***
[Чуя и Дазай. 15] — …Звучит как-то так. И, в данный момент, это лучший план спасения обеих наших задниц, — Дазай смахивает выступивший пот со лба: то ли он впервые серьёзно нервничает, то ли жар от огня в помещении плохо сказывается на нём. Скрываться за хлипкой металлической трубой уже не имеет смысла — враг чётко представляет их местоположение, учитывая то, с какой интенсивностью он посылает в них огненные залпы. Эспер выходил из себя и кричал о том, чтобы глупые дети перестали играть с ним в прятки и тогда он, возможно, сделает их смерть быстрой и менее болезненной. Осаму не обладает чрезмерным чувством такта и на столь любезное предложение лишь высовывает руку со средним пальцем из укрытия, чудом успевая спрятать ту обратно, чтобы его не обожгло. — План — дерьмо. Ты не можешь быть уверенным на стопроцентно, что сможешь аннулировать Арахабаки. А я не могу не думать, что ты просто хочешь использовать меня как приманку и потом сбежать под шумок, — фыркает Чуя, услышав бред всей этой авантюры. Оно не удивительно. У него нет никаких причин доверять Дазаю, ведь тот вполне мог сделать из Накахары «разменную монету», а сам свалит восвояси не намочив дорогой пиджак. Чуя всегда считал заключённого в нём бога своим личным проклятием, и что он является тюрьмой для него. А что делают в тюрьмах? Уж точно не выпускают наружу чокнутого преступника-убийцу, чтобы тот вдруг решил сражаться во благо правосудия. Не сказать конечно, что Чуя или Дазай были тем самым правосудием, но подыхать в печи всё равно не очень хотелось. Арахабаки был самым крайним и отчаянным вариантом борьбы. Неужто сейчас наступил именно такой момент?.. — Если бы я хотел бросить тебя и сбежать, то согласился с твоим тупым планом. Как видишь, я всё ещё здесь! — Дазай снова начал потихоньку выходить из себя и скрипеть зубами. — Так что, ради бога, просто доверься мне и выполни чёртову работу! — …Я точно ещё пожалею от этом, — тяжко вздыхая, но Чуя соглашается, что лучшего варианта на спасение у них сейчас просто нет. Поймав момент, когда огненный эспер на несколько секунд прекратит свои атаки, Чуя резко поднимается на ноги и выходит из-за укрытия, делая несколько уверенных шагов в сторону своего врага. Короткие кожаные перчатки быстро, но изящно, поддеваются пальцами со стороны ладоней и падают на землю. Накахара уже и забыл, когда в последний раз давал волю Арахабаки. Но боль и страх от передачи контроля не покидает ни на секунду его жизни. Это клеймо. Это напоминание. Это проклятие. — Что ж, даровавшая мне тёмную немилость, не стоило снова меня будить… На какую-то долю секунды, время и пространство вокруг Чуи будто замирают, разрываются на миллиарды молекул, а после соединяются вновь. Они собирают его по осколкам, но они не в силах собрать воедино двери тюрьмы его ненавистного сожителя. Бледная кожа по всему телу очень быстро начинает покрываться алыми отметинами, схожими со свежими шрамами. Зрачки сперва расширяются пожирая радужку, а после сужаются, поглощая вместе с собой сознание парня и оставляя место лишь безумию, что сочится вместе с кровью из глаз, носа и рта. Сумасшедший звонкий смех отпечатывается в голове леденящим ужасом, пробирает до костей и будто остаётся там навсегда. Дазай неотрывно смотрит на это и не может оторваться от созерцания чего-то настолько ужасающе-прекрасного — того, что заставляет сердце биться чаще, жадно глотать воздух, пытаться впитать в себя каждое мгновение происходящего. Потому что это невероятно, фантастически, превосходно, сумасшедше, сексуально… Кажется, Осаму впервые за долгое время поймал себя на ощущении настоящего вкуса жизни, ведь Чуя был прекрасен в своей ипостаси. На виске темной головы сейчас отчётливо пульсировала вздутая вена, которая-таки нашептывала Дазаю одни лишь «хочу» и «моё». Он должен подчинить этого бога. — Ты способен на куда большее, Чуя… — тихо лепечет он, не в силах оторвать взгляд от напарника. Чуя, а точнее та тварь им завладевшая, сейчас абсолютно не интересовалась всякими там словами восхищения от ничтожного человека. Цель перед ним была куда более интересная и настроенная на жаркий бой (что в данной ситуации звучало как каламбур), поэтому грех было ей отказывать. Эспер всё же немного опешил, явно не ожидая, что простой пацан что называется «вывернет себя наизнанку», потому что внешне теперь выглядел именно так. Он попытался атаковать его своим излюбленным сгустком пламени, но Чуя даже