Кровь ,любовь и алкоголь .

Чимин не находит себе места, его комната кажется душной, будто в неё не пробирается ни капли воздуха и такого важного жизни кислорода. В данный момент его действительно будто и нет. Его рука вместе с карандашом двигаются, Пак даже сам не понимает, что рисует. Его разум затуманен, а перед глазами ночь, что накрыла собой город и ослепила Чимина. Характерный звук карандаша по листу бумаги уши не улавливают полностью. В них играет его голос, мелодия песни, что он недавно пел. И секундный образ, что появлялся во тьме. Особенно глаза. Губы, которые, ухмылялись. Парень уже не первый час сидит за этим листом. Пальцы болят, но он не прекращает. Открывая глаза или же отключаясь от сна или от наваждения какой-то ведьмы — на него смотрело лицо нового знакомого. Чимин осматривает рисунок и его волной окатывает страх. Что с ним? Он зарёкся не рисовать. Он стирал пальцы и руки в кровь любой работой лишь бы его руки не принимали карандаш. Ведь рисование это для девушек. Танцы? Ты что дурак? Только девушки танцуют, ты же не баба! Пение? Фу, твой голос ужасен! И эти слова каждую секунду оживали в его голове. Чимин начал верить в то, что он действительно такой ужасен и никому в этой жизни не нужен. Но крохотное зёрнышко счастья, что поселилось в его душе из-за парня по имени Мин Юнги и слов о его голосе, заставляло Чимина задуматься, усомнится в чужих словах. А может он не такой тупой, ужасный и не нужный? Чимин вздыхает, выпуская с рук карандаш смотря в окно напротив. И перед ним встает образ Мина. — Почему именно ты? Почему ты? Приподнимаясь и хватаясь за подоконник ладонями, он опускает голову вниз глубоко вдыхая: — Ты не изменишь моего решения. Не изменишь. Он зло дышит. Как какой-то там парень может так на него влиять, только одно воплощение мечты в реальность и всё. А как же ненависть в первый день, что это уже прошло как ребёнок повелся на конфетку, подошёл к незнакомому дяденьке, который, протянул руку с конфеткой улыбаясь и заталкивая в машину. Так и с Чимином произошло, вот только его не в машину затолкали, а в пучину своих мыслей, что кипели огненной лавой внутри. Чимин усмехается. Он никогда так много не думал как сейчас. Никого ещё так сильно ненавидел, как Мина сейчас. Эта ненависть была сильнее чем если бы отрезали конечности по очереди и присыпали потом солью. — Да будь всё проклято! — крикнул тихо Чимин, судорожно вдохнув поднял голову. Звёзды всё также складывали силуэт Мин Юнги и писали слова: «не сможешь». Сможет, ещё как сможет, и пофиг на всех. Он хоть прямо сейчас перережет вены маникюрными ножницами. Прямо сейчас, в эту секунду. Хватая ножницы со стола, что лежали всегда на одном и том же месте, прикладывая к запястьям: — Видишь? А говорил, что не смогу. Смотри, я могу. Держа кончик ножниц возле голубой венке, за его спиной что-то громко упало. Парень подскочил на месте обернувшись. За ним стояла мать прижимая руку ко рту, возле её ног разбитый стакан. — М-мам, я... это не то что ты подумала, — отбрасывая ножницы куда-то в сторону, подходит к ней. — Это не то, не плач, я не собирался! — дотрагиваясь до её локтя рукой. Но женщина отбросила его руку будто от какого-нибудь мусора, с таким же выражением на лице. — Та тебя в психушку нужно сдать, совсем уже свихнулся? Разве я так тебя воспитывала, — оставляя после этих слов громкую пощёчину, из-за которой пошла кровь алыми каплями рисуя узоры на полу. Мать не заметила, сразу уходя. Дотронувшись к носу вытирая кровь и смотря на руку Чимин ухмыльнулся: — Хм, дурак. Поверил, что любит. Ты поверил, жалкое отродье, которое нафиг никому не надо, — кровь смешалась с жидкостью из глаз. — Хах, на что ты надеялся?— оседая на колени, не обращая внимания на лужу крови рядом Чимин плакал и смотрел на небо, даже не видя его. Он плакал и сжимал руки в кулаки. Почему его просто не могут обнять? Почему не могут назвать «сынулей», как Чонгука? Почему с ним поступают так? Вот почему в этой жизни не повезло только ему? Он с рождения был с няньками, мать на руки не брала, он чувствовал, что не любит, что он ей ненужный. Как-то он смотрел на других: например Намджуна. Его гладили по волосам, целовали в щёку, а тот отскакивал «мам, ну не трогай», «ну я же люблю тебя». А всё что доставалось Чимину: — Уйди, ты мешаешь. В комнату марш, наказан! Он хотя-бы раз на один день хотел поменяться с Намджун телами. Он бы всё отдал за поцелуй мамы в щёку. За объятия, за то, чтобы его волосы мама потрогала. Он так этого хочет. Это бы излечило бы его душу. Лишь одно мгновение хотя-бы чужой материнской любви. Ради этого тепла он отдал бы всё. Пак вздрагивает от слёз. Его трясёт как в лихорадке, щека болит, нос тоже. Но сердце сильнее, намного. — Мам, почему? Я же тебя так люблю. Ну неужели тебе так сложно обнять меня хотя-бы раз в жизни, один единственный раз, и всё? За что так со мной? Да что же я такое сделал, что? Скажи, я исправлюсь, стану лучше. Просто полюби меня, просто полюби, разве это сложно? — Да, это сложно. В комнату заходит отец, поднимает бровь держа в руках аптечку. — На. Ты мужик или баба? Перестань реветь, раздражает твоё нытьё! — Почему сложно? Вопрос остался без ответа, а Чимин снова один. Слова отца больно полоснули по сердцу. От него и так остались лишь лохмотья и обломки. Но его добивают. Бьют туда где болит больше всего, где невыносимо болит. Упираясь спиной о кровать Чимин лишь медленно моргал. Его не могут полюбить, не могут и сказали это прямо в лицо. Если не могут зачем же рожали, чтобы он терпел эти муки? Тогда бы лучше утопили как маленьких котят в реке, было бы лучше для всех, тогда было бы хорошо. Тогда не было бы мусора под ногами. Чимин шатаясь встаёт и идёт в ванную. Умываясь на белой раковине появляются красивые алые разводы. Чимин выпивает таблетку от остановки крови. Перед этим запихивая вату в нос и идёт в комнату, садясь на большой подоконник и укрываясь жёлтым пледом; подбирая колени ближе к груди утыкаясь в них лицом. На телефон приходит смс. Пак берёт телефон в руки: «Привет, твоя песня очень быстро набирает просмотры. Пишут — ангельский голосок. Твою песню приняли.» Приходит от Мина.

