Дыхание

Слэш
NC-17
Завершён
34
автор
Размер:
6 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено только в виде ссылки
Награды от читателей:
34 Нравится 1 Отзывы 1 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
–Занятно, очень занятно…– Мягкие как моти бёдра разводят чуть шире, чтобы раздвинуть большие половые губы, заглянуть дальше, пристально разглядывая и не думая о том, что стоять на коленях в таких обстоятельствах слегка нецелесообразно, особенно учитывая высокое звание. Но Цуруми было слишком любопытно, слишком интригующе, слишком ново видеть влагалище у мужчины. Лейтенант лишь на миг прекратил разглядывать орган с розоватым оттенком, поднимая взгляд наверх. Огата сидел смирно, облокачиваясь на стол руками, глядя крайне непроницаемо и по его лицу было видно, что никакого стыда он не испытывает, может только дискомфорт, когда шинигами приближался слишком близко и во взгляде того пролетало что-то плохое. –Совсем не отличается от женской.– Констатировал факт Токуширо, но не отстраняясь, а наоборот, притягивая чужие бёдра ближе к себе и умещая одну ногу у себя на плече. Его пальцы пока что блуждали по коже ног, оглаживая контрастные мышцы, двигаясь от паховой складки к колену и так, глядя снизу вверх, постукивая по коленной чашечке, он продолжал нервировать ефрейтора. Разумеется Огата желал как можно быстрее уйти, но из чужих лап нельзя было вырываться самостоятельно, только ждать, когда же хищная птица наиграется и отпустит сама. К тому же, теперь он навряд ли сможет редко видеть лейтенанта, теперь ему уж точно не отшутиться по поводу слухов о том, как он ублажает солдат, теперь уж ему точно не позволят уйти далеко как диковинной и редкостной вещице. Досаждает. –Ты уже родился с ней? Или она как-то появилась?– И пальцы вновь открывают уязвимое место, а рука на колене сжимается, притесняя ногу к чужому плечу, таким образом в принципе не позволяя как-либо отстраниться. Прежде чем Цуруми сокращает расстояние. Слишком близко. Но отстраниться невозможно, деться некуда. Смачно, широко, проводя языком от самого входа до вершины клитора, проходясь по всем мягким тканям, словно смакуя и оставляя крайне мокрый и липкий след, что тут же начал остывать и холодить. Хякуноске взбудоражился, кажется даже волосы на макушке слегка приподнялись, вставая дыбом, а взгляд стал ошалелым, удивлённым. Стоило только мягкому и тёплому языку лейтенанта вновь коснуться его и спина непроизвольно выгнулась, совсем слегка. Что-то такое машинальное, нервное, что снайпер не мог контролировать, а вместе с этим и дрожь, табуны мурашек. –Ответьте, ефрейтор Огата.– Вновь раздаётся снизу и Хякуноске вновь вспоминает, что Цуруми всё ещё между его ног, всё ещё стоит на коленях подле своего стола и почти что дышит ему в лобок. Это ни капли не принижало его, никакого унижения, словно в этом не было ничего необычного. Вновь раздался лёгкий стук по коленке. –Да… Я родился таким.– И будто в своём успокоении, его ладонь машинально тянется к макушке, зачёсывая длинные и непослушные пряди назад. Его взгляд отведён в сторону, губы едва заметно поджаты. Нельзя было проявлять явного недовольства, это не то же самое, что веселье или насмешка, в этом плане его выбор и спектр реакций был ограничен и его состояние граничило с растерянностью. Тепло вновь возвращается, совсем немного щекоча и колясь усами и бородкой, но это не помешало снайперу замлеть, возвращая взор вниз, пристально глядя, как яркий язык быстро прячется под его плотью. В этот раз лейтенант особенно увлекается, действительно смакует чужой вкус, солёность, мускус и лёгкую влагу, почти по нос утопая в мягкой плоти, что становилась с каждым разом всё теплее. И по почти прикрытым глазам Огаты, по его реакции, становилось понятно, что ему действительно приятно. Редкая возможность увидеть дикого кота в добром настроении, чтобы он позволил погладить его по животу. Лёгкое скольжение по бугорку и плечи снайпера едва заметно дрогнут. –Делал ли это кто-нибудь для вас?