Напиши мне

Лето две тысячи восемнадцатого года. Выпускной. Аттестаты. Ресторан. Прогулки до утра. Чувство свободы. Легкие порывы теплого ветерка шуршат зелеными листиками деревьев, гоняют фантики от конфет по воздуху, и на улице шумно-шумно так становится, потому что солнце озаряет каждого без исключения. Теплые деньки подкрались незаметно быстро: стрим за стримом, сообщение за сообщением, грязь в лужах сменилась иссохшими асфальтированными дорожками, тихие улочки, тропки исхожены. Высокие каблуки, легкий наряд, ароматы цветочных парфюмов, объятия и чьи-то страстные поцелуи на лавочках. В июнь, в свободу, в ветер, в поцелуи. Люди выпивают, чтобы влюбиться, обмениваются улыбками, жуют конфеты из дешевого шоколада, угощаются сладкой ватой пастельно-розового цвета, пьют холодные коктейли. Подростки все еще гоняют в модном на то время «трешере» с алика, а с колонок глушат грибы со своим «тает лед». И глушат дешевые колонки до боли в барабанных перепонках, звук отражается в голове перебойным эхом и в итоге превращается в кашу, смысл в которой найти как иголку в сене. Нет ничего более омерзительного, чем музыка без смысла. Хотя мелодии, пусть иногда не очень приятные, стали неким спасением от вечной мороки с проблемами в личной, и за ее пределами, жизни; политика, курс евро, погода и дальнейшее будущее. Вещество, которое попадает в организм и глушит вездесущую боль, — все можно пережить с подходящей песней в наушниках. Музыка оказывает огромное влияние на человека, что сам по своей натуре являлется жертвой множества влияний. Вот и Пешков — все такой же человек, который глотает вещество вместе с алкоголем, что блестит от преломления цветных ламп. Глотает и несозвучные чувства, и гнев, и печаль. Только вот не переваривается это все, а выходит наружу через слезы, срывы и грязный секс с первой или первым попавшимся. Боль вещь такая, что выйдет по-любому, как не прячь ее под шрамами от лезвий, под пеленой алкогольного опьянения. Даже под горечью табачного дыма, более, она с ним невероятна схожа, однако первый оставляет раны лишь по собственному желанию, а вторая плевать хотела на решение человека. Она неподвластна никому, словно природный катаклизм. Страница «Deep27» — парня с палеными цепями на шее, высокими вансами и пьяными глазами. В эти глаза глубокие, тянущие, словно болото, Сергей влюбляется без раздумий — голову охмуряет наивное чувство радости. Такая детская легкость, красота обманчиво туманит разум, притупляет все органы чувств. Остается лишь вслепую льнуть к прикосновениям других людей, чтобы потом не вспомнить лиц, ибо пальцы красивые на фотографиях, глаза, с забавой глядящие, — только это Пешков видит. Дыхание сбивается и пульс скачет, как бешеный. Сережа себя уже не помнит, существует только там, где лайки ставит. Дверь пустующей уже как неделю квартиры распахивается, освежитель, что висит на стене, своеобразно встречает. Сергей вздыхает совсем тяжко, из промокших уличных кед прыгает в домашние тапочки и тут же морщится, стиснув брови на переносице. Тихо шипит одно лишь: «пиздец», ведь носки идентично промокли насквозь — фиаско. Все это — неудача за неудачей. Сначала парень тот, лужи, освежитель, а тут ещё и носки. Сережа держится, или старается держаться. Держится, когда в ванной резко ледяной град из капель обрушивается, когда поскальзывается на луже жидкого мыла, головой стукаясь о ванну. Но когда ошпаривает палец кипятком, чай заваривая, не выдерживает и тянется к сигаретам, очевидно, предварительно распахнув окно на всю Ивановскую, отчего вечерний холодок проходится мурашками по коже. По-видимому, сейчас это мало кого волнует. Так рад сигарете Пешков не был уже давно, ведь столь часто себе не отказывать в табаке — дело настолько привычное, что уж и не помнит, когда по-настоящему наслаждался дымом, а не давился им по первой хотелке. В голове всплывают школьные годы, когда за гаражами со старшеклассниками жмешься от завучей и злых охранников. Бережешь эту несчастную ашку или самокрутку как зеницу ока, ведь проебешь — тебе никто не одолжит, самим мало, уж тем более когда ты мелкий шкет из восьмого среди одиннадцатиклассников. Губы непроизвольно расползаются в улыбке, поскольку, как бы то страшно ни было, все равно тепло на душе становится. Ностальгия какая-то о заботах совсем никчемных, простых таких. Не сказать, что сейчас заботы чем-то отличаются, ведь симпатия к парню из инсты — не такая уж и мировая трагедия, но от этого желваки на скулах начинают играть. Надо отвлечься.