шагу не сбавил, продолжая надвигаться на него с обезумевшим смехом, попутно проваливая пол под своей тяжёлой (не без помощи гравитации) поступью. Огненный столб, за которым сразу последовало ещё три таких — всё без толку. Даже когда эспер выстроил перед собой стену пламени, рыжий не пытался как-то её миновать, а просто прошёл сквозь, наконец-то сокращая между ними расстояние настолько, чтобы отправить ублюдка в длительный полёт на другой конец склада, попутно выбив ему кулаком добрую половину зубов, если не всю нижнюю челюсть. И, казалось бы, стоило на этом закончить, ведь тот и так чудом едва оставался в сознании, да только команда «Стоп» у Чуи отсутствовала как таковая. За мгновение преодолев то же расстояние с одного прыжка, он прописывает несчастному ещё один удар по черепу. В этот раз фатальный, потому что мозги разлетелись в разные стороны как эффект вылетевшей пробки шампанского, окрашивая стену вокруг него кровавыми брызгами. Ещё удар — уже в то место, где всего минуту назад была голова. И ещё один. И ещё. И ещё. Так, постепенно, несчастное тело даже телом человека назвать было сложно: просто изувеченный кожаный мешок с множеством осколков костей внутри и разорванными в ничто органами, потому что после ударов кулаками Накахара не чурался пробить пальцами несколько дырок в брюхе, просовывая туда руку и раздавливая в той всё, что попалось на его пути. Последним штрихом его «шедевра» стал энергетически плотный сгусток энергии, который он загнал в то, что осталось от грудной клетки. Одна секунда и остатки тела теперь уже полностью разлетаются на ошмётки, забрызгивая половину помещения и, в первую очередь, Чую, который не прекращает припадочно смеяться видя дело рук своих. — УМРЁТЕ! ВЫ ВСЕ УМРЁТЕ! — голос Чуи вроде бы и выглядел знакомым, однако звучал сквозь некую зловещую призму, словно через него говорит сама преисподняя, устами тысячи измученных за многие века грешников. — К сожалению для меня, но с этим придётся немного повременить, дружок, — Дазай решил в который раз воспользоваться своим талантом «ниндзя» и незаметно подобрался к Чуе со спины, предотвращая попытку того создать ещё одну маленькую чёрную дыру и хватая его за запястье. — Пора баиньки. Яркая вспышка, возникшая под пальцами Осаму и озарившая весь склад, как по волшебству «очищает» кожу Накахары от следов Порчи и возвращает ему трезвый взгляд. Серо-голубая радужка глаза вновь ловит на себе проблески света. Кровь на лице постепенно начала запекаться и к той прилипли несколько прядок влажных от пота рыжих волос. Чуя смотрит на Дазая глазами потерянного и уставшего ребенка, будто и не существовало того безумия всего минуту назад. Спать… Он просто хочет спать. Мышцы во всём теле ослабли и трясущиеся ноги больше не в состоянии были его удержать, от чего он повалился прямо на грудь напарника, из последних сил оставаясь в сознании. Дазай молчал, лишь крепко сжимая вялое тело Чуи, дабы тот окончательно не рухнул на пол. Ему было… Интересно. Разглядывать это измученное демоном лицо, в котором читалась мольба об отдыхе, чтобы его просто не трогали ближайшие сутки. — Спасибо, Осаму… — на грани обморока тихо выдыхает Чуя, просто машинально уткнувшись носом в плечо парня и пальцами хватаясь за его шею как за спасательный круг. — Что ты сказал?.. — Дазай дрогнул, словно его коснулся прокаженный чумой. Он даже попытался оттолкнуть от себя Чую, но тот, не смотря на слабость, вцепился в него как клещ. — За то… Что пришёл на помощь… — уже из последних сил выдавил из себя рыжий, после чего окончательно отключился в чужих руках и повис мёртвым грузом.***
Дазай ненавидел больницы и всё, что было с ними связано. Он всегда считал, что подобные заведения являются язвой на фоне естественного процесса жизни и смерти. Если человеку суждено умереть, то не стоит вмешиваться в такой простой порядок вещей. Естественно, утверждение это было самую малость утрированно рассуждениями пятнадцатилетнего подростка, который сам же до жути боялся боли и когда-то, чуть что, сразу бежал к Мори: будь то наложение очередных швов, количеством которых Осаму мог уже похвастаться как для своего юного возраста, или же клянчил у доктора каких-то «безболезненных настоек смерти», которые парень сам придумывал в своей голове. Короче говоря: в большинстве случаев, лечебных заведений Дазай старался по возможности максимально избегать. По крайней мере так было до сегодняшнего дня. Чёрные ящерицы