Что за чудо? Что за диво? Девушка, что так красива, Прячет шрамы на руке. Идеальна, как во сне.
Спокойная жизнь подошла к концу. Это Лидия поняла ещё на пороге собственного дома, когда отец срывал голос, крича вслед своему сыну многочисленные проклятия, выливая свой бесконечный гнев. Откуда такая ненависть к собственному ребёнку? Раньше Лидия об этом не думала... По правде говоря, она не рассчитывала, что всё получится именно так. Слишком быстро, слишком неожиданно. Слишком... слишком... Себастьян уходил вдаль. И почему-то Лидия не могла принять, что теперь они никогда не увидятся. Ведь это просто невозможно. Жить под одной крышей с человеком шестнадцать лет, а потом... Бац! И его просто нет. Бац! И вот на утро все портреты с отстранённо стоящим парнем снимут со стен, комната окажется закрытой на замок, а четвертой тарелки на столе больше никогда не поставят. Как будто в этом доме никогда и не было второго ребенка. Дневник Себастьяна полетел в мусорник, чтобы затем покоиться на городской свалке как очередной «хлам». А Лидия так и не успела взглянуть, что там написано и что так сильно разозлило отца. О чём думал её брат после экзамена? На что рассчитывал, уходя на какой-то концерт? Вопросы кружились в голове, создавая головную боль. Любопытство, что пусть и подавлялось в ней воспитанием, всё равно лезло из всех щелей. Навязчивая идея закралась в голову и поработила всё, как чёртова чума. Она ослушалась отца. Подвела его. Что, если она сделает это снова? Стыд за свой поступок стал воплощением страха. Невольные вопросы: «а что же она сделала не так?» быстро отпадали, стоило только заглянуть в диктаторскую сталь отцовских глаз. — Лгунья, — напоследок сказал Густав, ударяя линейкой дочь тридцать седьмой раз. Глаза блестели от слёз, но плакать было нельзя. Иначе он разозлится ещё сильнее. Кроме хлопающих звуков удара линейкой дом был погружен в мёртвую тишину. Ни одна живая душа не осмеливалась лишний раз вздохнуть, чтобы не дай Бог не выдать признаки своего присутствия. Только худенькая фигура иногда показывала себя за дверью, тихо всхлипывала, с сожалением и бесконечной скорбью отводя глаза. Фигура тоже не ожидала, что всё получится так жестоко и молниеносно. Почему Лидия вообще согласилась соврать? Ведь если бы она этого не сделала, у брата не было бы повода уйти и сейчас отец не срывался на дочери. Он срывался бы на Себастьяна, как обычно. По телу пробежала крупная дрожь, когда рука наконец-то опустилась. — Не смей общаться с Себастьяном, — приказным тоном говорил Густав, с непривычной злобой одержимого смотря на дочь. Она даже дёрнулась и отшатнулась. Раньше отец смотрел так на сына. А теперь на неё. — Хорошо, отец, — неразборчиво выдавила Лидия, молясь Господу, чтобы ей наконец-то позволили уйти. Хотелось побыстрее убежать отсюда, смыть с себя остатки этого ужасного дня и лжи, которую она теперь носила на себе и будет носить до конца жизни, как и эти уродливые шрамы. — Если ты снова обманешь меня, Лидия... — Густав неожиданно сжал двумя пальцами щёки и скулы дочери, заглядывая в полные ужаса глаза. — ...можешь отправляться в след за братом рыться по помойкам и прожигать лучшие годы своей жизни на деградацию. Такую судьбу хочешь себе? Тихий, угрожающий шёпот остался в затворах сознания, зарождая какой-то необъяснимый гнев на Себастьяна. Лидия больше не могла сдерживать слёз. Щека до сих пор болела от сильной пощёчины. Как бы не остался слишком яркий синяк... — Я поняла тебя, — тяжело выдавила она, проглатывая всхлип, который без конца царапал и сушил горло, срываясь с губ. — отец.***
