★
— ты суперзвезда, хаякава аки. суперзвезда хаякава аки смотрит на суперзвезду макиму, и они суперзвезды немного по разным причинам — насколько аки знает из газет, которые лежали то тут, то там на столиках сначала больницы, потом стационарного жилья типа пансион, а потом снова больницы, макима снималась в телепередачах почти с младенчества, ей, должно быть, в подкорку впитались схемы, инструкции и сценарии реалити шоу, по которым она ест, срет, спит и дышит. насколько аки знает, он пережил самый массовый религиозный групповой суицид за всю историю азии, потому что проспал. он проспал, когда лидеры общин в восьми префектурах говорили своим братьям и сестрам «бог явился ко мне и сказал, судный день настал», или «час пробил» или нечто вроде этого, аки же там не было, он не знает. суперзвезда макима спрашивает у суперзвезды хаякавы аки, точно ли он не знает. суперзвезда хаякава аки отвечает, что он будет отвечать на вопросы, если здесь нигде нет камер, он не боится за свою приватность, но быть запечатленым означает лишится души. суперзвезда макима кладет ногу на ногу, упирает в колено локоть и кладет подбородок на раскрытую ладонь. горбится. — ты продолжаешь верить?★
— ну и хуйня это все. осознание к аки приходит поздно, но лучше поздно, чем никогда — конечно он не ожидает, что восемсот пятьдесят девять человек (о таком количестве он даже ещё и не знает) по восьми префектурам лежащие в своих церквушках с ним соглашаются сейчас на том свете, но было бы конечно же неплохо, понимаете, ведь тогда тот свет действительно существует, и вся эта «хуйня», которую аки переживает сейчас вовсе и не была напрасной. А К И П Р О Д О Л Ж А Е Т В Е Р И Т Ь он сидит и курит на пороге своего дома самокрутку, его кузена научила его крутить ½ табака и ½ индики, и то и то всегда было под рукой, но лет до двенадцати не было ничем большим, нежели кустами, ветки которых можно оборвать, чтобы, скажем, пасти гусей, или отхуярить всю ту же кузену, за то что она столкнула его в густые заросли крапивы двумя минутами раннее, сейчас аки курит, кузена валяется метрах в шестиста приблизительно на глиняном полу их небольшого дома божия. аки поднимает голову, открывает рот, выдыхает дым и через секунд сорок понимает, что кричит.★
к аки приходили другие люди, их было много, они все спрашивали то же самое, одно и тоже, можно сказать, что пускали аки по кругу, трахая его прямо мозги, и аки не понимает, почему этих самых людей было так много, его же вроде как беспокоить нельзя, медсестра вкалывает ему ампулу галоперидола, она даже ещё не закончила, когда какой-то огромный дядя в сером пуловере приоткрывает дверь и всовывает в получившуюся щель свою заросшее квадратное ебало. вот и джонни. — его нельзя беспокоить, — подтверждает медсестра мысли аки. — пожалуйста, посторонние, покиньте палату. — технически, я даже не в палате. «ну и хуйня» думает аки, пока медсестра угрожает охранниками, такими же огромными с такими же квадратными заросшими еблами, которые муляют на глазах не реже журналистов, ведущих дерьмовых ток-шоу, ведущих хороших ток-шоу, продюсеров, бизнесменов, психиатров, детективов, полицейских, медсестер, юристов, документалистов, исследователей религии, и иногда паломников. «я суперзвезда» думает аки пока его сковывает параличный бутирофенонный сон. огромный дядя в сером пуловере истерично, невпопад делает несколько снимков вспыхивающей при нажатии на кнопочки камерой пока его под подмышки волокут двое огромных дядь в голубых халатах. аки, из своего медикаментозного полутранса, надеется что сейчас душу украли у стен или кровати, но не у него.★
через десять дней его снова переводят в пансион под надсмотр, он спокойно может ходить в столовую вместе со всеми, потому что в этом месте медиа ограничиваются журналами про суперзвезду макиму девятилетней давности, и слава о суперзвезде хаякаве аки дойдет сюда наверное так же, лет через девять. аки думает, кем он видит себя через девять лет, пока ему накладывает обед дежурная, симпатичная девочка с волосами немного короче чем у аки, в голубой санитарной шапочке из сетки, миленькая, хорошенькая, он бы совершенно не был растроен, если бы родственники на семейном совете выбрали ее в качестве супруги для него, чтобы через девять лет он просыпался изо дня в день с ней бок о бок, но сейчас она насыпает ему рис и накладывает карри в сегментированый железный поднос, в крайние отсеки добавляет треть банана, две дольки яблока и сок, предлагает ему воспользоваться антисептиком, если он вдруг забыл помыть руки, вежливо просит подвинуться, раз он не хочет мисо. и аки думает «все что угодно лишь бы не здесь».★
