Еще одна сказка

Впервые Хаген видит эту легкую, элегантную птицу на озере позади бабушкиного дома. Озеро постепенно превращалось в болото: берега становились топкими, рогоз и камыш медленно окольцовывали водную чашу, а в заводях разрастались кувшинки. Хаген с дедушкой и отцом почти каждый вечер спускались по тропинке и закидывали удочки в спокойную воду. Взрослые сидели памятниками самим себе, а Хаген ходил по высокой траве, на которую уже выпадала роса. Он так любил лето: учебники были забыты и брошены в самый низ чемодана, душная квартира в Лондоне запиралась, а его семья перебиралась к бабушке и дедушке в Корнуолл – к зеленым пустошам и полям, топким болотам и прекрасным озерам. Идея купить этот дом принадлежала маме, она понимала, как важно ребенку (которого тогда еще не было, но мама всегда была целеустремленной женщиной) расти на свежем воздухе. А бабушка, тогда еще одна из самых популярных актрис театра, вдруг поняла, что именно здесь хочет встретить свою старость. Дедушка, пожалуй, самый востребованный художник по костюмам, ее поддержал. Здесь они разбили себе маленький огород, прекрасный сад в стиле Клода Моне, завели себе вместо собаки страшно вредного гуся и стали руководителями театра средней и старшей школы в этой тихой и уютной деревеньке. Их семья, как ему казалось, всегда была связана с театром. Еще про очень древнего предка Хагена говорили, что тот был прирожденный мастер перевоплощений, способный притвориться любым человеком (говорят, он даже был двойником короля!). Первым, кто твердой походкой зашел не на театральные подмостки, а в телевизионный павильон, был его дядя, старший брат мамы. Он играючи захватил сердца как зрителей, так и кинокритиков – его красота, талант и все то же умение перевоплощаться в совершенно другого человека открыли ему двери в мир кинолент и сериалов. Родители смотрели на его успех недоверчиво, но без удивления – родная кровь. Спустя несколько лет на тот же пьедестал взлетела и младшая сестра – мама Хагена. Проделав путь от милой кокетки до роковой красавицы, она встретила свою любовь (его отца), вместе с которым они образовали один из самых ярких тандемов короткометражных фильмов. А спустя еще несколько лет появился он – Хаген, любимчик бабушек и дедушек, единственный и драгоценный племянник дяди, который выбрал для себя жизнь отъявленного холостяка. А дом в Корнуолле (выбранный его матерью на восьмом месяце беременности) стал центром притяжения для всей семьи на все недолгое английское лето. Жизнь Хагена с самого рождения была связана со сценой, но он довольно рано понял, что постоянные разъезды, яркие впечатления и известность не дня него. Семья не настаивала – жизнь всегда была слишком непредсказуема, чтобы указывать ребенку, кем он должен стать. Поэтому Хаген рос в счастливой неопределенности, ходил на футбол и гимнастику, посещал курсы программирования для детей, был записан волонтером в приюте для животных. Но судьба раскрыла свои карты довольно быстро – однажды дядя взял его на съемочную площадку, где молодой постановщик решил показать мальчику, как из разрозненных кадров получается фильм. Монтаж, его смысл и способы, захватили сердце и ум Хагена. То, что одну и ту же сцену можно показать зрителю совершенно по-разному, пленили его. Так, в свои десять лет он уже твердо знал, с чем и зачем свяжет свою дальнейшую жизнь (а семья в это время тихо выдохнула – все-таки сцена, все-таки кровь!). Солнце медленно окрашивало небо, деревья, траву и воду в позолоту. Хагену говорили, что это называют золотым часом. Он осторожно ступал по траве, все дальше отходя от родных, старался не промочить ноги в топкой земле. Около его кроссовка чвакнуло, он опустил глаза, чтобы посмотреть и тут услышал шелест крыльев и звонкий перебор воды. Поднял взгляд – и застыл. Солнце золотило воду и птица, стоящая в ней, утопала в последних закатных лучах. Она стояла неподвижно и смотрела на него, Хагена. Время будто бы застыло, но он видел, что от ее ноги расходятся полукружья воды, что птица медленно перебирает клювом. Он боялся ее спугнуть, поэтому старался не