отыскали их только минут через сорок, когда Дазай уже сумел вытащить тушку Чуи из подземного дока и, взвалив его на плечо как мешок, тащился с ним вдоль заброшенного и разрушенного после боя порта. Несколько раз за весь путь становилось тяжеловато и Осаму всерьез думал выбросить Накахару в воду, а Мори наплести, что, мол, так и так, пал смертью храбрых, вечная память и прочая хуйня. Но за ними вернулись и со всеми почестями в незамедлительном порядке доставили на базу мафии в их подпольных госпиталь. Хотя язык не поворачивается назвать вылизанные до блеска подвальные помещения с новейшей медицинской техникой просто подпольной больничкой, потому что страсть Мори давала о себе знать и он обеспечивал своих людей лучшей медицинской помощью и препаратами. Дазая быстро подлатали, потому что он отделался всего парой-тройкой неглубоких порезов во время взрывов, да растяжением запястья. Ерунда, которая даже не стоила внимания по сравнению с Чуей, что по-прежнему находился без сознания и ради безопасности окружающих был помещён в отдельную палату. Осаму рассказал о произошедшем Мори и тот посчитал, что так будет лучше для всех. Хоть при осмотре на Чуе и не обнаружили каких-то серьёзных повреждений, а кровоточащие ранее участки будто исчезли сами по себе каким-то магическим образом. Врачи заключили, что тот банально спит и это даже не кома, так что беспокоиться вроде не о чем. — Так значит, он дважды спас тебе жизнь? — если и делать расследование, у кого Дазай научился бесшумно и незаметно подкрадываться к людям, то Мори явно был лучшим его учителем. Пусть Осаму даже ухом не повёл, когда босс возник в палате у него за спиной, пока тот неотрывно рассматривал спящего в больничной койке Чую. — Забавно. Это на два раза больше, чем сделал бы любой другой из Портовой мафии. Либо этот мальчишка очень добр, либо невероятно туп. — Скорее второе, — холодно пробубнил Дазай, имея наглость даже не повернуть головы в сторону босса. — Задание полностью провалилось. Заложник с важной информацией о контрабанде мёртв. А наше пригретое тайное место для встреч теперь кишит военной полицией. Его идиотизм и импульсивность переходят всякие границы. — Какое я дал тебе задание, Дазай? — уже более твёрдо поинтересовался Мори, чем всё-таки вынудил Осаму перевести на него непонимающий взгляд. — Ты меня слушал вообще? Или возраст даёт о себе знать и твоя память идёт по стопам твоего предшественника? — язвительно выплюнул парень, явно не догоняя, чего от него хотят. — Заложник. Сделка. Информация. Ради чего я рисковал жопой? — Да-да, ты всё верно говоришь, сходка и правда была ради этого, но… Мне было интересно проверить ещё один аспект предстоящего задания, — по-лисьи усмехается мафиози. — Кончай говорить загадками и подкидывать мне наводящие вопросы как кости бродячему псу, — нахальности Дазаю было не занимать, раз он так легко говорил с Мори на равных и не боялся прожигать его взглядом. — Видишь ли, я уже давно понял, что твоя способность анти-эспера хоть и невероятно полезна, но даже она имеет свои непростительные неудобства. — Это какие же? — вскинул бровью Осаму. — Боишься, что я своими ручками сотру твой маленький грязный секрет в юбке, старый ты извращенец? — Ох, нет же! Дело сейчас совершенно не во мне или моих сексуальных предпочтениях, — Мори по-прежнему оставался непоколебим на глупые провокации и продолжал тянуть беззаботную лыбу. — Дело в тебе и том, что твоя способность работает только на близкие расстояния. Но что, если враг находится на средней или дальней дистанции? Как быть в таком случае, если даже ты боишься огня? — …Только не говори мне, что ты заведомо спланировал сегодняшнее нападение, — глаза Осаму постепенно наполнялись хладным гневом, потому что, не смотря на отсутствие инстинкта самосохранения, он не любил, когда его подставляют ради каких-то следственных экспериментов. — Что ты, и в мыслях не было! — положа руку на сердце, заверил Огай. — Но я просчитал такой вариант, что противнику станет известно про твою силу и они решат играть по-грязному. И, как ты мог заметить, я оказался прав, что отправил тебя туда не одного. — Хочешь сказать, что так сильно беспокоился за сохранность моей шкуры? — Я беспокоюсь за сохранность всей Портовой мафии, Дазай. И ты являешься неотъемлемой и очень важной её частью, — когда дело касалось его «детища», Мори становился уже более серьёзным. — Я долго думал, кого поставить тебе в напарники, чтобы