***
Часы на запястье Дэна – пафосный подарок самому себе на окончание университета – показывают почти два часа ночи, когда в дверь квартиры звонят. Кнопку зажимают не до конца – звонок только слабо тренькает, будто тот, кто стоит за дверью, сам не уверен, готов ли он звонить в чужой дом – и Дэн замирает с рюкзаком наперевес. Он собирается рисовать этой ночью – баллончики, кисти и респиратор уже упакованы, осталось найти только ключи от машины под завалами рабочих отчетов на столе. Он собирается рисовать и совсем не ждет гостей. К нему никогда не приходят гости. В дверь звонят снова – уже нетерпеливее, почти панически – и Дэн нащупывает пистолет в кобуре на бедре. Это может быть Пи'Нари, снова с просьбой найти сбежавшего Хона, снова с намерением выпить весь чай в квартире. Или это может быть тот, кто выследил Унара. Безумный фанат или верный винтик прогнившей системы, одно другого хуже. На лестничной площадке приглушены огни – в доме щепетильно относятся к экономии электроэнергии – но его Дэн видит сразу. Парень в дверном глазке выглядит совсем юным – может, едва постарше Хона – огромные растерянные глаза, лохматая мокрая челка и белое, как полотно, как свежий, чистый холст, лицо. Будто бы за дверью квартиры Дэна стоит призрак. – Хей, – говорит парень. Его голос звучит странно, то взмывает вверх, то падает до полушепота. Пару окончаний ночной гость проглатывает, будто ему больно говорить. – Я слышал ваши шаги, вы за дверью. Мы с вами соседи, откроете мне? Тут что-то не так. Что-то не то, что-то тревожащее и неестественное ощущается в том, как парень говорит, как опирается на дверь, почти наваливаясь на глазок. Дэн колеблется с протянутой к дверной ручке ладонью – из открытого окна за его спиной отчетливо доносится свист шин. Кто-то тормозит у дома, залихватски, резко, не заботясь о состоянии автомобиля. Парень за дверью оглядывается на темную лестницу, сглатывает очень заметно – дергается кадык под повязанной на шее темно-серой банданой: – Пожалуйста. Если что-то пойдет не так, если это какая-то ловушка, у Дэна должно уйти одно – максимум два – движение, чтобы повалить незнакомца на пол, обездвижить, обезопасив себя. Ночной гость совсем молодой, худой и поджарый, вряд ли как боец он сильнее Дэна с его полицейской подготовкой. – Секунду, – говорит Дэн, нарочно громко, кожа кобуры обжигает ладонь. Парень в глазке вздрагивает, когда замок щелкает, отодвигается от двери, будто опасается неожиданной встречи здесь не только Дэн. – Чем я могу вам… Еще один пистолет – чужой – утыкается дулом ему в живот, заставляя внутренности мгновенно скрутиться в плотный узел. Как он мог так попасться. Как он мог не увидеть второго. – Ни звука, – бросает сквозь зубы хозяин пистолета – тот самый второй непрошенный гость, невысокий и темноволосый, на узких плечах кроваво-красная клетка теплой рубашки. – В квартире есть кто-то ещё? Парень, уговаривавший Дэна открыть дверь, пропускает своего агрессивного товарища вперед. Прислоняется к косяку бессильно, смотрит, как Дэн медленно и отрицательно качает головой. По его красивому – чертовски красивому – лицу с живыми чертами и россыпью родинок разливается нездоровая молочная белизна, руки висят безвольно. – Шагай назад, – парень с пистолетом переходит на шепот, низкий и отрывистый. Дэн осторожно снимает ладонь с кобуры, надежно прикрытой рубашкой, поднимает руки вверх. Действовать в лоб не вариант, думайте, лейтенант, думайте. – Дай нам войти. И никто не пострадает.никто не пострадает
1 августа 2022 г. в 01:34
У Дэна в доме не бывает гостей.
В участке его сторонятся – «а, тот самый парень, который промахнулся, жаль его, жаль» – не зовут на вечерние посиделки с пивом, не знакомят с семьями на общих выходных.
Оно витает в воздухе, это иррациональное, считываемое на раз-два общее опасение, что тихий, исполнительный коллега в самый мирный момент за чужим обеденным столом вытащит из кобуры пистолет и начнет палить направо и налево, без разбору.
Будто бы мало Дэну крови на руках.
«Говорят, у того наркоторговца сын остался. Видел я его, приходил и все искал, кто в отца его стрелял, бедный парнишка».
Старый капитан, когда-то взявший Дэна под свое крыло – из жалости, из чертовой жалости – был единственным коллегой, посещавшим квартиру Дэна.
Он приходил раз в два месяца, садился всегда в единственное кресло у окна – спина прямая, словно по линейке выверена.