«Пошли напьёмся.»

Отправляет Чимин не задумываясь. «Что?»

«Пожалуйста»

«Чимин, на часах пол второго. Ты о чём? Зачем? Тебе ведь в школу.»

«Я пропущу. Пожалуйста.»

По сообщениям Юнги понял, что что-то определённо случилось. «Куда подъехать?» Чимин скидывает адрес и выключает телефон, а смотрит только через пол часа. «Выходи, я приехал.» Не одеваясь, а так и выходя в пледе и тапочках, Чимин шагает по лестнице не распознавая дороги. А делает шаг за шагом рефлекторно по памяти. Выходя на улицу он видит Юнги в кожаной куртке, что стоял упёршись на машину, а когда заметил Пака, пошатнулся заморгав глазами, и открывая двери в машину. — Что с тобой? — спросил Юнги заметив вату и красные опухшие глаза. — Ничего, — Чимин улыбнулся. — Поехали. — Пожалуйста, не улыбайся так фальшиво, это пугает. Расскажи что блять произошло? Чимин коснулся губы. — Правда заметно? Никто до тебя не замечал. — Не расскажешь? — Прищурился Мин — Нет. Мин Юнги не любит слабаков, не любит, когда парни плачут. Не любит успокаивать людей, но этого ребёнка захотелось защитить, спросить, что такое, помочь... У него когда-то был друг, который, точно также улыбался фальшиво, шутил, заливался смехом чтобы не плакать. Однажды его нашли с перерезанными венами, когда Мин был в старшей школе. Рядом была записка: — Спасибо парню по имени Мин Юнги. Он мне дал больше любви и ласки чем вы мама и папа. Прощайте, знай Юнн~и я тебя любил. И всё равно мне, что тебе не нравится когда я так тебя называю. И ты всегда из-за этого меня хочешь убить, прошу, позволь мне в последний раз сказать это. Юнн~и, ты был моей жизнью, я избавляю тебя этой тяжёлой ноши, ты свободный. Я вернул то, что по праву твоё. Стань популярным и пиши песни, иначе с того света приду во сне, понял сопляк? Юнги тогда плакал долго, сильно, навзрыд и без остановки, добрых несколько часов. Даже перед смертью плача, размывая слова на листке, он шутил. Улыбался умирая... Поэтому он не позволит сделать это ребёнку, что сейчас возле него.