вместе вы держали в страхе всех врагов в Йокогаме. Думаю, Чуя блестяще справится с этой ролью. — Этот слизняк?! — пренебрежительно фыркает Дазай в сторону койки. — Больше похоже, что ты ищешь няньку для дикого зверя. — Я этого и не отрицаю, — хитро подмигивает Мори. — Вопрос лишь в том, кто из вас является этим «диким зверем»? — Меня, значит, приструнить вздумал? — вопросительно склоняет голову парень. — Доброй ночи, Осаму, — лишь кидает напоследок мафиози, оставляя вопрос Дазая без ответа и вальяжно покидает палату. — Время приручать дикого зверя. [Через пару часов…] Такой банальной вещи как окно в подпольном госпитале мафии не предусматривалось (наверное потому он и подпольный), но чересчур громко тикающие часы на стене палаты никак не давали тебе забыться и потеряться во времени. Те показывали уже за два часа ночи и Осаму до сих пор не мог дать себе отчёт, почему он вообще всё ещё ошивается в палате Чуи. Ладно если бы это чудовище не спало, тогда Дазай с удовольствием прочитал бы ему очередную лекцию на тему его тупости и бесполезности, а потом поздравил, что теперь им придётся волочить отвратительное существование бок о бок как полноценные напарники. Прямо-таки детский мультик про каких-нибудь супергероев, вот только Дазай не был героем, а Накахара не был супер по его скромному мнению. Для пущего эффекта им только не хватало какого-нибудь всратого названия для их команды, но этим Осаму, возможно, займётся немного позже. Так, всё же, почему Дазай — человек, у которого чувство лени занимает практически одну ступень с мечтой о самоубийстве, просиживает штаны здесь, в мрачной больничной палате, пропитанной горьким запахом лекарств и напичканной противно пищащими приборами? Сам Дазай этого не знал и вообще не задумывался над этим вопросом. Сейчас, всё его внимание было приковано к мирно сопящему парню, чья грудная клетка мирно вздымалась при дыхании, а один рыжий волосок то и дело взлетал над тонкими губами, чем иногда раздражал рефлексы Чуи и тот недовольно морщил нос от щекотки. Внешне он уже выглядел не таким бледным, здоровый цвет лица вернулся, обрамляя слегка впалые щёки румянцем и делая акцент на россыпь веснушек. Осаму даже отметил, что спящим Чуя выглядел мило, потому что не пытался корчить стрёмные недовольные рожи и с лица пропали абсолютно все складочки и злобные морщинки, которые возникали, когда тот хмурился. — И на что ты вообще сдался мне в напарники? Мори точно выжил из ума, если думает, что я буду с тобой таскаться, — устало выдыхает Дазай, а потом зачем-то пересаживается со своего стула у койки непосредственно на саму кровать. Чуя и не думает реагировать, поэтому Осаму не отказывает себе в наглости упереться руками в подушку по обе стороны от его головы, руководствуясь тем, что хочет поближе разглядеть то, с чем ему придётся иметь дело. — А знаешь, спящим ты и на рожу вроде ничего. Даже на девку чем-то похож. Ноль реакции в ответ, но Дазай ни на что и не рассчитывает. Он продолжает буравить рыжего взглядом, будто пытаясь прожечь в нём дыру, потому что взгляд жаждет запечатлеть каждый миллиметр его лица для понятных только Осаму целей. Тихое сопение доносится до уха, а лицо обдаёт теплым дыханием. Только сейчас до Дазая доходит, что он нарушил не одну границу и нависает над рыжим непозволительно близко — так, что вот-вот их губы соприкоснутся. И соприкасаются. Осаму непривычно для себя осторожен, но это скорее от нежелания внезапно разбудить Чую и получить кулаком промеж глаз. Он томно, сладко смакует сперва его нижнюю губу, потом верхнюю, понимает, что нижняя была интереснее и решается пустить в ход зубы, медленно сминая ту между клыками. Осмелев (а точнее обнаглев) ещё немного, подключается и язык, проникая в рот и старательно изучая каждый сантиметр внутри, особенно находя забавным игру с чужим языком, который вяло и на одном лишь рефлекторном сокращении мышц как-то ему отвечает. Наверное, Дазай мог бы это сравнить с поцелуем мертвеца (просто потому, что он ебанутый), но Чуя под ним ощущался более, чем живым: теплый, вкусно пахнущий уже своим собственный сладковатым ароматом (персика?), а не блядской вишней, с подрагивающими ресницами и громко стучащим сердцем. Губы Осаму отстраняются от Чуи, оставляя за собой путь из тонкой ниточки слюны, но даже та обрывается, блестящей линией падая на подбородок и шею рыжего. Дазай сглатывает, переводит дыхание и жмурится, пытается привести мысли