в пансионе молодых можно было насчитать по пальцам одной ладони два раза — да, так их и было, двое с половиной, аки да дежурная, да Овощ, которого кормили через трубочку, и ссал он через трубочку, и срал он тоже, наверное, через трубочку, если в принципе срал. иногда сиделки разрешали аки выгуливать Овоща на коляске — сиделкам нравился аки, он ведь был единственным молодым парнем в пансионате, который самостоятельно мог срать, ссать и жрать, одним из немногих мужчин в пансионате в принципе, кто умел это делать самостоятельно, сиделки передавали ему эстафетные палочки — ручки инвалидной коляски Овоща — и уходили, виляя необъятными бедрами, оглядываясь через плечо, смотрит ли на них аки. они даже не знали, что он суперзвезда. аки выгуливал своего лучшего друга Овоща, болтал с ним о том о сём, принимал молчаливое слюнявое согласие Овоща во всех вещах, о которых аки говорил, они делали круг по парку — замыкающаяся дорожка, выложенная мозаикой, два ряда цветущих деревьев, несколько лавочек, беседка где-то в отдаленности, это ощущалось как рай, пока какая-то сидящая на скамейке бабулька не решала навалить в подгузник и умереть от инсульта. аки думал о том, сможет ли он оказаться на ее месте через девять лет и вез Овоща в здание.★
— вы отказываетесь от показаний снова? вы стопорите расследование. в третий раз в больницу аки попадает уже через две недели — медсестрам не докажешь, что он пиздил рекреационные наркотики у Овоща («спасибо, дружище, я в долгу перед тобой») не чтобы дознуться и умереть, детективам не докажешь то, что ему глубочайше поебать на расследование, на их премии и повышенные пенсии после расставления всех точек над i в этом многообещающем деле, поглотившем умы человечества деле (надо же, как он выжил, надо же, почему только он, надо же, наверно он знал что-то, он знал что-то, он виноват, виноват, виноват, он единственный уцелевший, он автоматически практически убийца), аки похуй — медсестра говорит, что будет кормить его через зонд, если он будет плохо себя вести, аки хочет курить, одна вторая табака и одна вторая индики, он бы после этого с удовольствием бы пожрал даже через зонт, даже помочился бы через трубочку, врачи решают перевести его в другое стационарное заведение, типа жёсткий дурдом, типа отъявленная психушка, потому что аки единственный свидетель, единственный выживший пострадавший, единственный выживший и /не/ пострадавший (убийца? убийца! убийца!), врачи подписывают все необходимые бумаги, и СМИ просто валят потоком. вот и джонни. вот и джонни. вот и джонни.★
— только диктофон, — говорит девушка, заправляет прядь за ухо, в юбке-карандаше, очень красивая, такую бы аки уже не посватали. — пара вопросов. аки кивает, смотрит в окно, ему поставили капельницу, его любимые антипсихотики, он спокоен, он просто капля в море, он крошка в хлебе, травинка в поле, но его наблюдают через микроскоп, потому что он единственная капля в пересохшем море, единственная крошка от сожранного хлеба, единственная травинка на выжженной земле, он набирает в лёгкие воздух и выдыхает его как дым. — каким образом лидеры в восьми префектурах приняли единогласное решение о дате и способе группового суицида? каким образом различные поселения общались между собой? у вас был доступ к интернету, почте, мобильной связи? к внешнему миру? «они хотят меня выпить, сожрать и сжечь» думает аки. — почтовые голуби, — отвечает аки с каменным ебалом. красивая девушка в юбке карандаше заправляет прядь за ухо, с таким же каменным ебалом кивает и записывает, хотя минуту назад сказала ТОЛЬКО ДИКТОФОН. конечно же у них, блять, была мобильная связь, интернет и почта.★
восемнадцатого февраля 20ХХ года аки проснулся поздно, родителей и брата дома на было — они ушли в церковь, как каждое воскресенье, как каждая нормальная семья, аки не пошел, аки проспал, аки плохо спал, аки болел, аки успел позавтракать хлебом с адзуки и омлетом с домашней колбасой, сладким кофе со сливками, аки успел надеть чистую рубашку и штаны, носки, ботинки, накинуть кофту, аки успел причесаться и почистить зубы, застелить кровать, взбить подушку и помолиться, аки потратил час с половиной, а потом он почувствовал запах. он посмотрел в окно и увидел дым, он открыл окно и не услышал криков, он бежал и падал, бежал и задыхался, бежал и терял на ходу ботинки, бежал и кричал, бежал и плакал, бежал и его рвало, бежал и бился в истерике, воняло жареным мясом, сгоревшим деревом, ладаном, прошлым, будущим, настоящим, воняло тем, чего никогда не будет, тем, чего никогда будто бы и не было, и аки остался единственным человеком на пятнадцать ближайших миль. конца света не случилось.★
