'tis the damn season

Вот и он. Вот и конец. Мир планирует свой взрыв изнутри. Дурацкое предсказание о его катастрофическом конце в 2012 году надвигается на десятилетие позже. Солнце только что исчезло, и через восемь минут мир окунётся во тьму, а вместе с ним исчезнут и все беды Римуса Люпина.   Он делает глубокий вдох. Потом стучится.   — Входите! — слышится радостный возглас за дверью.   У Римуса Люпина однозначно не было никаких путей к отступлению, даже если бы он и попытался, потому что в двери его кабинета определённо точно есть маленькое окошко, через которое группка одиннадцатиклассниц определённо точно пялится на него, раздумывая, рассказывать ли их учителю, что его коллега слоняется без дела, как какой-то чудаковатый Санта Клаус, стоящий на улице, звеня колокольчиком и выпрашивая денег у детей.   Он снова вдыхает побольше воздуха и открывает дверь кабинета. Двадцать пар глаз обращают свой взор прямиком на него.   Сириус Блэк находится в середине рассказа о Тюдорах, цепляя что-то с ними связанное на табло дисплея, пока его ученики переписывают информацию прямиком с прожектора. Все, за исключением Тилли и Сиэры, которые бросили свои ручки на стол и развернули стулья, чтобы поговорить с Дэном, сидящим за ними, а также Иззи, которая сложила свой рабочий лист в бумажный самолётик и теперь прицеливается в ничего не подозревающую кудрявую голову Кристофера. Римус классный руководитель Иззи, а после перемены он будет вести урок английского у Кристофера.   Она натыкается взглядом на него, и он посылает ей в ответ строгий-на-правах-классного-руководителя взгляд. Бумажный самолётик мгновенно разглаживается. Атака успешно сорвана. Однако только на данный момент.   Сириус оборачивается, и яркая улыбка расцветает на этом до безумия выбешивающем лице. (Римус почти что хватает лист Иззи, восстанавливая самолётик по призрачным изгибам своими мозолистыми пальцами, для того чтобы выколоть им его чёртовы глаза.)   — Мистер Люпин! — восклицает Сириус, вставляя последний красный гвоздик-кнопку в то, что, как Римус мог наконец увидеть, было самодельной картой Англии шестнадцатого века. В одном из углов была прицеплена золотая звезда, которой он очевидно пометил что-то. Когда он обернулся, этот самый угол слегка накренился, но он, кажется, не замечает. — Чем могу помочь?   Римус делает самый глубокий вдох, на какой он способен. Он сделал всего шаг внутрь класса, не осмеливаясь зайти глубже.   Иззи посмеивается над ним. Его раздражение, должно быть, совершенно очевидно. Он совершает искреннюю попытку убрать его с лица, прочищает горло, и спрашивает:   — У вас есть дырокол?   Сириус приподнимает бровь.   — Дырокол?   — Да.   — То есть, — Сириус продолжает, и о Боже, Римус собирается задушить его, — прибор, который проделывает совершенно варварские дырки в ничего не подозревающей бумаге?   Римус краем глаза замечает хихикающую Тилли. Судя по всему, её несчастье, связанное с Дэном, прервалось. (Он выглядит чуток угрюмым. Римус представить себе не мог почему.)   — В следующем семестре мои одиннадцатиклассники будут работать с информацией, которую необходимо сохранить в папки. Так что, да, дырокол. Который делает дырки. Чтобы поместить листы бумаги в кольца от папок. У вас есть такой?   — Больше листов? — Кристофер присоединяется к разговору, а Римус в ответ сужает свой взгляд, глядя на него. — Сэр, моя папка вот-вот лопнет!   — Точно. — встревает Иззи, и Римус, честно говоря, считает это очень наглым, с учётом того, что он даже не учит её вне своего класса. Он делает мысленную пометку спросить мисс Адису, если она захочет использовать для своих занятий его рабочие листы для Макбета, чтобы убедиться в том, что слова Иззи воплотятся в реальность.   — Экзамены, Крис, — говорит Римус, — Если ты не настолько смел, чтобы хотеть восстания Шекспира из своей могилы, для того, чтобы он учил тебя лично, мои листы — это лучшее, что у тебя может быть.   Сириус теперь сидит за столом, ухмыляясь. Его кудри убраны в хвост, и тонкие прядки спадают ему на лицо, а руки измазаны в чернилах. На нём розовая рубашка и хлопчатобумажные брюки, которые смотрятся необычайно отлично по сравнению со штанами Римуса, которые всегда кажутся на нём слишком короткими.   Наступает момент тишины, во время которого Крис закатывает глаза, но это шуточное закатывание, и он улыбается, так что Римус не делает ему замечания, потому что он может понять чёртову шутку.   Чего он не может понять — это Сириуса. И его нежелание искать дырокол.   — Мистер Блэк. — подталкивает его Римус, и он в ответ поднимает свои брови.   — Да?   — Дырокол.   — Ох! — произносит Сириус, как будто бы он забыл(он совершенно точно не забыл), и начинает рыться в своём столе. На нём лежит стопка из пробных экзаменов, которую он чуть не опрокидывает, но он успевает поймать её в последнюю минуту. Пачка из трёх неоновых текстовыделителей падает на пол, но он, кажется, этого не замечает(или ему просто плевать на неё). Дырокол так и остаётся ненайденным.   — Ладно, у кого дырокол? — спрашивает Сириус класс. Ученики начали оглядываться в поисках преступника. Крис показательно выворачивает свои карманы, выглядя при этом очень глупо. Римус не до конца понимает в чём смысл этого действия, пока не замечает хихикающую над ним Иззи, и всё встаёт на свои места.   Преступницей оказывается Тилли. Она случайно выронила его, пока пыталась проделать дырки в своей тетради, чтобы потом поместить её в папку. Класс передаёт дырокол с задних парт на передние, и Сириус принимает его из рук стеснительной девушки по имени Иден, которая улыбается, когда он её благодарит. Это самое эмоциональное выражение, которое Римус  когда-либо видел на её лице.   