Пропитанный пеплом и кровью воздух обжигал лёгкие, вызывая тошноту своим приторным сладко-железистым вкусом, оседающим на корне языка. Покрытое остатками органов и кожи лезвие копья заставляло каждый раз, смотря на него в попытке осознания, смотреть на то, на что оно указывало, взывая к остаткам человечности в безумном естестве божественного, что как безжизненная кукла сидело с бездыханным телом на обгоревших руках, окропляя смиренное лицо горячими слезами.
***
В сердце океана, преодолевая бури и грозовые заслоны, двое стояли на палубе в ночи, наслаждаясь тишиной мимолётного спокойствия, друг другом и своими мыслями, что сплетались воедино, как несколько мгновений назад сплетались в поцелуе горячие губы цвета сакуры с бледными и холодными губами, навевающими воспоминаниями об острове Цуруми после трагедии. Слаще этих воссоединений для двоих не было ничего, что существовало на свете, трепетнее объятий ещё не видели пенные барханы бездонных вод, прекраснее и чище этих чувств ещё не наблюдали разгневанные боги Селестии, что твердили о порочности связи, скрывая за сквернословиями ядовитую зависть, капающую с их губ и обжигающую собственные руки. Возвращение на родину для светловолосого вызывало тревожные воспоминания о предательстве своего народа их же Архонтом, что подверглась коррозии сумасшествия, вознамериваясь очистить свои территории от проклятия магии, которое разрушало её вечность, её рассудок, повергая целую страну в хаос и жестокость своим бездействием, снимая с себя ответственность за решения своей же проклятой химеры, что лишь позже, общим трудом таинственного путешественника и его команды было заточено в колыбели пустоты, что стало для него извечной тюрьмой. И лишь прохладная ладонь Адепта рядом придавала уверенности и силы посмотреть бывшему врагу в лицо и принять его извинения. - ты хочешь остаться в Инадзуме как только Вельзевул восстановит твой статус? – заглянув в глаза цвета пылающей осени, что с трудом потеряли болезненную усталость и боль, темноволосый взял скрытую бинтами руку в свои, мягко оглаживая каждый палец и оставляя лёгкий, словно бриз, поцелуй на запястье. В голосе парня была слышна нескрываемая тоска и тревога о будущем расставании, что лишь отголоском мысли приводило к оглушающим уколам где-то глубоко внутри, где у людей обычно было сердце. - ветер не оставит меня на месте надолго, ты же знаешь, - проведя здоровой ладонью по мягкой щеке, ронин одарил и успокоил своего спутника улыбкой на тонких и обветренных из-за морского воздуха губах. Удивительно, как только присутствие одного лишь путника меняло ощущение от путешествия на глазах, разрушая страх перед устрашающими грозовыми тучами, что застилали небо от границы вод Инадзумы с Ли Юэ. – но последуешь ли ты за мной и далее – только твоё решение. - Господин Моракс сказал, что мне незачем оставаться на своём месте до скончания времени и что я намного быстрее искуплю свои грехи, путешествуя по миру и помогая истреблять демонов там, где некому это сделать, где все духи лишь озлобленные, а боги избегают своей обязанности защищать и поддерживать мир, покидая столь злачные места лишь только появляется возможность. Рядом с тобой, во время пути я найду эти места и верну на них покой, - прикрывая холодные золотые глаза, Якса прижал свою щёку к аккуратной ладони, что досель держала лишь меч и флейту, что играли свою особую мелодию. Теперь же в них играло и земное тело Адепта, что подарил над ним власть хозяину столь ловких рук. Подарил вместе со своим сердцем, что даже за тысячу лет сохранилось и отозвалось на зов освежающих чувств. - тогда я хочу показать тебе свою страну перед тем, как мы отправимся дальше. Быть может, ты вернёшь спокойствие в поражённые скверной регионы, покрытые шрамами после многочисленных сражений между повстанцами и армией сёгуната. Первые капли, упавшие на щёки самурая, отрезвили и вернули с небес на палубу Алькора. Взяв спутника за руки, парень с контрастной апельсиновой прядкой в молочных волосах повёл его обратно в каюту, где они вновь посвятят секунды, минуты и часы друг другу, где их души сплетутся, словно корни, где они сольются в одну цельную душу, в одно тело. Где воздух нагреется словно от огня, где будут слышно томное дыхание и тихое шуршание шёлковых простыней. Где будет царить любовь.***