шевелиться и не дышать. Она была так красива, словно что-то неземное вдруг оказалось здесь, на этом озере ради него. Он медленно протягивает к ней руку, раскрывает ладонь. Птица перебирает крыльями, встает на обе ноги и делает несколько шагов по озерной глади к нему. Вдруг вдали раздался чей-то смех, в воду кинули камень, и птица заволновалась. Она расправила крылья, готовясь улететь, но не отрывала взгляда от Хагена. Стой, попытался крикнуть он, если ты сейчас улетишь… Если ты сейчас уйдешь, то как я тебя найду? …Птица быстро проносится мимо него, ее крыло легко и мимолетно касается щеки (когда-то давно его уже кто-то так ласкал). За его спиной слышен хохот местных хулиганов. Он чувствует на своих щеках соль и понимает, что плачет. В груди разрастается непонятное, безмерное чувство потери. …Хагену двадцать пять. Он один из самых талантливых специалистов по монтажу в стране, на его полке в дорогой стеклянной квартире с видом на Темзу и парламент несколько элитных наград, а в почте – сотни предложений взять в работу новый фильм. Компании ценят его за прибыль, а искушенные зрители – за умение ухватить тот самый момент исчезающей, призрачной красоты. Ухватить – и показать его на экране. Он любит свою работу, любит блики солнца на волнах Темзы, любит постоянно спешащий Лондон. Но ночами, когда город накрывает тишина, а вместо воды по трубам начинает течь одиночество, его накрывает тоска по необъятным зеленым холмам, густым лесам и тихому шелесту крыльев. Тогда он выходит на балкон, выкуривает сигарету и пытается вернуть себя в тот золотой вечер. Медленно, медленно он сбрасывает с себя годы, чувства, людей и свои проекты, медленно тянет руку к белым, воздушным перьям… Но на улице взрывается музыкой очередное такси, а Хаген вновь возвращается к себе – талантливому, нашедшему себя, но слишком одинокому. На его двадцать шестой день рождения дядя преподносит ему неожиданный подарок – ключи от дома в маленькой деревушке Озерного края. Дом достался ему от давнего друга, но дядя никогда не был поклонником сельской жизни (кроме семейной резиденции в Корнуолле), зато его племяннику как раз бы сменить обстановку. – Слишком многого от этого дома не жди, – говорит дядя. – Когда я там был в последний раз, меня чуть не укусила лиса, которая живет под крыльцом. Разве лисы вообще живут под крыльцом? – Они роют норы, милый, – улыбается бабушка Хагена. – Уж не знаю, что они там роют, но эта лиса определенно выбрала себе крыльцо. А на доме свили гнездо цапли. – Это были аисты, милый, – ехидно улыбается мама Хагена, вместе с дядей проверявшая новый дом ее сына. Дядя замолкает, отпивает немного виски и передает ключи Хагену. – В общем, это теперь твой дом. Со всеми лисами, аистами и другим. Главное, что там есть интернет и круглосуточный супермаркет. Деревенька оказывается очень милой. Такие, пожалуй, помещают в снежный шар, чтобы смотреть на эти идиллические картины вечно. В центре деревни – старая церковь и кладбище, рядом – озеро, заросшее камышами. Есть паб со странным названием «Экватор», где всем заведует загадочная женщина – ей могло быть как тридцать, так и все девяносто. Есть медицинский кабинет с самым милым врачом на свете и самой милосердной медсестрой – Эсме и Фаби. Он попал туда, напоровшись на гвоздь, а Эсме была так рада встретить их нового соседа, что в итоге они проболтали почти весь день за чашкой травяного чая. Деревня вообще оказалась очень разносторонней – будто бы стеклышки в калейдоскопе. В разное время к нему для знакомства заглядывали немного сумасшедшие библиотекари, странные изобретатели и подозрительно молодой судья с татуировкой черных крыльев на всю спину. Честно говоря, Хаген не очень понимал их стремления познакомиться с ним – но они упорно штурмовали его калитку, пугались лисы из-под крыльца (она так и осталась там – вместо собаки и кошки), но почти без слов помогали разобрать чердак или распить с ним бутылку самодельного вина из паба. Но, пожалуй, самым странным знакомством одарила его Эсме – однажды вечером она привела к нему очень привлекательного мужчину и опасной красоты