***

Подъезжая к своему дому, Чимин оглядываясь испугано икнул когда Мин заговорил. — Сегодня клубы не работают, будем у меня. Пак молчал. Проходя в квартиру снимая тапочки, ужасного ему гадкого серого цвета, неудобные. — Бери эти, они, эм... неважно надевай! Чимин поджал губы, надел тапочки и поблагодарил. Мягкие пушистые тапочки с котиком. Тёплые и уютные, такие как Чимин мечтал носить, но не мог никогда. Реакцию на них Юнги заметил: сначала радость, настоящая, будто Дамаска засияла когда нажал на включатель, а через секунду будто её разбили и от детской радости не осталось ни следа. — Проходи на кухню, прямо. — Кхм, я это... Где ванная? Я умыться хочу. — Вон те боковые двери, можешь идти. — Спасибо. — Ага, я на кухне буду. Чимин кивнул уходя. Юнги заходя на свою кухню, взял два стакана, подаренное кем-то дорогое вино и поставил на стол. Следом пришёл Чимин. — Я твоими вещами не вытирался, то есть имею виду полотенца. — Там одно для лица возле умывальника сразу, для других частей тела весит в другом месте. — Не противно после меня своё лицо вытирать? — приподнял бровь Пак, а Юнги нахмурился. — А должен? У тебя на лице вроде ничего нет заразного и кровь с носа уже не идёт, не запачкал бы. — Родителям противно. Кхм, — Чимин прокашлялся. — Ты чужой, всё здесь мне тоже чужое, вне дома трогать что-либо с детства учили нельзя. — Интересно, как именно тебя учили? — с сарказмом спросил Юнги. — Прекрасно догадываясь как. Подсунув стакан Чимину когда тот сел за стол. — Пей. Чимин послушно надпил. — Вкусное. Юнги промолчал опираясь на холодильник отпивая со своего стакана. — Я писал, что твоя песня понравилась людям. Ты так ничего и не ответил. — Лгут они, не нравиться. За неделю забудут, — отпивая со своего стакана, с прищуром ответил Пак. Мин нахмурился. — Это же была твоя мечта. — Фиговая значит она была. Зачем мне воплощать что-то в жизнь, если люди, которым я хочу понравится и чтобы они меня полюбили, положили хрен на меня. И прямо сказали, что полюбить не могут. Почему тогда я их люблю? — Ты про кого сейчас говоришь? В голову Мина даже и на мгновение не пришло, что это родители. Он подумал на друзей, родню, но ответ только ещё больше напомнил его умершего друга. — Родители. Отец сказал, что полюбить не могут, а мать в психушку отправить хочет, Чимин улыбнулся. — Я шучу, — повернувшись лицом к Юнги. А Мин застыл на месте. Улыбка, взгляд, всё напоминает его. На мгновение даже показалось, что парень увидел в Чимине своего друга, его лицо... Судорожно выдохнул вставая ровно и поставил пустой стакан на стол и смотрел на Чимина. — Что так смотришь? Я же пошутил. — Руки дай. — Зачем, — нахмурил брови Пак. — Дай. Пак закатал рукава тонкой кофты, смотрел испуганным взглядом. — Выше. — Нет. — Выше, там где локоть, выше него, — показывая глазами требовал Мин. Выдыхая Чимин подкачал рукав выше и на Юнги смотрело несколько шрамов от порезов. — Так и знал, — хватая чужой локоть, а потом смотрел в глаза. — Зачем? Пак молчал. — Ты хочешь, чтобы на тебя родители обратили внимание, верно? А не потому что ты псих! — Пусти, мне больно, — выдергивает руку с чужой хватки и накрывает руки тканью кофты опускает взгляд. — Чимин, это того не стоит. — Стоит. Потому-что им похуй на меня! А тебе то какая разница? Что ты хочешь от меня? Я же тебе никто, мы лишь знакомы несколько дней? — У меня друг умер, но так же как ты отрицал всё. — Не хочешь чтобы я умирал? А какая тебе в хера разница, что со мной будет? Сделай вид будто мы незнакомы. — Нет, я не спас его. Он из-за меня умер. Ещё одну смерть себе на плечи я не повешу! — Дай мне уйти! — Подскочил тот с места. — Куда? Какое такси приедет к подростку в три ночи? — Мин показал на часы. — Уйди из моей жизни так же быстро как и пришёл, прошу тебя! — Нет. — Да почему? Почему тебе не плевать? Почему? Отстань, живи спокойно и забудь про меня! — Это родители тебя сломали, это они тебя такими сделали! — Что ты несёшь? Мин смотрел на Чимина и вспомнил попытки друга обнять его, а он его всегда отталкивал. А тот ведь просто хотел почувствовать чужое тепло. Не раздумывая долго Мин притянул Чимина к себе. Пак напрягся, пытался выбраться, но потом обмяк в чужих руках тихо всхлипывая, сжимая одной рукой ткань чужой толстовки. Мин поглаживая чужую спину шептал: — Тише, — в ответ лишь был всхлип. Чимин почувствовал то, о чём мечтал — тепло, которое окутало его. Будоражило, заставляя жить. Жить, когда ты уже умер. Чужой запах успокаивал, убаюкивал. Пак плакал, не потому-что не хочет, нет, он бы всё отдал лишь бы его так и обнимали. Долго-долго. Всю жизнь. Это тепло было таким родным и одновременно чужим. — Тихо Чимин, успокойся. (Я сделаю всё чтобы спасти твою жизнь. Такой добрый и светлый человек должен жить и ни одной человек не в праве сломать тебя.) Это было сказано не в голос, но мысленно Юнги заорал эти слова на всю громкость срывая голос. Прижимая сильнее Мин прошептал: — Пошли, — выпуская с рук. Они через комнату оказались в комнате с кроватью. — Это моя комната, гостиной нет, так же как и гостей, ты единственный. Так уж и быть уступлю. Чимин засмущался, а телом всё чувствовал чужое тепло. — Я на диван. — А может всё-же я? — спросил наклоняя голову в бок. — Спи. Мин вышел закрывая дверь. Его сердце билось сильнее и распирало дыхание. Точно так же, как когда обнял умершего друга. Значит он всё сделал правильно.