Экипаж

      Гэвин открыл глаза, потянулся, прохрустывая затекшие за ночь суставы, сел на постели, бросив взгляд на стоящие на тумбочке часы.       И простонал, откидываясь обратно на подушку - половина седьмого утра! Какого черта он вскочил в такую рань, хотя мог спокойно спать дальше - в конце концов, он же был в отпуске! Мог же продрыхнуть хоть весь день, но не-е-ет, проснулся ни свет ни заря и сна не осталось ни в одном глазу. Гэвин недовольно нахмурился, но все же поднялся с кровати и тяжело вздохнул, натягивая ярко-синие боксеры. Хорошо хоть погода была славная - из-за неплотно задернутой шторы сочились яркие солнечные лучи. Шел бы там дождь, и Гэвин бы наверняка дополз до спрятанной в минибаре бутылки, да напился бы вусмерть прямо с утра.       “Ладно, просто лягу пораньше сегодня и высплюсь, наконец”, - подумал он, но дурное настроение никуда не исчезло. Уже третий день подряд Рид просыпался ранним утром, не понимая, почему: никаких громких звуков не было, как не было и боли в затекших конечностях, которая так часто являла собой причину его внезапного пробуждения. Ничего, кроме солнечных лучей и идеальной утренней тишины.       “Наверное, это - знак”, - решил для себя Рид, - “По Другому объяснить эту херню просто невозможно… Чертов знак свыше, не иначе.”       Только Гэвин понятия не имел, что этот самый знак может обозначать. Он вообще был не силен в знаках и знамениях, в отличие от своей покойной ныне матери. Та бы сразу поняла, что к чему.       В голове тут же раздался ее голос, высокий и мелодичный, растягивающий слова, превращающий любое высказывание в песню: “Если ворон перелетел тебе дорогу, мой милый мальчик, знай - сегодня тебе повезет в делах финансовых! Вот тебе доллар, сходи, купи лотерейный билет. Вот увидишь - ты непременно выиграешь!” И ведь Рид действительно выиграл в тот день - кажется, пять баксов, или что-то вроде того. И потратил почти весь выигрыш на цветы для матери.       “Ты такой славный мальчик, Гэвин!”       Что ж, в то время он действительно был “славным мальчиком”. Сейчас таким эпитетом его наградил бы разве что слепой и глухой умственно-отсталый человек.       “Ублюдок!”       Вот это слово подходило под описание Рида куда лучше. Да и называли так его куда чаще, чем “Славным мальчиком”, особенно после того, как детство закончилось, и добрые мамины руки сменились злыми кулаками чужих, незнакомых людей. Жизнь оказалась жестокой и недружелюбной, и Риду самому пришлось отрастить себе клыки и научиться бить в ответ. И никакого светлого будущего - только мрачные, одинаковые будни.       Так продолжалось долго, даже слишком долго. За это время Гэвин успел не только обтесать свои когти и зубы, но и нарастить толстую, непробиваемую кожу. Своеобразный панцирь, приглушающий чувства, мешающий рефлексировать.       А потом в его жизни появился Ричард.       Поначалу Гэвин отнесся к новому клиенту холодно - тот показался ему заносчивым и самовлюбленным. То есть таким же, как и большинство остальных представителей человечества.       Однако уже в первый же вечер, когда Рид завершил работу, он понял, что ошибался.       -Я закончил с крыльцом, - сообщил Гэвин, протирая взмокший от пота лоб, - Крышей займусь завтра с утра - через час стемнеет, не хочу наебнуться и сломать шею.       -Спасибо, - Ричард чуть поклонился, - Вот, возьмите - двести пятьдесят долларов, как мы договорились.       Он протянул Риду небольшой белый конверт.       Гэвин сунул конверт в карман не открывая его и не пересчитывая купюры. Чутье подсказывало ему, что господин Кингсли не обманул. Да и зачем обманывать человека, в чьих услугах ты все еще нуждаешься?       -Тогда завтра в восемь, - буркнул Рид, и развернулся на каблуках, намереваясь покинуть дом Кингсли, но не успел.       -Хотите пива? - неожиданно спросил Ричард, и Гэвин удивленно замер уже в самых дверях, - Простите, если это неуместно. Просто я только недавно переехал и совсем никого не знаю… Был бы рад, если бы вы составили мне компанию.       Рид настороженно согласился.       Уже через час они сидели на свежеотремонтированном крыльце и самозабвенно спорили о том, какая марка мотоцикла лучше - Ямаха или Мустанг.       