Золото Сверта

      На следующее утро Арон отдал приказ выдвигаться в сторону Угэра. Он дал Халю достаточно времени попрощаться с родителями. Он понимал, что им с Халем придется часто делать привалы, на ночь уж точно, потому что после всего, что они пережили, им будет трудно целый день провести на конях и ехать придется, в основном, по лесам.       Халь медленно ехал на лошади - если бы дорога была бы до границ Сверта бесконечной, он ехал бы по ней всегда. Так грустно снова прощаться с домом, его перецеловали и обнимали все, сунули ему целую сумку лепешек и сладостей, и все равно, сердце хотело назад, а особенно после вчерашнего замечания супруга. Ночь Халь провел молча, не сказав ни слова, потому что ничего из того, чтобы он сказал - не понравилось бы супругу, а услышали бы все. И впереди ничего хорошего, как только он пересечет границу - сразу в его жизнь вернутся странные законы и непонятные запреты, подозрения и обвинения, как будто он, Халь, виноват перед всем Угэром разом, только за то, что они же сами и привезли его к себе. Поганая это должность - князь-консорт, прав никаких нет, зато должен всем сразу.        И та самая мысль, что не давала ему покоя с самого начала разговора с той самой тварью, из-за которой он теперь тащился на лошади медленно, как беременная баба… Наказание. Хлодвиг, Халь не любил вспоминать это имя, сказал, что сделал то, что должен был сделать супруг сразу с ним… То есть, в Угэре, когда тогда, после самой свадьбы, его упрекали за посиделки с родичами в саду, с ним могли сделать то же самое? Наказали бы, как преступника и насильника кнутом? И он гораздо раньше бы оказался с такими отметинами на плечах, с распоротой спиной? И как угэрцы потом спят со своими супругами после такого и разговаривают с ними? Или старшим нравится видеть эти отметины своей власти? Жалеет ли его супруг - что не оставил их сам вовремя?       Халь очень надеялся, что его раздумий не видно на лице, но Лейв заметил, съезжаясь с ним.         - Там все так плохо? - брат дотронулся до его руки, держащей поводья смирной лошади, свою, угэрскую, он как раз одолжил Лейву. - Ты не особо рад, что едешь туда.         - Не обращай внимания, - качнул головой Халь, - это не касается Сверта, а я справлюсь с этим.        Арон тоже был погружен в свои мысли, он обдумывал сообщение отца и был согласен с ним, что они слишком надолго оставил Ругаланд и стали причиной слухов, которые действительно грозили мятежом в княжестве, которое он оставил только на старика-отца. Он думал и о том, сколько дел накопилось уже и с казначеями, и с законниками, сколько времен он не вершил суд. И что ему придется делать что-то с Халем, по крайней мере, показать отцу и остальным приближенным, что Халь находится у него в повиновении.       Вечером они с Халем не разговаривали, Арон слишком устал с дороги, он с трудом привел себя в порядок и упал без сил на походную кровать.       Раз супруг решил с ним не разговаривать, и сам не позвал его в палатку, то Халь счел, что напрашиваться он тоже не будет. Ему не за что извиняться и просить прощения, а то так и утром придется объяснять по какой причине штаны колом. Вдруг о девках думал!         - Там душно, - объяснил он Лейву причину того, что он расстилал свое покрывало на земле, а не ушел в палатку, - угэрцы мерзнут в наши ночи, а мне так больше нравится. Когда я еще посплю под звездами!        - Так мог бы согреть его! - рассмеялся Лейв. - Ладно, не буду!        Халь лег животом на войлок, чувствуя твердость земли и досадуя, что не может даже лечь на бок, и закрыл глаза. Значит, если он все верно понял, когда заживут его раны - следует ждать новых.        Арон спал плохо, ему было больно ворочаться во сне, и ему явно чего-то не хватало. Уже под утро он проснулся и понял, что рядом нет Халя, как оказалось, он  привык спать с ним. Он вышел из походного шатра и увидел совсем рядом Халя, который лежал на животе и спал рядом со своим братом.       Арон пошел приводить себя в порядок, а когда возвращался от ближайшего ручья, братья Свертинги уже проснулись и сидели, протирая глаза.        - Почему ты не был со мной этой ночью, Халь? - спросил Арон.       “Потому что я обижен на тебя за глупое замечание при всех, потому что мы не разговариваем, и ты ушел спать, не позвав меня, а снова я виноват?!”, - вот что бы сказал Халь, но Лейв попытался спасти его.         - Это моя вина, князь, - сказал Лейв, - мы заболтались вечером допоздна, и он решил не тревожить тебя.        Арон хотел сказать еще что-то, но посмотрел на Халя, который выглядел чуть свежее после ночи, проведенной на воздухе.        - В следующий раз не забывай о своем супружеском долге, Халь,  - сказал Арон.       - Мне все это не нравится, Халь, - сказал Лейв, когда они отошли подальше, - в Сверте это выглядело лучше. Или вы это для нас старались? Я уже хочу уехать обратно, чтобы не видеть этого.        - Нет, пожалуйста! - взмолился Халь. - Останься хоть на несколько дней там со мной! Это все  ерунда, мы пока не привыкли друг к другу, ты же видишь, он спас мне жизнь, а мог сделать, как просил тот человек, выставив меня убийцей.        - Это больше похоже на то, о чем говорил нам лагманн, Хьяльмар.        - А я повторю то, что говорил ему передать вам, но он не исполнил моей просьбы. Я справлюсь с этим сам. Я всем кругом дал слово и буду его держать. Цена стоит этого. И больше не будем говорить про это, хорошо? И не вздумай говорить дома.        Лейву оставалось только согласиться. Халь превратился в мрачную тень, что было совсем на него не похоже, как только обоз выехал из Сверта, и чем ближе к Угэру, тем нерадостнее младший брат. Халь не из тех, кто будет жаловаться, но сколько можно всего взвалить на его плечи и когда он сломается?        Они вернулись в лагерь и стали собирать лошадей, пока готовился завтрак.        Арон был доволен, видя, что Халь рад присутствию своего брата, они довольно мирно позавтракали и тронулись в путь. Арон спешил, пока еще были силы пройти расстояние побольше. Он приказал Халю ехать рядом с ним, достаточно уже было кривотолков об угэрских князьях.       Хотя по виду Халя было понятно, что он с большим удовольствием ехал бы и болтал со своим братом, но на сей раз лишней болтовни было достаточно.       Они с Халем довольно долго молчали, Арон видел, что Халь словно сжимается тем больше, чем ближе граница Угэра. Арон подумал, что нужно  будет ему рассказать кое-какие свои соображения, пока они еще в свертских лесах и соглядатаев можно держать на расстоянии.       Арону было еще трудно говорить, и иногда он задыхался, наверняка, нож Хлодвига повредил легкое, поэтому Арон делал длинные паузы, чтобы отдышаться.        - Халь, в Угэре сейчас будет много лишних разговоров о том, что случилось, каждое слово могут переврать на сто ладов. Мы должны договориться с тобой сейчас, здесь, что в Угэре ты не откроешь рот лишний раз прилюдно. Вечером, наедине ты можешь говорить мне, что угодно, но где бы мы ни были за пределами наших покоев, ты должен молчать и на то, чтобы открыть рот, ты должен спрашивать моего разрешения. Положение в Ругаланде сейчас очень плохое, много шпионов из Харстада и окрестных княжеств, они собирают слухи и перевирают их так, что невозможно понять, где ложь, а где правда. Что касается кнута, это наш угэрский обычай, он идет через многие поколения с тех пор, как в нашем княжестве стали заключать браки между мужчинами. В такой паре всегда есть борьба, всегда оба хотят быть главными, и со временем так сложилось, что тот, у кого кнут, тот и главнее. Его дают старшему супругу в храме при бракосочетании, младший супруг должен во всем подчиняться старшему и на все испрашивать его разрешения, иначе он будет наказан с помощью этого кнута. Сегодняшняя молодежь уже не использует его в семейной жизни, я думаю, ты это заметил, это скорее просто символ. Хотя в некоторых семьях, где неукоснительно следуют традициям, им все же пользуются, но совсем не так, как это сделал Хлодвиг, иначе можно попасть и в суд. Пары ударов для вразумления супруга вполне хватает, к женщинам такие наказания не применяются, кроме прелюбодеяния. Спроси меня обо всем, что ты хочешь сейчас, Халь…        - Я ни о чем не хочу теперь спрашивать, - сказал Халь, выслушав эту долгую речь. - Ты сказал достаточно ясно.  