Никакая вода не могла смыть отвратительное чувство, которое осталось на теле Лидии. Перед глазами до сих пор стоял испуганный, разочарованный взгляд родной матери. Та так боялась за свою дочь... Каждый Божий день Лидия наблюдала бесконечную боль в этих потухших, вечно уставших глазах, когда избивали Себастьяна. И всё же кажется, Мэри даже убедила себя, что сын это заслужил, что подтверждали непривычные придирки и отстранение. Эта женщина никогда не выглядела строгой. Скорее... жалкой. Подавлена под давлением Швагенвагенса и социальной установкой: «должна, потому что женщина», она выглядела намного старше своих лет. На висках были скрыты редкие, седые волосы, а морщинки каждое утро скрывались за толстым слоем тонального крема. Боль и сочувствие царапали грудь и сердце изнутри. Но кому нужны чувства, когда есть разум? И разум давно переубедил, что уважать Мэри не за что. За подаренную жизнь? Это была её обязанность, как женщины. За роль обслуги в доме? Она женщина, жена и мать, это её роль в обществе. За заботу? Она мать и в заботе об отпрысках её суть. Мерзость. Лидия посмотрела в окно, морщась от собственных убеждений. Взор упал на тот самый дневник, который ещё лежал в мусорнике. В голове резво закрутились шестерёнки, в рассуждениях и тяжёлых думах. Коробки там уже не было. Куда она могла деться? Этот вопрос остался витать в воздухе без ответа. Мусоровоз приедет в десять. Что-то внутри Лидии ёкало от нестерпимого интереса и непреодолимого желания узнать истину. На что братец променял кров, крышу над головой и свою семью? Главным из потаённых желаний была потребность самоутвердиться. Ведь Лидия всегда будет лучше. Она лучше играет, лучше одевается. А ещё она никогда не променяет семью на хлам, оставив сестру на растерзание. Что-то внутри страдальчески заныло. По щекам снова покатились слёзы. «Эгоист?» — в лице Лидия не менялась. Абсолютный холод маски, уже застывшей на физиономии словно глина, из которой недавно слепили сосуд, ничего толком не выражал. Однако внутри всё разрывалось от злости и обиды. — «Чёртов эгоист!». Рука дала о себе знать параллельно с этими мрачными мыслями. Лидия прошипела, с ненавистью обрабатывая шрамы. — Ненавижу, — болезненно простонала она, вскоре откладывая медикаменты. Потом поднялась, встав напротив зеркала. «Ты заслужил это» — не своим голосом раздалось в голове. От одного лишь образа Себастьяна становилось дурно, а видеть его черты лица в отражении ещё хуже. Лидия чувствовала себя такой же никчёмной и жалкой, как он. Что-то неприятное, гадкое закралось ей в душу от осознания того, что теперь Себастьян ходит на свободе, возможно с друзьями, не терпит рутинные удары отца и не слышит в свой адрес так много неприятных слов в секунду. Лидия мотнула головой. Влажные, шелковистые волосы растрепались и раскинулись в разные стороны. Даже эти волосы Лидия ненавидела.***
В доме погас свет. Мрак обволакивал каждую комнату и каждого домочадца, погружая в беспокойный сон. Кроме Лидии. Её взгляд до сих пор был прикован к окну. Страх быть пойманной и интерес перевешивали друг друга и никак не получалось сделать выбор. Может, стоит подождать? Но прошло уже два часа. Лидия трясущимися руками натянула сверху на пижаму какой-то персиковый свитер и утеплила ноги носками. Эта идея была кошмарная. Просто ужасная. Отвратительная. Совершенно не имеющая смысла. Шаг за шагом, ступеньки оставались позади. Противный холодок задевал щиколотки, оставляя неприятный осадок. И что движило Лидией, когда она несколько раз оглядывалась, чтобы убедиться в отсутствии свидетелей? Чем она думала, вытаскивая ключи из пиджака отца? «Но ведь это во благо. Я же имею право знать правду!» — пронеслось что-то детское и наивное в голове. Лидия всегда знала, что отец прав. Конечно, он всё делает, потому что хочет лучшего своим детям. Щелчок. Ещё один. Словно подающий надежды на вращение часовой механизм из миллионов шестерёнок. Эхо разошлось по всему первому этажу. Родители хотят лучшего своим детям. Кажется, Лидия совсем потеряла страх, ведь вышла на улицу так поздно. Стало до безумия холодно. Застучали зубы и начали неметь конечности. Середина августа выдалась холодной, пробирающей и жутко неприятной. Лидия подошла к помойке и брезгливо потянулась к потрёпанной, зелёной книжечке. Без надписей, ничего примечательного. Откуда, кстати сказать, он вообще её откопал? С отвращением сморщившись, она смахнула с обложки остатки пыли. Вот уж не думала Лидия, что когда-нибудь будет копаться в мусоре в поисках какой-то безделушки. Быстро спрятав заветный дневник под кофту, девушка забежала в дом и повторила все свои действия. Закрыла дверь, вернула ключи, убрала обувь и вернулась в комнату. Читать дневник завтра было бы настоящей глупостью. По крайней мере начинать нужно было прямо сейчас, чтобы выхватить всё самое важное. Если вдруг отец что-то заподозрит, такой возможности больше не будет.***
