Team of Marauders: stories

Тот, кого ты любишь, это отражение. Это брат твой по крови, по духу, это твое собственное лицо сквозь мутную поверхность мира, это высшее родство, родство глаз, рук, душ, сердец. Это мысли, становящиеся продолжением друг друга, это экстаз страсти, отпечаток стона, крика, молчания, звучащих в унисон…

4 марта, 1977       По возвращению с двухдневных выходных из мэнора обратно в Хогвартс, Регулус на протяжении нескольких дней ходил сам не свой, умудрившись раза три прогулять трансфигурацию, за что ему влетело от МакГонагалл, да и Слизнорт сверху добавил. Его лучший друг — Бартемиус Крауч спрашивал, с чем связано его пасмурное настроение, на что тот пуще прежнего хмурился, словесно отмахиваясь от настойчивых вопросов. По своей натуре скрытный, не привыкший делиться чувствами и страхами, Регулус предпочитал решать проблемы исключительно самостоятельно, не нуждаясь ни в чьей помощи. Однако же, как часто это бывало, ему, каким бы умным и смелым он не был, не удавалось справиться с горем, — а именно этим словом он охарактеризовал приключившуюся с ним ситуацию, — без помощи извне.       Спустя пару часов жарких споров о том, чем ему предстоит заняться после окончания Хогвартса, Орион, находящийся в окружении Сигнуса и Поллукса, заявил, что раз уж его первенец с концами покинул семью, совсем как его неблагодарная кузина, у которой было все, — как заметил лорд Блэк, — то самое время начать минимизировать «расходы», возникшие после побега Сириуса. Всегда сообразительный слизеринец не сразу понял, чего от него хотят родственники, замахнувшиеся на сладкую жизнь в лучах славы темного волшебника, именуемого себя Лордом Волан-де-Мортом. И, стоило ужасающей мысли забиться в мозгу, подобно загнанной в клетке певчей птице, как Регулуса будто окатило холодной водой, отчего он в ужасе возвысил голос, зарекшись не иметь дел с тем, что ему не потянуть.       «Не стану! Я не буду жалким рабом, лишенным права выбора!» — кричал он в ужасе, со слезами на глазах трансгриссируя на станцию Кингс-Кросс.       На интуитивном уровне он понимал, что не сможет справиться с тем, что на него свалится, как только проклятая метка Пожирателя, совсем как у Беллатрикс, навеки отпечатается на бледной коже. Он безумно ценил свою свободу, которую раньше не ощущал, наивно желая быть замеченным отцом и матерью, пока те души не чаяли в своем первенце. Родители расписали жизнь Сириуса от «А» до «Я», а про него словно позабыли, решив, что Регулус находится в здравом уме, дабы благополучно организовать свою жизнь, согласно семейным традициям. Как только Сириус покинул отчий дом, планы Ориона рухнули, также быстро возродившись в лице Регулуса, не помышляющего ничего дурного, как ему казалось, а вместе со всем вытекающим пришла ответственность. Так уж сложилось, что Хогвартс он не любил, хоть убей, а учился на «Превосходно», потому что сам того хотел, — и вот, стоило узнать о замысле отца, решившего сделать из сына преданного солдата Повелителю, — чего в своих высказываниях он не стеснялся, — как планы и мечты Регулуса потерпели крах.       Как и было сказано выше, он с детства привык ко второму плану, любезно отведенном ему Сириусом, не понимающем, какую боль младшему брату причиняют его единения с родителями, — и потому рассчитывал жить так, как ему вздумается. Где-то даже заглядывался на жизнь Альфарда, хотя не признавал в ней чести. Он, как и любой уважающий себя волшебник с зачатками великого Салазара, испытывал интерес к темной магии, а особую любовь находил в артефактах, в частности в проклятых. Во многом поэтому он хотел получить от своей жизни нечто великое, к примеру, сварить чудо-зелье, способное возвращать к жизни мертвых, или создать эликсир вечной молодости, навсегда запечатлев свое имя в истории. Регулус желал прославиться, да только служба у Лорда Волан-де-Морта этому точно не поспособствует. Жизнь свою он любил, и потому понимал: долго он не протянет, служа тому, в ком разуверился.       