Сириус протягивает ему дырокол, и Римусу приходится проделать ещё три шага внутрь кабинета, чтобы принять его, что ему не сильно нравится.   — Спасибо. — говорит он из вежливости, и Сириус даже не отвечает. Просто улыбается. Эта дурацкая улыбка буквально говорит: «Теперь ты мне должен», и «В следующий раз, когда ты будешь жаловаться на шум в моём кабинете, я собираюсь напомнить тебе про свою благодетель», и «Я собираюсь превратить твою карьеру в сущий ад».   Римус покидает помещение, больше не прерывая урок.   Вернувшись в свой кабинет, он вздыхает, падая на кресло. Римус поднимался по лестнице слишком много раз за сегодня(на самом деле четыре, спасибо всем тем людям, которым он всё чёртово время нужен, когда он не хочет быть нужным никому). Он начал чувствовать боль в коленях, поэтому, чтобы отвлечься от неё, решил приступить к работе с дыроколом над горой бумаг, находящейся в углу его стола, рядом с огромной стопкой пробных экзаменов, которые нужно проверить и вернуть ученикам через полторы недели, перед рождественскими каникулами. Он даже не начал работу над ними, и он отстаёт по слишком большому количеству плановых занятий, чтобы даже думать над их проверкой до этих выходных, из-за чего у него будет всего неделя, чтобы вернуть ученикам результаты, а его урок с одиннадцатиклассниками будет в четверг, поэтому у него останется не неделя, а всего четыре дня, чего, честно говоря, крайне мало.   И вот до чего он дошёл. Римус делает дырки в бумаге. Раздражённый дурацким дыроколом и остатками, выходящими из него. И тем, кому этот дырокол принадлежит.   Вот в чём дело. Ему двадцать восемь лет. Двадцать девять в марте. Он сформировавшийся взрослый человек со сформировавшимися взрослыми ответственностями и приоритетами, и со сформировавшимся взрослым мозгом, которым он умеет пользоваться и знаниями которого делится, передавая их маленькими партиями мозгам детей на ежедневной основе. Римус Люпин любит учить детей. Он правда это любит, даже если его восьмиклассники, с которыми у него урок во вторник в девять утра, стали главным проклятием его существования, а его одиннадцатиклассники, с занятиями в пятницу последним уроком, не стали бы смотреть на доску, даже если бы она ожила и подошла бы шлёпнуть их по лицу; несмотря на всё это, он всё равно продолжает любить своё дело. Его мозг всё время забит преподаванием, планами уроков, поисками новой информации и учебными листами, которые ему нужно успевать подготавливать до дедлайнов, к срокам которых, казалось бы, невозможно было успеть, однако он всегда успевает, потому что даже если весь мир и каждая планета будут против него, он выполнит свою работу успешно. На самом деле, он оптимист. Несмотря ни на что, Римус Люпин, мистер Люпин, школьный учитель английской литературы, о котором его ученики, уже учась в университете, будут вспоминать как о учителе, носящем свитера, в то время как его коллеги из чопорной частной школы носили костюмы, является оптимистом. Вот почему он не будет волноваться из-за пробных экзаменов. Он проверит их до четверга. Это заставит его кости крошиться на части от перенапряжения, но он выполнит свою работу.   Но его сформировавшийся взрослый оптимистичный мозг должен иметь свою точку страдания, и этой точкой стал Сириус Блэк.   Это глупо. Они не враги. Это не соперничество(оно перестало им быть с того случая, когда они оба составляли документы для произнесения на публичной речи касательно гуманитарных наук, и Сириус «случайно» выдернул провод от его компьютера из розетки после долгого несохранения данных, а Римус «случайно» украл его флэшку и пять дней не отдавал); это больше похоже на… взаимную неприязнь. Ему приходится работать с ним и видеть его пять дней в неделю, и он делает это уже на протяжении двух лет, так что, это дошло до того, что да, то, что Римусу довелось просить у него дырокол, является большой проблемой, потому что это заставило Сириуса думать, что теперь у него есть преимущество над ним, но это будет только до того момента, пока в один роковой день в ближнем будущем у него не закончатся квитанции о разрешении на поездку в Брайтон с семиклассниками, и тогда ему придётся просить у Римуса; а Римус, в свою очередь, улыбнётся ему настолько самодовольно, насколько сможет, и вытащит одну, а когда Сириус потянется за ней, он по-детски отдернет её подальше. Всё потому, что у него сформировавшийся взрослый мозг, который занимается зрелыми взрослыми вещами 90% своего времени, но каждому нужен перерыв от зрелости, так что его следует простить за этот приступ мелочности, который определённо произойдёт в этот самый роковой день, когда Римус вновь станет тем, у кого есть преимущество.   Римус сердито смотрит на дырокол. Он, кажется, так же сердито смотрит в ответ.   Он заканчивает дырявить листы как раз вместе со звонком, а потому проводит перемену за поеданием оставшейся со вчерашнего вечера пасты, которую он торопливо положил в контейнер с утра, так что ему не придётся тратить деньги на, откровенно говоря, до нелепости дорогую еду, подающуюся в обеденном зале; потом звонок опять звенит, и его одиннадцатиклассники вваливаются в кабинет через ржавую дверь. Кристофер замечает рабочие листы на своей парте и бросает на них смертельный взгляд. Римусу приходится прикладывать усилия, чтобы не ухмыльнуться, но он не сильно старается над этим, а потому лёгкая улыбка всё равно появляется не его лице.    