– Цуруми не возвращает былое расстояние, остаётся так близко, что Огата почти что ощущает эти потоки воздуха при его речи. Вновь начинает холодить, слюна на складках остывает, обостряя ощущения, пока кровь медленно, но верно приливает к паху. На этот раз много времени для ответа не понадобилось. –Нет.– Прямой ответ, такой короткий, но в тот же момент в голове Цуруми вновь что-то щёлкает. Его задумчивое выражение лица такое обманчивое, как и почти что невинная пустота во взгляде, пока он оглядывал мягкий вход, что становился влажным, и то, как блестит влага на складках. –Тогда позвольте провести вас по этой тропе.– Огата мысленно морщится от чужой приторной сладости в речах, не то просьбах, не то вопросах, на которые от тебя вовсе не требуют и не ждут ответа, но только немногие об этом знают. Он догадывался, что слухи пойдут далеко, но не он один в них участвует, только вот не ожидал он, что это станет его проблемой. Мало ли что говорят солдаты, но видимо лейтенант любил время от времени проверять правдивость ходящих шепотков. И как знать, действительно ли он рассчитывал увидеть влагалище в теле мужчины или просто обычный член как и у всех. Но снайпер прекращает думать об этом, когда его начинают почти что пожирать, не жадно, но с чувством, врываясь в мягкость плоти, на удивление аккуратно обходясь с зубами и словно зная куда надо метить, но нарочито нервируя, обходя чувствительную горошину, её основание и полосу, ведущую к ткани. Цуруми наслаждался, утопая в соках и влаге, которых теперь было в обилии. Рядом с глазницей становится сыро, вновь подтекает, но это не сравнится с тем количеством жидкости, что вырабатывает Огата. Он мог бы с упоением напиться, продолжая вылизывать и совсем немного посасывать клитор, играючись и глядя как ефрейтор теряет самообладание, рдеет, становится таким милым и румяным. Милая, милая смерть. –Прошу вас, скажите, где вам приятнее всего?– Так просто звучит эта фраза, но Хякуноске тратит слишком много времени, по его меркам, для ответа, вновь словно невзначай убирая пряди с лица, хотя те вовсе не разъехались и не мешали смотреть. Цуруми снова и снова лижет совсем рядом со входом, без сомнения ему нравился вкус Огаты, приятное разнообразие к данго. В некоторых моментах он мог проводить сходства с этим любимым десертом, хотя мягкие складки и смазка были не столь сладкими, сколько солоноватыми, но оторваться он не мог, ожидая заветных слов от снайпера, передвигаясь выше, на самую верхушку, заглатывая бугор вместе с мелкими складками, водя круги по плоти, массируя, пока ефрейтор не мог контролировать своё тело и непроизвольно вжимался в стол, а вместе с этим и притягивал коленом плечо Токуширо и его спину. И шинигами продолжал, доводя снайпера до скуля, пока не услышал долгожданные слова. –П-риятно… Здесь.– Сипло и протяжно. Уши горят, щёки и скулы тоже и небольшое промедление внизу, пока лейтенант слушал его ответ, служило небольшой передышкой. –Ох, прошу вас, покажите точнее, где именно вам приятно. Направьте меня.– И Огата чувствует, что после этих слов к влагалищу приливает ещё больше крови и оно начинает почти что пульсировать, а скопившаяся смазка скоро будет капать вниз на пол. А Токуширо только этого и ждёт, не спешит, доводит, когда снайпер сдвигается к краю стола, тянет ладонь к его макушке, беспристрастно путая и портя аккуратно уложенные волосы, но направляет чужой рот к самой вершине, к его скоплению нервных окончаний, что без сомнений заставит потерять рассудок. Нос Цуруми тонет в зарослях лобковых волос, пышет почти что паром в основание живота, действуя на этот раз рьяно