в здравый лад, но руки живут отдельно. Длинные пальцы ловко отбрасывают лёгкое одеяло к самым лодыжкам напарника: его переодели в больничную рубашку (ещё одна строгая прихоть доктора Мори), поэтому тонкая ткань может лишь прикрывать его наготу, едва доходя до середины бёдер. Чуя худой (не костлявый, но пара лишних килограмм ему никак бы не помешала), с длинными (не смотря на рост) изящными ногами, выступающими за край рубахи косточками ключиц и тонкими руками. «Точно почти как девка» — эхом проносится в голове Дазая. Он и сам не до конца отдаёт себе отчёт, но продолжает вестись на желание собственных инстинктов (или прихоти?). Сколько он не трахался? Два месяца? Три? В последнее время на него взваливают столько работы, что даже дрочить сил не остаётся. Так что, должен ли он чувствовать сейчас угрызения совести? Глупый вопрос, учитывая то, что у Дазая Осаму совесть отсутствует вместе с желанием жить, что очень кстати, если он и правда намерен присунуть кому-то вроде Накахары. — Ты же будешь на меня злиться, верно, принцесса? — это не выглядит смешным, но Дазай всё равно смеётся, окончательно забираясь на койку и удобно устраиваясь между тонких ног. — Но, мы же напарники? Напарники должны выручать друг друга, — вновь нависая сверху, продолжает шептать он, пальцами касаясь тёплой щеки и поглаживающими движениями спускаясь к шее. — В любом случае, ты был прав. Ты спас меня, а значит сам в этом виноват. Будешь считать это уроком на рассудительность в своём выборе и доверии. Звук расстёгивающейся ширинки и лязг бляшки ремня заглушают все прочие посторонние звуки в палате. На мгновение Дазаю становится страшно от самого себя и своих намерений, но его по-детски отвратительное «хочу» подавляет все прочие мысли. Руки в бинтах скользят под больничную рубаху и беспорядочно оглаживают изгибы парня на груди, талии, животе, бёдрах. Для Осаму это важный ритуал. Его тёмная натура жаждет почувствовать чужую пульсирующую жизнь под подушечками пальцев и ощутить полный над ней контроль. Это чистый кайф, природный наркотик — понимать, что только от тебя зависит умрёт ли жертва от удавки твоих рук на шее, или будет трахнута тобой же. Рубашка ползёт вверх и край её задирается до уровня живота Чуи, демонстрируя его наготу. Дазай даже изумился. Ни одного лишнего волоска, лишь такая же рыжая тонкая дорожка волос, тянущаяся от пупка до паха. И веснушки. Россыпь множества веснушек как на внешней, так и на внутренней стороне мягких бёдер, а так же на коленках и животе. Кажется, Осаму готов признать, что открыл для себя новый фетиш. Ему до скрежета зубов хотелось впиться в эти места, растерзать их до крови, оставить парочку болезненных засосов, возможно даже поставить шрам ножом как символ, что его гнилая душа пробралась так непозволительно глубоко. Но сейчас, любое резкое движение и лишнее прикосновение могло грозить пробуждением несчастной жертвы, а Дазаю не особо хотелось либо остаться со стояком и битой мордой, либо косо-криво пытаться запихнуть этот самый стояк в сопротивляющегося Чую. Именно поэтому, сейчас он решил отложить все свои фантазии в ящик «Немного позже» и даже отказался от растяжки пальцами. Комфорт Накахары его не волновал от слова совсем, а слюны и смазки на презервативе, по его мнению, должно было хватить для более-менее удачного проникновения. Раздеваться Осаму тоже не видел смысла. Он лишь приспустил свои брюки вместе с нижним бельём, уделив немного времени собственной подготовке: сплюнув на ладонь, распределяя слюну по всей длине полувставшего члена и ритмично двигая рукой. Прогресс, по правде говоря, был хреновый. Вообще неважно смотрел Дазай в этот момент на лицо Чуи или набрасывал на то край его рубашки, думая, что у него банально не стоит на таких образин. Скорее всего, Осаму просто устал без почти суток сна, вот организм и давал небольшие сбои вне зависимости от его желания. Дело двинулось с мёртвой точки лишь тогда, когда Дазай прижался членом к внутренней стороне бедра Накахары, начиная тереться уже об него. Тепло чужого тела сработало и спустя минут пять таких махинаций у Дазая был полноценный стояк, которым он ещё на пробу пару раз потерся о полностью вялый член Чуи, вызвав у того небольшую реакцию в виде тихого мычания сквозь сон. Дело оставалось за малым: выудить из кармана плаща, что покоился на спинке кровати, пластинку с презервативом, параллельно умудрившись потянусь вслед за ним ещё несколько мелких