А спустя еще пару часов торопливо срывали друг с друга одежду.       Гэвин уехал домой тем же вечером, после того, как они бурно закончили, только для того, чтобы вернуться на следующий день и доделать крышу. После чего все снова повторилось: конверт с деньгами, предложение выпить, секс…       И на этом короткая история его взаимоотношений с господином Кингсли должна была бы закончится, вот только этого не случилось.       Ричард позвонил через месяц. Гэвин был уверен, что у того снова что-то стряслось и весьма удивился, когда вместо жалобы на очередную поломку, тот предложил угостить Рида ужином в небольшом ресторанчике в центре города. Кингсли мотивировал это приглашение тем, что ему подарили пригласительные на двоих, и уже через пару дней они сгорят, а пойти ему не с кем.       Как Ричи рассказывал после, на самом деле он долго придумывал предлог, чтобы позвонить.       Впрочем, как и сам Рид, которому, однако, нехватило фантазии.       Гэвин фыркнул, вспомнив, как неловко и до невозможного глупо они вели себя на первом “свидании”.       И как все стеснение и неловкость пропали, стоило им снова оказаться в одной постели…       -Мне нужен кофе… - пробормотал Рид, протирая глаза, - И срочно…       Он рывком поднялся на ноги и побрел в ванную.       Прохладный, бодрящий душ оказал самое позитивное влияние на настроение Рида, но опустевший тюбик из-под зубной пасты тут же вернул все на круги своя. А когда Гэвин пришел на кухню и обнаружил, что кофе тоже приказал долго жить, настроение и вовсе рухнуло в тартарары.       Рид не мог представить себе начала дня без горячего, ароматного напитка, а потому уныло поплелся обратно в спальню, где на стуле лежала его сброшенная накануне одежда: простые серые джинсы, вытянутая, но все еще горячо любимая черная футболка и нелепые носки в цветочек, которые подарила ему на Рождество одна из старушек - клиенток.       Гэвин вышел на крыльцо и прикурил.       На улице не было ни души.       Если не считать водителей регулярных грузовиков, время от времени проносящихся по старой, разбитой дороге. Грузовики жутко грохотали, оставляя за собой неприятное амбре из поднятой дорожной пыли и выхлопных газов. Рид, впрочем, этой вони не почувствовал вообще - сигареты были достаточно крепкими, чтобы с легкостью перебить своим терпким вкусом тяжелую вонь грузовиков.       Гэвин стоял на крыльце и жмурился на ярком весеннем солнце.       Прямо над ним идеально-голубое небо расчертил белый расходящийся след. Рид внимательно просследил за тем, как летящий очень высоко, а потому почти невидимый самолет, медленно двигался по невероятно глубокой синеве. И, хотя сам Гэвин стоял на твердой земле, ему все равно стало не по себе. Он ненавидел этих огромных стальных птиц, потому что просто до смерти их боялся. Они казались ему непонятными, злыми машинами - неуправляемыми и опасными, и, несмотря на многочисленные попытки Ричарда переубедить Рида и объяснить ему, как именно работают авиационные системы безопасности, страх никуда не исчез.       Проблема была не только в аэрофобии - сам Гэвин просто в принципе не использовал авиа-транспорт - но и в том, что свои страхи он проецировал на своего партнера.       И каждый раз, когда Рид видел в небе пролетающий самолет, он думал о том, что там, внутри, может быть Ричард.       Гэвин никогда не признался бы ему в том, что каждый раз, когда Кингсли улетал, Рид открывал в браузере на лэптопе или телефоне специализированный сайт и внимательно следил за его полетом.       И как он сидел перед монитором, когда все интернет и обычные СМИ освещали героическую посадку на воду огромного грузового самолета. Гэвин знал, что в кресле пилота сидел Ричард; знал, что все закончилось хорошо и весь экипаж спасся, но все равно не мог прийти в себя.       Как же он надеялся тогда, что Ричард бросит эту ужасную, опасную работу, но этого так и не случилось. И с тех пор напряжение, в котором почти всегда находился Рид в отсутствии своего любовника, усилилось многократно, время от времени становясь практически невыносимым.       И каждый раз, когда Ричард улетал, Рид не находил себе места.       И каждый раз, когда звонил телефон, сердце Гэвина пропускало удар.