Эскапизм

Прежде чем взяться за распродажу старых неинтересных книг, одежды, ассоциирующийся с не лучшими днями, кассет, которые, как я думала, уже никому не нужны, сбор коробок и скрытие вещей за молниями сумок, я досконально изучила штат Вирджиния, в особенности городок Вулф-Трап. Ни разу не бывав здесь ранее, мне удалось выучить каждую улицу, площадь, ответвление близлежащей реки и поворот. Было допущено лишь одно упущение — даже сидя в машине и видя проржавевшую табличку на удивительно ярком фоне, приветствующую меня здесь, я не знала, как называются ведущие продуктовые, книжные или же табачные магазины. Зато знала, что здесь проживает шестнадцать тысяч четыреста девяносто шесть человек. По крайней мере, так было два года назад, когда в последний раз проводили перепись населения. Что ж, теперь здесь было ровно шестнадцать тысяч пятьсот. Итак, Вулф-Трап. Площадь города ограничивается двадцатью пятью с половиной километрами квадратными. Северная часть округа Фэрфакс, граничит с Маклином на северо-востоке, Тайсонс-Корнер на юго-востоке, Веной на юге, Октоном на юго-западе, Рестоном на западе и общиной Грейт-Фолс на севере. И если вдруг, упасите нас Высшие Силы, хоть что-то в этом всеми забытом месте случится, то я подробно изучила вопрос — нам будет куда уйти. Все ведь так погружаются в историю города прежде чем в него перебраться? — Ну, команда, ещё пара миль до нашей остановки, — почти что торжественно объявил папа, барабаня пальцами по кожаному рулю. — Понимаю, не жаркая Флорида, о которой вы мечтали, но тем не менее. Просто посмотрите за окно. Да, вероятно, немного пасмурно, но зато какая природа, какие краски. Располагающая атмосфера, верно? Тут-то у нас точно всё будет в порядке. Я послушно отвернулась к окну, от видов из которого уже начинало укачивать. Мы проезжали густой хвойный лес, часть деревьев которого засохла или же повалилась, ломаясь и принимая угловатые позы. От сырости большая часть коры покрылась обильным мхом, что контрастировало с красно-серыми, лишёнными жизни елями, растущими впритык к дороге. Изредка встречались знаки, предупреждающие об оленях, а может и о лосях. Не уверена, что запомнила, кто именно обитает в этой области и что обозначают подобные знаки. Как только мы пересекли границу города, на машину напал лёгкий косой дождь, оставляющий на стёклах тонкие, длинные тропинки из микроскопических капель. В углублениях старого асфальта начинали скапливаться лужи, отражающие изменчивые пейзажи. Уже спустя минуту мы проезжали через кладбище, растянувшееся вдоль дороги и мелькающее своими синими оградами. Если это опрятное место, ловко укрывающееся под ёлками, являлось визитной карточкой города, то у меня несомненно были плохие новости. Сразу после, через пару пустых ничем непримечательных метров, расположилась ферма, обитая досками тёмно-бордового цвета и с загонами для лошадей. Прямо посреди загона, зарослей лопуха и одиноко стоящих по периметру коней развалился каменно-бетонный фундамент с местами дырявой башней. Должно быть, много лет назад, до того, как здесь стали пастись блестящие перламутровые и шоколадные дружки, тут было нечто историческое, но проигравшее в игре со временем. Я уловила, как с заднего сидения Андерсон начинает вещать что-то вроде «Топа десяти невероятных фактов о лошадях», что он наверняка подхватил из просмотра Нэйшенал Географик. Папа потянулся за баночкой Доктор Пеппер, с энтузиазмом качая головой и потягивая газировку. Если я верно расслышала, он сказал, что лошади — это очередной плюс, и он знает, даже уверен, что сможет отвести Андерсона покататься на них. — Ты действительно так восхищён этой общественной фермой или просто пытаешься найти хоть какие-то плюсы в нахождении здесь? — раздался второй скептический голос сзади. Он принадлежал Рэйвен, моей сестре, которой повезло родиться на целых шесть минут раньше меня и занять лидирующую позицию в нашей горе-семье. Я повернулась на неё, бросая одобрительную ухмылку. Девушка подмигнула мне, а её припухлые губы расплылись в хитрой улыбке. Переведя взгляд на Андерсона — младшего мужчину нашей семьи — заметила, что он уже позабыл о ферме и лошадях, пугающе концентрируясь на выведении