Сирена, слово своё исполни!

      Хонджун расслабился, вновь слыша любимый голос, и опять блаженно прикрыл глаза. А сирена сдёрнул с шеи свой кинжал, которым не так давно ранил себя, и молниеносным движением провел тонким лезвием по нежной коже шеи юноши, оставляя кровавый след. Но пока он не торопился снова отнимать жизнь Кима, ведь поклялся перед самой богиней штормов Калипсо, что своими руками принесёт Капитану Киму его следующую смерть и она будет медленной.       «Нет-нет-нет! Всё не должно быть так! Я должен уйти!» — продолжал мысленно кричать на море Пак, следя за струйкой крови любимого человека, что стекала по серебряному лезвию, пачкая рваную рубашку рыбацкого сына.       — Сонхва... мне больно… — едва слышно прохрипел Хонджун, пытаясь противостоять силе сирены. — Сонхва! Клянусь, я не убивал тебя… милый, я не знал... — снова судорожный всхлип.       Сонхва хотелось плакать от собственной беспомощности. Неужели теперь он снова своими руками убьёт единственного человека, которого любит больше всего существующего в этом мире и больше самого мира?       Как мог он пытался сопротивляться, всеми силами старался остановить самого себя, но вдруг в голове громом раздался голос морской богини штормов Калипсо:       «Сирена, слово своё исполни! Да засвидетельствуют моря волны!»       Клятва, данная в порыве гнева больше двухсот лет назад, стальными цепями связала руки сирены и дурманом опутала голову, заставляя Пака делать, говорить и даже думать то, чего он не хотел.       — Не прибедняйся, Капитан, — зло бросил в лицо пирату Сонхва, прерывая свою песню, — не так-то просто убить тебя... Не твои ли слова: «Капитан Ким не по зубам ни одной морской нечисти»? Твои, верно? Теперь смотри, Капитан, как «морская нечисть» убьёт тебя! - он надавил сильнее, пуская новую волну теплой ярко-алой крови. — Ты единственный из людей, кто знал, что сирены не имеют бессмертной души и лишь тебе известно о Яде Персефоны... Никто на земле, кроме тебя, не знает тайн жителей воды, — с каждым словом Сонхва злился всё сильнее. — Так, кто же, кроме тебя, мог попытаться убить меня, Хонджун-а? — крепкой хваткой он сжал раненную шею парня, а острый кинжал взлетел вверх, целясь в его сердце. — Я полюбил тебя больше моря и всех его жителей, я оставил всё ради тебя. Я доверился тебе так, как не доверял никому во всей Вселенной, но ты... — голос Хва дрогнул. — Ты продал меня за какой-то мешок монет и несколько золотых жестянок, которые вы люди так цените. Не смей теперь говорить мне о своей слабости, Капитан!       Хонджун неотрывно смотрел в горящие неистовым гневом глаза своего Пак Сонхва, в глубине этих синих, как море, глаз за гневом и ненавистью он видел страх. Видел боль, а ещё вину… Вот его Сонхва. Не это существо, что желает прервать его жизнь, а та маленькая Жемчужина внутри него, которая сейчас напугана даже больше самого Капитана…       — Я люблю тебя... — из последних сил прошептал Хонджун, надеясь, что его напуганный Сонхва услышит его голос.       Из глаз пирата полились слёзы, а глубокий тяжёлый вдох резко оборвался, когда острый кинжал вонзился в самое сердце.       Капитан в последний раз улыбнулся — по крайней мере, он умрёт от руки своего возлюбленного, а это не самая худшая смерть — с этой мыслью Хойджун тихо выдохнул с самой умиротворённой улыбкой на бледных губах.       «Море свидетель: исполнилось слово! Что сказано раз, повторяется снова.» — услышал Сонхва, и этот голос ненавистной Калипсо вернул ему способность мыслить и действовать, как он сам хотел.       Пак проморгался, приходя в себя, и тут же со страхом и трепетом в груди медленно опустил глаза вниз.       — Нет! Прошу! Не умирай, Хонджун-а! — во весь голос закричал Сонхва, когда, наконец, смог самостоятельно двигаться.       Руки сирены задрожали, он выронил свой кинжал и обхватил похолодевшими от ужаса ладонями лицо любимого, ловя его взгляд, в котором быстро догорала его вторая жизнь.       Слёзы отчаяния брызнули из глаз Пака, капая на лицо Капитана... Сонхва склонился к приоткрытым губам парня:       — Вставай! Вставай, Ким Хонджун! — шептал он, уже плача от своего бессилия и смотря, как веки его Капитана медленно закрываются. — Вставай, слышишь? — крикнул он, роняя волшебные слёзы на ещё теплые губы Хонджуна.       Раны не затягивались, а глаза пирата уже закрылись, казалось, ничто теперь не удержит душу Кима на этом свете. Для Сонхва в этот момент померкли все краски мира, будто сам смысл его существования оставил его на растерзание пустого одиночества. Сонхва всё плакал, желая напоить возлюбленного своими слезами так, чтобы ему на все следующие жизни хватило...       