Блэк долго думал, взвешивал «за» и «против», толком не зная, что делать, к кому обратиться. Дважды на периферии сознания мелькнула мысль прийти за помощью к Дамблдору, но как быстро она возникла, также резко и потухла. Он не мог поставить семью под удар. Если совсем не таить правды, то Регулус всего-навсего боялся умереть, понимая, что примерив мантию Пожирателя, он все равно что труп. Жить он хотел, причем долго и счастливо, на широкую ногу, так сказать. И, совершая привычный обход по замку на правах старосты Слизерина, он по случайности повстречал брата, миловавшегося с Викторией Поттер, определенно и точно не вызывающей положительных эмоций, во всяком случае у Блэка-младшего, ревнующего Сириуса к девчонке Поттер. Выждав момент, когда гриффиндорка скроется за дверью кабинета алхимика, он вышел из-за угла, протянув неуверенно:       — Брат…       Сириус, намеревавшийся встретиться с мародерами, замер, спиной чувствуя на себе тяжелый взгляд. Собравшись, он медленно обернулся, не сразу признав Регулуса, игнорирующего его с той поры, как он отправился в Хогвартс.       — Мне нужна помощь, — жалобно протянул он, — мне так сильно нужна твоя помощь.       До зуда в костях хотелось напомнить о молчании, длившемся несколько лет, о обидах, поселившихся в душе, о боли, преследующей по ночам. Сириус долго допытывался, что вдруг стало с его младшим братишкой, когда он находился в школе, на что тот важно вздергивал нос и шептал проклятия, обвиняя во всех грехах новых, в то время, друзей Бродяги. Как бы печально не было, но оба брата по сей день не знали, не догадывались, что их обмен письмами был нарушен по приказу Ориона, поручившем своему верному домовику — Тэчеру, следить за совами. Регулус злился из-за того, что Сириус забыл о нем, не догадываясь, что строго каждое воскресенье сепуха Джеймса Поттера покидала совятню, унося послание в Блэк-мэнор.       Покривив губы, Бродяга велел брату следовать за ним, что он и сделал, плюс-минус догадываясь, куда он его ведет. Наплевав на расписание, Блэки покинули Хогвартс, отправившись в Хогсмид через скрытый проход одноглазой ведьмы. Шли они молча, изредка обмениваясь косыми взглядами. Вскоре оказавшись на улице, слегка припорошенной снегом, Сириус закурил, а Регулус, не привыкший нарушать школьные правила, замедлил ход, с тоской обернувшись на замок. Он точно не был уверен, куда именно они идут, а оказавшись у Кабаньей головы, нахмурился, не одобряя выбор брата, на что тот заверил, мол, здесь их разговора никто не услышит. Делать было нечего, поэтому пересилив себя, слизеринец перешагнул порог бара с прескверной репутацией, расположившись с Сириусом за одним из самых дальних столиков, прямо в тени лестницы.       Заказ сделал Сириус, не спрашивая у брата, чего бы он хотел. Хотя Регулус бы навряд ли осмелился губами прижаться к грязным стаканам, среди такого себе контингента волшебников, косящихся на него с кривыми усмешками, точно он цыпленок среди стаи лис.       — Выкладывай, — наконец произнес Бродяга, отпив из чашки пойло, отдаленно похожее на эль по запаху. — Что у тебя стряслось, раз уж ты решил обратиться ко мне за помощью?       