Я думал, что твоя страна - тюрьма только для меня, но нет, твое положение в ней тоже хуже рабского, раз нужно жить, оглядываясь, даже с тем, кому ты дал брачную клятву. А что касается кнута - я не вижу разницы, ударят меня один раз или десять, важно то, что меня ударят, и я не знаю, как я стал бы после этого жить с тем, кто это сделал. Но я услышал твою просьбу, раз ты все-таки хочешь, чтобы я был покорной угэрской подстилкой - я постараюсь. Может, тебе это понравится, а может и нет. Мне уже не нравится.        Арон тяжело вздохнул, в словах Халя была правда, которая ему тоже не нравилась, но с этим мало что можно было поделать, у них обоих было очень мало пространства для выбора.       Вот все и кончилось, Халь сглотнул ком в горле - опять бы не разреветься. Он за всю жизнь столько не плакал, как со дня знакомства с угэрцами. Впереди тоскливая жизнь немой угэрской игрушки. Что толку говорить, что хотел, потом? Это как есть обед, а ложку принесут после ужина. И как теперь быть с кораблем? С его деревом? Пока Халь чувствовал себя так паршиво, что даже не представлял, как придет снова в доки.        Получается, тот человек, который бил его и говорил, что делает это во благо его супругу - прав и победил… От этого делалось еще тоскливее. Халь вспомнил поцелуй на западной башне и вздохнул, все самое хорошее в его жизни происходит только в Сверте.        Дорога домой была длинной и тяжелой, рана все время давала о себе знать, даже с постоянными привалами и отдыхом было тяжело. Они въехали в Ругаланд уже в полдень. Люди по прежнему кланялись им и приветствовали, но Арон слышал тихие шепотки вокруг, слухи явно бежали впереди них. Арон сказал Халю держаться рядом с ним, они также вместе проехали под сводами ворот Хассенхайма, но Арону казалось, что они были уже другими людьми, не теми, что радостно выехали отсюда несколько дней назад.       А вот и снова этот город, что станет ему домом-тюрьмой, Халь, как и было обещано им, молча ехал рядом с супругом. Это Хаки и Лейв вертели головами, рассматривая  все кругом - для Хаки это не было новостью, но родич лучше, чем брат, понимал, что происходит, и взял на себя труд занять Лейва рассказами. Сейчас было теплее, чем когда они уезжали, но на нем все равно было две рубахи, чтобы спину не жгло солнцем, и Халь уже с нетерпением ждал, когда срежут нитки. Хорошо бы, если бы дали снова того напитка, от которого спишь и не чувствуешь ничего. Он бы не отказался пить его просто так, чтобы сейчас не ощущать обиды и разъедающего его страха. Если Арон так хотел утешить его рассказом про кнут - то вовсе не получилось. Какая разница, сколько будет ударов? Главное, что они будут…        Арон посетил купальню сразу по приезду, ему помогли вымыться, не потревожив рану. Первым его желанием было просто лежать на постели, и чтобы Халь был рядом, но вначале нужно было выслушать отца и советников.       Арон, только поменяв одежду, направился в покои отца, по пути он отдал приказ, чтобы за гостем ухаживали, как за достойнейшим князем, чтобы ему предоставили купальни и самые лучшие яства, чтобы он мог утолить первый голод, вечером же должен состояться пир в честь всех гостей. Также Арон приказал, чтобы лекари осмотрели Халя после долгой дороги и сказали свое решение, как лечить его дальше.       Он встретился с детьми, которые верещали от счастья, обнимали его и Арон старался не показать, как больно ему было, когда они ненароком задевали заживающую  рану.        - Ничего себе! - присвистнул Лейв, когда после того, как ему показали его гостевые покои, он увидел те, в которых жил брат. - Это как наша казарма для неженатых, только чище и богаче. Я даже и не думал, что такое существует! И окна есть!       - И даже море видно! - похвастался Халь, который был рад, что это хлопоты отвлекали его от раздумий, он подвел брата к окну, на подоконнике которого стояла раковина. - Смотри! Там, за крышами! Я отсюда смотрю на закаты. Это очень красиво, ты сам увидишь.        Все вроде в покоях было так, как он оставлял. Две шкатулки, одна - подарок с драгоценностями от супруга, а вторая - с подарками из Сверта, и вот эта вот вторая была сдвинута со своего места, наверно в покоях убирались, но Халь все равно открыл шкатулку. Так и есть! Он клал все по-другому! Он прекрасно помнил, где лежал один из костяных гребней - второй был на собственном поясе, а теперь его засунули куда-то вниз! Противно, везде копаются, и в собственных покоях он не хозяин. Зато книга про корабли, которую он так и не вернул в библиотеку - была на месте. И то хорошо.        И место для меча нашлось, на сундуке, Халь сам положил его туда, завязав ножны у перекрестья ремешком, чтобы никто не смог открыть и посмотреть клинок. Еще чего не хватало!         - Мне нужно спуститься к лекарям, - сказал Халь, - ты можешь остаться в моих покоях или отдохнуть в своих. Я скоро вернусь.         - Через пару дней мы можем убрать нити, - Халь надевал рубаху назад, передергивая плечами от неприятных прикосновений. Все еще болело и тянуло, - сожалеем, но рубцы будут глубокими и заживать им ещё долго. Вам надо быть осторожным, и пока избегать соленой и очень горячей воды.        Все, как он и думал, Халь не сомневался теперь, даже у Халя-шлюхи теперь нет шансов что-то выторговать.        Как Арон и ожидал, отец начал рассказывать ему плохие вести об усилении окрестных княжеств и дурных слухах. Было много разговоров о поведении Халя, Арон с трудом мог отстоять своего супруга, советники, которые там присутствовали уже все донесли отцу и еще и приукрасили со своей стороны. Арон настаивал, что он сам будет разбираться со своим супругом, тем более, что Хлодвиг уже немало наказал его. Отец попрекал его жестоким наказанием Хлодвига, что тот-де лишь выполнял свой долг по обузданию разбушевавшегося супруга, который потерял всякое уважение к старшим. Разговор был долгим и неприятным, Арон вышел от отца, кипя от злости, к тому же, во многом тот был прав. Арон подумал, что в другие времена он бы вскочил на коня и мчался бы вдоль моря, подставляя лицо свежему ветру, теперь же у него не было на это сил.       Сегодня они никуда не пойдут, Халь успел показать Лейву только дом, познакомить его с детьми супруга, наконец-то сходить в купальню, где брат помог ему промыть волосы и привести себя в порядок после дороги, и времени осталось только на пир вечером, хотя есть ему не хотелось вовсе. Он предупредил Лейва, чтобы тот не удивлялся ничему из того, что увидит, даже если это не понравится ему вовсе. Лейв уедет, а ему оставаться в этой клетке, где все теперь смотрят на него, как на виновника. Он прекрасно заметил изменившиеся взгляды людей. Конечно, это он виноват во всем, а вовсе не то, что угэрцы решили провести Сверт с золотом и алмазами! Они никогда ни в чем не виноваты.        И на пиру Халь молча занял свое место возле супруга.        Арон без аппетита жевал мясо и смотрел на кривляния скоморохов. Он запретил выступать танцорам любого пола, чтобы не смущать скромность гостей из Сверта. Им выставляли самые изысканные блюда и наливали самые выдержанные вина, угэрцы славились своим гостеприимством и во всем старались угодить гостям.       На следующий день советниками было решено, что гости могут посетить рынок, а в другой день отправиться на прогулку к морю.       Сам Арон не мог их сопровождать, он полулежа в кресле должен был разбирать самые неотложные дела, которых накопилось немало за время его отсутствия. Лекари разрешили Халю прогулки, поэтому он мог сопровождать своего брата. Вместе с ними отрядили немало советников и сопровождающих.        - Скажи мне, что я не прав, но похоже, если ты вдруг испортишь воздух - эти люди расскажут твоему супругу, что ты ел на завтрак, - рассмеялся Лейв, оглядываясь на толпу, которая неотлучно следовала за ним. Из всех сопровождающих свертцев - Хаки и маленький отряд из трех человек самого Лейва. Это очень смешно, если не помнить о том, что Халю с этим теперь жить постоянно, зато в Сверте вдоволь повеселятся сначала. Да и на самом деле было не смешно, и Лейв уже думал, что пора собираться домой. Его терпение кончалось. Больше всего хотелось прийти к угэрскому князю и спросить, неужели тот слепой? Или тому просто нравится, когда Халь гаснет на глазах, или что такой, как он был в Сверте - не должен быть в Угэре, сияющим и веселым. За три дня Лейв насмотрелся на немало странных вещей - на людей, которые постоянно за ними наблюдали, на вечно молчащего в присутствии своего супруга Халя, на то, что Халь почти ничего не ест за столом и уже достаточно осунулся, на то, как брат пытается пересилить себя и улыбаться гостям. Теперь понятно, почему Халь так равнодушен к этой роскоши и богатству, и на нем нет до сих пор не единой угэрской драгоценности, лишь свертская серебряная цепочка. Но чем он поможет Халю, если тут вступится за него? Теперь понятно, почему Халь просил не рассказывать ни о чем дома.        - Пойдем, - Лейв увидел вдалеке лавку со свертским хлебом и сыром, родные руны трудно не узнать, - ты не откажешься поесть со мной? Хаки, скажи ему.        Конечно не откажется, они купили лепешек, хлеба и кислого молока и сам Халь предложил пойти на берег, оглянувшись на скисшие морды угэрцев.         - Смотри, это очень красиво!  - Халь сидел на песке, расстелив свой летний плащ, куда сложили еду, отломив ломоть лепешки, щедро отрезав сыра.  - Тут множество кораблей, со всех стран! Я видел такие, какие и представить себе нельзя! Тот лес, что обещал мне отец, начнут рубить скоро. Это будет наш корабль, я хочу, чтобы он был собран только из дерева Сверта, все железные детали мы сами сделаем, и льняные веревки тоже. Только паруса сложно, у нас нет столько овец. Вот это придется покупать.         - И куда ты на нем пойдешь? - спросил Лейв, слушая мечты брата. - От этой толпы он потонет, еще не выйдя из гавани.         - Не знаю, - простодушно сказал Халь, - я еще не думал об этом. Но это единственное, что мне тут нравится, корабли и море. Ты хочешь искупаться? Я посмотрю. Попробуй, это совсем другое, не как в Сверте, и вода теплее. А потом я свожу тебя в доки, я хожу в одну мастерскую, там делают корабли. Наверно, уже много сделали, пока нас не было!        - Да, пожалуй, дело стоящее, - они распрощались с мастером Бранди, который был рад их приходу, и знакомству с вторым княжичем Сверта, и серебру, что подарил Лейв на кувшины пива, - мне нравится, хотя я сам бы не хотел строить корабли, но, тебе не поздно учиться этому, Халь. Это хоть немного похоже на свободу. Я завтра уеду, Халь. Я достаточно увидел, особенно того, что хотел узнать, и я ничего не скажу ни отцу, ни, тем более, матери.        - Ты меня крайне обяжешь, - тяжело вздохнул Халь, - если промолчишь. У нас еще есть целый вечер вместе! Мне сегодня снимут швы, ты подержишь меня за руку?        Теперь ему не нужен этот сонный напиток, если Лейв будет рядом, Халь стерпит любую боль. Снимать швы было вправду неприятно и больно - щелкающие ножницы за спиной, нитки, которые вытаскивали, смазывали раны мазями и на этот раз не бинтовали, запретили носить даже вторую рубаху - раны теперь должны рубцеваться на воздухе, как объяснили ему. Лейв был рядом с ним, и Халь был одновременно расстроен от того, что брат уезжает, и рад этому, потому что Лейву не должно было видеть всего этого, и еще было страшно, что он останется совсем один. Хаки скоро переедет в город, как он сам сказал, недалеко от дома, к своей вдовушке, и по сути, он нужен только для того, чтобы составлять Халю компанию в городе, и если что-то случится с Халем - быстро отправиться в Сверт за помощью и с новостями.        Утром супруги распрощались с Лейвом - тот решил ехать непременно с самого утра, чтобы побольше успеть проехать и быстрее быть дома, Лейв церемонно попрощался с князем Угэра и аккуратно обнял Халя, шепнув ему на прощание: “Береги себя. Не дай им сломать тебя, свертское железо!”.