Когда Хва показалось, что он навечно потерял самого дорогого человека, раны на шее и груди парня начали затягиваться, а грудь - снова мерно вздыматься от теплого дыхания.       Пак осторожно приложил ухо к уже здоровой груди парня и услышал быстрый стук любимого сердца… Эти простые глухие звуки для сирены сейчас были слаще любой песни, как бы прекрасно она ни звучала...       Получилось! У него получилось! Хонджун жив! Но почему он не просыпается? Сонхва всё слушал сердцебиение юноши, боясь пропустить хоть один удар такого родного сердца, он не отрывал внимательного взгляда от расслабленного лица любимого пирата и ждал, когда тот откроет глаза.       — Прошу тебя, проснись, Хонджун-а! — шептал Хва. — Проснись! Мой Капитан... Свет моей жизни... Открой глаза, прошу тебя! Прости меня, любимый...       Душа Капитана Кима рядом с его телом металась из стороны в сторону, будто её только что крепко привязали к телу, не позволяя уйти и оставить этот мир снова. Душа слышала всё, что говорил Сонхва, но не могла ему ответить.       Видя, что Хонджун не просыпается, Сонхва снова запел. Хонджун всегда подчинялся его пению, должен услышать его и теперь.       Пак пел так громко, как только мог, желая докричаться до любимого.        «Вставай Капитан Ким Хонджун! — мысленно кричал ему Хва. — Немедленно открой глаза и поговори со мной!»       Отчаяние накрыло Пака с головой, и он замолчал не в силах издать больше ни звука.       Он вложил всю свою магию в пение, а ещё слёзы, что всё так же текли по щекам, с каждой секундой делали его слабее и слабее.       Маленький, недоступный для глаз живых светлый огонёк подлетел к морю, чтобы раствориться в его пене, но слабый всхлип отчаявшейся сирены заставил вернуться назад к своему хозяину.       В ночной тишине Сонхва, наконец, услышал едва различимый болезненный стон парня.       Он тут же оторвал голову от груди Кима и заглянул в его лицо искаженное гримасой боли:       — Проснись, Свет мой! — снова попросил Хва, он сжал руку Кима в своей и поднес её к губам, нежно целуя в раскрытую ладонь и мягко поглаживая тыльную сторону. — Открой же глаза! Давай! Прошу! — шептал он одними губами.       — Больно… Сонхва… — с болью в голосе выдохнул сын рыбака, веки его медленно поднялись, а чёрные, как эта ночь, глаза теперь с теплотой смотрели в морскую глубину глаз сирены.       — Я верю тебе, слышишь? — Сонхва снова положил правую руку на лоб парня, желая показать ему всё своё доверие, но не зная, как сделать это иначе. — Мне нет прощения, я знаю, но... Пожалуйста, верь мне, Свет мой! — он снова наклонился и с трепетом поцеловал соленые от слез губы Кима. — Я клянусь перед самим Посейдоном, я буду вечно защищать тебя от всего, что может навредить тебе, Жизнь моя! Я и все воды земли будем оберегать тебя от бед, пока дышащие воздухом могут видеть солнце и луну в своём небе. Я буду хранить тебя от любой опасности, даже от самого себя, клянусь тебе!       Я люблю тебя Капитан Ким Хонджун. Я люблю тебя, Хонджун, сын рыбака... Я люблю тебя больше жизни.       Эту клятву Пак Сонхва готов был с радостью выполнять до тех пор, пока живёт сам, и пока будет жить душа его Капитана.       В голове снова, на этот раз голосом самого Морского Владыки, зазвучали грозные слова клятвенного договора, которые, Хва был уверен, он ещё не скоро услышит вновь…       Пират молчал и лишь слабо обнял своего Сонхва:       — И я люблю тебя, моя Жемчужина, — улыбнулся он куда-то в живот Пака. — Я никогда не пытался убить тебя. Никогда не посмел бы... — юноша содрогнулся и еще крепче прижался к влажной и рваной ткани рубашки сирены.       — Прости, Хонджун... Молю, прости меня... — Сонхва приподнял парня и крепко обнял его, всё так же слушая биение его слабого человеческого сердца.       Пак обнимал парня и невесомо целовал его бледные щеки, нос, глаза и губы, будто желая впитать в себя каждую частичку Ким Хонджуна, чтобы после запечатлеть в сознании и сердце несмываемой печатью.       — Но ведь это был не ты…       — Как ты понял это?! — удивился Пак, но Хонджун не ответил, а вместо этого только спросил:       — Тогда, кто же сделал это с тобой?       — Калипсо… — с ненавистью прошептал сирена.       — Снова она? — тихо спросил Ким, но Сонхва не понял, к чему он это, а потому этот вопрос просто повис в воздухе, так и оставшись без ответа.