узоров на едва запотевшем окне. Машина подскочила на одной из ям, заставляя отца пробормотать ругательства, неуловимые детскими ушами. В сумке Рэйвен что-то звякнуло. Будто бы две бутылки ударились друг об дружку, предвещая вечеринку. — Рэйвен! Это ещё что такое? — вопросил папа, концентрируясь на дороге. Я мечтала, чтобы он не пропустил нужный нам поворот. — Тональный крем и парфюм. Какая разница? Просто попытайся больше не попадать в ямы, — цокнула языком девушка. — Ну да, это именно те штуковины, что ты назвала. Почему не убрала в багажник? — Потому что в этой самой яме, вне моего контроля, они попросту бы разлетелись вдребезги. Я снова отвернулась к окну. Рэйвен ни за что бы не положила в сумку свой парфюм, но точно доверила бы этому месту мерзкое вишнёвое пиво. Сестра говорила, что мы обязательно отметим переезд, пусть она и несильно ему радовалась. Теперь я понимала, что она имела ввиду. В любом случае, у отца уже не было права злиться на что-то столь низкоградусное. Единственным его оправданием было то, что мы всё ещё были его дочерьми, живущими в его доме и не уехавшими в университет. Рэйвен, по крайней мере. В отличие от сестры-энтузиастки, я не успела вовремя подать своё заявление, из-за чего застряла в дыре под названием «дом» минимум ещё на один год. — Возвращаясь к твоему вопросу, Рэйвен, мне не нужно убеждать себя в том, что здесь есть свои плюсы, которые ты ещё неспособна понять. Они здесь есть. И я не устану повторять, что вам здесь понравится, — заверил папа, крепче сжимая руки на руле. Если быть объективными, нахождение в Вулф-Трап действительно было лучшим, что могло с нами случиться. Оставаться дома и каждый день на протяжении трёх лет высматривать, не вернётся ли мама, вроде как потерпевшая клиническую смерть, было тяжело. В особенности для папы и Андерсона. К тому же, его работа почти что перестала приносить прибыль и немного подкопив, сменив новую машину на более старую, заставив нас распродать всё ненужное и продав дом, он смог купить автомастерскую в Вулф-Трапе и небольшой дом, уместиться в котором будет трудновато. Если выражаться точнее, он выбрал проигрышную позицию — побег от проблем и начало жизни с чистого листа — любезно прихватив нас всех с собой. Но я не могла его осуждать за принятое решение, ведь мне нечего было предложить взамен. К тому же, мне было плевать, где находиться, если я и так в любой момент могу оказаться в другом месте. Навстречу нам, из-за поворота, показался небольшой красный трактор, отменно разбавляющий серость дня, отливающую непонятным голубым оттенком, заметным даже средь вечнозелёных елей. В кабине сидел мужчина в не менее ярком жёлтом комбинезоне и мальчик лет пяти, увлечённо рассматривающий панель управления и дорогу. Мы наконец завернули, оказываясь на улице, редко засеянной домами. Все они были приличными, но весьма невзрачными из-за своей простейшей архитектуры, почти что идентичных светлых оттенков и однотипных деревьев, притягивающих на серые крыши густую тень. Проехав два квартала, машина наконец остановилась, паркуясь на окончательно намокшем асфальте, напротив двухэтажного дома точно такого же непримечательного вида и цвета. Только лишь наличие гаража, отдалённого сарая и отсутствие домов за участком отличало его от остальных. Если всмотреться, и окна здесь были интереснее, и крыльцо повыше, но от такого пристального внимания любой дом мог стать уникальным. Я выдернула наушники из ушей, в которых давным-давно не играла музыка. Смотав их и сунув в карман куртки, вышла из машины. Разразилась симфония хлопков, разряжающая абсолютную тишину улицы. Рэйвен, присвистнув, натянула горлышко свитера доверху шеи. Андерсон прикрыл голову рюкзаком, боясь, что от дождя кудри распушаться, и он станет «лохом-одуванчиком». Именно так он называл себя, вздрагивая, будто бы съел что-то очень кислое. Отец провёл рукой по тёмным, как у Андерсона, волосам, и метнулся к багажнику, открывая его и подзывая нас. — Полюбуетесь после дождя. Хватайте сумки и в дом, — скомандовал он, подхватывая две крупные коробки разом и отправляясь на крыльцо. Андерсон поспешил взять сумку со своей немногочисленной одеждой, несчастный фикус Джо-Джо, и