денежных купюр, зажигалку, мятные леденцы, футляр с одноразовыми лезвиями, откуда-то взявшиеся скрепки и «украденный» из кафе стик сахара. Страшно было представить, что находилось во втором кармане, но с этим он разберётся потом. Упаковка презерватива легко поддаётся и рвётся в руках, которые уже немного дрожат от желания, но Дазаю с третьего раза удаётся раскатать колечко резины на члене и ещё сплюнуть сверху «на удачу», добавляя и распределяя дополнительную смазку. — Прости, овечка, — хрипло выдыхает Дазай, вновь возвращаясь в изначальное положение и склоняясь над расслабленным Чуей. Направляя себя рукой, он медленно приставляет пульсирующую головку к жатому сфинктеру и делает пробную попытку протолкнуться внутрь. Стенки ануса плохо реагируют усложняя движение, но Осаму чрезмерно настырен и не отходит от намеченного плана. Ещё одна попытка, покачивание бёдрами вперёд-назад и мышцы слабо, но поддаются на давление, пропуская головку внутрь. Дазай замирает, скрывает сдавленный рык на уровне шеи парня, подавляя желание вцепиться в ту зубами, пытается свыкнуться с теснотой. С вагинами уж точно было не так, потому что те не пытались что называется «сожрать» его член или пытаться раздавить. Но Дазай не мог не признаться, что ощущения в Чуе были охуенные, особенно когда он взял себя под контроль, снова начиная плавно двигать тазом вперёд, сперва доходя до половины, чтобы опять немного затормозить и привыкнуть, а после погружаясь в него полностью. Мышцы внутри идеально плотно обхватили его плоть, а кольцо ануса снаружи посылало приятные вибрации, распространяющиеся по всей длине, словно маленькие удары током. Дазай даже пожалел, что не разделся, потому что тело покрылось испариной и одежда с бинтами неприятно липли к коже, но на общем фоне это была мелочь, потому что сейчас он серьёзно рисковал кончить, даже не начав двигаться. Потребовалось немало усилий, чтобы взять под контроль всю свою силу воли, но Осаму оказался на удивление упрям в своих желаниях. Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, он поудобнее устроился между чужих ног, а именно закинул те себе на поясницу, а руками обхватил упругую задницу Накахары для более удобного угла проникновения. Первый полноценный толчок на пробу оказался достаточно тугим и не совсем удачным, но Дазай решил больше не останавливаться на достигнутом, постепенно задавая определенный ритм своим движениям, разрабатывая тугие стенки и двигаясь в тех более свободно. Теперь он был в состоянии вытаскивать член наполовину, после загоняя тот обратно по самые яйца. В ушах немного шумело от состояния эйфории, тихие рыки продолжали вырываться из глотки в такт шлепков собственных бёдер о ягодицы парня. И в таком темпе Дазай вопиюще наплевательски не обратил внимание, что между ног стало уж подозрительно влажно. Смазки презерватива, что не удивительно, оказалось до ничтожного мало для нормального проникновения, от чего стенки Накахары не выдержали напора. Дазай буквально сейчас вбивался в кровавое месиво, заляпывая белоснежные простыни следами своего омерзительного преступления, но какое ему самому было до этого дело? Кровь рыжего лишь поспособствовала ему для более лучшего скольжения, а остальное его мало интересовало. Его, но не Чую, чьё тело наконец-то стало посылать панические сигналы в мозг о том, что что-то не так. Ощущение боли приходит не сразу. Сперва Накахара просто пытается продрать глаза, жмурясь от противного бледного света в палате. Затем, понять, почему ему так тяжело дышать, почему что-то больно давит ему на грудь, будто с целью раздавить, а потом… Рыжий широко распахивает глаза в испуге и давится от попытки заглотить воздуха в лёгкие, чтобы закричать. Но вместо крика у него получается надрывный кашель вперемешку с жалобным писком, а после он делает попытку сбросить с себя нахрен причину своей боли и дискомфорта между ног. Но Дазай слишком быстро ретировался, сильнее вдавливая пока что слабое после Порчи тельце в матрас, а для пущего удобства одной рукой хватает оба запястья парня и прижимает те к подушке поверх его головы. «Зараза… Нужно было изначально трахать тебя мордой вниз» — думает про себя Дазай, но так не выдаёт ни слова, лишь громче вздыхая и не сбавляя темпа своих толчков. У Чуи паника, потому что он не был готов к такому повороту событий. К тому, что сумасшествие Дазая способно дойти до стадии изнасилования своего спящего, обессиленного напарника. В