Bad Omens

Полдень одаривает городок ясным небом и безветрием. Калеб знает, что Филипп такую погоду не любит и наверняка спрятался в землянке в лесу пережидать солнцепек. Или же отправился коротать время к озеру, чтобы найти там лягушек и петь им придуманные им же песенки. Несмотря на то, что порой тексты были довольно жуткими, Калебу нравилось слушать, как поет Филипп, хоть до соловья ему было очень и очень далеко. Интересно, чем же и в правду сейчас занят его маленький брат? И тут память подкидывает ему образ, увиденный в полночь. Босой Филипп выходит на цыпочках из дома и скрывается в под светом полной луны. Виттебейн посчитал бы это видением, если бы Филиппа, который предпочитал делить с ним кровать даже в невыносимую жару, действительно не было рядом. Жаль, что старшего унесло обратно в сон куда быстрее, чем он успел сделать хоть что-то. Калеб шумно выдыхает и присаживается в тень куста шиповника, ноги его держать отказывались. — Не ленись, Бледный! — Генри, негласно контролирующий строительство нового амбара, подает бурдюк с водой. — Солнце высоко, а амбар сам себя не построит! — Да я на минутку, — Калеб уже привык не обижаться на прозвище, тем более что в голосе мужчины нет ни издевки, ни злости. — Жарко, не могу. — Он прикладывается к горлышку, вода внутри прохладная, аж голова кружится от удовольствия. — Зато доски быстрее просохнут, зима приближается с каждым днем, надо ее достойно встретить, — Генри присаживается рядом, утирает тыльной стороной ладони взмокший лоб. — Хотя солнышку бы, конечно, поменьше жарить… Калеб усмехается и подает ему воду. Плотник шумно пьет. — Ты ел хоть сегодня что? — мужчина косится на юношу. — Не грохнешься в обморок опять? Виттебейн поморщился. — Ну один раз же было, — ему до сих пор стыдно за это. — Ага, а перепугал всех, — Генри смотрит на жмущихся по теням мужчин. — Обед! — от зычного баса в ушах Калеба звенят церковные колокола. — Пошли, Эбигейл в это время хлеб приносит, тоже поешь, — и тянет Калеба вверх, будто он игрушка плюшевая. — Да я это… — Калебу бы поискать Филиппа и спросить, куда он отлучался этой ночью. — Пойду… поем, — он сдается под взглядом Генри, решив оставить для Филиппа половину своей порции. — Давай-давай, а то работаешь столько, а тощой как жердь и до сих пор безбородый, — плотник фыркает и проводит ладонью по подбородку. Треск небритой щетины проходится по нервам наждачной бумагой. Слава Богу, что у Филиппа пока пробивались только усы, и те цыплячий пух. При мыслях о брате сердце наполнилось нежностью и тревогой. Все ли с ним хорошо? Выходя на солнце и отвлекаясь от мыслей, Калеб примечает среди массивных фигур мужчин тонкую, девичью. Эбигейл Уильямс, приехавшая сюда недавно вместе со своей семьей пилигримов, быстро снискала у местных расположение, а хлеб и пироги с мясом, которые делали ее родители, были выше всяких похвал. — Эбби! — Генри машет девушке широкой ладонью. — Ну что истуканом стоишь, поздоровайся, — и толкает юношу бедром. Зазевавшийся Калеб едва не падает, но все же удерживается на ногах. — П-привет!.. — он краснеет ушами и машет вспотевшей ладонью. — А я тебя знаю, — Эбигейл с интересом приближается к Калебу, боднув его в грудь парой набитых хлебом корзин, — ты Калеб Виттебейн! — А… ага, — он оглядывается на плотника в поисках поддержки и тот, поняв его, подмигивает. — Давай я помогу тебе с корзинами, — он забирает у девушки выпечку и как ни в чем не бывало направляется к шатру, который дарил строителям тень позволял отдохнуть после долгой работы. Калеб едва не захлебывается воздухом от подкатившего к горлу возмущения, но пересиливает себя. Эбигейл проводила широкую спину Генри не менее растерянным взглядом. — Итак, кхм, — от солнца все лицо краснеет, как помидор. — Откуда ты знаешь мое имя? — в конце конце концов, Калеб не был такой уж важной фигурой в городе, чтобы о нем говорили. — Мммм, — девушка закусывает губу, вспоминая. — Прачки говорили. — Загибает палец. — В порту говорили, что ты самый младший из ледорубов, — второй. — И тут, на стройке, про тебя говорят. — Третий. — Что ты хороший! — улыбается. Калеб чувствует, как жар и лица перетекает куда-то внутрь, под ребра, и устраивается там, свернувшись в клубок. — С-спасибо, — это все, что он может выжать из себя в данный момент, — ты тоже хорошая… — слова срываются с языка быстрее, чем голова успевает сообразить о том, что он несет. Эбигейл перестает улыбаться и становится на миг серьезной, будто совсем другой. Но это происходит слишком быстро, чтобы запаниковавший Калеб успел осознать или попытаться понять ее реакцию. — Ты прямо как люди говорят, — она хихикает, прикрыв рот узкой ладошкой. — Не возражаешь, если мы в тень пойдем? Виттебейн осознает, что они уже несколько минут стоят под нещадным солнцепеком и часто-часто кивает. Эбби тянет его не в сторону шатра, а к начатому амбару, переступает через необработанный брус, подняв длинную юбку, и с интересом вертит головой, когда они оказываются под сенью начатой крыши. — Тут так пахнет здорово, — говорит восторженно. Калеб чувствует только аромат выпечки и корицы, а еще, совсем чуть-чуть, — щелока. Запах Эбигейл… — Д-да. — Он прочищает горло. — Знаешь… Желудок юноши обрывает его недовольным ворчанием. — Ты голодный, — Эбигейл смотрит на него с сочувствием, но Калебу все равно хочется провалиться сквозь землю. — Да я не… — девушка не слушает его и достает словно бы из воздуха плетенку с яблоками. — Ешь давай, это не дело. — А ты? — он сглатывает, чувствуя стыд от того, что не может контролировать собственное тело даже на таком уровне. — А я чего, я пообедала, — фыркает. — А ты весь день работаешь и так до вечера. — Давай пополам хотя бы, — почти жалобно просит юноша. — Ла-а-адно, — она тянет гласные и щурится, будто довольная кошка. Разламывает плетенку и больший кусок отдает, конечно же, Калебу. Тому остается только вздохнуть и, неспеша, приступить к своей части. Главное не сорваться и не проглотить все в пару укусов, настолько вкусным, почти воздушным было тесто, а кусочки подваренных с сахаром и корицей яблок казались чем-то совершенно невероятным. — Нравится? — Эбигейл облизывает испачканные сладостью пальцы. — Да! — Калеб едва не давится, настолько спешил ответить. — Я сама готовила, — она выпячивает грудь и вздергивает нос, тени очерчивают ее точеную шею и острые ключицы, путаясь в серебряной цепочке. — Я еще много чего стряпаю в свободное время, приходи ко мне домой, угощу... — Она опускает взгляд на второй половине предложения и щеки ее трогает едва уловимый румянец. Калеб чувствует, что сердце подпрыгивает под самый кадык, аж дышать тяжело становится. — Я… — он смотрит в голубые, прикрытые веером светлых ресниц, глаза, и сдается. — Да, буду очень рад. — Отлично! — девушка хлопает в ладоши. — Буду ждать тебя, — она украдкой касается его запястья, всего на секунды, — Калеб. А забыть эти мгновения он не может до самого вечера.