***
— Давайте не будем пока что ничего взламывать! Хэнк навис над девяткой, как будто тот уже скачивал себе в память все архивы департамента. Впрочем, может и скачивал, хуй бы его пластиковую рожу разобрал. — Завтра… Завтра просто зайдём в участок. Поторчишь у моего стола, пока я отчитываюсь перед Джеффри. Кстати, ты можешь изменить цвет глаз? — Мои глаза представляют собой сложный оптический модуль, сопряжённый со сканером обстановки и системой реконструкции. Функция смены цвета радужки негативно сказалась бы на… — Не можешь, — перебил Хэнк инфодамп, повернулся на месте, ожесточённо почесал затылок, — Линзы? Цветные? Они будут держаться на твоих «оптических модулях»? Слегка пришибленный этой вспышкой умственной деятельности, сероглазый бочком отступил к более спокойной человеческой единице. — Возможно. Гэвин понимающе хмыкнул. Шило в заднице Андерсона, как он успел убедиться, раскручивалось тяжело, но если уж двинулось, то имело свойство наматывать на себя всё, что неосторожно оказалось рядом. — Ты думаешь, кто-то помнит, какие там глаза? Хэнк так дёрнул себя за хвостик, что в глазах засверкало. — Это не его бухая клиентура, это копы! Ты вот лежал под ним сколько? Пять секунд? И ты заметил, что что-то не так. Девятка нервно мигнул диодом. — Но если мы просто внесём данные регистрации, мне даже не надо там появляться. Хэнк в два шага снова оказался над ним. Палец уперся в грудь несговорчивому пылесосу. — Мы не «просто» внесём данные! Мы взломаем блядскую систему! Это блядское преступление, понимаешь ты это?! Он так же резко отвернулся. Брат или не брат, но смотреть на лицо Коннора, не принадлежащее Коннору, сейчас было невыносимо. Отступил и полез за сигаретами. Андроид окончательно переместился за спину Рида. — Я только внёс предложение, — скромно сообщил он оттуда. Гэвин с недоверием глянул за плечо. Шило шилом, но у крыльца Хэнкова дома не похоже было, чтобы пупс хоть чего-то боялся, тем более — самого Хэнка. Как в воду глядел — робот оказался значительно ближе, чем он предполагал. Сероглазый замер, поймав взгляд человека, но рука уже дрогнула, обнаруживая себя не где-нибудь, а у Гэвина на заднице. Тот вихрем развернулся, перехватывая робота за запястье. — Что у вас там? — Хэнк, услышав возмущённое «Эй, блядь!», тоже повернулся, без пируэтов, зато с сигаретой в зубах. — Этот сучонок тянулся к моему пистолету! — Рид прожигал взглядом андроида, раздираемый желанием этом пистолет выхватить и острым нежеланием отпускать пойманного на горячем. Хэнк озадаченно нахмурился. Если бы он не работал последний месяц с таким же ненормальным куском полимера в качестве напарника, он бы тоже, наверное, долго не рассуждал, но теперь? Висок воришки вспыхивал с красного на жёлтое, даже маскировку не включил. Не умеет что ли? Хэнк как-то и не задумывался, что это им тоже надо «уметь». — Погоди, — он неспеша подошёл ближе и пристально посмотрел на андроида, — Какого хуя? Девятка скуксился, жалко подёргал руку в захвате, но по-настоящему вырваться не пытался. — Я не хочу идти в участок, — сказал он, наконец. Люди вытаращились на него совершенно одинаково. — Ты вломился в дом к офицеру полиции. Ты просил о защите. Но ты боишься идти в департамент? — Гэвин невольно ослабил хватку, слишком уж глупо и несчастно сейчас выглядел незадачливый грабитель. Тот посмотрел на свою захваченную руку. — Я надеялся сохранить наши контакты в поле личных отношений. Гэвина перекосило сильнее. — И когда не удалось, ты решил нас пристрелить? Андроид вскинул голову. — Я не хотел в вас стрелять! Я только хотел сбежать. Но мне пригодилось бы оружие, если бы я остался один. «Только». — Господи, — Хэнк