***

Будто ничего из прошедшего опыта не извлекая для себя, для будущего, Ваня каждый вечер склоняется к темному проулку, ярко-голубым трибунам и высоким лавочкам. Трибуны на опушке какого-то холмика за городком, заброшенные, поржавевшие — лишь краска, эмульсионка пигментированная, спасает несчастные заброшенки. Бессмертных спускает ноги с обтесанных перил, глазами дружка своего ищет, а того как и не было никогда, неужели сам с красным полусухим забился в одного? Сумерки оседают на небольшой городок, все только собираются по компаниям, кто по одиночке, и то, ненадолго. Губы искусаны в кровь, а мутный взор зеленых глаз направлен в никуда, пока водой разливается несвязный и почти бредовый поток тревожных мыслей. Ваня с сигаретой жмется к перилам, не дай боже кто огонек увидит, стрелять — самому мало. С переездом в Подмосковье сюда нога Ивана ступала чуть ли не чаще порога собственной квартиры, и он уже нарекает себя ночной бабочкой в шутку, но не посещать это место не может. Причиной, конечно же, является людность этого места: когда вокруг столько людей, красивых и интересных, шумных и спокойных, эмоции и внутренняя тревога сходят на нет. Пред глазами все еще не маячит высокий русоволосый парень, отчего не легче. Бессмертных обессилено переходит в положение лежа из своего «сидя», страдальчески в экранчик телефона глядит, взором фоточки перебирает и вроде ничего такого из поводов для грусти, но это тоже вполне себе причина: «парень из инстаграма в москоу сити». Находясь в полной компании людей, Бессмертных ощущает себя совсем не так, как должен был бы — только одна персона разбавляет это чувство. Ваня подделка сам по себе, фальшивый телефон дорогой марки, на который многие только засматриваются. Саня только о пали знает. Зато Ваня сейчас слюнки пускает, не на чужие айфончики, конечно, но на этот ебучий профиль jojohfsex, который реально секс: высокий, стройный, с глазами глубокими — ну что за чудо, будто сбежавшее из самых мокрых снов? Именно поэтому Саня вновь наливает Ване любимое полусухое, слушает его несвязную речь, треплет по волосам с прядями черно-розовыми. Пусть Петров старше всего на год, а ведет себя так, будто жизнь повидал. Еще бы, столько пьянчуг встретить за историю своих похождений по местным окрестностям, имея при себе лишнюю пачку мальборо. Девушки так обеспокоены отношениями Вани, что неоднократно на вопрос об этом проще ответить «одному лучше», но а правда ли лучше? Или просто убеждения? Каждому ведь нужен кто-то, кто выслушает. Каждый же заслуживает? Так же? И все-таки Ваня каждый раз убеждается, что выносить одиночество, получать от него удовольствие — великий дар. Потрёпанное сердце, истерзанное переживаниями и несозвучными чувствами, требует внимания, тепла и желательно помощи, потому что еще чуть-чуть — и раздастся взрыв от переполняющей пустоты одиночества. Ну а сейчас Ваня показывает кончик языка, замечая над собой яркую вспышку камеры. Конечно, потом выставит фотографию с какой-нибудь красивой цитатой. Утром, точнее днем, когда глаза открываются не в приятной неге от ощущения долгожданного отдыха, а из-за рвотных позывов, хочется исчезнуть еще больше. Надавать лещей себе вчерашнему и уложить спать до похода на трибуны — неумолимое Ванино желание. Потому как сейчас, когда он склоняется на коленях, к сожалению, не перед возлюбленным, а перед белым фарфоровым другом, все выпитое за ближайший промежуток времени пойло выходит наружу, обжигая и без того саднящее горло. Съеденные ранее закуски ощущаются комом в желудке, встают посреди глотки и выкатываются новым позывом наклониться чуть пониже. Спасибо, что хоть спутанные волосы не лезут. Воздуха категорически не хватает, кашель из-за резких, жадных вдохов воздуха только усугубляет состояние. Складывается ощущение, словно помимо содержимого желудка и он собственной персоной решил выйти покурить. Видно мало того, как на языке мерзко перекатывается кислый привкус желчи, покусанные губы дают о себе знать, ранки жгутся. Накатившая на глаза слезная пелена мало что дает развидеть, да и разглядывать тут особо нечего — выглядит это наверняка не сильно привлекательно. Что мешало включить мозги раньше, зная, что на утро будет подобная картина? Ничего, кроме отсутствия самих мозгов. Сплюнув