Сливовый джем или Береги пальцы - шипы бывают острыми

Папирус исчез. Его никто не видел и никто из организаторов не мог тебе сказать ничего толкового. Его картины так и остались на складе, заброшенные и занавешенные тканью от пыли, а áдреса, где он снимал квартиру, ни у кого не было. Звенящий голос секретаря, который порой прерывался белым шумом некачественной связи, утешал и уверял, что исчезновение в их профессии это классика жанра, ничего экстраординарного — кто-то в поисках музы закрывается в квартире, кто-то идет в горы и исчезает с радаров на неделю, кто-то приседает на бутылку сдавшись депрессии, кто-то берет срочные заказы с головой погружаясь в работу. "Творческие люди они такие, вам бы не знать", — смеялся гендерно-неидентифицированный собеседник. — Появится ваш Папирус, не переживайте. Ты положила трубку. Сил говорить не было и твои дрожащие руки принялись набирать сообщение: Я^ Привет, говорила с секретарем. Папируса там нет. Говорят не появлялся уже неделю. Ты закрыла ладонями лицо выдыхая, нужно взять себя в руки. Что ты можешь сделать? Только ждать. Громкий шум в коридоре испугал тебя и ты поспешила выглянуть из комнаты с удивлением рассматривая Санса, что поднимался с пола, отряхивая колени. — ЧтоЗаБардак! Тебя разве не учили в детстве убирать обувь с прохода? Он поднял глаза встречая твой удивлённый взгляд. — Собирайся пирожочек, мы едем в столицу. — уже привычным тоном добавил он, поправляя лямки рюкзака, норовившие сползти с плеч растягивая футболку и обнажая молочные ключицы. Уже через час вы сидели в автобусе, наблюдая через замызганное окно проплывающие мимо пейзажи. Гора Эбот все уменьшалась, удаляясь и прячась за горизонт, а холмистая покрытая хвойными деревьями местность постепенно менялась, все чаще демонстрируя зеленые поляны, усыпанные красными маками и небольшие плеса неправильной формы озер. Солнечный зайчик прополз по рукаву пестрой рубашки и остановился на дрожащих пальцах, Санс тут же сгреб твои руки, сжимая их в своих ладонях: — Эй, слышишь, т/и? Мы найдём его, ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО, ДЕТКА. От уверенного тона стало спокойнее и ты позволила себе расслабиться, склонив голову на плечо друга и даже задремала пригрев душу. Все было хорошо, хотя чего врать… всё было… сложно. Следующие дни слились в один сбивчивый тревожный клубок событий — вы нашли помещение, где работал Папирус, поговорили со всеми кто успел с ним познакомиться. Сказать честно, их оказалось неожиданно много. Опросив всех, кроме какой-то таинственной Оливии, тоже уже пару дней не появлявшейся, вы не узнали по большому счету ничего. Пустота. Информационный вакуум. Где он мог быть? Куда он делся? Почему телефон выдаёт это малодушное "абонент не абонент"? Ты паниковала, Санс хмурился, молчал и переписывался с кем-то по телефону, каким-то чудом в конце-концов достав адрес арендованной его братом квартиры, не дожидаясь завтрашнего дня вы отправились туда. Надеясь узнать хоть что-то опросили всех соседей, но кроме того, что здесь жили двое молодых монстров: высокий скелет и милая рыжая лисичка, отзывавшаяся на имя Оли, никто ничего не рассказал. Что ж, знали вы немного. Папирус делил съемную квартиру с девушкой, судя по всему она и была этой таинственной Оливией с выставки, описание совпадало и это было в принципе логично. Исчезли они по словам соседей в один день и удивляло то, что ни тебе, ни брату Папс не сказал ни слова о своей новой знакомой. Это волновало, силы небесные, да ты места себе не находила, сходя с ума от нервного напряжения. Испуганным взглядом провожала каждую скорую или полицейскую машину, просыпалась с криками посреди ночи и содрогалась от каждого резкого звука. — В какую неприятность ты попал на этот раз, бро? Не следовало тебя отпускать одного! — злился Санс, меряя чужую