***
Жёлтый воздух пах лесом. Если бы его можно было ощупать, он был бы мягким и по консистенции напоминал чуть прохладную воду. Зачем вообще нужны источники, когда, кажется, можно напиться, просто глубоко вдохнув? Они сидели все вместе — Лор’темар, Галел, Дар’Кхан и Лиадрин — в одной из лесных беседок после очередного задания, окончившегося не вполне так, как ожидалось. Следопыт, два жреца и маг. Речь, против воли Лиадрин, зашла о различиях между церковью Света людей и Солнечным Светом эльфов. — Вероятнее всего, дело в нажитой культуре, что видоизменяет любые приходящие извне новые идеи, встраивает их в уже существующую матрицу восприятия мира. У людей до перенятия у нас идеи благодатного Света не было единой религии — лишь духи-хозяева и духи-предки, духи болезней и редкие, по-разному понимаемые и называемые осколки богов. — Не слишком ли свободно ты рассуждаешь для того, у кого во жречестве ещё уши не доросли рассуждать «о том, почему солнце светит»? — тут же прервал его Дар’Кхан. Будь его собеседники чуть более чуткими, заметили бы не только скепсис, но и болезненное состояние самолюбия, заботливо покрываемое сомнением в окружающих. — Возможно, — встряла Лиадрин, решив заступиться за младшего, — но понимаемое нами Солнце ведёт нас к вечному развитию через цикл перерождений. Каждый провал делает нас сильнее. Именно так мы пришли к тому, что имеем сейчас. В каком-то смысле даже мы — исследователи, — на этом она решила прерваться и отпить из кубка, смочить пересохшее горло, чтобы продолжить с новыми силами — или достойно встретить оппонента. Солнце допустило второй исход. — Правда ли, что когда-то здесь практиковались жертвоприношения Огню? — почти невинно начал Дар’Кхан. Вопрос ухнул в тишину, которую оказалось на удивление непросто прервать. — Мы не орки, чтобы… — начал было Галел, но тут сам себя прервал. На Лор’темара лучше было не смотреть. Его лицо выражало всё, что ему приходилось прочувствовать как тому, кто сталкивался с троллями чаще любого из них. От Лиадрин так же не ускользнуло, как он полуосознанно проверил меч у себя на боку. Она сочла, что должно довести разговор до конца. Как можно быстрее. — Луне, — сказала она, внимательно следя за реакциями друзей. — Что? — переспросил следопыт. — Мы приносили жертвы лоа, чтобы те передали их богам в небесах, — медленно, как бы прощупывая почву, произнесла жрица. — Если теория о том что раньше мы были троллями, верна, то это может объяснить, почему у нас биологически и биомагически так много общего. Окинув взглядом своих собеседников, она продолжила: — Это единственная хоть сколько-нибудь рабочая теория, которая существует на данный момент. Возможно, это не самое приятное ощущение — быть потомком тролля, но разве не тем ценнее тот путь, что мы прошли? — Верно, — уже чуть бодрее произнёс Галел, самый молодой и оптимистичный. — Верно, — устало прозвучало в ответ со стороны следопыта. — Верно, но лишь отчасти. Над аргументацией ещё нужно поработать, — проговорил маг так, будто его пытались отравить прокисшим молоком. Сказать по правде, Лиадрин его компания не нравилась, но каждый раз, ловя себя на этой мысли, она не могла точно проследить дорогу, по которой к ней закралась эта убеждённость, и она гнала мысль прочь. Тем более, что маги в целом были… страннее обычного син’дорая. В каком-то смысле его хранили как любопытное чучело. Откуда… Откуда эти мысли, учитель? Их не было здесь прежде! Ничего, продолжай. Мы и это позже обговорим. Вскоре мы разошлись, но перед этим мы с Лор’темаром задержались ненадолго. — Если бы я был троллем, сдерживал бы я свои порывы? Это не было столь неожиданно. Когда речь идёт о том, что болит, разговор часто переходит на личности. — Хорошо, что мы не тролли, — аккуратно и сочувственно произнесла жрица. Мимо. — Всё же… Если бы я был троллем… Если какая-то часть меня всё ещё тролль, может ли быть, что я убиваю тех, кому попросту не повезло родиться не в то время не в том месте? И разве мы не кажемся им такими же дикарями, только теперь претендующими на земли их предков? Она ничего не ответила. Не смогла. Долгая пауза уже не была такой неловкой. Когда то, чего боишься, уже сказано, остаётся только молчать. Они разошлись, кивнув друг другу на прощание.***
— То, как я меньше всего ожидала от него укола в слабые места моей почти ничем не защищённой позиции. То, как он смотрел на меня тогда, когда мы остались наедине. То, что он нередко остаётся со мной, чтобы обсудить — что угодно! Вот, например, о космосе или о бабочках. О том, как правильно жарить крольчатину или вызнать, что ребёнок напротив тебя врёт — а зачастую эльфы, как ты уже знаешь, вместо того, чтобы краснеть, чуть щурят глаза или меняют угол наклона головы. Особенно чувствительные натуры могут начать ходить кругами и… ха… забалтывать окружающих, — сказав это, ходившая из конца комнаты в другой её конец жрица остановилась и аккуратно села на кровать. — Должен сказать сразу, что мой опыт не вполне релевантен. Я не женат, и, мне кажется, уже все поняли, почему. Но я точно имею представление о том, что ты чувствуешь, потому что мы все чувствуем это в той или иной форме. Можно скрыть это множеством названий. Любишь ты его как друга или как мужчину, как эльфа или как брата — не столь это и важно. Важно то, что вы доверяете друг другу достаточно, чтобы быть уязвимыми и услышанными. В мире, в котором можно контролировать только свои действия, это всё, что вам остаётся.