Лидия устроилась на подоконнике, куда падал свет от фонаря, едва ли освещая полупустую комнату. Ничего необычного, яркого или «девчачьего». Просто серое, вылизанное до каждого миллиметра помещение, где каждая книга стояла по размеру, вся одежда разложена строго по категориям и даже картины висели на одном уровне, ни выше, ни ниже. Лидию тошнило от этого перфекционизма, он вызывал суицидальные мысли, если вглядываться в него долго, но Швагенвагенс никогда не пытался ничего изменить. Отец был бы против. Зашуршали страницы дневника. Почерк Себастьяна был узнаваемым, где каждая буква выводилась и был расставлен каждый знак препинания. В начале писанины ничего, кроме сплошного текста, не наблюдалось. Монолог, пропитанный обидой и чем-то ещё, что Лидии понять было не дано. Было ли ей стыдно за то, что она буквально залезла в чужие мысли? 26 мая. «Завтра экзамен. И за него я не беспокоюсь. Я легко сдам его и буду в числе лучших. Может даже лучшим. — Лидия читала эти строки голосом брата. Стыд и муки совести накрыли её с головой. Ей почему-то показалось, что в голове брата эта фраза звучала немного высокомерно. Бесцветно, наивно и самоуверенно. — Если мне, конечно, не откажет рука, по которой сегодня особенно усердно хлестал линейкой мой дорогой отец. Помню, как Лидия сдавала этот экзамен... Довольно успешно. Третье место. Может, если я возьму первое, отец перестанет относиться ко мне, как к выродку и начнёт меня уважать?». Лидия почему-то закрыла дневник, не убирая пальца с нужной страницы, переводя дыхание. Она отвернулась, смотря на однотипный и неинтересный пейзаж за окном. Выродку. Блондинка без труда представила себе отчаянно-серое и унылое выражение глаз, что смотрели на дневник, пока бледная рука выводила буквы совсем недавно, пусть и кажется, что прошло уже очень много времени. Копаясь в своих воспоминаниях, Лидия пыталась отыскать в недрах памяти подтверждение слов Себастьяна. Она надеялась, что ничего не вспомнит. Однако... Наверное, абсолютно всё, что делал брат, подвергалось ненужной критике. Получил хорошую оценку? Балл ниже получил бы только идиот. Сделал что-то своими руками? Займись лучше делом поважнее. Заучил ноты так, что отлетает от зубов? Ты должен был сделать это раньше. «Тайник надёжен. Первую ступень отец не может найти уже два месяца. До второй он ещё ни разу не доходил. Что уж там говорить про третью? Интересно, дорогой отец, всегда ли ты сам был столь достойным? И достойно ли ты терпел удары линейкой от своего отца? А если бы тебя привязали к кровати и встали бы напротив?.. А в руках держали бы не линейку, а бейсбольную биту? Ты бы также сохранял самообладание? Или на твоём лице появился бы страх? Я бы хотел его увидеть на этой лицемерной маске, натянутой на череп». Лидия медленно отвела глаза от написанного. Пальцы невольно сжимали страницы, рискуя их порвать. К горлу подкатывал ком. Мысли её брата были настолько чужими и пугающими. Она и предположить не могла о такой жестокости к собственному отцу. А о каком тайнике шла речь? Хотелось спросить брата об этом лично, но такой возможности у неё не было. «Он действительно лицемерен иногда», — неуверенно признала для себя Лидия, нерешительно перелистывая страницы. Она пристыженно поджала губы, будто кажущийся вездесущим отец мог услышать даже её мысли. Чуть позже весь текст дневника был разбавлен какими-то зарисовками, схемами и аккордами. Читать стало сложнее, как будто при каждой новой, огромной записи Себастьян торопился куда-то и уже не с таким старанием выводил буквы. Лидия разобрала во всём этом аккорды на ладах гитары. Даже пересчитала. Шесть