и безудержно, когда замечает, что вторую ногу Хякуноске ему на плечо закидывает сам и ловит подбитого журавля в ловушку, из которой тот сам не захочет выходить. И снайпер плавится, сжимается, сгибается, судорожно хватаясь руками за чужие плечи, словно не зная куда деться. Мечется как раненный зверь, пока его ублажают, делают приятно и с каждым мазком тёплого, едва шершавого языка, его скручивает всё больше и Огата почти не замечает, как его шея из раза в раз вытягивается, а рот широко открывается в беззвучном стоне, пока его веки плотно сжаты. Когда он притягивает ещё ближе и почти что душит своими бёдрами, не имея возможности их контролировать, но даже так, получая продолжение ласки, на грани с болезненным удовольствием, ему всё равно чего-то не хватало, чтобы дойти до пика. Его стопы и кисти уже хаотично вздрагивали при каждом прикосновении к клитору и складкам. –А-ах! М-мм…– Резкий проглоченный стон, что ушёл в писк и мычание. Пульсация оргазма и головокружительный кайф, в тот самый момент, когда лейтенант врывается двумя пальцами в мягкую плоть, и там, на небольшой глубине давя на самую приятную точку, помыкая солдатом, всё ещё вылизывая его влагалище, любуясь когда-то бесстрастным лицом, что сейчас было поглощено удовольствием. И Огата на подсознательном уровне желал избежать такого удовольствия, как можно быстрее скрыться, умалчивая о том, что это было самое приятное, что он чувствовал за всё время службы. И это пугало его, вызывало в груди дичайший страх и желание избавиться от источника этого удовольствия, чтобы не было соблазна возжелать ещё. Он собирается слезть, когда в глазах ещё рябит от приятных волн в паху и забывает, что ноги его на чужих плечах. Хватка ослабевает, а потом тяжесть конечностей вовсе пропадает, хотя Цуруми продолжает вылизывать, словно изголодавшееся существо. Хякуноске уже намеревался встать, чтобы наконец отстранить лейтенанта от себя и своей пизды, но не учёл дрожащих ног, что тут же поехали в разные стороны, и под весом тела колени согнулись. Шинигами едва ли успел отреагировать, но пальцы из скользкого нутра вытащил, поспешно ловя ефрейтора, точнее пытался. Теперь они вместе были на полу, благо и так повреждённая голова не пострадала ещё больше, но на грудной клетке приятным грузом ощущался чужой вес. –Будьте осторожнее, ефрейтор Огата.– Очередные слова, на которые снайпер никак не отвечает, предпочтя уделить внимание своим волосам, что действительно растрепались и его зачёсывание не выглядело так неестественно как в предыдущие разы. От такого небольшого жеста в голове стало просторнее, прохладнее, жар начал уходить. Обнажённые бёдра вновь приподнялись, с намерением уйти наконец отсюда подальше, даже если это будет крайне сложным делом на ватных ногах, но эти планы обрывают руки, что толкают ягодицы и спину ближе, до тех самых пор, пока влагалище не нависает аккурат над Цуруми, а Огата упирается в пол ладонями, вынужденный почти что держать своеобразную планку, чтобы не раздавить своему начальству голову. Будет крайне неприятно, если лейтенант умрёт зарывшись по самое не хочу в его пизду, хотя он мог бы отомстить и боднуть того тазовой костью, возможно сломать нос на память и в качестве благодарности за чудесный оргазм. Руки Токуширо, точно хищные лапы оплетают ноги ефрейтора и видимо лейтенанту было действительно мало, мало всего, чужих эмоций, наслаждения, вида на потерю самоконтроля и просто чего-то более женственного, что он нашёл в своём подчинённом. И тело разогревается вновь, язык настойчиво, но теперь уже мягче, дразнит и стимулирует плоть, на этот раз изначально сосредотачиваясь на клиторе. Так же ввели прошлую пару пальцев, теперь уже до костяшек, явно наслаждаясь чужой узостью, когда лейтенант мучил особо приятные части складок и бугорка, вновь чувствуя