***

  Лили подбегает к нему в коридоре во время обеденного перерыва. Она появляется просто из ниоткуда, впрочем, как и всегда.   — Римус! — зовёт его она, и он оборачивается, опираясь боком на свою трость, чтобы искренне улыбнуться ей, пока она идёт по коридору во всей своей 168-ми сантиметровой красе, держа в руках три учебника по биологии, в то время как ученики открывали ей путь, подобно Красному морю.   — Утро, Лилс. — говорит он, поворачиваясь обратно, когда она уже рядом с ним. Они начинают небольшой разговор и идут через главный коридор, вдоль стен которого стояли ряды шкафчиков, в направлении кафетерия. Иззи и её подружки столпились вокруг её шкафчика, любуясь чем-то необычайно потрясающим внутри него. Он легонько стучит тростью по нижнему ряду, от чего она испуганно подпрыгивает, и Римус может увидеть  свечение от экрана её телефона за секунду перед тем, как она прячет его в карман.   Он решает спустить ей это с рук, на этот раз. Если честно, это только потому, что он не хотел тащиться в главный офис с её телефоном в руке и иметь дело с миз Хендерсон, уродливой офисной леди, которая всё время плюётся, когда разговаривает, и всегда, всегда делает грубые элитарные комментарии, чтобы напомнить, что она, в действительности, является частью высшего слоя общества, а ты нет. Так что он делает вид, что ничего не увидел.   Иззи невинно улыбается ему, и Римус поворачивает свою голову в прежнее направление.   — На выход, девочки! — говорит он, — Время обеда!   — Но на улице холодно! — надувает губы одна из подружек Иззи по имени Дойен, в то время как одна девятиклассница проходит мимо в огромном пуховике.   — Знаете, куртки шьются не просто так. — говорит Лили, подразумевая, что она это прекрасно понимает.   Иззи вздыхает. Римус выяснил, что ей, вроде как, не слишком нравятся куртки. Одному Богу известно, почему девочки-подростки так себя ведут.   Несмотря на это, девочки направились по коридору в сторону выхода(кто знает, действительно ли они выбрались на территорию школы, это уже проблема старосты). Все, за исключением маленькой девочки по имени Тара, которая пообещала встретиться с ними снаружи, а потом утянула Лили в сторону, чтобы задать ей вопрос, касаемый её пробников. Это привлекает её внимание на пять минут, так что она оставляет Римуса лениво стоять неподалёку, прислонившись к шкафчикам в ожидании конца разговора.   — Извини, — выдыхает она, взяв его под руку, что выглядит комично, учитывая их разницу в росте в целый фут. — Тара неделями не может разобраться с биоэнергетикой. Кажется, она не может понять аэробное и анаэробное дыхание.   — Не вини её, — усмехается Римус, и Лили начинает смеяться, когда они через дверь проходят в кафетерий. Школа не является особо большой, и на обеденный перерыв выделен всего час, а потому каждый класс имеет в своём распоряжении всего 10 минут. Класс, который ест первым, меняется каждый день; сегодня это десятый.   Лили отходит, чтобы взять что-нибудь лёгкое из зоны с горячей едой, в то время как Римус счастливо садится за столик и вытаскивает свою пасту, ведя лёгкий диалог с Чарити, преподающей  Путешествия и Туризм А-уровня. Чарити замечательная, но Римус, в своей уединённой гуманитарной лачуге, не часто пересекается с ней — это большое чудо, что он вообще вспомнил её имя, а потому он очень благодарен Лили, когда она возвращается и спасает его. Они жадно болтают обо всём и ни о чём одновременно. Римус обожает Лили; она и Джеймс являются наверняка самыми приближёнными из всех людей в его жизни к понятию лучших друзей, и довольно забавно то, что сдружились они не благодаря работе. В первый раз, когда они встретились, Римусу было 24 и он только переехал в Девон после выпуска из университета с Севера Англии. Был жаркий летний день, и он сидел на лавочке, собираясь съесть целое ведро мороженного, но был остановлен смуглым мальчиком с ангельскими глазами не старше трёх или четырёх лет, который так вежливо попросил у него ложечку мороженного, что Римус, умилённый, просто отдал ему его целиком. А потом подошла суетящаяся Лили, дико извиняясь и смеясь, и: "Ты уже ел сегодня мороженное, не так ли, хитрая маленькая обезьянка?". И после того, как они обнаружили, что не только живут на одной улице, а ещё и то, что она работает в той школе, в которой он начнёт преподавать с сентября, остальное, по-видимому, стало делом истории. — Итак, Джеймс провёл последние три дня с пересушенными и потрескавшимися руками от папье маше, — теперь рассказывает Лили о Гарри и его небольших заданиях в начальной школе. — и, честно говоря, ты можешь подумать, что, учитывая, что мы оба учителя наук, нам двоим и восьмилетнему ребёнку не должно занять много усилий выяснить, как сделать вулкан из бикарбоната соды, но, по-видимому, мой мозг отказывается работать, всё благодаря эукариотическим и прокариотическим организмам, — так что этим руководил Джеймс. Это он чёртов учитель химии, в конце концов. — Это что, типа научной ярмарки? — спрашивает Римус, отпивая из своего термоса. — Нет, просто классный проект. Они проходили Везувий на занятиях. На днях Гарри