Послание в бутылке

Чуткий под утро сон прервала трель велосипедного звонка. «Какой гадине пришло в голову трезвонить в такую рань?» — возмутился Ёсан, толком не отдавая себя отчёта, рань сейчас была или нет. Он разлепил глаза и едва не подпрыгнул от неожиданности. Впрочем, шок длился всего мгновенье: просыпаться в кровати поддельного Джеймса Дина теперь должно войти в привычку, раз уж он вынужден осесть здесь. Другую комнату молодой человек уже просто не осмелился бы занять. Трель повторилась. Пришлось встать, натянуть мятую футболку, вчера отброшенную в дальний угол комнаты, и поплестись вниз, на всякий случай вооружившись шваброй. — Добро… — Юджин так и не закончил приветствие, разразившись смехом. Кан недовольно фыркнул и сдул полезшую в глаза прядку. — Чего смешного? — Ты смешной. Глаз сам собой дёрнулся в нервическом приступе. Юджин принял это на счёт своей ремарки. — Да не обижайся. Выглядишь… воинственно-уютно. Ёсан постарался абстрагироваться от чувства дежавю и зацепился за чужое замечание. — Да прям. Не было нужды привирать о внешнем виде: он наверняка выглядел жалко в пожёванных спортивных штанах и футболке, с гнездом выцветших нечёсаных волос и заспанными глазами, так ещё и со шваброй наперевес. Юджин какое-то время молча рассматривал его, словно думая, что бы сказать в ответ — нечто утешительное или, наоборот, язвительное. Кан тоже не торопился прерывать паузу: он также изучал стоящего напротив. Почему-то только сейчас в глаза бросилась разница в росте. Вчера она казалась Ёсану неимоверной, но сегодня оказалось, что Юджин был выше на голову, не больше. К тому же, парень был крайне хорошо сложен: широкие плечи не сутулил, грудь вперёд не выпячивал, спину держал ровно. И пускай такие атлеты были не то чтобы во вкусе Кана, в целом молодой человек высоко оценил физические данные вкупе с лёгким характером, растущими из нужного места руками и очаровательной улыбкой. Ну чем не самый завидный жених на деревне? Только вот с репутацией у парня не срослось. — Ты всегда так зависаешь? — усмехнулся Юджин, складывая руки на груди. — Или только когда тебе пытаются сделать комплимент? — Если это был комплимент, то тебе стоит больше тренироваться, чтобы не ударить в грязь лицом перед своей подружкой. Ёсан знал, на что шёл, но всё равно не рассчитал силу выпада: Юджин при упоминании девушки невольно скуксился, хоть и поспешил это скрыть. Второго подобного предупреждения Кану хватило. «Значит, больше никаких разговоров о подружках. Видимо, у него и правда с этим не очень клеится». — Ты чего так рано? Я ждал тебя не раньше пяти. Юджин отреагировал на смену разговора с охотой: — Сегодня не моя смена, так что до вечера я свободен. Потом, правда, нужно будет уйти. Требуется помощь на ферме. Сегодня вечером и завтра с утра точно буду занят. — Как скажешь. Мне делать всё равно особо нечего. — Вот и славно. Будешь ассистировать. Видно, вчерашние шуточные разговоры про ванную Юджин воспринял чересчур серьёзно, поскольку, едва войдя в дом, прямой наводкой отправился туда. По его заверениям, работы было не так уж много, но парень явно деликатничал. Ёсан вместе с работником осмотрел каждый уголок, понимающе кивая на тот или иной строительный термин, и вынес честный вердикт: — Пиздец. Я бы и за неделю не управился. — Я справлюсь за пару дней. Если ты, конечно, мне подсобишь. Однако оптимистические упования Юджина были разбиты об абсолютно дилетантские познания Кана. Первые полчаса он ещё пытался принести хоть какую-то пользу, вызываясь то подержать трубу, то поднести инструмент, но позже выяснилось, что трубы имеют свойство течь, а гаечные ключи бывают разных размеров. Ёсан ругался себе под нос, чем вызывал искренний смех Юджина, стоически терпевшего косяки хозяина дома, после чего наконец сдался: — Лучше я займусь плесенью. — А ты знаешь, как? — Нет. Но ты наверняка знаешь. Юджин, занимавшийся раковиной, оторвался от работы и посмотрел на Ёсана так, как родитель смотрит на ребёнка, изъявившего желание самостоятельно приготовить обед. Кажется, это сравнение было очень подходящим. Кан даже решил поделиться им с парнем. — Хён ты, а в няньках почему-то я, — посетовал Юджин, но скорее в шутку. — На кухне должен быть уксус. Тащи его сюда. И перчатки не забудь. Принести уксус и перчатки оказалось ещё полбеды. А вот драить стыки между плитками, согнувшись в три погибели и стараясь не надышаться едким запахом, было настоящим испытанием. По меркам Ёсана, по крайней мере. Юджин, решивший на всякий случай не только дать словесную инструкцию, но и показать, как нужно выводить плесень, кажется, легко справлялся с задачей. — И что только занесло такого белоручку, как ты, в нашу глушь? — беззлобно усмехнулся Юджин, видимо, уставший слушать очередную недовольную тираду молодого человека. — Американская