девушку, будто бы утопающую в изумрудном. – Познакомься, – мило сказала Эсме, – это мой муж, Кристобаль, он пират. А это наша Невеста. Кристобаль крепко пожал ему руку, а девушка одарила его оценивающим взглядом. – Пойдет. Хаген был мудрым человеком. Он увидел в руке у Кристобаля бутылку рома и принял самое правильное решение в своей жизни. Он решил ничего не спрашивать. Кристобаль, не спрашивая, включил его в круг своих близких друзей – этакую команду, в которую входил судья, один молодой библиотекарь и много других странных личностей. Однажды его пригласили на собрание и по основательности лиц, Хаген предполагал, что они, как минимум, пойдут грабить банк, а максимумом для него уже представлялся штурм Пентагона (даже если он в Америке). Оказалось, что первым их серьезным делом был покер на раздевание с хозяйкой паба, а вторым – соревнование в караоке. В покер они безбожно продули и прятались от Эсме за барной стойкой, а вот в пении им повезло – Кристобаль пел так, будто бы вызывал кого-то на войну и первое место им дали, даже не дослушав (Хаген был уверен, что победили они, чтобы больше никто не слышал этого издевательства над искусством). Но Кристобаль был настроен оптимистично. – Вот, – усмехался он, – а все говорили, что без Амари мы не вытянем! И где те, кто это сказал? Пусть еще раз повторят мне это прямо в лицо! Как ему объяснили, Амари был сыном Адмирала и жил в роскошном особняке близ деревни. Сначала он долго не вливался в эту странную компанию, но доброта Эсме, Кристобаля и даже мягкое равнодушие Невесты, в итоге заставили его стать их главным козырем в песенных битвах. Удивительно, но все говорили с Хагеном так, будто бы он, как и все они, рос и жил здесь с самого начала. Иногда Умберто поворачивался к нему и хихикая спрашивал – а помнишь… Но Хаген не помнил, он был знаком с этими людьми всего несколько месяцев, но они вели себя так, словно он был здесь всегда. Поэтому про странного Адмирала, особняк Цитадель и его семью он узнал случайно и безбожно поздно. А вышло вот как. Ему пересказывали одну забавную историю о том, как они с Амари нашли ежа и захотели оставить его в пабе. Хозяйка оставалась непреклонной, но еж был такой харизматичный, что Амари решил попытать счастья у своей сестры. Та изредка выбиралась из особняка к Фаби и Эсме, вместе они любили сидеть в беседке около пруда и о чем-то шептаться. Все вместе тогда они пошли к этой беседке и начали уговаривать ее взять ежа к ним домой. Пусть бы жил у них в саду и страшно фырчал по ночам. Сестра не понимала, зачем им это и почему именно этот еж такой особенный. – Но Ризель! Этот еж очень умный и особенный! – вдохновенно начал Амари. – Он закончил Ель! На этом моменте вся компания весело засмеялась и даже Хаген почувствовал, как начинает хихикать. – Тогда Цапля изогнула бровь и ехидно сказала: «Что ж, в таком случае нам действительно надо его оставить. Может быть, он поможет тебе поступить», – закончил историю Кристобаль. – Цапля? – переспросил Хаген. – Да, Ризель какое-то время выступала на сцене – балет, театр, мюзиклы. У нее был псевдоним – Цапля. Критики ее обожали. Она была очень популярной, пока Адмирал, – тут пальцы Фаби, говорящей это, сжались на бокале вина. Казалось, что сейчас она его сломает. Вздохнув, она продолжила, – пока Адмирал не заставил ее уйти и стать заместителем в своей партии. Хаген почувствовал странное онемение в душе, словно в ней открывалась некая потайная дверь. Разговор течет дальше, но он не слышит слов. Дома он сразу же ищет в сети информацию об этой девушке, всматривается в фотографии, читает немногочисленные интервью (информации так мало, что Хаген уверен – кто-то стирал ее намеренно и жестоко). На одном старом форуме он находит фрагмент неизвестного ему мюзикла – видео почему-то без звука – темная сцена озарена светом единственного прожектора. В ореоле сияния там стоит она, ее широкие белые рукава крыльями вспарывают туманный воздух. Она тянет руки к зрителям и что-то поет. Видео прерывается, но Хаген не замечает этого. В голове бьется одна мысль: я нашел тебя, я нашел тебя, я нашел…