посеменил вслед за папой. Мы с Рэйвен взяли свои вещи, переглядываясь. Сестра вынула свой чемодан, одну сумку повесила на плечо, а другую прямо на шею. Сдув с лица намокшую прядь волос, закатила глаза. — Полюбуетесь, — повторила она за отцом, вальяжно разворачиваясь. — Было бы чем. Клянусь, Вайона, разобрав вещи, я первым делом найду магазин с краской и сделаю из этого дома нечто получше. Именно этим же мне хочется заниматься вместо подготовки к университету и проработке дизайна студенческой комнаты! Не то чтобы все мои мысли были только об этом, просто… — сестра тоскливо вздохнула, теряя свой энтузиазм. — Просто дома было куда лучше, нежели тут. Я захлопнула багажник, подпирая объемную коробку коленом. Схватившись за неё покрепче, догнала Рэйвен. Голову посетила мысль, что сестра тоже отметила невзрачность здешних домов. — И прекрати молчать, ладно? Если местная атмосфера и давление воздуха так на тебя влияют, то у меня есть насчёт тебя мнение. Знаешь какое, м? — изогнула бровь она, когда мы поднимались по крыльцу. — Такое, что гласит, что тебе не пойдёт превращение в Беллу Свон. — Едко, но мимо. Здесь не так плохо. Не думай, что я поддерживаю твоё настроение, — посоветовала я, и мы наконец-то зашли в дом. В нос ударил запах сырости, но совсем некритичный. Такой, от которого можно избавиться элементарным проветриванием. Опустив коробку на пол, я поправила лямку сумки на плече, оглядываясь. Светло, на удивление просторно, немного серовато, но виной тому только погода. Отец, будто бы читая мои мысли, принялся включать везде свет. Где-то за тонкой стеной слышался топот ног Андерсона. Папа замер напротив нас, улыбнувшись, словно зная ответ на самый сложный вопрос в мире и опершись руками в бока. — Ну? Что скажете? Рэйвен простонала, мягко отпихивая отца в сторону и плетясь куда-то со всем своим грузом. Это явно сбило с толку старшего товарища. Я последовала за сестрой, бросая на папу понимающий взгляд. — Просто дай нам посмотреть на что-то кроме прихожей, — попросила я, проходя в гостиную, соединённую с совсем небольшой кухней. Посреди гостиной стоял круглый плетёный журнальный столик, покрытый тонким слоем пыли, а рядом с ним, у стены, стоял большой тускло-синий диван с потёртостями, прикрытыми искусственной серой шкурой. По бокам лежали продолговатые бежевые подушки с кисточками, придающие дивану некий уют. Прямо над ним расположилось большое светлое окно с тонким тюлем. Андерсон уже умудрился поставить фикус на подоконник. Аккуратно сев на диван, прощупывая дух дома, его ощущения, настроение и характер, я продолжила осмотр. Плазменный, но несильно большой телевизор на серой тумбе, тонкий ковёр с пёстрым неразборчивым узором, квадратная полка, на которую можно было поставить любимый папин кувшин и гармоничные, но в то же время яркие обои. На сером фоне, подобно паутине, расположились блёклые красные ромбики, каждый из которых запирал в себе утончённый, простой белый цветок. Повернув голову, я сквозь арку увидела кухню с широкой голубой плитой, за которой была выложена мозаика из плиток всех оттенков синего. Над ней висели пустующие крючки для поварёшек, кастрюль и ковшиков. Мебель с рыжеватой поверхностью и дымчатыми фасадами, как и открытые верхние полки, тоже пустовала. Почему-то я была уверена, что первым делом Рэйвен возьмётся именно за обустройство этой части дома, наплевав на спальню и свои многочисленные вещи. Судя по скрипу лестницы, сейчас она была наверху, а судя по вибрации пола, к нам бежал Андерсон. Оказавшись в гостиной, он поставил возле телевизора фотографию в рамке. Он всегда возил её с собой, потому что на ней была вся семья. Это была единственная наша общая фотография, сделанная до того, как умерла мама. Если она правда умерла. Не помню, на какой версии произошедшего остановился мой мозг, представляя, что же могло случиться. Что-то мне подсказывало, что не стоит задавать уточняющий вопрос. — Тут уютно. Когда заставим всё нашими вещами, станет ещё лучше, — заверила я отца. — Да, но есть проблема, — кивнул Андерсон. — Здесь всего одна ванная. — В смысле, на первом этаже? — сдвинула брови я. — Если бы. Тут вообще всего одна ванная. — Тогда это действительно