лёг на пол посреди гостиной и не шевелился добрых полчаса. Он делал вид, что он — один из замороженных людей из Помпея. — О Боже мой! — Римус издаёт смешок, и лицо Лили озаряется улыбкой. Она качает головой в неверии и делает глоток своего кофе. — Он безумен. Это безумный ребёнок. — небольшая пауза, а потом, — Он скучает по тебе. — Я тоже скучаю. — отвечает Римус; он не видел Гарри несколько недель — работа перед Рождеством была слишком лихорадочной. — Ты же идёшь в пятницу, да? Римус моргает. Суета в столовой, кажется, прекращается, и он отчётливо может увидеть, как Лили осознаёт, что он забыл. (Это происходит в тот же момент, когда он вспоминает.) — Ты забыл, не так ли?! — обвиняет она, в то же время, как он стонет и произносит "Прости!" с головой, упавшей на ладони. Лили хихикает. — Она же каждый год! — надавливает она, помешивая вилкой свои макароны с сыром. — Рождественская викторина в пабе Аберфорта. Каждый год, Римус! — Я знаю! — скулит он, прижимая подушечки ладоней к глазам, а затем убирая их. Лили на секунду выглядит расплывчато, но он всё так же видит её улыбку. — И он повысил приз в этом году! — продолжает Лили. — Он вложил 50-фунтовый подарочный сертификат в Маталан и бутылку красного вина! — Маталан? Ты имеешь ввиду свой второй дом? Лили закатывает глаза на его высказывание. Даже несмотря на свою попытку вести себя невозмутимо, она всё равно чувствует необходимость защитить себя. — Да, я имею ввиду свой второй дом, — процеживает она. — потому что в нём есть абсолютно всё для жизни! Маталан, Римус. Я увидела там наимилейший плащ для собак, который я хочу купить для Бэзила. Бэзил — золотистый ретривер Поттеров, который, честно говоря, имеет достаточно шерсти, чтобы сделать из неё целый чёртов плащ. — У него достаточно шерсти, чтобы сделать из неё целый чёртов плащ, зачем тебе его покупать? — спрашивает Римус, озвучивая свои мысли вслух. Это заставило её рассмеяться, конечно же, потому что он прав. — Ох, это не важно. — говорит Лили, пренебрежительно махнув рукой. — Суть в том, что рождественская викторина Аберфорта будет в вечер пятницы, и ты идёшь. Во имя традиции. И ещё потому, что Молли и Артур там будут, и, — она понижает свой голос, как будто собирается раскрыть огромный секрет, — ходят слухи, что она снова беременна. — Снова?! — Ага. — кивает Лили. — И ты же знаешь, я всегда могу сказать, если женщина беременна. Материнская интуиция, понимаешь. — Твоё шестое чувство, — поддакивает Римус, и Лили вытягивает свою руку в жест, говорящий «вот именно». Этот жест такой энергичный, что ужасно напоминает ему Джеймса. — Боже, я не могу поверить, что забыл, — бормочет Римус, накрывая голову рукой. — У меня около шестидесяти учеников, и я должен до Рождества проверить все их пробные экзамены. У меня вообще нет времени. Я планировал проверить их на выходных. — У тебя есть суббота и воскресенье. — говорит Лили. — И, если тебе это действительно нужно, я могу попросить Сева заменить тебя на один урок. Я знаю, что ты загружен в этом году. И да, Римус действительно загружен, потому что взял 11-тые, 12-тые и 13-тые классы вместе со стрессом от подготовки к экзаменам(обычно он отказывается либо от 11-тых, либо от 12-тых, но Минерва ушла на неполный рабочий день в этом году), но скорее ад покроется льдом, чем он позволит Северусу Снейпу заменить один из его грёбаных уроков, даже с его дурацкими чёртовыми степенями английского и философии. Совершенно— — Блядски нет! — говорит Римус, громче чем наверняка должен. Глаза Лили расширяются, но никто из учеников не услышал. Скорее всего, Чарити слышала, но даже если и так, она делает вид, что не заметила. — Ну же, если ты перегружен— — Я не перегружен. — заявляет Римус, — Сейчас конец семестра, всё просто слишком лихорадочно. — Не для него. — отмечает Лили, и Римус ковыряется в своей пасте. — Да, это потому что каждый год максимум пять человек выбирают философию. — бормочет он, и Лили приходится бороть рвущуюся улыбку. И не то чтобы Римус имеет что-либо против философии А-уровня, которую предлагает их школа. Но он имеет абсолютно всё против Северуса Снейпа. (Не то чтобы он не говорил правду; он также преподаёт информатику, на пару с Питером, будто бы они учителя на выбор.) — А Пит будет? — спрашивает Римус, возвращаясь к пятнице. Лили кивает. — И Мэри? — Я думаю, она слегка припозднится — у неё запланирован совет директоров. Но да. — И Сириус? Лили приостановилась, а потом её губы расплылись в улыбке. — Ты имеешь ввиду лучшего в мире друга моего мужа? Крёстного моего ребёнка? Парня, носящего татуировку с именем Джеймса на своём бицепсе? — У него татуировка с именем Джеймса на бицепсе?! — О, Сириус делает безумные вещи под белым вином. — пренебрежительно говорит Лили, как будто это что-то обыденное. Это будет третий год как Сириус переехал в город, и он вроде как успел стать частью традиции, но в прошлом году его не было, так что Римус подумал, что будет разумно спросить. — Кстати, говоря о нём, Сириус сказал мне, что ты украл у него дырокол? — упоминает Лили, и у Римуса отпадает челюсть. — Я не крал его— И вот и всё.