И без насмешек брата чувствуя себя дурно, Регулус в запале вскочил с шаткого стула, намереваясь немедленно покинуть бар. Пусть он в беде, пусть не знает, как себе помочь, но он не станет терпеть издевки в свою сторону. Больно гордой.       — Сядь! — рявкнул Сириус, отчего сердце слизеринца забилось в пятках, если не остановилось вовсе. — Успокойся и расскажи, я не стану смеяться над тобой, как никак ты мой брат, Реджи.       Реджи.       Детское прозвище соскочило с языка подобно листьям, сорвавшимся с ветвей деревьев по велению порыва ветра, — просто и легко.       — Отец в конец обезумел, — как на духу признался слизеринец, — хочет, чтобы я после Хогвартса поклялся Ему в верности, став проклятым псом!       Регулус огляделся, к его удивлению никому дела не было до него и Сириуса.       Помрачнев, гриффиндорец припомнил день, когда с концами покинул дом, в котором родился и вырос, прокляв отца с матерью. Он думал, что после ухода отец одумается, оставив «великие» планы позади, но вместо этого он накинулся на младшего сына, будто вспомнив о его существование только сейчас.       — Я… — Регулус запнулся, а затем заговорил сбито, не став стесняться эмоций перед старшим братом, на которого равнялся долгие годы, и до сих пор продолжал это делать. — Я боюсь. Мне страшно… Знаю, у меня не получится, я быстро сломаюсь. Я не хочу загубить свою жизнь, потому что отец обязан Ему! Не хочу плясать под чужую дудку, и быть рабом! Не хочу!..       Слезы оросили бледное лицо. Утратив привычную манерность, Блэк шмыгнул носом, опустив голову. В присутствие Сириуса он не чувствовал себя ущемленным, при том, что не сумел сдержать слез от обиды на отца, намеревающегося сделать из него пушечное мясо на чужой войне. Он знал одно наверняка: Орион бы не стал подвергать опасности жизнь Сириуса; он хотел возвысить его, а заодно семью, чего, к великому сожалению, нельзя было сказать о Регулусе, должного занять место брата.       — Помоги мне, придумай что-то ты же умный! Я не хочу становиться рабом чужих желаний, не хочу! — Пелена слез подступившая к глазам, практически затмила взор. — Я могу сбежать! Куда угодно, только помоги мне, Сириус, молю тебя!       Мрачный, мало удивленный решением отца, привыкшего добиваться своего любыми путями, Сириус придвинулся к брату, приобняв его за плечи. Слизеринец зарыдал, ладонями накрыв дрожащие губы, чтобы не было слышно всхлипов. Он до трясучки боялся, что брат посмеется над ним, позлорадствует и уйдёт.       Сириус остался.       Крепко сжимая младшего брата в объятиях, он не спешил заговорить, обдумывая, какое из возможных решений навредит близким меньше. Сириус любил свою семью, какой бы проблемной она не была, даже ту же Беллатрикс, оборвавшую с ним всякое общение, как только он ушел из дома. Цисси, тетушку Дру, братца Цефея, деда с бабкой, лучшего наездника за последние сто лет — дядюшку Сигнуса, да и мать с отцом. Может, они не были образцовым семейством, но друг за друга были готовы горы свернуть, а если надо, то шеи недругам, вздумавшим посягнуть на их счастье.       «Кровные узы вечны, и их ни чем не переплюнуть. Куда бы ты не пошел, где бы ты не оказался, на зов семьи прийти обязан», — часто повторяла бабка Ирма, сидя в излюбленном кресле-качалке.       — Не ной, решим что делать вместе.       Не поверив в услышанное, Регулус поглядел на брата, чуть отпрянув от его груди, и разинул рот. Чувство уверенности бешено забилось по венам, вселяя надежду. Сириусу он бы поверил, какой бы дурости тот не сказал. Ведь они братья. Они одной крови.              — Никуда ты не сбежишь, — казалось, в одно мгновение всегда веселый гриффиндорец постарел лет на десять, — не придется, я решу этот вопрос.       — Как?       — Не твоего ума дела.