проблема, — поморщилась я, рухнув назад и коснувшись спиной дивана. — Я буду уходить в мастерскую рано, а возвращаться поздно. Ты встаёшь не раньше двенадцати, — напомнил Андерсону отец. — А Рэйвен и Вайона найдут для себя время ровно посредине. — Ну спасибо, — фыркнула я, прикрывая глаза. Возможно, мне действительно не стоило соглашаться на эту аферу с переездом. Мы с Рэйвен могли снять квартиру неподалёку от её университета, оставив парней семьи Блэк одних, но это было слишком рискованно и опасно. Для них. Для отца тем более, учитывая, что его попытки понять мышление и увлечение сына никогда не увенчались особым успехом. — Ладно, я за остальными коробками, у нас сегодня много работы. Андерсон? — Я помогу, — кивнул тот, уходя вместе с отцом. Немного посидев на диване, я представила, какой будет наша жизнь здесь уже через неделю. Где-то поблизости будто бы что-то щёлкнуло. Воображение чётко нарисовало картину, где за обеденным столом, как и любая среднестатистическая семья, мы завтракаем. Логан сидит во главе стола, поедая приготовленную Рэйвен яичницу и листая газету. На фоне работает телевизор с новостями, будто бы папе мало одной только газеты. Андерсон, так и не оторвавшись от сборника по физике, садится за стол над дымящейся тарелкой, вкидывая очередной интересный факт про хищных пауков, а Рэйвен кричит ему, что это никому не интересно. А я? Я сижу с чашкой кофе, дожидаясь, когда отец передаст газету мне, чтобы я была не хуже осведомлена, что же происходит в городе, в котором наверняка на самом деле ничего не происходит. В окно редко заглядывает солнце, часто скрывающееся за облаками, на плите стынут остатки глазуньи, а Андерсон, всё ещё глядящий в книгу, проливает молоко. Мы снова живём так, будто бы всё нормально и будто бы нас всегда было четверо. Будто бы Рэйвен не уедет в университет, а я не найду работу и не перееду при первой же возможности, чтобы наконец остаться наедине с собой. Прямо над ухом снова что-то щёлкнуло, но на этот раз это были пальцы Рэйвен. Я даже не заметила, как она сюда зашла. — Опять погрузилась? — осуждающе произнесла она. — Ладно, я сходила наверх, на разведку. Там три комнаты, так что мы с тобой снова вместе, как в старые добрые. И чулан со стиральной машиной и гладильной доской. Знаешь в чём вся соль, Вайона? — В том, что нет ванной? — В точку! — воскликнула она, кладя руку на лоб. — Только я пытаюсь найти повод для радости, как натыкаюсь на подводные камни. Здесь одна ванная и я уже хочу уехать в студенческий городок. — Ещё хоть слово об университете, и, клянусь, я драматично утоплю тебя в этой самой единственной ванной, — вздохнула я, поднимаясь с дивана и возвращаясь за коробкой со своими вещами. Мне повезло чуть меньше, чем Рэйвен, и в этом была сугубо моя вина, ведь эссе на тему «Самая интересная личность, когда-либо попадавшаяся у меня на пути» оказалось непосильным. А о чём думала приёмная комиссия, заявляя такую тему и совершенно забывая о конченых социопатах, для которых люди — основная проблема и помеха для существования, а тихая от скорби семья и город вроде Вулф-Трап — спасение? — Хорошо, прости. Зато я думаю, что этот город хорошо скажется на твоих идеях для эссе в следующем году. Ну, знаешь, весь этот мрак, дождь, фермы…наталкивает на определённые мысли, верно? — Пока что только на скверные, — призналась я, поднимаясь по скрипучей лестнице. — Направо по коридору и до конца. Я правда желаю тебе лучшего, Вайона, и если бы могла, отдала тебе своё место и рвение смотреть в будущее, но, увы, это за гранью реального, — лепетала следующая по пятам Рэйвен. — Но ты не хочешь быть патологоанатомом и кромсать людей во имя справедливости и правды. Наверное, этот выбор и был моим любимым скелетом в шкафу Рэйвен. Она излучала жизнь, а вокруг неё вечно висело яркое сияние. За общительностью, изворотливостью, детским энтузиазмом и внешней воздушностью, спрятанной под длинными юбками и свитерами крупной вязки, скрывалось неконтролируемое желание копаться во вспоротых животах разлагающихся бедняг. Пожалуй, самая мерзкая сторона её пожизненного любопытства и стремления узнавать всё первой. — Верно, это не тот дар, который я бы приняла, — с напущенным