остатки мерзкой слюны с полости рта, смывает остатки вчерашнего веселья. Холодная вода из-под крана, в свою очередь, оказывает любезную помощь в том, чтобы снять отек и взбодриться, потому как горячей почему-то не оказалось, а так хотелось. В голове мыслей, кажется, слишком много: о том, как же хуево, о том, кто его вчера бухать столько потянул, и о том, что, слава богам, никто — ни соседи, ни друзья — Ваню в таком состоянии не увидят. Честно, Ваня и представить себе не мог, что первым делом поутру, после бурного пробега через все девять кругов ада, он будет проверять страницу jojohfsex, что будет ждать новое фото на фоне дорогого интерьера квартиры в москва-сити за сорок пять лямов и срываться, как собака Павлова, к резинке трусов, чтобы только начать нормально свой день. Однако, сегодня Ваня не получает уведомлений о новых публикациях. Недоуменно глядя в экран, уже даже успевает расстроиться, а строка «был (а) недавно» удручает. Ваня лайк не поставит, комментарий не напишет, но хотя бы полюбуется — хоть убей, даже спустя месяц не даст намёков на свою преданность, как фаната. Бессмертных всегда получал то, что ему нравилось, и то далеко не любовь, может быть, симпатия, но Пешков привлекает так, будто Ваня маленький любопытный ребенок, так как загадок в этой кудрявой башке больше, чем в сборниках интернет сайтов. Но палец все еще к кнопке «подписаться» с официальной страницы не тянется совсем. У «Жожо» страница вся на английском, под фото комментариев сотни, от девушек красивых, с ресничками четыре «д» и маникюрчиком за десять тысяч. Ваня только смотрит, заглядывается — пока Сережа этот фотки лайкает, не стесняясь, Бессмертных издалека смотрит только. Рука как-то интуитивно тянется от шеи вниз. Тело пробивает холодок, а вместе с ним и табун мурашек, когда представляется чужая бледная, изящная рука, пальцы чужие, что похожи на те, которыми мелодично перебирают струны гитары. А может, струны чувств. Как ведут по оголенному торсу, ненароком задевая все эрогенные зоны. От фантазий по низу живота разливается рекой возбуждение, завязывается в узел. В мыслях совсем случайно всплывает выражение лица надуманного партнера, а с губ срывается несдержанный вздох. Это неправильно, это ужасно и аморально — дрочить в ванной, опираясь на раковину, да еще и перед зеркалом, на парня, с которым даже не знаком. Но конкретно в этот момент любые грани морали рассыпались в щепки — все правила утопают в пучине похоти и желания. До ужаса хочется почувствовать поцелуи на шее вместо собственных рук, лежа в холодной постели делать вид, будто щеки не схожи с алым закатом, а дыхание совсем не сбито. Подставляться под искусанные губы, выгибаясь в спине, ногами обхватывать сильные бедра, будто те созданы под заказ специально для Ивана — вот настоящие желания. У Бессмертных мурашки позвоночник током пробивают от уведомления на всю громкость, а температура только выше по градусам ползет. Головка заметно побагровела, и Бессмертных, большим пальцем надавив на нее, неспеша размазывает слюну и выступившую капельку смазки и резко ведет вниз по возбуждённой плоти. Такие нехитрые манипуляции заставляют потрескавшиеся губы сжаться в тонкую полосу, светлые ресницы — дрожать, пока грудь вздымается, опаляя горячим воздухом легкие, пока те буквально сгорают. Идентичные резкие, быстрые движения повторяются из раза в раз; капли соленого пота стекают по лбу, дыхание сбивается окончательно, сердце стучит, словно взбесилось и требует выйти из этого балагана, пока с уст срывается тихий скулеж. Протяжный стон отдается эхом от стен и впивается новой дозой самого настоящего яда в разум. Ваня постепенно пьянеет: розовые щеки и мокрые губы, бликующие от белой лампы, смотрятся прекрасно, и подступающий оргазм ощущается прекрасно тоже. Вся эта идиллия прекрасного заканчивается в тот момент, когда Бессмертных кончает, пачкая спермой не только руку, но и стену. Где жизнь по пизде прошла, что Ваня сейчас в ванной по тихой грусти на парня, о котором знает только имя, дрочит? Жил себе совершенно спокойно, выпивал в компании, даже околопорнушные группы в вк листать пытался — отписался от них потом, правда, ибо черпать оттуда нечего. Теорию о взаимополовых отношениях, как ни искал, не нашел, но пытался. А тут