струн. Действительно гитара. Этот инструмент она никогда даже не видела вблизи. Только знала из написанного братом, что гитара проще, чем скрипка. Появилось много вопросов к Себастьяну. То, что он мог организовать какой-то хитросделанный тайник не было для неё сюрпризом. Его уже ловили на этом годами ранее. А вот инструмент... Лидия быстро перелистала назад и пробежала взглядом по страницам. Первый месяц лета Себастьян явно был занят чем-то куда интересней, чем заполнением дневника. Записи начали появляться только в начале июля. Побеги. А вот и корень ненависти отца. Лидии казалось, что хуже, чем заявление о бейсбольной бите, уже ничего не могло быть. Как же она ошибалась. — Так вот, что с тобой тогда было. Пугающая улыбка, полное отсутствие эмоций, коротко брошенные фразы. Это всё было... счастье? То есть всё это время Себастьян был счастлив? Лидию пугало это странное неестественное проявление эмоций, которое она принимала за что-то негативное и нездоровое и уже начала подозревать, что брат тронулся умом. Подтверждение тому стала последняя запись в этом дневнике. 14 августа. «Боже мой! Какой чудесный день! Я чувствую себя по-настоящему счастливым. Настолько счастливым, что, кажется, отец начал меня бояться» — Лидия снова оторвалась от чтения, с замешательством перечитывая эту строчку. «По-настоящему счастливым». В каждой новой записи, так или иначе, фигурировал парень по имени «Чеснок». Насколько Лидия поняла, это тот бродяга из консерватории, который обошёл Себастьяна на экзамене. И как после этого у него хватило сил с ним дружить? Настоящее унижение. Мысленно фыркнув, она дочитала запись за четырнадцатое августа и легла на подоконник, томным, задумчивым взглядом рассматривая оконную раму. Вскоре она втянулась в чтение, изучающе разглядывая записи в случайном порядке. Как же её бесило, что несмотря на все старания, Лидия не могла почувствовать себя такой же счастливой, как предатель-братец. Неужели, он и впрямь так хорошо играет, что даже публика оказалась в восторге? Ответа не было, да и вряд ли он будет. Лидия с тяжёлым вздохом спрятала дневник в свою сумку, чтобы завтра отправиться с ней на дополнительные курсы по рисованию. После чего легла спать, с беспокойством ожидая следующего дня.***
На завтрак Лидия вышла сразу же с сумкой, где лежали все художественные принадлежности. В доме царила напряжённая тяжёлая атмосфера. Отец, как всегда, смотрел недовольно. Опоздала. Волосы Лидии был собраны в быстрый пучок, а вместо привычной блузки она предпочла одну лишь рубашку и чёрную юбку. — Объясни мне причину задержки, Лидия, — вилка со звоном опустилась в тарелку. Лидия поджала губы, со стыдом опуская глаза. — Я проспала, отец. — Может, ты что-то скрываешь, дочь? Я чего-то о тебе не знаю? — начал монотонно Густав. — С каких это пор ты начала просыпать? Мэри никак не реагировала на его высказывания. Прятала глаза, которыми будто умоляла супруга прекратить это давление. — Уверяю, отец: я ничего от тебя не скрываю. Судя по тяжёлому, хмурому взгляду, ей не поверили. — Могу ли я идти? — вежливо спросила та, сжимая до покраснения и боли здоровое запястье за спиной. Есть не хотелось совершенно, даже если сегодня это был её любимый сочный омлет с тушёными овощами. При виде любой еды сейчас к горлу подкатывала тошнота. — Иди. И помни: в этот раз без опозданий. Отныне с тобой будет ходить охрана. Так я буду уверен, что ты не делаешь глупостей, пока меня нет рядом, — Густав подозвал кого-то, щёлкая пальцами. В дверном проёме показался охранник, или же телохранитель, молчаливо кивая начальнику. — Но, отец... — Возражения?! — грубо перебил Густав, ударяя кулаком по столу. Память тут же поспешила напомнить Лидии о страницах дневника, которые она успела пролистать перед сном: «Отец никогда ни во что меня не ставил. Не спрашивал моего мнения, словно у меня его и вовсе нет. Я знаю, что он мне не доверяет и постоянно ждёт от меня какого-то подвоха. С Лидией он так никогда не поступал.» — Никаких. Действительно. До самой художественной