сожалением отозвалась я, заваливаясь в нужную комнату. — И всё же было бы куда удобнее, будь мы близнецами, но посмотри на себя, а потом на меня. Ни единого шанса меняться жизнями, выдавать друг друга за друг друга и по возможности выручать, — напомнила Рэйвен о ещё одной своей давней мечте, присаживаясь на одну из кроватей. В чём-то она была права. Возможно, было бы куда лучше, если бы мы были одинаковыми и достигли определённого баланса, золотой середины нашей сути. Если Рэйвен интересовала вариация оболочки и возможность подменять друг друга, оставаясь непойманными, то меня лишь гармония характера. Рэйвен всё ещё была активной и разговорчивой, будто бы подросток в старшей школе. У неё было невероятно много знакомых — не совру сказав, что благодаря интернету она уже нашла друзей и здесь — и пристрастие к вечеринкам. Она никогда не драматизировала, говоря, что нет ничего лучше простоты. Если подходить ко всем задачам как к чему-то выполнимому, ко всем проблемам как к чему-то поправимому, то все дела будут подвластны и просты. Наверное, из-за её подхода её так и любили, так и тянулись. Из-за этого подхода она без проблем поступила в медицинский, не сомневаясь в себе ни на минуту. Криминальный выбор будущей профессии контрастировал с её внешним содержимым. Шикарные прямые волосы, достаточно тёмные, но отливающие рыжим на южном солнце, страсть к лакированным туфлям с любой одеждой, ярко-зелёные глаза, по-детски курносый нос и припухлые губы. Когда появлялась Рэйвен, в комнате становилось свежо и уютно и хотелось срочно взяться за какое-то дело. Но Боже сохрани столкнуться с ней, когда она в дурном настроении. С ней становилось труднее, чем со мной и отцом вместе взятыми. Именно Рэйвен любила Флориду за палящее солнце, выступающие веснушки, воздушную одежду и бикини, пока Логан занят в баре. А ещё она действительно жить не могла без вишнёвого пива, больше напоминающего дешёвую газировку. Что касается меня, всё было до банального диаметрально противоположно, исключая вспышки гнева и страсть предаваться мечтаниям. Да и то в моём случае всё было до катастрофического запущено. Мои волосы были более яркого медного цвета, а глаза наоборот — более тёмного зелёного. Губы шире и ярче, кожа чище и без веснушек, а нос подозрительно маленький и прямой. Форма губ и овал лица отчасти совпадали, а рост отличали три сантиметра, но на этом схожесть заканчивалась. Наконец я дошла и до осмотра комнаты, отвлекаясь от бессмысленного анализа личностей. Достаточно просторно, но прежде наша комната была значительно больше. Мансардные окна, по которым уже во всю барабанил дождь, отбрасывая причудливые чёрные пятна на тёмный пол, кровати, стоящие у противоположных стен из досок дымчато-зелёного цвета, гардеробная — одна на двоих, чёрт бы её побрал — и прикроватные тумбы. На этом всё. Здесь было намного отстранённее, чем в нижней части дома, которую я ещё не до конца изучила. И чтобы привести эту спальню в «живое» состояние, придётся здорово потрудиться. — Даже немного странно снова жить в одной комнате, — опять заговорила Рэйвен, кладя сумку на колени и спешно открывая. Сосредоточившись на молнии, она больше походила на человека, которому скоро исполнится двадцать. — Как в старшей школе. Но это ведь по-своему здорово, да, Вайона? Наконец сестра выудила из сумки две бутылки красной жидкости. Она, поступая также, как и каждый раз, зубами открыла сначала одно пиво, а потом другое, протягивая левое мне. Скептически взглянув на неё, я приняла бутылку. — Я пью это идиотство в последний раз и ради тебя, — предупредила я, садясь на коробку с книгами. — В старшей школе не было ничего, что я бы могла счесть за «здорово». Единственным моим другом был странный гитарист Джо, в честь которого Андерсон зачем-то назвал фикус и та девчонка, что стала отшельницей, когда кто-то вылил на неё помои в столовой. — Маргарет, — напомнила Рэйвен, усмехаясь. — Маргарет, — повторила я, снова пробуя это имя и запивая его тёплым пивом. — И ещё я проводила всё время в магазине дисков и пластинок, чтобы похотливая Рэйвен могла развлекаться дома. — О, нет, не напоминай. Это действительно ужасно с моей стороны, — поморщилась