– Как работа, сынок? Я слышал, тебя хвалят, молодец. Работай усердно – и все наладится.
Объективно, Дэна хвалить было не за что.
Он честно выполнял свою работу – не хуже, чем другие, не лучше, чем другие – брал дополнительные ночные смены, когда мог, – и когда у Унара не было идей для новых граффити, когда он дремал чутко под маской прилежного офицера полиции.
Унар – еще одна причина затворничества Дэна.
У него – у них – дома слишком много набросков, говорящих, кричащих о том, чьему перу они принадлежат.
Характерные плавные линии Унара, бездушные улыбки на пустых лицах нарисованных персонажей.
Дэн не может так рисковать.
Полиция следит за его профилем с работами, полиция выучила все его штрихи и мазки назубок.
И бросить рисовать ради пары вечеров в чьей-то компании – пусть даже искренне дружеской, пусть даже теплой – тоже не может.
У него квартирка крошечная – в участке помогают получить еще тогда, когда Дэн только начинает обживаться на работе, юный, едва закончивший учебу.
Полный надежд и желания помочь, спасти, защитить.
Быть полезным там, где он может.
Маленькая спальня и кухня, выходящая окнами на мирную, поблескивающую серебром под бангкокским солнцем реку, белые стены, белый потолок, белая мебель – столько белого, столько чистого.
Дэн ощущает себя грязным на фоне слепящей белизны – руки в крови, подошвы в грязи, щеки в липких разводах от слез.
Он заполняет все возможное белоснежное пространство своими набросками, лепит листы с неровными краями на острые кнопки – стена хрустит свежо, протыкаемая острием, Дэн надавливает сильнее, режется о металлический край неловко.
Теперь в крови не только его руки, но и чертова раздражающая белая стена.
Единственным человеком, кроме капитана, которого Дэну приходится пустить в комнату, оказывается соседка сверху – Нари.
Пи'Нари немолода, имеет мужа-алкоголика, трех безработных сыновей – взрослых лбов – и совсем не интересуется политикой и скандалами, связанными с граффити Унара. Поэтому на рисунки Дэна на стенах, торопливо и воровато прикрытые строительной пленкой, даже не смотрит.
Итогом разговора – большую часть времени говорит в основном Пи'Нари, всхлипывает и причитает высоким голосом, а Дэн бестолково пытается отыскать чай в кухонном шкафу – становится неловкая просьба соседки вытащить ее среднего сына из опасной компании, в которую тот втянулся.
– Они там таким занимаются, говорить страшно, – соседка шмыгает носом звучно, вертит в руках растерянно единственную чашку Дэна с треугольным сколом на ручке. – И моего Хона в это втянули. Сам он не мог, он мальчик хороший, но на него повлиять так легко, вот и получилось, вот и вышло… Он мать не слушает, но вы же офицер полиции, он вам перечить не станет.
Дэн отказывать в просьбах умеет очень плохо.
Дэн ужасно бессилен перед чужими слезами, и Пи'Нари – с ее аккуратным пучком из волос, мягкими добрыми руками и голубым засаленным передником – неожиданно напоминает ему мать.
Поэтому он и оказывается тем же вечером на какой-то заросшей мхом и сорняками заброшке.
«Отличное место, – просыпается в голове Унар, осматривает пустые, осыпающиеся стены профессиональным взглядом. Дэн спотыкается о чей-то брошенный ботинок и качает головой отрицательно. Далеко от цивилизации, бесполезно. Все равно, что читать Священное Писание коровам в чистом поле. – Трусишь».
Дэн чертовски устает, пока взбирается на верхний этаж по полуразвалившейся лестнице.
Показывает незаряженный табельный пистолет группе обкуренных, невменяемых молодых людей – противники из них так себе, еле шевелят руками и ногами, как выброшенные на берег медузы, – и везет вялого Хона к матери.
За всю дорогу Хона тошнит три раза – Дэну жаль и его, и свою еще утром чистенькую машину – он сползает по сиденью куда-то совсем в ноги, повисает на ремнях безопасности, хлопает глазами беспомощно.
Дэн покупает парню бутылку воды на заправке, открывает окно со своей стороны и очень старается дышать реже.
– Ты застрелил человека, – говорит Хон, когда они почти подъезжают к дому. У него глаза пустые, стеклянные, как у пойманной рыбы. – Мама рассказывала. Ты хотел выстрелить и в нас сегодня, я видел.
Дэну хватает самообладания, чтобы продержаться до квартиры, сдать Хона с рук на руки его плачущей, торопливо благодарящей матери и запереть входную дверь.
Его тошнит – так же жалко и мерзко, как Хона в машине – желудок скручивается узлом, и ноги совсем ватные.
«Ты хотел выстрелить и в нас сегодня».