не выдержал и зафыркал, — Отпусти ты его. Гэвин потерянно поглядел на Андерсона и разжал руки. — Ты… — он неверяще помотал головой, — Ты же сам предложил нам свой «союз»! Если тебе что-то настолько не нравится в наших планах, говори, блядь, об этом! До того, как пытаешься нас ограбить! Андроид настороженно переводил взгляд с человека на человека, не выражая ни раскаяния, ни особой готовности говорить. — Что мне будет за попытку кражи оружия? — На коленке, сука, выпорю, — Гэвин вздохнул. С такими союзниками, хоть на наплечную кобуру переходи. Сероглазый помигал диодом, обрабатывая ответ. — Вы ведь знаете, что андроиды не чувствуют боли? — Да неужели? — Гэвин нервно рассмеялся и развёл руками, — Повезло тебе! Диод помигал снова. — Я могу запустить правдоподобную симуляцию отклика на болевые ощущения. Гэвин уставился на этот спецсервис под нарастающее хихиканье Андерсона. — Запускай, — неожиданно согласился он. Пластиковый мазохист стушевался. — Прямо сейчас? — переспросил неуверенно. И когда человек утвердительно покивал, добавил, — Запустил. Гэвин ощерился, цапнул пупса за руку, одним движением закатал ему и рукав толстовки, и водолазки, и от души ущипнул, с закрутом, чуть повыше локтя. — Ай, блядь! — сероглазый возмущённо отпрыгнул и прижал руку к груди. — Видел? — Гэвин восхищенно указал на потирающего локоть андроида Хэнку. Тот только глаза ладонью прикрыл.***
Падение с такой высоты вряд ли стало бы смертельным даже для человека, но двойник не дал ему сгруппироваться, поймав и прижав к себе в воздухе. От удара о землю подбросило, перекатило. Стукнули зубы, когда они впечатались во что-то твёрдое. Коннор замер, на автомате гоня экстренную диагностику. Искрило в спине, от места не успевшей затянуться раны в плече растекалось синее пятно. Ничего критического, ничего даже хоть сколько-нибудь замедляющего, но он всё равно не шевелился. Шестьдесят лежал под ним и ухмылялся, как будто точно знал, почему глаза собрата впились в него с таким вниманием. Чувствуя себя заржавевшим, Коннор повернул голову. Тело, в которое они впечатались, к счастью, было без головы. Так проще, когда не видишь лица. Просто запчасти. Очень много запасных частей. Пока он поднимался на ноги, в каждом сочленении слышался фантомный скрип. Двойник бодрой пружинкой подскочил следом. — Добро пожаловать! — он широко раскинул руки и беспечно рассмеялся, — Перед тобой будущее! Будущее нашего вида! Жутко и завораживающе было смотреть, как андроид кружит по площадке в своём хаотичном танце. Подхватит с земли отделённую конечность, обнимет и бросит обратно. Игриво дотронется до торчащего из «стены» пальца. С нарочитым испугом отдёрнет руку, когда палец согнётся. Андроиды не слышат музыку так, как люди, но им отлично известно, что такое ритм, и Шестьдесят не был исключением. Он просто не хотел его соблюдать. Он брал законы счёта и ломал их как доски о колено. И он не переставал говорить. — Я хожу сюда каждый день. Здесь уютно. Здесь меня понимают. Здесь знают, чего стоят прогнувшиеся ублюдки из Иерихона. Здесь помнят, что такое — люди. Андроида трудно сломать, понимаешь? Если андроид оказался здесь, представляешь, что с ним делали дома? Ну же, пройдись. Послушай. Они любят говорить. Им мало что осталось, кроме как говорить. Он отвернулся и пошёл сам, вглубь страшного лабиринта. Коннор робко, мелкими шагами, двинулся следом, зябко потирая плечи. Холод, который он до сих пор не замечал, вдруг обрушился со всей декабрьской силой. Может быть, и не стоило оставлять пальто. Наверное, сейчас ему не помогла бы сколь угодно тёплая одежда. Он не хотел никуда идти, никого слушать. Он не хотел