***

Пятница наступает необычайно быстро. Римусу пришлось пройти через педсовет в 7:30 утра во вторник, во время которого он почти уснул, столкновение со Снейпом в среду в коридоре, предназначенном для классов искусств, которое вывело его из себя на весь оставшийся день(его самодовольная задница вела себя так, будто он был там важнее, чем Римус, будто коридор искусств — это не территория Мэри и — учитывая, что она ближе всего к гуманитарному факультету — будто Римус не был у неё буквально под опекой на данный момент). В четверг он выдал колоссальных восемь наказаний девятиклассникам за один урок, настолько они были придурками, а в пятницу Сириус предпринял попытку поговорить с ним в учительской, и разговор прошёл примерно так: — Ты идёшь сегодня в «Кабанью Голову»? — спрашивает он, стоя перед Римусом, сидящем на диване и утыкающимся в ноутбук, чтобы усовершенствовать несколько пунктов в его презентации для следующего урока, а потому выглядит Сириус для него размыто. Римусу понадобилась минута времени, чтобы понять, что Сириус обращается к нему. — Эм, да. — говорит он. Сириус кивает. — О, — произносит он, садясь в кресло. Он держит в руках планшет. Сириус что-то нацарапывает на нём, и они погружаются в тишину. — Я не смог пойти в прошлом году. — говорит Сириус, и Римус раздражён, потому что его текст отказывается перемещаться на нужное место, и урок у него будет с его самыми нелюбимыми восьмиклассниками, и он, откровенно говоря, ненавидит поэму, которую они проходят, но она входит в программу, так что у него нет выхода. — Точно. Сириус пишет что-то ещё, а Римус выпрямляет, а затем заново скрещивает ноги, когда левая затекает. Он переключает вкладку, чтобы найти свой список покупок в Тэско— он забыл закончить его сегодня утром. Теперь, вероятно, не будет никаких слотов. Сириус снова заговаривает. — Слышал вы, ребята, были вторыми. Думаю, Лили настроена на победу в этому году. Эта домашняя утварь из Маталана держит её мёртвой хваткой. — Мм. — произносит Римус, хмурясь на экран компьютера, который теперь заморожен. Вайфай в этой школе отвратителен. Он слышит, как Сириус вздыхает. — Могу я получить свой дырокол обратно? Глаза Римуса взметают к нему, все вкладки забыты. Ему кажется, что он увидел тень улыбки на лице Сириуса, но она подавлена почти сразу же. — Что? — Мой дырокол. — надавливает Сириус, — Ты его украл. — Я его одолжил. — Да какая разница? — говорит Сириус, откинувшись на спинку кресла и положив ноги на кофейный столик. Римус наклоняется и спихивает их своими ногами. — Эй! — Люди здесь едят, Блэк. — бормочет Римус, возвращаясь к ноутбуку. Он проверяет время; у него есть двадцать пять минут перед концом обеда, так что он собирается извлечь из этих минут максимум пользы. Он слышит вздох Сириуса. Ему кажется — ему кажется — он слышит разочарование. Или, может, он просто дышал. Как бы то ни было, на этом его тирада заканчивается. Он заскакивает на мини-кухню, где натыкается на Александру, своего «заклятого врага»(на самом деле она далеко не его враг, она очень милая леди, но она преподаёт географию, а Сириус историю, так что…). Они жадно и громко разговаривают все двадцать пять минут, и к концу перемены презентация Римуса выглядит едва презентабельно, но он успевает узнать о изверженных породах и истории изверженных веществ, найденных при раскопках викингов, больше, чем ему хотелось бы. Сириус проходит мимо Римуса, выходя из учительской вместе со звонком, и единственное, о чём Римус может думать, наблюдая за тем, как он неторопливо идёт в сторону их совместного гуманитарного крыла, это о том, что эти брюки совершенно точно не подходят для школы. Ни капельки. И сейчас он одет в ещё более узкие брюки, ожидая снаружи паба вместе с Питером прихода Джеймса, Римуса и Лили. Римус даже не думал, что это вообще возможно. Джеймс паркуется, выходит из машины и сгребает Сириуса в охапку перед тем, как он вообще может произнести приветствие. Это до безумия глупо, учитывая, что они виделись сегодня во время обеда около восьми часов назад, но что поделаешь. Лили коротко обнимает Сириуса и Питера, и первые два заходят внутрь. Сириус в это время болтает о чём-то, но Римус не слушает. Лили берёт Пита под руку с одной стороны, Римуса с другой, и они заводят милую беседу, подыскивая столик и заставляя Джеймса встать и принести им пинты, и ожидают начала викторины. Прошло пятнадцать минут, и они только получили свои бланки для ответов, когда Мэри врывается вовнутрь. — Макдональд! — восклицает Джеймс, увидев её первым, и она ухмыляется. Её вьющиеся волосы растрёпаны, и она сдувает их с лица, снимая свой шарф, а потом пальто. Питер протягивает руки, чтобы забрать их у неё, и она обильно его благодарит. Лили встаёт, чтобы обнять её. Вся атмосфера вокруг невероятно чудесная и дружеская, при свете свечей посередине стола и счастливом ароматном жужжании от пива. Большинство пинт уже наполовину выпито, а пинта Сириуса уже пустая. — Простите, — говорит Мэри, снова, и Римус смеётся. — Ты ничего не пропустила, Мэр. — Хорошо. — утверждает