О Алгебре, экзаменах и кажется, Саше.

Если бы меня попросили описать Александру одним словом, то я бы ответил — дисциплина. Наблюдая за ней столько лет, я уже выучил ее расписание, и поверьте мне, оно всегда было неизменно. Никаких прогулок с одноклассницами после школы, и лишних булочек в столовой. В будние дни ее волосы были всегда заплетены в тугую шишку, а под партой аккуратно лежала спортивная сумка, с неизвестным содержимым. По выходным, когда у нас проходили консультации по предметам, ее можно было увидеть с обычной, наскоро сплетенной косой, которая, как казалось мне, доходила до пят. Но иногда она пропадала из школы, а возвращалась с очередной золотой медалью на шее: — Вы посмотрите, какая медалистка учится в нашей школе! — чуть-ли не кричала на весь класс Светлана Викторовна, учительница русского языка, в очередной раз расхваливая Сашу и ее таланты. И я восхищался ей. Буквально превозносил Александру и ее кусочки золота на шее, переводя мои эмоции в скетчбук. Так было легче и проще. Ведь бумага не требует объяснений, почему половину из всех страниц занимает одна и та же девушка с огненно-рыжими волосами. Ведь блокнот не кричит тебе в уши о том, что пора бы тебе признаться в чувствах к ней. И сегодня, казалось бы в обычное пятничное утро, произошло нечто странное. Александра пришла в школу в обычном спортивном костюме, волоча за собой портфель, с изображенными на нем собаками. И главное — волосы. Они были распущены. Густые локоны развевались по майскому ветру, так приятно исходившему от открытого окна. А сама она была поникшая. Села за парту рядом со мною, достала учебники, и буквально уткнулась в них лицом. Мое сердце затрепетало от этого. Хотелось взять ее за руку, повернуть к себе, прижаться к ее лбу своим и…. А впрочем, ничего не хотелось. Хватило смелости лишь на то, чтобы немного потрепать ее по плечу и спросить: — С тобой все хорошо? Может, позвать врача? — а она в ответ резко подняла свою голову с парты и уставилась на меня. Глаза были определенно опухшими от слез, но при этом, держалась она стойко. — Отьебись, Кондратюк. Не твоё это дело! — буквально рявкнула она мне в ответ и снова погрузилась в свои размышления. Коротко, лаконично, и как пощёчина. Не то, чтобы я никогда не слышал от неё непотребств, но сейчас они резали по ушам особенно остро. Неприятно. В этот день она была максимально тихой, будто бы растворилась в учебном процессе. Учителя, которые входили в класс, каждый раз подзывали ее к себе перед уроком и спрашивали, мол, что же с ней случилось. И она отвечала. Шепотом проговаривала что-то себе под нос, слышала кучу сожалений от них в свой адрес, и обещания того, что спрашивать ее ближайшие дни не будут. И меня распирало любопытство и обеспокоенность. Хотелось узнать, что же ее тревожит, прижать к себе и дать выплакаться. И я, удивившись самому себе, пообещал, что обязательно добьюсь того, чтобы она мне все рассказала. Очень помогало то, что сегодня мы должны были поехать к ней домой. Пусть, это всего лишь математика, но один лишь факт того, что мы будем сидеть с ней вместе в одной комнате, за одним столом, переговариваясь, делал меня буквально окрылённым. Выйдя с последнего урока я увидел, как Саша стремительно несётся к выходу из школы, но хвала всем богам, мне удалось ее поймать. Резко, дальше больше чем ожидал, дёрнул ее за руку и она буквально упала на меня. Мельком увидел, что глаза ее покрывают дорожки слез, а сама она даже не сопротивляется: — Ты помнишь о занятии? — наклонившись к уху, нежно прошептал я, и поставил ее на ноги. — Я все помню, Марк. У меня не отшибло память. — Она поправляет свой рюкзак, и уставившись прямо мне в глаза, несмотря на слёзы, продолжает — У меня не получится встретиться дома. Пойдём в кофейню, как ты и предлагал? — и я вижу, как ее нижняя губа предательски дрожит, как она ели-ели сдерживает истерику и пытается не зареветь прямо при мне. Дальнейшие мысли я плохо помню. В голове что-то отключилось, и я, подавшись вперёд, порывисто обнимаю ее, прижимая к себе как можно ближе. Хотелось утешить. Невероятно больно было видеть ее слёзы, да так, что хотелось выть у ее ног, чтобы дала к себе прикоснуться. Безответная любовь это больно. Но мне было грех жаловаться, ведь она, ещё больше удивив меня, прижалась ко мне ближе и положила свои руки мне на плечи. — Прости, что ты видишь меня такой, я не хотела. Я позанимаюсь с тобой, как и обещала, только мне нужно немного отдохнуть — и на последнем слове ее голос предательски сорвался. Боже, дай мне сил — успел подумать я, сняв с неё портфель и заставив ее повиснуть на мне. Было видно, что сил в ней практически нет, а ноги, обвивающие мою талию, практически дрожали от каждого моего шага. Честно, я не так представлял нашу с ней совместную деятельность. Никогда и не думал, что в нашу первую прогулку она вцепится в меня и будет прерывисто дышать в шею, пока я буду нести ее до машины такси. — Давай же, слезай, милая — пробормотал я, а она подняла на меня свой вопросительный взгляд, — Не думай ничего плохого, просто сядь в машину, поедем ко мне. — и она повиновалась. Спрыгнула с меня, открыла дверцу и влезла в машину. День становился все страннее и страшнее. Но вызывал ли он тревогу, когда рядом, хоть и заплаканная, была она?…