сестра. — Пока вы, пьяницы-неудачницы расслабляетесь, спешу сообщить, что живу один и с двуспальной кроватью, — появился в дверном проёме Андерсон, буквально роняя несколько коробок перед носом. Судя по всему, это были наши вещи. — Но тут есть подвал. И если кто-то из вас захочет, то папа сказал, что там можно сделать комнату. Тогда я заберу её себе, а свою отдам кому-нибудь из вас. — Как скажешь, кэп, а теперь иди разбирать свои вещи, — помахала ему Рэйвен и мальчик, проведя рукой по намокшим кудрям, ушёл. Наверное, он был бы не против посидеть с нами и обсудить новое место жительства, но в планы Рэйвен не входила презентация функционала дома, высказывания насчёт личного отношения к математике Лобачевского и совсем не туда ушедший разговор, посвящённый опровержении теории Дарвина, что само по себе решительно. В любом случае, как я и предполагала, допив своё пиво, Рэйвен отправилась на кухню, чтобы сделать из неё самый приятный уголок для времяпровождения. Если бы не многочасовая поездка и разбор вещей, то она наверняка бы приготовила что-нибудь необычное, ну или по крайней мере вкусно пахнущее и вполне съестное. Я же подвинула коробку прямо под окно, вставая на неё, чтобы дотянуться. Стоило мне открыть его, как на лицо приземлились ледяные капли, колкие, как иглы. Выудив из кармана кофты Камел, зажала сигарету в губах, зажигая, и спускаясь на пол. Мне пришлось ещё раз проанализировать комнату, чтобы понять, что и где расположить. Встав ровно в центр спальни, повернулась к своей половине, воображая, где чему место. Над кроватью с голым матрасом и подушкой не было полок для книг, как было в прошлом доме. Здесь вообще не было ничего, отдалённо напоминающего шкафы или полки. Именно по этой причине я нарисовала картину, где книги, сложенные в аккуратные стопки по шесть штук, фасованные, конечно же, определённым, имеющим значение образом, лежат у подножия кровати. Дальше всего, впритык к стене те, что понравились меньше всего. Те, чей мир оказался слишком сух и мёртв, чтобы погрузить в себя и одарить эйфорией, быстро сменяющийся падающей на голову реальностью. В следующем ряду те, чувства от которых померкли, а сюжеты почти что стёрлись, превращаясь в кашу из букв. Дальше те, что стали фаворитами, с мирами, в которых хотелось остаться или же возвращаться каждый год, забывая о чём-то реальном. Ну а в самом доступном месте те, что нужно дочитать или же только начать читать. Все вещи сложены с левой стороны гардеробной. Нет тех вещей, которые должны висеть, так что в нарисованной воображением картине вся верхняя одежда лежит на последней по высоте полке ровными стопками, тоже имеющими особое значение. Материал, толщина, цвет, сезон, настроение для носки. Всё имело значение. Полкой ниже все джинсы и юбки. Справа — первое, слева — второе. На полу стоит несколько пар обуви. Чтобы не возникало диссонанса, Рэйвен придётся повторить всё в точности также, а не навести присущий ей беспорядок из свисающих кусков ткани и свитеров, напоминающих клубы шерсти. Её обувь хотя бы неделю, но простоит ровными рядами, без носков и чулков внутри, не спутанная между собой из-за спешных утренних сборов. В гардеробе всего одна лампочка, тускло освещающая совсем маленькое помещение. Это будет сбивать Рэйвен с толку, и она каждый раз будет доставать не ту вещь, которую хотела. На кровати будет привезённое постельное бельё. Простое, жёсткое после стирки, но удивительно точно подходящее, будто бы созданное для этого места. На тумбе возле неё всегда будет лежать актуальная книга, стоять пепельница, слепленная сестрой лично для меня, лампа, спутанные наушники и разбитый телефон. Не могу понять, почему я видела его разбитым, но и это казалось более правильным. Возле двери, которая всегда будет плотно закрыта, крича мужской половине Блэков, что им здесь не место, будет стоять вешалка. Сначала на перекладине будут висеть вешалки с верхней одеждой, повёрнутые под одинаковым углом, будто в бутике во Флориде, но это тоже ненадолго, в чём мой косяк. Как только желание ухаживать за всем этим пропадёт, как и желание активно взаимодействовать с домом и этим местом, с перекладины будут свисать груды вывернутых кофт и джинсов, от