спальню шагами, — Почему, стоит оставить тебя без надзора и ты сразу находишь приключения на свою костяную задницу?! Беспечный ты идиот! — десяток листов с зарисовками разлетелись в разные стороны, сброшенные резким взмахом кисти с комода на пол в приступе неконтролируемого гнева. — Подожди-ка секундочку… а это ещё что такое? — Санс протянул руку и поднял с пола небольшое фото и свёрнутую записку. Стал рассматривать двух счастливых молодых монстров на фоне цветущей арки в парке — рыжая лисичка в красивом платье и высокий скелет улыбались держась за руки, что были перевязанны крест-накрест белой атласной лентой. Он развернул бумажку, быстро бегая глазами по тексту, с каждой строкой бледнея всё больше и тревожно поглядывая на тебя. "ДОРОГОЙ БРАТ" гласила записка, "Я знаю, что ты будешь искать меня и я знаю, что ты найдешь эту квартиру, потому и оставляю тебе письмо здесь. Не вини меня, я знаю, что поступил не совсем правильно, я обязательно извинюсь… немного позже, когда наберусь смелости взглянуть т/и в глаза. Она замечательная, я знаю, ты не любишь людей, но… присматривай за ней, хорошо? Ты же обещал, помнишь? Я знаю, что помнишь. Ты всегда выполняешь свои обещания. Ты справишься. И извини меня. Честно, прости. Я познакомлю вас с Оли, о, она тоже просто чудесная. Не могу поверить, что для такого как я, после всех моих выходок и метаний судьба приготовила такого прекрасного монстра. Тебе она понравится. Я обязательно вернусь повидаться, но потом. Мне нужно время. И вам оно тоже нужно. Постарайся понять меня, брат. И простить." — Этого не может быть… — еле слышно шокировано прошептал твой друг, застывая на месте, — Как ты мог... — его глазницы казались черными пропастями, лишённые привычных сияющих ярких зрачков, — …так просто взять и… не сказав никому ни слова, не позвонив и не обьянившись… бестолковый ветреный идиот. Надеюсь ты счастлив хоть сейчас. — Санс с каким-то отчаянием, сожалением и ещё непонятной надеждой взглянул в твою сторону, смятую бумажку уронив на пол. От его взгляда пробрало холодом, и ты, не понимая причины такого изменения эмоций, выхватила фотографию. Атласная лента, обвивающая руки обоих от запястья до локтевого сгиба спускалась волнами к земле, счастливые глаза — сияющие безумно-яркой фиалкой его и цвета свежей зелени её, переплетенные пальцы, белое платье с невероятной красоты кружевом подчеркивало хрупкость девичьего стана и цвет волос — красные кудри лисички были заплетены венком-короной. Это напоминало тебе одну человеческую церемонию... не хватало только колец. Не может быть! Это не правда, это просто твоё воображение разыгралось. Это ведь не правда? Не правда?! Ты перевернула фотографию, чтобы через слезы разглядеть на обороте "29 сентября . Связанные руки, связанные души, навеки вместе." И когда ты планировал сказать мне, Папирус? В груди болело. — Санс? Что это значит? — давясь отрывочными всхлипываниями спрашиваешь ты. — Скажи, что это шутка. Скажи, что это не то, о чём я подумала. — молишь, заполняя комнату рыданиями, обнимая себя руками. Сердце сжимается и ты не можешь уже свободно вдохнуть. — Извини, малышка, но я не буду врать тебе. Это не шутка. Эта лента… они связали души, он наконец встретил свою истинную, наверное он не мог, да и не хотел сопротивляться Зову, это чертовски сильная вещь, уж я-то знаю… — он болезненно скривился и протянул к тебе руки. — Иди ко мне, дыши, крошка т/и. Я знаю, тебе больно, но ничего не поделаешь. Это… — он осторожно коснулся твоего плеча, нежно поглаживая его чуть заостренными фалангами пальцев. — Он не может... передумать? Вернуться ко мне? — Нет. — будто молотом ударил ответ, разбивая в щепки сердце. Нет, нет, нет, нет! Почему? Почему это произошло со мной? Почему опять? Почему снова? Опять тебя бросают. Почему так больно? Почему ты не сказал в