Карточный долг

— Не нашел. — Рокэ вернулся, так и не став беспокоить Гвенн. — Давай так. Вышел из комнаты, постоял с минуту у двери, засмотревшись на мелькающую по-новогоднему яркую гирлянду и вернулся, боясь потерять Ричарда опять. Сейчас казалось, что можно исправить ошибку, неправильный выбор, свернуть с пути на нужную дорогу и закрепится там той же постелью, с которой все началось. А если уйти, отойти от двери комнаты, то Ричард исчезнет, испарится, как чертова НЕХ, и что тогда делать Рокэ с его жизнью? Вот и Алва так решил. — Уверен? — Рокэ злился на эту заботу Дика сейчас, где ж ты был, когда твоя милость и нежность были так нужны, Ричард?! — Не плевать ли мне на смазку? — Будет больно, — Ричард ласково ткнулся губами ему в запястье, потом быстро прикусил и зализал. Рокэ не смог сдержать протяжного вздоха удовольствия. — Можно подумать, тебе не все равно, — огрызнулся Рокэ. Он начинал злиться от этого деланного благородства. Ванильная нежность, так нечасто достававшаяся ему раньше, подходила для мелкого зашуганного мальчишки без опоры под ногами. Часто ли Рокэ ее видел? Раз или два в полной мере. Было хорошо, кто бы спорил, но сейчас ему хотелось вовсе не этого. Вдруг вспомнилось, как эти же самые слова Ричард произносил совсем другим тоном. «Будет больно, — говорил Окделл, пристраивая его связанные руки между кованными прутьями в спинке кровати. Они тогда сняли номер в каком-то помпезном отеле, переделанном из средневекового замка. — Будет больно, но тебе понравится». Рокэ не считал себя приверженцем БДСМ-практик. Ни боль, ни унижение ему не нравились. Но… Ричард пообещал, что ему понравится, и он терпел, повторяя раз за разом стоп-слово, но только лишь про себя. Простыни в том отеле были шелковые и холодные — это Рокэ запомнил лучше всего. Он так сильно вжимался в кровать, что все мышцы налились и окаменели. Ричард это почувствовал, бросил в ногах приготовленный для сессии стек, оседлал чужие бедра и принялся разминать Рокэ спину. Он умел это — доставлять удовольствие, когда, казалось, и мыслей в голове о нем не было. Рокэ не знал, сколько прошло времени, прежде чем он смог расслабиться, Ричард был последовательным и терпеливым, но стоило ему пошевелиться, издать тихий стон — и все кончилось. Окделл ударил, и это действительно было больно. Еще теплая, разнеженная кожа по ощущениям лопнула, как кожура спелой сливы. Рокэ дернулся и заскулил, но Ричард положил ему руку между лопаток, возвращая на место. «Расслабься, — шепнул в ухо, Рокэ едва его слышал, так громко внутри стучало сердце. — Доверься мне до конца». И дальше уже не останавливался. Рокэ пробовал считать удары, но сбился, перебирал в голове ругательства, пытался расслабиться и отрешиться — ничего не помогало. Стек жалил, он кричал, было стыдно и противно. В какой-то момент и вовсе показалось, что это никогда не кончится, что плачь-не плачь, а Ричард сделает, что хочет, и бросит его здесь. Связанным и униженным. Встала перед глазами сцена, как кто-то из персонала находит его поутру с исполосованной спиной и вызывает полицию, как приходится давать объяснения, и каждый второй издевательски щерится и спрашивает: «Но вы ведь добровольно согласились в этом участвовать?». Да, он согласился. Но он не этого хотел. Он не знал. Остановите это, хоть кто-нибудь! «Хва-а-атить, — заскулил он. — Хватит, я тебя умоляю». Но ничего не изменилось. Позже Ричард освободил его и был таким нежным и заботливым, словно Рокэ стал стеклянным. Он был едва в себе и мало что запомнил, но то чувство защищенности, когда заканчивается боль и на ее место приходит любовь… Это было самое острое в его жизни удовольствие… … Рокэ тряхнул головой, отгоняя наваждение. Сегодня Ричард не предлагал боль. Он и любовь не предлагал — все приходилось требовать самому. — Мне никогда не было все равно, — ласково улыбнулся Ричард. — Просто есть вещи приятные, а есть — нет, и ты не всегда мог понять разницу. — Так и скажи, что печешься больше о своей шкуре, чем о моей. — Разумеется, это так, — не стал спорить Окделл. — Мы знаем уйму способов приласкать друг друга и без проникновения, разве нет? Он снова поцеловал запястье, и нежности в этом жесте было больше, чем страсти. Это Рокэ взбесило. — Я не собираюсь тут с тобой придаваться ностальгии, дружочек, — прошипел он, вырывая руку из чужих пальцев и толкая Ричарда на спину. — Я хочу тебя здесь и сейчас, жестко и больно, с кровью, если получится, но — в полной мере, прямо здесь и сейчас. — Нет, — сказал Ричард, улыбаясь. — А не плевать ли мне на твое «нет»? — рот у него кривился во что-то больное и пугающее, и Рокэ подумал, что сейчас они с Окделлом удивительно похожи.