— конец света должен был случиться четвертого апреля четыре тысячи четырехсот сорок четвертого года. — аки держит паузу — он случится. я не знаю, почему они так рано ушли. — это число смерти? — это двойное ангельское число. четыреста сорок четыре защита. самовольный уход по велению божьему должен защитить от мук при наступлении апокалипсиса, это будет страшное время, вся вода превратится в кровь, кровавые дожди, кровь вместо слюны, мочи и семени, кровь в колодцах, чтобы не умирать мучительной смертью, необходимо уйти по велению божьему — вы повторяетесь. наконец аки распизделся — наверное медсестры добавляют ему что-то в антипсихотики, или он скучает по монологам для Овоща, или ему просто жалко молодых загнанных журналистов, похожих на недоутопленых котят, барахтающихся в ведре. — я /акцентирую/, — аки говорит тоном, за который его могут покормить через зонд, но что поделать, внимательные не тупые журналисты от него отсеялись, прицепившись к детективам, и остался какой-то сброд лузеров, которым он и распишет, блять, поминутно.★
излить душу полностью, всем ее необъятным водопадом откровений, у аки не получилось, продолжая говорить метафорически — он своей душой просто слегка помочился на куст. просто в один день его так сильно напихивают нейролептиками, что приходится поставить себя на место своего лучшего молчаливого друга и сесть в коляску, его везут по коридору, и он видит яркий, бьющий в глаза белый свет повсюду, это напоминает путь до ворот рая, пока его не пересаживают на скорую с ревущей сиреной и заскарузлым запахом блевоты вперемешку с валидолом, его просто везут в ещё одну больницу, ещё один психоневродиспансер, ещё один отстойник, где он будет и через девять лет, и через четыре тысячи четыреста сорок четыре, аки смотрит в потолок машины и видит муху. «где угодно, лишь бы не здесь».★
спустя полгода своих скитаний аки воссоединяется с семьей — не то чтобы он умер, даже не кома, он видит то ли сон, то ли галюцинацию, то ли параллельную вселенную, где он в тот день был вместе с ними — глава их общины и общинной цервки выходит вперёд и молится, и все молятся вместе с ним, благодарят друг друга, все как обычно, двое больших мужиков запирают изнутри двери на огромный засов, пока все пятьдесят жителей общины, включая аки, сидят в трансе, в религиозном экстазе, в наркотическом опьянении, и молятся, и внезапно глава говорит «время пришло». ( Я Т А К И Д У М А Л ) у каждого из них есть кулон и крестик на одной цепочке, кулон можно снять с цепочки, его нужно снять с цепочки, это маленькая бутылочка, маленькая ёмкость из столового серебра, и внутри она пахнет горьким миндалем, потому что естественно внутри цианистый калий. они снимают с цепочек свои кулончики одновременно и смотрят на лидера во все глаза, у лидера нет кулончика, он должен уйти последним, должен замыкать этот ключ умирающих лебедей-верунишек, он вскроет себе горло ножом — тоже из серебра, когда убедится, что все ушли, когда подпалит эту церковь, чтобы их души скорей вознеслись к небесам. аки воодушевлен, он смотрит на маму, она улыбается, у нее такой здоровый розовый румянец, так блестят волосы, он никогда не думал о том, какая она красивая, красивая, красивая, как священный агнец, как сладкая роса на созревших плодах, она похожа на закатное небо, и аки держит ее за руку, она держит за руку отца, а отец держит за руку младшего брата. они пьют яд, умирают и аки просыпается в аду из бензодиазепамов, капельниц и допросов.★
— суицидальные наклонности, склонность к адикциям, птсд. врачи решают целесообразным подселить иждивенца к нему в палату. худой низкий бледный мальчик с секущимися выкрашеными в уже выцветший красный волосами. ему уже двадцать два. — астенический синдром, суицидальные наклонности, клиническая депрессия, птсд. аки смотрит из-под челки, как пришелец садиться на свой матрас, и слегка на нем покачивается, подпрыгивает и пружинит. — в ремиссии. — добавляют врачи. да, они оба в ремиссии, поэтому они будут жить вместе, они не представляют опасности, они стерильны, чисты, листы рукописей, с которых стёрли всю биографию ластиком и поместили в сухое прохладное помещение, потому что кто-то решил, что в будущем они пригодятся, можно будет подтереть ими жопу, например — именно поэтому они тут. — у меня пизда, — говорит ему иждивенец, когда врачи уходят. — и ты стопроцентно совершеннолетний, потому что ты не в детском отделении. аки знает, что должен что-то сказать, но не знает, что. — мне девятнадцать. не это. — отлично. сложи два плюс два. хочешь мы будем ебаться?★