горле скапливается неприятный горький комок и он демонстрирует ещё одну, более активную попытку сбросить с себя ублюдка. Тщетно. Дазай больше его и в таком положении сильнее. Тем временем внутренности Накахары начинают пылать огнём, а по ощущениям в кишечник будто пытаются вогнать осиновый кол. — ДАЗАЙ!!! — в конце-концов Чуя не выдерживает и бьётся в истерике. Его лицо искажается гримасой ужаса и боли, а по щекам катятся слёзы. — ДАЗАЙ, ПРЕКРАТИ! ОТПУСТИ МЕНЯ! ТЫ УБЛЮДОК КОНЧЕННЫЙ! — Да… Не дёргайся ты! Только мешаешь… — гортанно рычит Осаму, теперь вынужденный оказывать усилие на каждый свой толчок, потому что Чуя беспрерывно ёрзал задницей по простыне туда-сюда. — Я МЕШАЮ?! ДА ТЕБЕ ЧЛЕН ОТОРВУ ПРИ ПЕРВОЙ ЖЕ ВОЗМОЖНОСТИ, ЕСЛИ ТЫ СЕЙЧАС ЖЕ НЕ… — Слушай меня внимательно, глупая овца, — Дазай в миг прерывает все трепыхания парня под собой, когда угрожающе второй свободной рукой хватает его за глотку и вдавливает в матрас своим весом. Глаза его даже не безумны, в них отражается неподдельная опасность, что если Чуя сейчас ещё хоть раз пискнет не по делу, его тонкая шейка сломается под его пальцами. — Ты ведь помнишь, почему ты здесь? Почему ещё жив? —… — Накахара испуганно молчит и лишь хлопает ресницами, чем бесит Дазая и тот сильнее сжимает пальцы на глотке, вынуждая того покорно тараторить. — Потому что… Ты мне позволил… Ты дал мне новую жизнь… И другой… Другой у меня нет… — Не забывай об этом ни на секунду, Чуя, — притворно ласково шепчет Дазай и в знак поощрения немного расслабляет пальцы, но параллельно с этим возобновляет толчки бедрами, хотя теперь рыжий пытается молчать, лишь болезненно закусывая губы до крови. — Так уж получилось, что с этого момента ты — моя проблема, которую Мори мне нещадно навязал. — Я… Не понимаю… — Чуя действительно изо всех сил пытается не плакать и на ходу глотает сопли. — Мори вдруг решил, что мне просто необходим боевой напарник и не нашёл кандидатуры лучше тебя. Так что, хотим мы этого или нет, но нам придётся работать вместе как партнёры, — Осаму снова смешно от всей ситуации о он практически нежно ловит и слизывает языком катящуюся слезинку Чуи, смакуя во рту солёный привкус. — Дазай… Зачем ты… Делаешь это… Со мной.? — рискует подать голос Накахара, потому что, по правде говоря сейчас его мало ебёт, чего там хочет Мори, потому что сейчас его ЕБЁТ Дазай. — О-о-о… Это куда более глубокий вопрос, принцесса! Такой же глубокий, как твоя прелестная дырка… — хохочет Осаму, прикусывая мочку уха парня и в подтверждение своих слов делает особенно резкий и глубокий толчок, выбивая из него болезненный стон. — Ну же, прекрати сопротивляться и делать вид, что тебе не нравится! Потому что она ведёт себя куда более честно, чем твой поганый лживый ротик. — Зачем, Дазай..? — повторно всхлипывает Чуя, а следом кричит от усилившего ритма толчков. — Ты мой пёс. И будешь делать всё, что я тебе прикажу! — очередной рык над ухом рыжего, потому что Дазай чувствует, что близится к грани. — Я прекрасно видел, на что способна твоя сила. На что способен ты. И я буду идиотом, если откажусь от такого подарка судьбы! — Но… Ты говорил, что ненавидишь меня… — Накахара так же ощущает, что член внутри него становится ещё тверже, поэтому намеренно берёт всю свою волю в кулак и старается расслабиться, дабы минимизировать болезненные и разрывающие ощущения. Недаром же говорят: «Если такой ужас происходит, просто расслабься и получай удовольствие». — Ненавижу. Всеми фибрами души ненавижу. Ты себе даже не представляешь, насколько я сдерживаю себя, чтобы не сомкнуть руки на этой прекрасной шее и лишить тебя жизни! — финальные рваные толчки, в которые Дазай вкладывает всю свою злобу, явно специально стараясь сделать Чуе побольнее. Парень под ним снова срывается на крик, а сам Дазай тихо протяжно рычит, замирая на несколько секунд внутри, пока сперма полностью не заполнила презерватив, что из того даже стало протекать через край. В Чуе было слишком хорошо, чтобы сразу покидать его тело, поэтому Осаму решил пока остаться там, а заодно упасть на беднягу сверху, окончательно придавливая того своей долговязой тушей. — Но в этом и есть твоя прелесть, крошка Чу. Обычно, я бредил мыслями о самоубийстве. Смерть других людей от моей руки меня совершенно не интересовала. Но ты… Твоя сила несёт смерть и разрушение. Ты само воплощение этой смерти. Поэтому, я для себя решил, что однажды хочу либо убить тебя, либо пасть от твоей