свалился пиздец на голову. В зеркале, кажется, совсем не собственное отражение, другой человек: сальные растрёпанные волосы, раскрасневшиеся щеки, а в глазах нет былого огонька, только томный прищур с черной дырой в расплывшемся зрачке. Внутри все переворачивается, скручивается, постепенно вытекая в жуткое отвращение к собственному отражению, своему лицу, виду и мыслям. Мерзкие рвотные позывы — непонятно, то ли от омерзения, то ли из-за выпитого алкоголя — удается притупить, отчего горло снова обжигает желудочным соком. Вынуждает поморщиться, сплюнуть в раковину вязкую слюну, предварительно открыв поток воды. Вода ледяная, ей хочется окатить не только лицо, но и все тело, прийти в себя. Снова казаться даже самому себе до клоунизма ахуенно-веселым. Забыть глаза с яркой радужкой — потому что трусится даже слово написать, а если напишет, то больше не посетит страницу в социальной сети никогда в жизни. Даже переехать можно на другой конец Москвы, — но это скорее гиперболизированные от эмоций мысли. Щека горит алым, щиплет от отрезвляющего удара собственной ладони. Шлепок за шлепком — первый, второй, третий, четвертый, пока кожа не начинает онемевать с каждым разом все сильнее от того, что сила удара возрастает. Себя не жалко. «Заслужил». Хотя и омерзение после оргазма — дело привычное, и Ваня уверен, что обследоваться у психолога надо обязательно, ведь до своеобразного селфхарма дело доводить — дрянь. В гонке за временем почти-вымерший-эмо-дрейн-мальчик молниеносно выскакивает за дверь, которую, не рассчитав силы, толкает локтем. По-видимому, тут же слышит щелчок дверного замка, а перед лицом — ужаснувшаяся соседка, что пришла только соли одолжить. Неуклюжий смешок срывается с губ: ключи у Вани есть, но отдавать соль даже и не думает просто потому, что голова готова расклеиться. Логическое мышление и рядом не стоит с нынешними возможностями в общение или вообще какое-либо взаимодействие с обыкновенным человеком. Секунд десять пристальный взгляд сверлит крашеного парня — не зря, ведь потерянный взгляд сменяется осмысленным. Руки хлопают по карманам, и наконец-то в ладони звякает ключ. Благодарностей за все-таки отданную соль Ваня и не ожидает, но держать зла точно не будет. Чего-то от Лизы ждать вообще не стоит, за наверняка мизерную зарплату содержать трехгодовалого ребенка в свои девятнадцать — затея хуевая. А Ваня Саше говорил, что она залетит. Грудь, что вздымалась от глубокого вдоха, наконец-то расслаблено опускается, а мозговой штурм принял команду «отставить». Да уж, начало дня такое себе. Коридоры давно опустели, работяги, что здесь живут, давно ушли под собственными предлогами и делами, а школота наверняка еще спит или занята своими делами. Сон. Спать хочется ужасно, голова гудит, а глотку все еще жжет от своеобразного пробуждения. Сейчас бы вишневый чапман был бы к месту, или, на худой конец, жвачку, химозную до такой степени, чтобы челюсть свело, чтобы больше мыслей об алкоголе не поступало. Даже в самый хуевый момент жизни. Сквозняк с приоткрытого в конце коридора окна проходится по загривку, отдается мурашками по каждому позвонку и каким-то рваным движением головой. "На улице не сильно тепло", — отмечает для себя Ваня и понимает, что до Саши ковылять пешком придется; именно Саши, не кого-то еще, даже если соблазн высок. Ну а за этими размышлениями Бессмертных мог простоять еще минут двадцать, если бы не Геннадий. Ох уж этот Геннадий, — рюмка стопки, как тот говорит, и дух СССР возвращается в стены общежития, тетя Вера, местная авторитет с единственным другом в виде литра девяностоградусной водяры, самый частый собутыльник. Сын у той женщины есть, воспитанный мальчик был — до того, как та стала пить-гулять, на почве чего и без того нестабильная психика тети Веры окончательно пошла по кочкам в обнимку с психикой всего второго этажа. Так вот, горе-мамаша, распространяя аромат вермута, яростно начинает пьяные жалобы на не сложившуюся жизнь вываливать, на что Геннадий высоко подбородок задирает и ждет свою подачку, пусто кивая головой. Ваня стоит именно на выходе, именно на этом тренировочном полигоне, где парень всю свою сознательную жизнь качал навыки стелса. Ваня вздыхает и еле как мимо Геннадия проползает, чтобы втык от гуру СССР-эксперта