пульсацию и не ушедшее тепло. Жар внутри скользких стенок завораживал, только краем глаз можно было увидеть и услышать, как Огата начинает задыхаться, по крайней мере так это выглядело, вновь непривычное возбуждение и приятные ощущения. И Цуруми чувствовал, что у самого в паху кровь бурлила, поднимая его член в боевую готовность, и под пластиной становилось влажнее. В паху уже начинает ныть, штаны кажутся чересчур узкими, как и фундоси, что спасают форму от позорного пятна предэякулята. И фалангами он чувствует, как мягкие стенки сжимаются, жар окутывает кожу и вновь появляются соки, смазка. Огата что-то недовольно бурчит на заднем плане. –Позвольте спросить, как вы смогли пройти медицинскую комиссию и попасть в армию?– Неожиданно снайпера пихают вбок и теперь уже он валяется на спине, ощущая задницей холод блестящих от чистоты половиц, пока над ним возвышался лейтенант, поправляя свои аккуратно уложенные волосы и подползая ближе. С такого ракурса Хякуноске мог лицезреть чужое лицо утопающее в тени пластины, и эти чёрные радужки, почти как у него самого, только взгляд этот стремился в пустоту, напоминая бездонные колодцы, и такое иногда пугало новобранцев, признаться, Огате тоже было дискомфортно. До тех пор, пока он не услышал шуршание одежды. Лейтенант быстро справляется с застёжками на штанах, отодвигая белую ткань белья и наконец освобождая эрекцию. –Помог ли вам кто-то сделать это?– Его ладони опускаются на бледные тазовые кости, подмечая, что таз не сужается и он явно принадлежит мужчине. Подтягивают ближе, обводя кожу до колена, чтобы подхватить под ним и приподнять, взирая на ефрейтора любопытными глазами, что не ищут ответа на вопросы. Мазнув по входу головкой, тёплой, даже горячей, делая на последок пару движений рукой по стволу, растирая предсемя, что успело выступить из уретры и только тогда, мучительно медленно входит в глубину мягких тканей, раздвигая чужие ноги, растягивая чужие ткани, доходя до самого основания, ровняясь с лицом снайпера. И Хякуноске, глядя в глаза шинигами решил, что самым лучшим будет принять смерть с распростёртыми объятиями, не меняя выражения лица, открывая рот, обнажая зубы и высовывая язык. Только чтобы встретить довольный взгляд напротив и чтобы его поглотили, принимая приглашение на трапезу, скрещиваясь языками, поглощая друг друга так глубоко, что снайпер даже начинает бояться удавиться этой лаской, переменчивой на такие контрастные укусы, которые он сам и провоцирует, в наглую двигая тазом, даже не смотря на сдерживающую его руку, действующую как штопор. В язык отдаёт металлом, на губах и подбородке слюна, которую никто не собирается вытирать и ефрейтор млеет от ответных движений, частоту и силу которых он не мог контролировать, и этот медленный темп поджигал то, что тлело в нём всё это время. Наслаждение от возбуждения и ласк, слишком соблазнительно, слишком приятно и хорошо, вновь побуждает ретироваться, начать выкручиваться и шипеть. Но дикую кошку уже никто не отпустит, даже когда он сильно прикусывает язык Цуруми и держит так его некоторое время, пока сам помыкивает в такт толчкам, закатывая глаза назад, не желая принимать тот факт, что секс может быть таким приятным, особенно когда ты уже кончил. И даже когда он отпускает многострадальную мышцу лейтенанта, довольно облизываясь как истинный кот, темп ни на миг не ускоряется, не становится жёстче, только лишь медленные прицельный толчки, только сосредоточенное лицо Цуруми. –Часто ли вам приходилось ложиться вот так под кого-то?