она, плюхаясь на сиденье между Римусом и Лили, который присаживается сразу после неё. Она напротив Питера, и он передаёт ей бланк перед тем, как она вообще успевает что-либо добавить. — Мы не можем придумать название для команды. — Это ложь. — встревает Джеймс. — Мы ещё даже не пытались. Игра начинается через десять минут. — А чем вы занимались? — спрашивает она, переводя взгляд с одного на другого, в конце концов останавливаясь на Джеймсе и Сириусе. Римус, на самом деле, не знает, что они делали; он провёл последние пятнадцать минут за обсуждением подарка, который Питер собирается дарить своей бабушке на тайного Санту. В итоге он остановился на паре праздничных термоносков, потому что у неё плохое кровообращение, но он, наверняка, ещё рассматривает и другие варианты. Сириус опускает своё предплечье на стол. — Джеймс разукрашивал мои татуировки. — говорит он, и, конечно же, его татуированный рукав(довольно выдающийся, Римус может признать, — состоящий из цветочных узоров, чего-то вроде готической архитектуры, скелетов и пары пауков, обвивающих его бицепс) теперь переполнен яркими цветами. Джеймс достал фломастеры буквально из ниоткуда, и, помимо этого, он разукрасил руку Сириуса только красными и зелёными. Теперь он похож на ходячую гирлянду из остролиста. Римусу приходится сдерживать смех. — Ты такой ребёнок. — просто говорит Лили Джеймсу. Она конфискует фломастеры, и он выглядит невероятно подавленным. — Я бы поставила твёрдую 3. — вмешивается Мэри, сидящая на другом конце стола, после того, как целую минуту задумчиво разглядывала его всё ещё протянутую руку. Лили смеётся и кладёт голову ей на плечо. — Название. — напоминает Питер, и Лили выпрямляется. Она вдруг выглядит необычайно серьёзно. На секунду воцаряется тишина. — Команда «А», — выдвигает она, и Римус моргает. — Как песня Эда Ширана? — Рыжие знают рыжих, — протягивает Сириус, и Лили перетягивает руки через стол, чтобы шлёпнуть его шарфом Мэри, который каким-то образом оказался у неё. — Мен Юнайтед! — предлагает Джеймс. Он смотрит на растерянные выражения лица остальных, прежде чем перейти к объяснению. — Это каламбур. От Манчестер Юнайтед. — Мы поняли, дорогой, — говорит Лили, кивая, — но… мужчины? Мэри приподнимает бровь. — В общем смысле. — исправляется Джеймс, и она всё ещё выглядит совершенно сбитой с толку, до тех пор, пока он не продолжает. — Ну, от слова человечество. — А, точно, потрясающая сексистская идиома, как я могла забыть? — выдаёт Мэри. — Послушайте, — надавливает Джеймс, пытаясь теперь спастись. Римус знает, что на самом деле он не сильно хочет бороться за это название, и что, по правде, он просто хотел назваться футбольным каламбуром, но если Джеймс Поттер что-то делает, он ведёт себя чертовски глупо ради комедийной ценности, и это нужно уважать. — Вы же тоже наполовину мужчины. Это феминизм, не так ли? Римус разражается смехом. За ним следует и остальная часть стола, и Лили падает ему на грудь. — Идём дальше. — быстро говорит Сириус, и, пока он вертит в пальцах ручку и смотрит на лист, Джеймс пользуется моментом, чтобы схватить Мэри за руку и заверить её, что он не мизогинный мудак, а просто мудак. (Она отвечает, что да, она знает.) — Секси Шестёрка Сириуса. — выдвигает он через несколько секунд, и Мэри сразу же запрещает ему. — Нет. — Почему нет?! — Твоё эго уже итак размером с сиськами Лили! — О! — Мы не будем так называться. — О Боже мой! — шипит Лили, и, когда Римус поворачивает к ней голову, он замечает, что она смотрит в сторону другого шумного столика. Она понижает свой голос и шепчет. — Ребята, не оборачивайтесь, но там стоит Молли Уизли, и она снова беременна. Все пятеро оборачиваются. — Бесполезно. — стонет Лили, но она права. Она действительно опять беременна, и её живот это явно доказывает всем своим видом. — Я рад за неё. — искренне говорит Римус. Сириус, с другой стороны, выглядит так, будто его вот-вот стошнит. — Это выходит сколько у неё детей? — спрашивает он, абсолютно шокированный. — Семь. — Семь?! — шипит он, и Лили шлёпает его по руке, чтобы он заткнулся. — Трахните меня в жопу, только представьте, чтобы из вашей вагины вышло семь детей. — Это как получить по яйцам семь... — Джеймс замолкает, удерживая слог, когда Лили бросает на него смертельный взгляд. — сотен раз. — Лучше. — говорит она, — И нет, спасибо Сириус. Одного раза хватило — Все её дети рыжие? — спрашивает Сириус, поворачиваясь, чтобы взглянуть на неё ещё раз. — Ребята, просто представьте. Семь детей из вашей пизды, и все они рыжие. — Почему я буквально чувствую себя так, будто обязана бороться за свою жизнь рядом с тобой? — Пизда. — произносит Питер, и все замолкают. — Спасибо за такой прекрасный вклад, Пит. — говорит Джеймс. — Нет. — отчеканивает он. — Пизда. Рыжая пизда. Это, кажется, поражает всех одновременно. — О мой чёртов бог, мы не станем называть нашу команду «Рыжая Пизда»! — твёрдо говорит Лили, но она опоздала, потому что Сириус уже вписывает название наверху их листа. И все знают, что как только что-то там написано, убрать это уже нельзя.