которых она станет еле заметно прогибаться. Я посмотрела под ноги. Прямо туда, куда только что упал не смахнутый вовремя пепел. Здесь будет лежать ковёр Рэйвен. Светлый, уже менее пушистый, нежели раньше. В его высоком ворсе всё время будут вязнуть босые ноги, и изредка попадаться утерянные невидимки, заколки и скрепки. Между нашими кроватями, на равноудалённом расстоянии, будет стоять зеркало, прислонённое к стене. Первое время на перевёрнутом ящике из-под пива, который я, несомненно, добуду, будут лежать расчёски с тёмными и медными волосами, парфюм, которым так дорожит Рэйвен, серебряное продолговатое блюдце с моими подвесками и тонкими кольцами-ободками. В фиолетовом привезённом стакане, прижимаясь друг к другу, будут стоять продолговатые карандаши, помады и туши. Их немного, но им тоже нужно своё место. Повернуться на половину Рэйвен я не осмелилась. Я знала, что картина, зависшая перед глазами исчезнет, словно её и не было. Я не могла решать за сестру, мне не удавалось поймать ту нить, что делала её непредсказуемой в решениях. Даже если в воображении появится вторая половина комнаты, она будет полной противоположностью тому, что решит Рэйвен. В любом случае, уже через несколько часов моя половина была полностью такой, какой я её представляла. Имело место быть то страшное совпадение, когда реальность и воображение совпадали. Было приятно и даже лестно от собственного труда, но меня не покидала навязчивая мысль о том, что стоит мне моргнуть, как всё исчезнет. В этом была моя главная проблема. Мой самый страшный скелет в шкафу. Когда я завершила, присев на застеленную кровать и осматривая бездушную, пустующую сторону комнаты Рэйвен, пробежала волна раздражения. Девушка займётся оживлением комнаты только завтра, с новыми силами. Сейчас же она звонко, со слегка хрипящим голосом, звала меня по имени откуда-то снизу, а я не могла этому противиться. Прикрыв окно, в которое продолжал стремительно вылетать дым, я вышла из комнаты, заглядывая в приоткрытые двери комнат отца и Андерсона. В первой было темно и пусто, а во второй уже всё обустроено. Порой мне казалось, что с братом я куда ближе по духу, чем с собственной двойняшкой. Однако при этом мне не хотелось в один день услышать от него проклятый вопрос, зависший в стеклянных глазах. Мы сейчас в реальности? Поскрипывая ступенями, я спустилась на первый этаж, проходя в гостиную, где горел приглушённый свет. На журнальном столике уже не было пыли. Вместо неё стоял квадратный стеклянный подсвечник, грязная кружка с тёмными кругами от чая по стенкам, и чёрно-белая газета с заголовками, выведенными жирным шрифтом. На полке уже стояла любимая керамическая вещица отца. Лишь на минуту я остановилась возле фотографии, поставленной Андерсоном. Отец с волосами, лишёнными проседи, в белоснежной, идеально выглаженной мамой рубашке. Он приобнимет её. Одри улыбается, но это плохо видно, ведь тётя сфотографировала нас против света. На ней летний сарафан, который Рэйвен перешила в юбку и носит по сей день. Андерсон, ещё совсем маленький и стоящий прямо передо мной хвастается моделью самолёта кукурузника, которую только склеил. Вообще-то сразу после пятого кадра он уронит его под ноги и тот развалится. Андерсон восстановит его, но перед этим разразится тирадой о кривых руках, виной которым наверняка генетика. Мама регулярно роняла тарелки, называя себя «криворучкой». Голова сияющей Рэйвен лежит у меня на плече, а прядь моих блестящих, самых ярких на фотографии волос, в её коротких пальцах. Она поднесла их к верхней губе, делая вид, что это усы. Мои руки, бледные и с более тонкими, длинными пальцами покоятся на плечах брата. На губах играет что-то вроде улыбки, а взгляд…тогда ещё не уточняющий, не ищущий подвоха или же улик, доказывающих, что всё вокруг — не игра воображения. Сзади наш старый дом. В два раза больше, в два раза ярче и в три раза просторнее. — Ты идёшь? Телевизор перекрываешь, — простонал Андерсон. Закатив глаза, я прошла, садясь возле отца и по пути давая брату подзатыльник. Передо мной стояла пластиковая синяя банка с лапшой, заваренной с помощью кипятка, а в кружке со сколом, история которого не внушает безопасности и радости, налит