Вернувшись в старое поместье семьи уже не беженцем, а гордым наследником рода, который в одну ночь стал легендой, что слышали даже на Ватацуми, парень, отказавшийся от предложенной оседлости, в тот же вечер отправился в путь вместе с Адептом, что ждал его в середине опустевшего сада, за коим уже давно никто не следил, но вскоре будет следить новый хозяин, что приобретёт именитый дом. Направляемые ветром, два носителя анемо Глаза Бога, преодолевали острова, без тени страха забираясь даже в самую бездну, куда ни одна живая душа под страхом смерти бы не забралась. Рассеивая злобу духов, пара очищала места, откуда сбежали даже боги, возвращая туда саму жизнь. Проходили дни и недели, а путешествие вновь продолжалось, только укрепляя связь пары и выводя из себя богов Селестии, чьи души чернее и мрачнее самой глубокой точки Разлома. Один за одним, спускаясь в смертный мир, безумные боги, что считали любовь всему божественному противоестественна, сеяли в рядах народа Ватацуми тёмные настроения и ненависть к единственному оставшемуся самураю клана Каэдэхара, вынуждая тех ожидать его появления на острове с целью воздать ему за все грехи, что были обманом повешены на измученные плечи. И вот, появившись на территориях подводных пейзажей на поверхности, пара встретилась не с радушным приёмом, как в других деревнях и городах, а с ордером на арест несущего угрозу всей Инадзуме героя, которого в затуманенных головах видели жители как деспота, а его путешествие лишь разметкой перед покорением островов, которые позже он должен был предать огню и на пепелище бы выстроил свой идеальный мир без власти. Чего только не наплели сходящие с ума боги, лишь бы уничтожить то, что жгло им глаза и кололо иголками зависти. Суд, что должен быть справедливым и слушать лишь глас истины, был больше похож на цирк, словно его проводили не обученные этому серьезные люди, чьей работой было вершить судьбы на благо народа, а сама Богиня справедливости, из-за судов которой даже океаниды отвергнули своего создателя и покинули родину, лишь бы больше не иметь никаких связей с извращённой судьёй, для которой суд был лишь развлечением. Приговор был неоспорим – смертная казнь прямо в зале суда. И как бы парень не защищался, как бы он не взывал к голосу разума и сердцу людей вокруг, как бы он не звал своего скованного божественными цепями спутника, минуты ронина были сочтены в тот момент, когда его тело пронзила катана палача. В наставление окружающим, тело было словно тэру-тэру-бодзу вывешено на свод скал у входа в деревню Боро. В миг, когда душа возлюбленного покинула тело, уносимая ветром туда, откуда не возвращаются, гнев, сдерживаемый веками в стальном конверте, вырвался, Адепт от горя и боли тронулся умом в разы похлеще Бога Смерти, его громогласный крик был таков, что воды, окружающие материк, чуть не потопили его в миг, устремляясь заполнить пустоту, что быстрее заполнила тьма, готовая унять обиду любыми способами.***
На выжженых землях Ватацуми не было боле ни души, и вряд ли хоть когда-то кто-то решится посетить то место, где землю заменил пепел сгоревших частей тел, где воду заменила кровь, где воздух заменила гарь, где радость заменили боль и скорбь. От острого копья полегли от мала до велика, от обжигающего огня их души были сожжены вместе с телами, от безумия богов обезумел и Адепт. Держа в одной обгоревшей руке взорвавшийся глаз бога в утончённой оправе Инадзумы, второй прижимая к груди остывшее тело, которое раньше могло обжечь своим теплом, оплакивая жестокую расправу над невинным путником, Адепт желал лишь одного – покинуть мир следом за своей нежной осенью, вернуться на корабль в бесконечное море, коснуться горячей дрожащей от вздохов груди и прижаться вновь губами к забинтованным пальцам, что после нежно бы огладили щёку. Проклиная всё божественное, темноволосый проклинал сам себя, что он хоть какую-то связь имеет с теми, кто сошел с ума и направил своё безумие на других, желая каждому, кто явился и заявил, что любовь всему божественному противоестественна.***
Открыв тёплые золотые глаза, перед собой Сяо увидел взъерошенные молочные волосы, что разметались по подушке и плечам, будто выточенный гениальным скульптором профиль мирно спящего лица, сложенную на одеяле обгоревшую руку без бинтов, пара которой обнимала жилистое тело Адепта. По бежевым стенам комнаты ползли солнечные лучи, пробравшиеся через шторы, и норовящие забраться в кровать и разбудить заспавшихся путешественников. Однако их усилия оказались бесполезными, ведь раскрывший свои глаза цвета пылающей осени Кадзуха уже проснулся сам, первым делом оглаживая рукой, что вскоре будет забинтована, нежную и тёплую со сна щёку, после чего сплетаясь в поцелуе горячими губами цвета сакуры с бледными и теплыми губах, навевающими воспоминания о прекрасных закатах на острове Цуруми, что они провели вместе во время своего благополучного путешествия по Инадзуме.