мечта? — ответил вопросом на вопрос Ёсан — и тут же рассмеялся. Вот тебе и американская мечта — драить уксусом кафель, в особняке с жуткой репутацией, в компании главного местного неудачника! Юджин будто бы прочитал этот смысл и тоже улыбнулся, но печально. — Американскую мечту нужно искать где угодно, только не здесь. Тут и спорить было нечего: кому, как не Юджину, было знать о горестях и превратностях жизни в Карнеги, но Кану почему-то захотелось возразить: — Но кто-то же пытался. — Ты о чём? — О той нефтекачке на поле. Юджин прекратил возиться с очередной гайкой и замер. Ёсан не мог разглядеть его лица, но видел, как заиграли желваки. Наверное, только это сейчас отличало парня от каменного изваяния. — Были тут отчаянные. Хорошие ребята, только не очень везучие, — Юджин произнёс это с замогильной интонацией древней пифии, так что у Кана холодок пробежал по спине. Опять сработала какая-то необъяснимая магия парня: негативные эмоции, которыми тот в данный момент фонтанировал, заставили Ёсана стыдливо опустить взгляд и попросить прощение неясно за что. Наверное, за своё излишнее любопытство: — Прости, если это вдруг задело тебя… Юджин. Хотелось поздравить себя с очередного рода почином: Ёсан решился назвать его по имени. Почему-то это всегда было непереносимо сложным — произнести вслух чужое имя, словно это было страшнейшим из заклинаний. Хотя почему же не знал? Знал, понимал, по крайней мере, догадывался. Он отучил от этой вежливой данности, не специально, конечно, скорее, по чистой случайности. Кана осенило этим только сейчас: его он никогда не называл по имени, также, как и он никогда не называл по имени Ёсана. — Юнхо, — поправил Юджин, вырвав из своеобразного транса. — Мне это имя нравится куда больше. Не клеймит неудачником. — Юнхо, — повторил Кан, будто пытаясь распробовать вкус имени на языке. — Мне тоже нравится. Напоминает о корнях. Юджин (или теперь стоило называть его Юнхо?) горько усмехнулся. Несмотря на притворно приподнятое расположение духа, сегодня он находился в декадентских настроениях и сглаживать острые углы, создаваемые Ёсановыми неуместными фразами, не собирался. — Корни… какой пустой звук. — Почему? — всё не унимался молодой человек. Так странно: раньше такого любопытства он за собой не замечал. Он в принципе на дух не переносил всех этих любознательных Рози, сующих нос не в своё дело. Но в Карнеги все его принципы медленно теряли актуальность, сменяясь какими-то стихийными, почти первобытными желаниями. Одним из таких желаний сейчас было узнать о местном пареньке как можно больше. Что-то подсказывало, что узнать было о чём. — Корни могут быть лишь у того, кто родился на твёрдой земле. Вместе с любопытством проснулось и зудящее желание поспорить. Не просто из вредности, но потому, что с Юнхо действительно было интересно завязать серьёзную дискуссию. Правда, уж больно странно парень выражал свои мысли. — Корни не всегда определяют родину, — заявил он, смело глянув собеседнику в глаза. — Я вот родом из Кореи, но родиной её никогда не считал. В отличие от Англии. Юнхо повёл бровью, будто его что-то смутило в чужой фразе, но ничего возражать не стал. Лишь спросил после короткого молчания: — А что считать родиной человеку, который родился посреди океана, где-то между Кореей и Штатами? Недокорейцу, недоамериканцу, ставшему всеобщим посмешищем? Ёсан сухо сглотнул и опустил взгляд. Кажется, после такого ответа желание упорно гнуть свою линию окончательно исчезло. В отличие от желания извиниться. Снова. Но едва он поднял глаза, чтобы хоть что-то проблеять в своё оправдание, как столкнулся с чужим взглядом, так и кричащим: «Мне не требуются извинения». До Кана только сейчас дошло: это не было попыткой пробить на жалость. Такому, как Юнхо, жалость не нужна. Ему нужна возможность выговориться. Сказанное им было откровением, на которое можно решиться либо с тем, кому безраздельно доверяешь, либо с абсолютно незнакомым человеком. Быть причисленным даже ко второй категории было маркером оказанного доверия. Кан высоко оценил этот жест и выдал ответное признание: — Я тоже был посмешищем. Юнхо одобряюще кивнул, принимая правила услуги за услугу. Но они всё равно оставались в неравных условиях. Если брошенные местным парнем риторические вопросы оказались каким-никаким, но облегчением, то Ёсан почувствовал себя паршивее. В воздухе всё ещё висела недоговорённость, которую нужно было прервать. — Поэтому ты и решил сбежать? — поинтересовался Юнхо, взяв на себя наглость первым нанести укол. Кан только и смог, что кивнуть после небольшой паузы. — И как, помогло? — ответом было лишь отрицательное покачивание головой. — Очень красноречиво, — парень искренне усмехнулся и, кажется, немного повеселел. Вопреки ожиданиям Кана, этот странный монологический диалог подействовал исцеляюще: как будто, ранив словесно, Юнхо пустил ему кровь и дал всей застоявшейся в организме дряни выйти, а потом аккуратно закупорил рану, вновь пустив в ход свою эмоциональную магию. — Ну и заболтал же ты меня, — приметил работник, поглядев на свои наручные часы. — Сейчас доделаю раковину — и отчалю. А с плесенью и налётом в ванне справляйся сам, белоручка. Ёсану возразить было нечего. Они вновь принялись за дела, расправившись со всем, что было запланировано, минут за двадцать. Оказывается, работа спорится, когда не расходуешь силы на пустую болтовню. — Принимай работу, — Юнхо открыл кран, покрутил его в разные стороны, как бы показывая, что агрегат больше не плюётся жидкостью земляного цвета, а нормально функционирует. — Толчок тоже в порядке, а вот на душ пока не рассчитывай. Доделаю в следующий раз. — И на том спасибо. Кан поразился, как непринуждённо звучал этот клишированный эпизод. Вероятно, всё дело было в детской искренности Юнхо. Любая наигранность, кажется, совсем не вязалась с его образом. По крайней мере, Ёсан хотел в это верить. «Если он действительно такой славный малый, почему же все его ненавидят? — думал он, провожая работника. — Неужели только из-за того, что парниша подрабатывал у Томпсонов?» — Ну я пошёл, — немного неловкое прощание оторвало от мыслей и вернуло на землю. Юнхо махнул рукой на прощание и, развернувшись на каблуках, последовал к припаркованному у крыльца велосипеду. Ёсану потребовалось пару секунд, растянувшихся, подобно патоке, чтобы найти в себе силы сказать: — Можешь звать меня Ёсан, если хочешь. Молодому человеку показалось, что Юнхо сполна оценил своеобразную жертву и принял её, как ценный дар. Так оно и было: откровение в обмен на откровение. Второй раз за день. — Хочу, — с неподдельным энтузиазмом заверил тот. — Ёсан звучит лучше, чем Джон. И… — Не клеймит неудачником? Парень ничего на это не ответил, только солнечно улыбнулся и покачал головой. — До встречи, Ёсан!

***

«До встречи, Ёсан!» — звучало просто и даже панибратски, но по-своему исцеляюще. Он ожидал, что почувствует дискомфорт после этой фразы, словно само его корейское имя является каким-то непроизносимым проклятьем. Когда Кан в последний раз его слышал? Лет одиннадцать назад, когда впервые переехал в Лондон и столкнулся с удивлением англичан, будто специально коверкавших его имя на разнообразные лады. Тогда-то и родился Джон. Родился и жил за Ёсана его же жизнь, отчасти против его воли. Джон был самозванцем и паразитом, въевшимся в сущность Кана, как в расщелины между плинтусом въелась плесень. Настолько крепко, что вывести его было крайне сложно, но жизненно необходимо. Молодой человек горько усмехнулся, с яростью растирая по плитке вонючий уксус: едва знакомый ему неудачник из захолустного американского городка так искренне и запросто назвал его по имени, тогда как родители Кана, те, кто дали ему всё — жизнь, престижное образование, возможность выбрать занятие по душе — при расставании пренебрегли даже этим, бросив лишь сухое «Прощай, Джон». «Правду говорят: сытый голодного не поймёт,» — посетовал непонятно на что Ёсан, наконец разгибая спину и медленно потягиваясь. Пора было сделать перерыв: молодой человек уже видеть не мог ни плесень, ни разбегающуюся в глазах плитку. Кан перекусил снеками, которые любезно принёс Юнхо, и, посмотрев на настроенные им же часы, довольно выдохнул: настало время для заслуженного отдыха. Он метнулся в спальню, чтобы прихватить с прикроватной тумбочки початую пачку сигарет, и предпринял попытку пробраться на примеченное еще вчера местечко: открыв окно в комнате Бенджи, он выбрался на чуть покатую крышу и разлёгся на нагревшейся под вечер кровле. Вид оттуда открывался не то чтобы живописный — прискучившее поле и мозолящая глаза нефтекачка. Однако выбора у Кана всё равно не было, потому он довольствовался имеющимся. Сигареты после уксусного запаха казались не такими уж мерзкими, а лёгкий ветерок помог очистить голову от тяжёлых мыслей, накопившихся за день. Захотелось запеть, но на ум ничего не шло. Ничего, кроме ностальгически старой песни, ставшей первым лондонским музыкальным откровением, — «Looking For Someone» Genesis. Как там пелось? «Looking for someone And now I've found myself a name. Come away, leave me. All that I have I will give Leave me, leave me» Тогдашний Ёсан, сопоставляющий себя с лирическим героем песни, показался бы нынешнему Ёсану чертовски наивным. Потому что нынешний Ёсан повзрослел и перестал витать в облаках. Теперь-то он знал наверняка: ушедшее не оставит. От него не убежишь на край света, не укроешься под землёй. Почему-то Кану казалось, что об этой горькой истине известно и Юнхо. И пусть это звучало малодушно, но мысль о том, что рядом есть такой же настигнутый прошлым неудачник, как-то по-странному грела душу.