руки. А возможно, нам даже удастся совершить двойное самоубийство и прикончить друг друга! — Я готов убить тебя хоть сейчас, мразота… — слёзы Чуи постепенно превращаются в чистую ярость, но сейчас он всё ещё слаб, чтобы банально скинуть с себя Дазая. Приходится терпеть его вес на себе, мерзкие ощущения обмякающего члена внутри и скатывающейся по бедрам теплой спермы вперемешку с собственной кровью. — Только дай мне повод и я тебя уничтожу. — Ну, как раз с этим тебе придётся постараться. Вот я и займусь твоим тотальным обучением на роль лучшего мафиози, — откровенно смеётся Дазай ему куда-то в шею, бездумно наматывая на палец влажный рыжий локон. Секс всегда настраивал его на положительную волну, поэтому сейчас можно было проявить немного нежности, и, когда основная волна оргазма прошла, Осаму приподнялся на локтях, вновь нависая над Накахарой, ласково зарываясь руками в его волосы и потираясь носом о нос. — Моя маленькая, прекрасная машина для убийств. Мой, мой, мой и только мо-о-ой… — словно напевая какую-то детскую песенку, лепечет Дазай, совершенно не обращая внимания на переполненные ужасом и отвращением глаза напротив, ведь, его это только сильнее влюбляло в них. — Веди себя хорошо и тогда, я покажу тебе дорогу к звёздам. А вздумаешь противиться или врать мне, я превращу твою жизнь в ад, из которого тебя никто не спасёт. Потому что никому нет дела до несчастной овечки, кроме большого страшного серого волка, — и вновь вроде бы теплый добродушный взгляд сменяется холодным презрением в карих глазах. — Можешь считать, что это было твоим первый наказанием. Вздумаешь и дальше якшаться с Коё за моей спиной, и в следующий раз заставлю смотреть, как уже она отдувается за твой прокол. — Откуда ты..? — Чуя в испуге хватает ртом воздух, но боится теперь даже шелохнуться под Дазаем. — Ты хорош как боевая единица, но уж не как интеллектуальная. Поэтому даже не стоит тебе напрягать свой глупый мозг, или чем там ты думаешь, в отличии от нормальных людей? Сделав Чуе напоследок ещё один «буп» носами, Дазай очень медленно и осторожно сперва отпустил его руки, после приподнялся и, наконец-то, вытащил член из его задницы, из которой тут же потекли уже сгустки крови. Грязно. К счастью для Осаму, ему требовалось лишь стянуть с себя презерватив и метко отправить тот в мусорное ведро, попутно натягивая штаны и застёгивая ширинку с поясом. Чуя тем временем продолжал лежать в постели, даже не пытаясь перевернуться или хотя бы опустить обратно вниз край своей рубахи. Сейчас он напоминал безжизненную марионетку потерявшую своего кукловода и Дазаю это невероятно нравилось. Сломанная кукла со стеклянными глазами, плохо гнущимися конечностями и со следами его преступления на себе — шедевр, достойный написания картины, жаль Дазай ни черта не умел рисовать. Окончательно приведя себя в порядок, Осаму соизволил позаботиться и о молчаливом Чуе. Сперва нужно было снять с него заляпанную рубашку и отнести в душевую. В кабинке тот стоял самостоятельно, хоть и на ватных ногах, но обмывать его ноги и между ними Дазаю пришлось самостоятельно, тщательно, но осторожно намыливая, смывая водой собственный грех. После, пока тот неподвижно обсыхал на стуле замотанный в полотенце, Дазай быстро отыскал в шкафу запасной комплект белья, сменяя окровавленные простыни на снова белоснежные, а те, вместе со старой рубашкой, отправляя в корзину для грязного белья санитарам. Последним штрихом было переодеть рыжего в уже тоже новую чистую рубаху и уложить обратно в кровать, напоследок любезно чмокнув в лобик. Чуя не реагировал, лишь бездумно пялился в одну точку потолка, а в мыслях мечтал о том, чтобы в здании произошла какая-нибудь утечка газа и их всех подорвало бы нахрен. Он хотел попросить прощения у Дьявола за то, что осмелился сравнивать его с Дазаем. Потому что Дазай был куда хуже Дьявола, возможно сам являясь воплощением всего ужасного, что есть на свете и ему не требовался ничей другой образ. — Доброй ночи, Чуя, — подарив рыжему ещё один поцелуй в щеку, Дазай укрыл его одеялом и направился к выходу из палаты. — Пусть тебе снятся сладкие сны. — Спокойной ночи, Дазай, — Чуя даже не понял что ответил, но это не могло не вызвать ухмылки на лице Осаму. Дверь палаты тихонько закрылась с той стороны. Тишину сейчас нарушали лишь громкие стрелки настенных часов, которые заглушали едва слышные всхлипы. Яркие прекрасные веснушки на щеках вновь окропили солёные капли.