за крашеные волосы не получить. День сумбурно начался, от такого только закурить. Никотиновая зависимость в семнадцать, звучит совсем не позитивно. Как Ваня докатился до жизни такой? Мальчишники в тринадцать. Тогда впервые попробовал алкоголь и мальчиков красивых целовать, — на удивление, по пьяни всем стало так похуй, с кем сосаться, а у кого-то была пачка сигарет, это был следующий этап чего-то нового в скучной жизни. Да, отчасти от скуки, отчасти от тяги к запретному адамову яблоку, ну и отчасти, конечно, из-за знакомства с Сашей — заядлым курильщиком, у которого что-то красненькое и дорогое нашлось, со вкусом вишневым. И тогда-то Ванечка себя ух каким взрослым почувствовал, даже советы какие-то по отношениям раздавать начал. На практике же у Вани не было ничего, кроме, возможно, пары поцелуев с девочками постарше, а может, и парнями. И то, те поцелуи «по-взрослому-в-засос» были чем-то очень-очень невнятным на деле: пара столкновений зубами, больной язык и гематома на губе после Саши, известного любителя покусаться. Ничего необычного, просто Ваня пытался реабилитироваться за пачку филип моррис с арбузной кнопкой, или это была игра в бутылочку, а может, на спор? Бессмертных не помнит ничего кроме этой жуткой гематомы и матовых Машкиных помад, и что в курилке все эти арбузные кнопки сострелял, пока слушал рассказы о бурной жизни знакомых и каких-то посторонних людей. Лучше бы дальше стрелял арбузных Филипов, а не регистрировался в инсте в желании личиком красивым посветить. Ваня — неформалочка, и дело даже не в крашеных ногтях, пирсинге и волосах, из неформального здесь водится еще и характер со странным пристрастиям к людям, ибо подружиться с человеком после прокусанной губы и криво набитой татушки пылающего сердца на щиколотке — самая настоящая смелость. Татуху эту, кстати, Ваня полгода старательно скрывал, от матери шухерился: носки высокие, джинсы, никаких шорт, только выдал себя самым глупым образом — про носки забыл, когда из ванной выходил. Еще полгода потом слушал о том, что загубил свое тело, и постоянные маменькины надежды, что «смоется», но Ваня не глупый, понимает, что это уже навсегда. Кстати, влюбиться в парня без задней мыслей, фантазируя о таких вещах с его участием, в которых откажет проститутка даже с самым широким спектром услуг, — самая настоящая глупость. Все это пахнет явной хуйней; в силу того, что сами по себе отношения на расстоянии даже Саша считает хуйней, Ваню отговаривает всячески, но получает одно — дрожащие ресницы и полные печали глаза. Бессмертных с мыслями старается собраться, но оказывается, что это не так легко. Когда Саша за плечо держит и в глаза смотрит, хочется сказать многое, но под ложечкой начинает сосать, губы поджимаются сами собой, а дыхание и вовсе будто кросс пробежал. Даже слова срываются резко и, кажется, пискляво-смешным голосом. — Бля, Саша, понимаешь, почему у некоторых есть все, а у вторых ничего? Почему кто-то в Москва-сити живет, а кто-то в общаге с мамой? Блять, в общаге! У него и внешность, и деньги, и все-все-все, еще и лайкает, как он вообще отрыл меня? — Ваня любит жестикуляцию: рассказывать, сильно размахивая руками, просто необходимо. — Ну, Вань, скинь ему нюдсы уже, блять. Саня видит, как Ванин ангел-хранитель пытается суициднуться и послать куда подальше свой долг защиты. Бессмертных, будучи не только неформалочкой, но еще и конченым невротиком, ну уж очень притягивает вечные страдания по одному его объекту обожания, ведь ни ответа ни привета со стороны Вани Сергей не получает, несмотря на хоть и малейшие, но признаки внимания от этого желанного jojohfsex. Как здесь не спасти и не пригреть? Вот и Саша этим вопросом на протяжении всего своего тщетного существования задается. Однако большая и чистая Ванина любовь как всегда выебала все щели морального состояния обоих, поэтому Петров уже минут пятнадцать всячески уговаривает успокоиться или хотя бы приземленно оценить имеющуюся ситуацию. Получает пару словесных пинков с очевидным «У меня вообще, блять, шансов нет, ты издеваешься?». Каждый раз тишина. Слишком долгая пауза в диалоге, которая напрягает, но сейчас Бессмертных перейдет финишную черту, и они пойдут тусоваться, так? Так ведь? … Это слишком Ваня, это слишком Иван Бессмертных.