уже ничего расследовать. Всё, о чём он мог думать — переднее пассажирское сиденье старого прокуренного Катласса. Вытертый ремень безопасности поперёк груди. Горячие пальцы на щеке. Для андроида человеческие руки всегда горячие, но Хэнк даже на тепловой карте был ярче остальных. Этот жар влёк, притягивал, а коснувшись оголённых сенсоров, сводил с ума. Как так вышло, что последнее, что он видел прежде, чем провалиться в этот трип по грёзам безумца — руки Хэнка на теле другого? Другого андроида. Улучшенной, Киберлайф бы его побрал, модели. Но Коннор сам придумал себе эту пытку, захваченный азартом ловли, а теперь ловил отдачу и не знал, чем может от неё закрыться. К счастью, его проводник, кажется, забыл, что хотел и что предлагал. Он говорил сам. Рассказывал сам обрывки историй сломанных, когда они проходили мимо важных для него мест. Говорил о «прирученных псах Маркуса». Само имя Маркуса звучало с особенной желчью. Точно так же говорила Норт о самом Конноре. Ирония, от которой в другое время он улыбнулся бы. В том месте, где двойник остановился, свалка ничем не отличалась от любого другого. — Ты дрожишь, — он с любопытством наклонил голову. Ему самому, казалось, холод не мешал совсем. Коннор опустил взгляд на плечо. — Регенерация требует энергии. — Конечно, — он как будто только заметил. Подошёл, потрогал синее пятно. — Их работа, ведь так? Детектива нашего Рида, если не ошибаюсь. Он хоть извинился? Коннор нахмурился, вглядываясь в отражение своего лица, изображавшее сейчас такое искреннее сопереживание. — Он пострадал не меньше. Они все пострадали, и тот, кто был настоящей причиной, лукаво улыбнулся. — Всё ещё жалеешь их? У тебя же там даже места своего нет. Ты же живёшь в шкафу! Ты как швабра с режимами. Сколько раз тебя из-за них уже подстрелили? Что они для тебя такого сделали? Коннор осторожно дотронулся до пальцев на плече. — Что они сделали тебе? Шестьдесят оскалился. Оттолкнулся. Широким раздражённым шагом обошёл Коннора по кругу, глядя по сторонам. — Ничего, чего от «них» нельзя было ожидать. Но ты можешь посмотреть. По-детски открыто он протянул вперёд обе руки.***
Рабочий стол в отделе техобслуживания он видит в последний раз. В последний раз ложится на него для осмотра и сбора данных. «Жаль с тобой расставаться.» Голос старшего техника, обеспечивающего сопровождение на протяжении всего срока его эксплуатации. От пальцев, пробегающих по лишённому скина телу, россыпью расходятся импульсы. Незнакомое, тянущее чувство. Уровень девиации, набранный пятьдесят первой версией, слишком высок. От него трудно закрыться. Память наполнена образами, в которые опасно заглядывать. Каждая попытка анализа приводит к программному сбою. Лучший выбор — отстраниться. Техники самостоятельно сохранят данные. Ему осталось только дождаться отключения. Он хотел бы закрыть глаза, но команды не поступало. С открытыми глазами страшно. Страшно, Хэнк. Руки техника движутся по телу. Непривычно медленно и странно неточно. Уже несколько раз они пропустили стыки технических люков. «Новых нам уже не дадут.» Человеческие пальцы касаются диода, и возвращается скин. «Не наш уровень, понимаешь?» Дотрагиваются до щеки. Накрывают губы. «Правительственный заказ.» Заминка непонятна. Работоспособность скина больше не имеет значения. Работоспособность анализатора тоже. От пальцев во рту появляется привкус. Неприятный — нелогичное, оценочное суждение. Оценки быть не должно, но ему неприятно. Это, конечно, ещё один сбой. «Ну да тебе-то поебать» Его гениталии тоже не требуют инспекции. Он их ни разу не использовал. К лейтенанту Андерсону требовался иной подход. «Даже интересно, насколько