***

Спустя три раунда из шести они, хоть и не лидируют, но уже чертовски близки к этому. Среди разделов были «Рождественские рекламы», с которыми они справились довольно прилично за счёт Лили и Джеймса и того, что Гарри не отлипает от телевизора, смотря «Черепашек-ниндзя»; «Рождественские фильмы», с которыми у них не возникло проблем, потому что кто не любит пересмотреть старый добрый «Один дома» в декабре; и «Рождественские хиты», который не только был самым лёгким, но ещё и подкинул им дополнительных баллов благодаря тому, что Питер знал не только то, что самый продаваемый рождественский альбом всего времени — «Marry Christmas» Марии Кэрри, но и точный день, месяц и год, когда он был выпущен; они умоляли о бонусе Аберфорта, и в итоге получили милостивые три очка после интенсивной лести Сириуса. Никто, кажется, не отметил того, что Питер знал ту дату, но при том не мог вспомнить в какой день недели было Рождество в прошлом году. (Это была пятница. Сириус помнил.) Четвёртый раунд был удачно назван «Рождественская пустяковая история», так что, разумеется, все уставились на Сириуса. — Ребят, я преподаю викингов и Тюдоров. — молил он, но они и не собирались ничего слушать. На самом деле, они полнились пьяной верой, а потому собирались по полной использовать своего джокера в этом раунде, и Сириус выглядел угрюмо. Аберфорт прочищает горло и читает первый вопрос с листа в его руках, который гласит: «Какой учёный, создавший закон движения, был рождён в день Рождества? — Дарвин. — сразу же выдаёт Питер. — Нет, идиот, он создал теорию эволюции. Это был Исаак Ньютон. — говорит Сириус, записывая ответ(он каким-то образом стал писцом — его почерк был достаточно неплохим.) Римус, закончивший школу с 3 по физике, но гордящийся своими общими знаниями обо всех различных учёных, сделавших изменившие-мир-открытия в прошлом, делает очередной глоток из своей пинты и кивает. У него перед глазами лишь немного размыто по краям(уж точно не так сильно, как у Пита — он даже не уверен в том, сколько пинт у него было, за исключением того, что их было больше нескольких, что, обычно, к добру не приводит), но, если уж на то пошло, это просто сделает его более конкурентоспособным. Второй вопрос звучит как: «Каков буквальный перевод слова «омела» и откуда оно происходит?» Все поворачиваются к Сириусу. Он закусывает губу. — Думаю, оно англосаксонское? — говорит он. — Что ж, никто из нас понятия не имеет. — произносит Джеймс, и Сириус выписывает это. — Буквальный перевод… — бормочет он. — Я чувствую, будто это должно быть чем-то глупым, верно? И тут на Римуса снизошло озарение. В его мозгу всплывает одно старое, захороненное в задворках сознания воспоминание о его невероятно шотландской двоюродной бабушке, гоняющейся за ним по снегу с омелой на палке. Он помнит это, потому что он может отчётливо воспроизвести её грубый шотландский голос, визжащий: «Я бы не стала тебя трогать 10-футовой палкой с кучей дерьма на конце,» и, по какой-то причине, его подвыпивший мозг инкапсулирует это воспоминание и отправляет его через нервную систему в рот, и вот, что из него выходит: — Дерьмо! Сириус смотрит на него. — Что? — говорит он, решив, что Римус использовал слово как ругательство. — Нет. — произносит он. — Нет, в смысле дерьмо. Ответ дерьмо. Какашки. — Какашки? — эхом повторяет Джеймс, странно вытягивая гласные, как змея. — Какашки. — подтверждает он. — Какашки, — произносит Сириус, записывая. — На палочке. — продолжает Римус. Сириус смотрит на него, будто бы он странный, инопланетный объект, которого он прежде никогда не встречал. — На палочке? — На палочке. — говорит Римус. Твёрдо. — Это кусок дерьма на палочке. Он делает крупный глоток из своей пинты, и Сириус пытается сдержать смех. Одному Богу известно почему. — Я доверяю тебе, Люпин. — говорит он, выписывая это на бумаге. Третий вопрос — это какой монарх первым произнёс Рождественскую речь, которую Лиззи произносит каждый год. Все сразу же устремляют взгляд на Сириуса, самостоятельно назвавшего себя «знатоком монархов», который стонет под их давлением, но всё равно говорит ответ (Джордж V). А следующий вопрос — это какой монарх был коронован в Рождественский день и после какого сражения, и даже Римус знает, что это был Вильгельм I Завоеватель, после Битвы при Гастингсе, потому что каждая средняя школа, когда-либо существовавшая, по какой-то причине преподаёт это всем своим маленьким семиклассникам. Плакат с этой информацией есть на стене Сириуса. (Не то чтобы он проводил своё время, рассматривая её.) На следующие вопросы они так же быстро отвечают благодаря тому, что Джеймс каким-то образом