глаза, Папирус? Испугался? Я бы порадовалась за тебя и отпустила бы… зачем же… зачем же ты сделал больно? Зачем так?! Зачем вообще потянулся ко мне тогда, там, в парке? Зачем?! Почему? Солёные слезы рекой катятся по щекам, жаль обручем сжимает грудь не давая вздохнуть, боль несправедливости разрывает на части. Не в состоянии справиться с эмоциями, не видя ничего из-за соленой пелены слез ты вырываешься из чьих-то рук, отбиваясь, выкручиваешься, шатаешься со стороны в сторону не видя ничего вокруг. Силуэт Папируса встаёт перед глазами, рождённый замутнившимся сознанием. Стоит, качая головой и выговаривая "Я не говорил, что люблю, я ничего не обещал, мне было интересно… тебе тоже…" — то, что ты всегда боялась услышать, то что на самом деле ЖДАЛА услышать от него. Но почему же так горько? … и словно со стороны слышишь крик полный боли. Чей-то надщербленный голос срывается на хрип. Так громко. Так надсадно. Так жалобно. Это ты? Нет. Только не ты. Это не с тобой. Тебя нет в этой комнате, нет в этой жизни, тебя нет. Сильные руки пытаются обнять, гладят по голове, тянут куда-то, а ты вырываешься, дергаясь изо всех сил выпутываешься, стараясь отстраниться от прикосновений, обжигающих не хуже раскаленного железа. Залитые слезами глаза улавливают смену освещения, вместо тёмного оно похоже теперь на солнечный свет, яркий и теплый. Когда ты успела выйти на улицу? Или ты и была на улице? Где ты была? Где ты? Память изменяет, подсовывая лишь боль потери, душу, что разрывается пополам от боли, чужое фото, счастливые лица с улыбками, "...навеки вместе", сводит с ума являя картины прошлого, где тонкие пальцы касаются разгоряченного тела "ты такая сладкая, крошка т/и...". Папирус… Чувствуешь чужое горячее дыхание на щеках, сильные руки, притягивающие к себе, "...все хорошо слышишь..." путая реальность с воспоминаниями, срываешься на плач, теряя сознание, или не теряя, уже и не понятно совсем. "...успокойся, маленькая моя..." уже не соображая где ты и кто тебя обнимает, "...я люблю тебя, крошка...", "...я люблю тебя, т/и, слышишь? Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!.." кто-то сжимает плечи и шепчет что-то нежное, пытаясь привести к памяти. "...любимая...". Кто это? Папирус? Вернулся и снова обнимает, притягивает, целует? Хочет снова быть вместе? Душа сжимается в тугой узел, протестуя. Нет! Ты не хочешь! Она не хочет! Не хочет его… Не его! Другого! Другого… — Нет, пусти, я не заслуживаю! Только не я! Отпусти! Прости! Прости меня, пожалуйста. Это я всё всегда порчу! Это я виновата, я думала о нём, не о тебе! Папирус! Нет! Отпусти меня, Ру… Я люблю другого! Хватка внезапно ослабла и ты качнулась назад, всеми силами отталкивая кого-то, кто держал тебя до этого, руки уперев ему в грудь и врезаясь в что-то твердое поясницей. Перегибаешься, ловишь воздух руками и чувствуешь… как свистит ветер в ушах и ты… летишь… нет… ты падаешь. Раскрываешь зажмуренные глаза, будто в замедленной съемке видишь балконы, проносящиеся вверх и небо, такое синее, такое прекрасное, оно слепит своей яркостью, ни облачка, а ты видишь капли… горячие капли, срывающиеся с твоих глаз и зависающие в свободном падении, подхваченные ветром. Осознание скорой смерти прорезает мозг молнией и вспышка ужасной острой боли охватывает сначала руку, выталкивая из легких новый крик, а затем хрустом сминает грудную клетку и спину. Глаза заливает красным и единственное, что чувствуешь теперь — это холод, расползающийся от спины, смывающий собой боль и приносящий облегчение. Через кровавые слезы на глазах последнее что замечаешь — фиолетовые всполохи и искры чужой магии и глаза… его глаза. — Санс… Если это конечно не плод воображения медленно умирающего затухающего мозга. Кровавый фонтанчик выплескивается изо рта, когда пытаешься вдохнуть воздух и тебя накрывает тьма.