был чуть сам по себе. Общий и ничей.        И все-таки, рану тот нанес, ту, которую должен был получить Халь. И как так вышло, что судьба сама связала их нити с Ароном, и получается, что тот сейчас самый близкий человек. Ведь не отца он просил об остановке казни?         - Погоди, - сказал Халь, - Я не могу спуститься в таком виде, давай постоим тут, я покажу тебе, какая красота отсюда открывается.        Арон оглянулся вокруг: с высоты караульной башни, окруженной высокими темными елями, открывался вид на горы, поросшие соснами, которые цеплялись своими корнями за каменные выступы.       Арон вытер ладонями лицо Халя, залитое слезами, и наклонился к его дрожащим губам, прижался к ним в долгом поцелуе, вдыхая холодный свежий воздух, что приносил сюда свежий ветер с гор и окрестных озер.       Халь отвечал на поцелуй, с удивлением понимая, что это происходит на той самой башне, куда он сам водил девчонок целоваться, тайком от взрослых, а теперь тут его целуют самого, и когда поцелуй закончился, Халь, не выдержав этой мысли - рассмеялся. Это вправду забавно.               Арон остановился на минуту, он не понял, что забавного было в том, что они впервые поцеловались в крепости Сверта, под которой он ждал его, как заложника, целую вечность назад, но, во всяком случае, Халь перестал рыдать. Они еще оставались наверху, любуясь видами, но неизбежно, пришлось спускаться. На дворе уже убрали после наказания, но Арон отводил глаза от столба, на котором наказывали преступника.       Они вместе пошли в покои Вальбьерна завершать переговоры.       Вальбьерн остался доволен итогом разговоров о дележе того, что скрывали земли Сверта, и оставалось досадовать на себя и на предков - что они не разглядели сокровищ, а чужаки унюхали их сразу. С другой стороны - смог бы Сверт сам себя защитить, если бы стал лакомым куском для соседей? Никого доселе Сверт не интересовал вовсе: железо, дерево - не та добыча, за которую кладут воинов в чужой земле, купить это дешевле. Теперь же справедливая доля добычи досталась Сверту, и для этого князь приложил все усилия - подсчитаны все  потери в недавней войне, все убытки, понесенные Свертом.              Арон отчаянно торговался, но напротив него сидел Халь, теребя свою косу, он мало что понимал, оглядываясь то на отца, то на него, его чуть растерянное лицо со следами слез смягчило сердце Арона. С другой стороны, Угэр не оставался в накладе, еще не все залежи алмазов были разведаны, и неизвестно сколько еще золота можно было намыть в других реках Сверта, пока было известно только о самых крупных. Но старый лис Вальбърн, все же, выторговал немало, Арон думал, что его отец будет не в восторге от условий Сверта.              Вечером того же дня настроение Арона было испорчено явлением лазутчика из Угэра, тот принес устное сообщение от отца, и пока он повторял его слово в слово, Арон словно слышал голос своего отца, укоряющий и сердитый:       “Возвращайся немедленно, по Угэру ходят дурные слухи, что князь Арон убит в Сверте. Это все может закончиться мятежом. Князь Харстада, что подозревается в попытке отравить новобрачных князей Угэрских, собирает войско. Он давно точит зуб на Угэр. Все, что с тобой случилось, имеет свою причину в том, что ты не сумел привести своего супруга к повиновению, он вмешался в разговор старших и вызвал ссору. Ты ставишь себя под удар, если будешь  продолжать плясать под его дудку. Твои сыновья ждут тебя. Возвращайся!”              Уже было объявлено о сборах обратно в Угэр, и Халю стало грустно - опять этот большой непонятный город и дом, где он чувствует себя неуютно и боится по нему ходить, и где за ним постоянно наблюдают посторонние, шепотки по углам, огромные покои, где он теряется, люди, которые постоянно обсуждают его… И море. Он только сейчас понял, что этим летом не сможет больше плавать в море… в лучшем случае, только зайдет в воду по пояс - рубцы на спине заживут не скоро и соленая вода причинит ему боль. На боль Халь бы согласился - плыть вперед, в сверкающей воде стоило того, но вот воплей и упреков лекарей - нет.        Он нехотя собирал вещи в походный мешок, заодно забрав и то, что не смог взять в прошлый раз, посматривал на новенький меч - вот это подарок по нему! Супругу заметно не нравился клинок, точнее, то, что он в руках Халя, но Халь теперь взрослый и по всем свертским законам имеет право на такое оружие. Он не знал, зачем ему меч в Угэре, но он должен быть - это еще одно напоминание о родном доме и княжестве и о том, что, в первую очередь, он - княжич Сверта. А может ему выдастся случай вернуть супругу долг за спасение жизни. Кто знает… Вот на Лейва завидно смотреть - он едет в гости, “посмотреть” и обязательно вернется домой, у него на лице только предвкушение от приключения, и он не понимает, почему так вздыхает Халь.  Зато Лейв за двоих искупается в море.         - Там на рынке чего только нет, - в последний ужин Халь продолжил расписывать Лейву красоты Ругаланда, - даже чего себе представить сложно, и то есть, красивые танцовщицы и диковинные фрукты, вон, Хаки уже нашел себе зазнобу.        Арон жевал еду без обычного аппетита, переваривая в голове слова отца, но последняя фраза Халя задела его слух, рассуждения о девицах совсем не должны звучать из уст князя-консорта.        - Танцовщицы? На рынке? - не понял Халя брат, в Сверте такое было не принято, и как теперь Халь понимал, всякие бродячие лицедеи никогда не добирались до Сверта, потому что тут и в голову не придет никому платить за кривляния и танцы. Хотя той темноволосой красотке Халь бы отсыпал монет, если бы они были у него самого…        - Да вот так, - пожал плечами Халь, отламывая хлеб и наслаждаясь его вкусом, опять скоро жевать этот, невкусный, - мы были на празднике, я забыл, вроде в честь “отцов-основателей”, и там были люди, которые показывали всякие фокусы, пели и танцевали. Но это и в обычный день бывает, они так зарабатывают себе на жизнь. Мужчины показывают всякие штуки, а девушки танцуют. Ты увидишь, они почти голые!        Видимо, последние слова он сказал слишком громко, потому что почти все окружающие мужчины повернули к нему головы. Еще бы, такое зрелище, как голые девушки! Тут в нижней рубашке девку застанешь, и то воспоминаний на несколько ночей, а если такие, как в Угэре… Конечно не совсем голые, но посмотреть приятнее. Вот только не все взгляды были заинтересованными, супруг смотрел на него строго и осуждающе.         - Халейг! - наконец произнес Арон, даже будучи в гостях у его родителей, он старался меньше делать ему замечаний, но это было уже слишком. - Хватит рассуждать о голых девицах! Тебе не пристало!       “А что мне пристало, спать с мужчинами за золото для Сверта? Если бы не ты…” - хотел сказать Халь, сразу вспыхнув от гнева и смущения, но промолчал, тут родители - при них не стоит спорить с супругом, за него будут вступаться, и опять выйдет что-то нехорошее. Что такого? Он разве виноват, что в свои семнадцать теперь ему нельзя даже и посмотреть в сторону красивой девушки?         - Хорошо, не буду, - только и сказал Халь, уткнувшись в свою миску и сразу вспомнив  о возвращении в Угэр. Вот там ему все припомнят, как шкура заживет.