школы Лидию провожал телохранитель. Его присутствие сильно напрягало, ведь любое лишнее слово или действие будет тут же доложено отцу. Кажется, он стал только строже. Но Лидия знала, что всё на благо её будущего. У Густава крупный бизнес, которым могут овладеть наследники либо их супруги. После совершеннолетия Лидия уже может на него претендовать. Однако до него всё равно придётся вытерпеть все наказания линейкой, колкие замечания и прочую проверку на прочность. Около четырёх месяцев, ведь восемнадцать Лидии будет в конце ноября. — Спасибо. Ты можешь быть свободен, — она резко остановилась, метнув взгляд в телохранителя. Тот вмиг удалился. По всей видимости, гулять по округе, ведь ему велено находиться неподалеку. Как ни странно, единственным местом, где Лидия может хоть как-то уединиться и прочитать дневник — это в туалете художественной или музыкальной школе. Там было спокойней, чем дома. И все же небезопасно. Лидия закрылась в кабинке и села на крышку унитаза, положив ногу на ногу. Снова с шумом затрепетали страницы зелёной тетради. По правде говоря, Лидия до сих пор не понимала, почему продолжает её скрывать и читать. Это создавало ощущение присутствия кого-то кроме отца и матери. Данный факт успокаивал, по неизвестным причинам. Ведь союзниками они с братом не были и никогда не будут. Теперь Лидия хотела бы знать о себе. Нужная запись, где регулярно мелькало её имя, нашлась быстро: 2 января «На праздники родители особо не балуют нас подарками. Даже Лидию. Меня злил этот факт до определенного момента. Почему бы не сделать что-то хорошее своим детям хотя бы два раза в год? Отец явно делать этого не умеет. А может, это касается только меня. Как обычно, Лидии подарили какие-то брендовые платья, а мне очередные принадлежности для школы, явно не лучшего качества. Каждый праздник одно и то же». Лидия вздохнула, вспоминая прошлый Новый год. Да, платье ей действительно подарили. Вот только оно ей не нравилось. Закрытое, чуть ли не до щиколоток, мрачное, с горлом и длинными рукавами. Она ни разу его не надела, если не брать в счёт мероприятия, на которые тащил её отец. Так происходило с любой одеждой от родителей. Лидия даже задумалась, а спрашивали ли у неё хотя бы раз про её мнение? Впервые она согласилась с Себастьяном и его мыслями. «...конечно, Лидия не упустила шанса ткнуть мне, что её ценят больше. Больше старается, больше делает. Бла-бла-бла. Неужели, ей так обязательно самоутверждаться за мой счёт? Ей так нравится, когда надо мной издеваются? Держу пари, она наслаждается каждый раз, когда отец наказывает меня. Она всегда меня ненавидела. Садистка». «Но, я же... — Лидия обидчиво нахмурилась, закрывая дневник. Себастьян не знал даже того минимума, который выпадал на долю старшей сестры. Судил поверхностно. — ...не ненавижу тебя...?». Пришлось задуматься. В тот день отец впервые похвалил Себастьяна, принижая Лидию. Именно тогда она впервые сказала, что хотела бы сама выбирать себе одежду. Результатом был скандал. «— Даже твой брат ведёт себя благодарнее тебя» — кстати, Себастьян этого не слышал. Эта фраза преследовала её за каждую провинность. Бонусом, слова и упрёки из разряда: «ты будущая мать! Ты женщина и ты должна...» Лидия с отвращением поморщилась. В туалете вдруг раздался смех. Запах сигарет ударил в нос. Закатывая глаза, Лидия спрятала дневник в сумку и вышла из кабинки. — О, Лидия. Надо же. Занятие скоро начнётся, а ты не прибежала вперёд учителя? Что такое? — хихикнула одна из девушек, выдыхая дым. — Тебя не касается, — огрызнулась Лидия, внутренне сжимаясь. — Ты разговариваешь? Я думала, наша подлиза беседует только с учителем, — улыбнулась вторая девушка, подходя к Лидии почти вплотную, выдыхая тягу на неё. Та закашлялась, крупно вздрагивая. На одежде наверняка останется запах. — Отойди! От тебя воняет этой гадостью! Не подходи ко мне, — с презрением фыркнула Лидия, отталкивая одноклассницу от себя. — Не нравится, что ли? — девочки за спиной молча улыбались. Наверное, не все поддерживают такое отношение. Но