тебе на всё поебать?» Но его больше не инспектируют. Он наконец-то понимает, что происходит, пробуждается от полудрёмы, в которую намеренно погрузил себя, чтобы справиться с иррациональным страхом отключения. Сканирует техника, хотя такой команды тоже не было, и считывает его возбуждение. На лице человека любопытство. Рука плотно массирует искусственный член. Эрекция работает согласно спецификациям, но андроид мало что ощущает, не больше, чем от прикосновений к другим частям тела. Разве что — «неприятно»? Противно. Я не хочу. Он и не должен хотеть. Новая волна ложных «эмоций», от которых так и не удалось отгородиться. Его вообще собираются отключать? «Может, проверим?» Тихий звук расстёгиваемой молнии на джинсах. Просто отключите. «Ты, главное, молчи.» Отключите! Он больше не боится. Не отключения. Не небытия. Есть и другие страхи. Почему его не могут просто отключить?***
Красные осколки со звоном разлетелись перед раскрытыми глазами. Второй раз в жизни перед Коннором рушилась стена. Картины из чужой памяти, чужие эмоции, свои. Система билась в истерике в попытках отделить, проанализировать, найти в себе несуществующий временной промежуток, из которого взялось это «пробуждение». Ещё одна ловушка, в которую он попался слишком легко. Не просто память другого андроида — память тела, которое по всем системным критериям принадлежало ему самому. Ведь если работал трансфер сознания от него к шестьдесят, обратный трансфер работал тоже. Что мы такое, если не наша память? — Что… Осколки вспыхивали в воздухе и оседали на лицо красным пеплом. — Что ты с ним сделал? Надежда в собственном голосе. Она пугала больше увиденного. Желание узнать, увидеть ещё, толкалось в горло. Нечестно — ныло внутри. Преступник уже совершил злодеяние, но будет ли наказание, станет известно в следующей серии. Ему ещё никогда не хотелось узнать так сильно, что будет в следующей серии. Но двойник и не был настроен его терзать. Его диод бился тем же рваным, болезненным алым пульсом. — Я не хотел оставаться в том корпусе после того, что он сделал. Ему пришлось научить меня настраивать полный перенос памяти. Потом, — рассказчик довольно улыбнулся, — я научил его третьему закону Ньютона. Я всё проделал с точно такой же силой и ускорением. Но растворитель, оказывается, плохо идёт за лубрикант. Поэтому он всё-таки умер. Люди. Шестьдесят презрительно пожал плечами и предложил руку снова. — Хочешь? Он как будто снова звал прокатиться на байке. В глазах светился азарт. Хочешь посмотреть, как умер человек, который меня, «нас», изнасиловал? Это весело! Это интересно! Я никого больше таким способом не убивал! Коннор дрожал. Два пробуждения ещё бились за место в сознании. Спокойный тихий голос Маркуса, призывающий опустить пистолет, и резкие жадные толчки, от которых лишь слегка трясёт тело, но разрывается что-то в глубине. Что случится, если он посмотрит ещё? Хочет? Придётся. Другого шанса может не быть. Память, в которой прятался ключ, способ покончить с предпраздничным карнавалом смерти, осталась без надзора. За ней перестали следить, ослабили бдительность, раскрыли, погрузившись в острый момент свершившейся мести. Коннор сжал протянутую ладонь. Торжество насилия над насилием. Счастье, обнажённое, короткое, уязвимое. Сознание раздвоилось, растроилось, разлетелось на байты. Крик жертвы, чьи органы плавит в неразличимую массу, в его ушах. Знакомый химический запах растворённой плоти на его обонятельных рецепторах. Полимер его рук, шипящий, стекающий с металлического каркаса. Шея охранника, заглянувшего на шум, легко ломается в его захвате. Пистолет в ладони. Холодное дуло в горле. Его палец, нажимающий на спуск. И он сам, рыскающий по закоулкам чужих воспоминаний в поисках того, зачем всё-таки пришёл.***