– Горящие как сам ад ладони стискивают бледное лицо, что только начинает вновь покрываться краской, фиксируя его в тот момент, когда произошёл не в меру резкий и громкий толчок. Снайпер приятно вскрикнул, чувствуя влагу внутри себя, это скольжение и хлюпанье, и именно тогда лейтенант ускорился, стараясь сделать как можно ярче, приятнее, заставляя солдата принять то самое неотвратимое, неизбежное, наслаждаясь зрелищем и смесью чужих эмоций. Губы недовольно поджимаются, разум старается сохранить обычное, непроницаемое лицо и взгляд, пока внизу, прижавшись кожа к коже, Токуширо настойчиво и упрямо совершает небольшие, почти что круговые движения, находясь так близко и плотно, что задевал с этим и складки и клитор, добавляя новых непонятных ощущений, от которых так же невозможно было сбежать, как и от пристального взгляда. Только когда ноги сжимают чужую спину, надавливая из последних сил, заставляя конечности слушаться, даже не взирая на неконтролируемую дрожь от удовольствия, вбивая в своё нутро ещё глубже, чтобы нельзя было вовсе пошевелиться, со лба Цуруми падают первые капли. Это ломает все преграды, темп становится невыносимо грубым и быстрым, жестоким по отношению к нежным стенкам и благосклонным к снайперу, что откинул голову назад и беззвучно стонал, чувствуя эту скорость, граничащую с болью, это трение и много смазки, хлюпы, чвоки, при каждом новом толчке, что создавало какофонию. Это определённо заводило, как и контакт с потной кожей, шлепки друг о друга, почти что забытое состояние разума, упоение наслаждением в боли. И Токуширо забывается так же, как и ефрейтор, отдаваясь процессу полностью, впервые за долгое время получая такое удовольствие, действительно просто по животному кого-то так трахая и видя, что жертве это действительно нравится. Это сносило крышу, в какой уже раз. И мутные капли пачкали симметричные скулы, бледную шею и пол, и снайпер дрожал, теряясь в ощущениях, довольно щурясь как добившийся своего кот, так пристально глядя в ответ и непростительно медленно слизывая кривой след от мозговой жидкости, будто не поддаваясь скоростному темпу, и Токуширо видел всё это словно в замедленной съёмке. –Прекрасный экземпляр, прекрасный.– не унимался он, чувствуя как влага нитями тянется от его паха к влагалищу при каждом толчке, эту приятную липкость и уже близкий финал, чувствуя как вновь у ефрейтора начинают дрожать и трястись конечности. –Будет очень, очень жаль, если об этом узнают в верхушке.– утрирует, растягивает, делая толчки реже, медленнее, но с удвоенной силой, придерживая за чужой таз, чтобы Хякуноске не елозил по полу от такой силы, но каждый раз выбивая из того сиплый выдох. И всё что может сделать ефрейтор, в ответ на чужие замечания, это крайне серьёзно взглянуть в лицо шинигами, с румянцем, с красными ушами и надкусанной губой, но такими холодными и внимательными зрачками, чтобы лейтенант в тот же миг осклабился. Да, правильно, всё правильно, всё так, как он и хотел, прекрасно, чудесно. Его тело придавливает Хякуноске и он вновь целует его, уже не так глубоко, уже не так рьяно, только изредка позволяя себе небольшие укусы, чувствуя усталость снайпера, самостоятельно захватывая его язык и ведя их вместе. Одна из рук тянется прямиком к жару между их тел, зарываясь и теряясь в лобке, но достигая цели, утопая во влаге, массируя и оглаживая клитор, всем телом чувствуя как тело ефрейтора возжелало выгнуться дугой, такой прекрасной дугой, но это будет уже в следующий раз. –Разумеется мы об этом никому не скажем.– настойчивый шёпот в ухо, пока голова Огаты смотрит в сторону и его руки сжимают, царапают чужие плечи в удовольствии, когда его всё же накрывает второй мучительный оргазм, когда Цуруми чувствует эту пульсацию, что сливается с его собственной, кончая следом, пыхтя в чужую шею, заливая горячее нутро ещё более горячей спермой, не задумываясь о чужом оплодотворении, догадываясь, что это маловероятно, но так приятно, вторгаться в чужой жар, оставаясь там даже после такого приятного окончания.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.