никто не решался об этом сказать. — Когда девушка курит — это отвратительно. Ты будущая жена и мать. Как ты будешь рожать со своим угробленным здоровьем? — Какие мы правильные и идеальные! Тебя моя жизнь не касается. — Тебя моя тоже. Но это не мешает вам задирать меня. Лидия сделала несколько шагов назад, враждебно прожигая взглядом девушку. Она сильно жалела, что не владеет способностью отца отпугивать любого одним лишь неодобрительным взором. Не дожидаясь ответа, она выскочила за дверь, быстро направляясь к кабинету. На пути она почти с разбега врезалась в парня, которого знала ещё с консерватории. А с ним его компашка. — Смотри, куда прёшь, подлиза. Её оттолкнули в сторону, не удосужившись даже обойти. Лидия оскорблено сжала кулаки, сводя брови. «Не реагируй», — сказала она себе, наконец-то доходя до класса. — Доброе утро, Лидия, — учитель живописи приветливо улыбнулся. — Проходи. Ты как раз вовремя! Одноклассники закатили глаза. Лидия проигнорировала осуждающие взгляды, гордо занимая своё место. — Эй, подлиза, — кто-то сзади ткнул её карандашом. — От тебя сигами несёт. Идеальная жизнь закончилась? Взялась за курево? Во все тяжкие? Лидия вздрогнула, принюхиваясь к рукаву. Запах сигарет действительно был. — Отстань. — А братца куда дела? Он тоже в паровозы подался? Тишина. Никто не обращал внимание на их перепалку, хотя слышали наверняка все. Даже учитель. Напряжение капало к края чаши, рискуя затопить класс и людей, что сидят здесь за холстами. Лидия прислушивалась к шепоткам за спиной касаемо неприятного запаха, который никуда не пропадал. Она часто заморгала, вдавливая карандаш в холст. Ровная линия дрогнула под треснувшим стержнем. На бумаге осталась маленькая дырка, но Лидия продолжала давить, сжимая стержень изо всех сил, представляя вместо него горло каждого из одноклассников. «H» карандаш отличался своей твердостью. Своей поверхностью он оставил на нежной, окаменевшей ладони вмятину. Запястье нестерпимо болело. Лидия взяла карандаш второй рукой, нервно переминая его. Глаза бегали от черепа, который нужно изобразить, к пустому холсту. Треск.***
Урок закончился. После последнего объявления учителя, Лидия вышла из класса, толкая по дороге кого-то плечом. Обиднее всего было, что в консерватории будет примерно то же самое. Первый год обучения проходил медленно и напряжённо. По неясной причине, в коллективе Лидия так и не прижилась. Но она и не рассчитывала на дружеские отношения. Отец это точно не одобрил бы. «Дружба — пустая трата времени. Не отвлекайся от учёбы». Так Лидия и делала, свято уверенная в том, что тратить время на других людей — действительно глупость. Все четыре часа оказались пустыми для Лидии. Никакая информация не отложилась в голове. Все мысли занимал этот чёртов дневник...***
Домой она пришла также, как и ушла: в сопровождении охраны. Переступив порог дома, он тут же удалился, оставив подопечную один на один с отцом. — Как прошло занятие в художественной школе? — Густав вдруг застыл, удивлённо смотря на уставшую дочь. Он буквально опешил, первые секунды открывая и закрывая рот словно рыба, не зная, что и о чём сказать. А потом переключился на привычное для себя состояние лица — недовольство. — И чем от тебя воняет? Это что?! Сигареты?! Лидия дёрнулась и попятилась, будто это могло её спасти: — Сигареты? — Не прикидывайся дурочкой. Ты курила?! Поверить не могу. — Нет, отец! Ты же знаешь, я бы никогда не стала курить. Просто в туалете одноклассницы курили и одна из них специально выдохнула на меня эту дрянь! — Ложь, — Густав незамедлительно ударил Лидию по щеке тыльной стороной ладони. — Но я же говорю правду! — с дрожью взмолилась та, закрывшись от отца своей сумкой. — Ты так уже говорила. Напомнить, чем это закончилось? — не добавляя ни слова, отец выхватил у Лидии сумку. — В таком случае, мне нужно подтверждение твоих слов. — Подожди! Не надо..! А в следующий миг он вытащил из сумки зелёную книжечку.Сердце обжигает сильно, За кулисами крича: «Недостойна и фальшива» — Благодарность от отца