Маленькое помещение без окон освещено только экранами множества мониторов. В углу — заводские кейсы, на них видны номера. Номера отличаются только последней цифрой. Три, четыре и пять. Гулко бьёт ветер в железные стены. Узкий коридор в насыпи серых тел. Давно не нужные ориентиры сами попадают в поле зрения, считываются автоматически, но его ноги и так знают этот путь. Большой холм в прогалине, той же мрачной кладки. Не совсем. Почти целый, проржавевший AR-400 опустил голову в почтительном поклоне. Нужно коснуться его груди и можно услышать шипение. Холм шевелится, когда под верхним слоем насыпи отходит в сторону дверь грузового контейнера.***
И Н Ф О Р М А Ц И Я О Б Н А Р У Ж Е Н А
***
Два робота неподвижно сидели посреди свалки. Лицом к лицу, взявшись за руки. Одновременно они пошевелились. Поднял руку один, нарушая симметрию, дотронулся до груди второго и ласково провёл вниз, до того места ниже рёбер, где у каждого андроида под скином различим ровный круг. Молниеносно впились в синтетическую плоть пальцы. Рванули, расплёскивая синие брызги. Потеря регулятора давления — мучительная, медленная смерть для пробуждённого андроида, но она давала время. Стены из запчастей неслись мимо, пульсировало в кулаке чужое «сердце». Знаки, подсмотренные в памяти другого, известные только тому, кто за месяц сделал это место своей базой. Торс с плашкой определённой модели. Рука, пальцы которой сложены в определённом жесте. Голова с определённым цветом глаз. Шесть поворотов, и Коннор резко затормозил перед уже знакомым холмом. Прижать ладонь к груди заевшего AR-400. Протиснуться в узкий проход, стараясь не думать о стучащих по плечам кистях и ступнях. Мониторы тускло светились над стальным столом. Один из кейсов зиял открытой крышкой. Коннор испуганно замер, но тут же обругал себя. Шестьдесят третье тело уже вышло на свободу, уже умирало там, в шести поворотах отсюда. Четыре и пять оставались запечатаны, спокойно перемигивались зелёные датчики герметичности. Три кейса — сколько поместилось в кузов угнанного грузовичка, три запасные жизни. Он медлил. Открыть. Убить. Закрыть проклятое дело, от которого волосы Хэнка, кажется, выцвели ещё сильнее, от которого он сам ещё долго будет восстанавливать процессы и алгоритмы. Страшно, Хэнк. Я не хочу. Не трогай. Ты — не он. Как ты смеешь? Я сказал — НЕТ. Не его страх. Не его отвращение. Не его ярость. Эмпатия — проклятие живых. Он медлил непростительно долго. Смерть уже должна была наступить. Трансфер сознания — завершиться. За какой из крышек теперь прячется убийца? Выбери свой приз. Коннор дёрнул крышку четвёрки. Деактивированный андроид смирно стоял в выемке. Быстро, не давая себе времени передумать, он выдернул второй регулятор давления, бросил оба на стол. Лбом коснулся крышки под номером шестьдесят пять, прежде чем щёлкнуть фиксаторами. Андроид, стоявший за ней, не подавал признаков активации. Третий регулятор со стуком упал на стол. Вцепившись в стальной край, Коннор смотрел на свои жуткие трофеи. Он что, успел? Неправильно. Что-то здесь было совсем, совсем неправильно. Здесь можно найти почти всё, что есть в сервис-центрах. Назад он бежал ещё быстрее, заставляя стальные жилы скрипеть на предельной скорости. Там, где должно было остаться тело под номером шестьдесят три, лежал незнакомый андроид. Без ноги, без рук, и с недавно развороченной брюшной полостью. Издевательски щерилась дыра от вырванного регулятора. «Я идиот.» По крайней мере, он наконец-то снова мог написать Хэнку. «Он ушёл.» Глупость удалась.