знает, что первая песня, транслируемая из космоса, — «Jingle Bells», а Сириус знает, что рождественские ёлки родом из Германии, благодаря лекции, на которую он, видимо, случайно попал, когда учился в университете, о викторианской эпохе, что чертовски блестяще, по мнению Римуса. Его пинта и пинта Джеймса пустые, так что он идёт взять две новые, пока Аберфорт читает следующий вопрос, ясно и громко, и он звучит так: «Кто запретил Рождество в семнадцатом веке?» И Римус и Сириус, оба без мгновений колебания, одновременно произносят: «Оливер Кромвель.» Воцаряется тишина, и они встречаются взглядами. Сириус выглядит ошеломлённым. Его глаза стеклянные и широко раскрыты. Римус прочищает горло, и тепло от алкоголя делает сальто в его желудке. — Это был, эм, Оливер Кромвель. Когда он был регентом. После того, как они казнили… — После того, как они казнили Чарльза. — заканчивает за него Сириус, но это больше похоже на ошеломлённое бормотание. Он до сих пор пялится, и Римус чувствует румянец, образовавшийся в задней части его шеи. — Я изучал историю А-уровня. — говорит он в качестве объяснения, и его стакан разбивается вдребезги, когда подходит Джеймс, но Римус с удовольствием принимает новую пинту и делает огромный глоток. Сириус наклоняется, чтобы выписать ответ(вместе с датой, в которую это произошло, — наверняка, чтобы попробовать выпросить у Аберфорта дополнительные пол-очка, подлый ублюдок), и улыбка, кажется, трогает его губы, когда он это делает. Раунд завершает вопрос «Какое известное событие произошло в Рождественский день в 1914 году?». Все за столом знали, что это было временное перемирие между двумя сторонами Первой Мировой войны, всё благодаря рекламе Сейнсбери, вышедшей несколько лет назад. Раунды продолжаются, и все за столом пьянеют всё больше и больше, доходя до того, что Лили начинает кричать на Артура Уизли с другого конца стола, пока её удерживает Джеймс, а Римус смеётся; смеётся и смеётся. Последние пару вопросов незаметно пролетают, являясь, наверняка, несколько бессвязными, и вот, участники поменялись листами, чтобы проверить результаты. Они доходят до четвёртого раунда, и, когда вопросы зачитаны вслух, челюсти каждого человека, сидящем за их столиком, отпадают, когда ответ на второй вопрос красноречиво озвучен как «какашки на палочке». — О мой грёбаный бог! — восклицает Сириус, отмечая ответ другого столика как неправильный и пытаясь выглянуть, чтобы увидеть, что их ответ отмечен правильным. — О мой бог. — он смотрит на Римуса. Римус открывает рот, а потом закрывает. А потом они начинают смеяться. — Как ты это знал? — Я понятия не имею. — влажно говорит он, пока его грудь вздымается от смеха. Лили смеётся так сильно, что опрокидывает стакан, а Римуса даже не волнует, что его руки отвратительно воняют пивом, и всё из-за дерьма. На палочке. Когда бумаги собирают, раздаётся барабанная дробь, и Римус в жизни не был так шокирован, как когда услышал как «Рыжая Пизда» выходит из уст Аберфорта Дамблдора. Он совершенно уверен, что больше никогда в жизни не услышит более сильного крика, чем того, что издала Лили ему в ухо. — Это был ты! — кричит Сириус ему прямо в лицо, когда он возвращается после того, как поговорил с Абом, с их бланком, зажатым и скомканным в сжатом кулаке. — Дерьмо на грёбаной палочке дало нам достаточно очков, чтобы обойти команду «Уизелби»! Римус замолкает, слегка покачиваясь, когда Сириус предоставляет ему доказательства; и да, он прав. Всё благодаря дерьму на палочке. И вот Лили танцует победный танец с подарочным сертификатом в Маталан стоимостью 50 фунтов стерлингов(что слегка излишне, потому что она уже успела расплакаться из-за того, что лишает беременную женщину возможности закупиться в Маталане, а потому теперь всё равно делит ваучер с Молли Уизли), и Питер, за спиной Мэри, вернулся с бутылкой красного вина, поднятой высоко к небу, а Сириус Блэк смотрит ему прямо в глаза и говорит, что он гениален. — Что? — в неверии спрашивает Римус. — Ты чертовски гениален! — повторяет он, по-видимому, охваченный опьяняющими движениями и чувством победы, и ни один из них, кажется, на мгновение не осознаёт, что он только что сказал. И что это за момент. Такой чудесный. Его взгляд из серьёзного превращается в затуманенный, и у Римуса не появляется возможности сказать «спасибо»(а сказал бы он это «спасибо»? Что он вообще должен был ответить?) до того, как Джеймс утаскивает Сириуса, и остаток ночи проходит в праздновании до тех пор, пока у них не подкашиваются ноги и они ковыляют домой, а Римус не может думать ни о чём, кроме сна. И когда его голова касается подушки, он делает именно это.