растворимый кофе. Его явно наливала Рэйвен, потому что несколько тусклых капель засохли на внешней стороне белой кружки. Рэйвен поставила последнюю порцию лапши — для себя — напротив меня, с другой стороны от отца. Заправив волосы за уши, она хищно набросилась на полуфабрикаты, в то время как я отметила, что кухня уже тоже приведена в порядок. Вся утварь, привезённая из старого дома расположена ровно так, как я представляла. Только вот на открытой полке в углу не стаканы и бокалы, а кулинарные книги. — Ну и жуть! — восхищённо произнёс Андерсон, шумно всасывая лапшу и брызгая жирным бульоном на комикс, лежащий сбоку. Сдвинув брови, я перевела взгляд на телевизор. Был включен излюбленный отцом новостной канал с яркими субтитрами внизу экрана. Сверху них регулярно сверкали вспышки, сопровождающиеся имитацией плёночных фотографий, соединённых между собой жёлтой полицейской лентой. Меня оглушил спецэффект сирены, который, кажется, на секунду перекрыл даже голос журналиста. Поморщившись, я отхлебнула свой вечерний кофе, слегка ошпаривая язык. А за чайник явно отвечал Андерсон. — Тем временем в Западной Вирджинии, стоит солнцу взойти, бедные жители обнаруживают новое произведение искусства, — в этот момент на экране появилась тощая блондинка, произнося последние слова с отвратительно наигранным сарказмом. — Ещё пару дней назад в ванной мотеля был обнаружен труп с вскрытой грудью. Сегодня же под кроватью жителя Вулф-Трап и независимого эксперта ФБР была найдена вполне живая психопатка, выдающая себя за мертвячку. Отец что-то пробормотал, снова проводя рукой по волосам и утыкаясь в порцию лапши. Рэйвен и Андерсон, словно загипнотизированные, смотрели на фотографии, подтверждающие то, что мы смотрим новости, а не страшные сказки для ночных посиделок. Сразу после яркой вспышки, от которой зарезало глаза, на экране появилась фотография симпатичной молодой девушки. Наверное, эта та живая мертвячка до того, как стала идеальным кандидатом на роль карикатурного злодея в фильме ужасов. — Чесапикский Потрошитель не дремлет, лишь разжигая желание творить у других психопатов. Возможно, оба случая как-то связаны с ним, но полиция не даёт никаких чётких комментариев. В любом случае, знаменитейший маньяк нашего времени всё ещё на свободе и выжидает свершения правосудия в засаде. Мы уверены, это не последние его действия. Будьте бдительны и осторожны. Репортаж с места событий, Лили Хоукинс… Дальше я ничего не услышала, потому что отец нащупал пульт, переключая канал на музыкальный. Звук шуршал, а экран пошёл лёгкой радужной рябью. Мне не хотелось говорить Логану, что это нисколько не спасало от повисшего в гостиной мрака с проседью нездорового энтузиазма к изучению вопроса. — Мы как никогда вовремя, — пропела Рэйвен, измученно улыбаясь. — Бред какой-то. Такое постоянно где-то происходит, просто не поддаётся огласке. Готов поспорить на пять баксов, если бы это сейчас не крутили по телевизору, ты бы продолжила воодушевлённо обустраивать дом, — заверил сестру отец. — Я делаю это только потому, что этому месту нужно вдохнуть и начать новую жизнь. И чтобы мне здесь не было так тоскливо. Сейчас ещё лето! Рано для тоски, — парировала Рэйвен. — Как скажешь, мисс. Кстати о новой жизни…завтра подготовлю вам подарок. И ещё я подумал об усах. Как считаете, не пора мне их отрастить? Для солидности. У меня же теперь своя мастерская. — В которой ты ещё не бывал. Усы не придадут тебе солидности, пап. Они сделают тебя похожим на стареющего дровосека, — отозвалась сестра, с шутливым сочувствием поглаживая плечо Логана. — Пока ты их растишь, они уже полностью будут седыми, — поддержал Андерсон. — Хорошо. Понял, — поднял руки отец, якобы сдаваясь. Пока они обсуждали сущие глупости, которые вряд ли вообще был смысл обсуждать, я достала телефон, забивая в гугл «Чесапикский Потрошитель». Если один лишь репортаж мог произвести неизгладимое впечатление на Блэков, значит прочитанное должно вовсе заставить кровь стынуть в жилах. Увидев количество изображений и гиперссылок, маняще горящих синим и содержащих самые громкие заголовки, я пришла к выводу, что мне будет чем заняться в ближайшее время. Точнее, куда погрузиться.