***
Проходит примерно месяц-полтора, и из памяти Антона медленно, но верно выветривается одинокий омега и его дочь, — было бы странно, если бы голубые глаза мерещились везде. Количество больных детей не уменьшалось, а зарплата не увеличивалась; Шастун все чаще бросает взгляд на часы и все чаще хочет свалить пораньше, как бы ни любил свою профессию и детей. В свободное время он не ест еду из контейнеров, а ищет в интернете вакансии, но потом вспоминает, что его, без опыта в работе, не очень-то жалуют в Питере. Ох уж этот большой город! На дворе стоит промозглый ноябрь: октябрь ушёл, помахав ручкой, ещё полторы недели назад, и вместе с ним съебалась хорошая погода. Антон отправляет все летние вещи из гардероба на хуй — читай: в самый дальний ящик — и достаёт оттуда же тёплые свитеры и толстовки. В поликлинике, как и в домах, отопление не включили, и все вокруг мёрзнут и стучат зубами. Дети тем более — поток только увеличился. Город давит, желание ходить куда-то отпадает, и в какой-то момент Шастун понимает, что на него напала осенняя хандра. Эд сидит в кабинете хмурый, даже не шутит шутки больше; говорит, что поссорился с девушкой, но Антон почему-то не верит. В кабинет заходит очередной пациент с родителем, и они вдвоём вздыхают уж слишком заебанно — до конца рабочего дня остаётся всего-то полчаса, а надежда на ранний уход улетучивается, когда ребёнок кашляет так, будто бы у него по меньшей мере туберкулёз. — Вы по записи? — устало спрашивает Антон, и родитель кивает. Вот черт, Шастун смотрел же с утра, там ничего не было! В поликлинике приём вообще идёт по десять минут, хотя за это время даже справку нереально выписать. И почему они не вызывают врача на дом, в конце концов? Не одному же Антону надо отдуваться. — Рассказывайте, что у вас стряслось. Пока родитель — альфа — скомкано объясняет симптомы неизвестно откуда взявшегося заболевания (Антону захотелось закатить глаза) и не может ответить на простые вопросы по типу «Аппетит хороший?» (Антон все-таки позволил закатить глаза), Шастун проводит обыкновенный осмотр: заглядывает в горло (оно оказывается очень красным), водит педиатрическим стетоскопом по нужным точкам (и, естественно, слышит подозрительные хрипы), а после даже собирается заглянуть в уши (хотя он далеко не лор — всего-то участковый врач-педиатр), но его отвлекает пронзительный звук звонка на телефоне. Альфа дергается, совсем забыв, что совсем недавно поменял рингтон; он извиняется, прерывая осмотр, видит на экране неизвестный номер и благополучно сбрасывает звонок. Как же достали эти банки и стоматологии! — Ничего хорошего я не увидел, к сожалению, — Шастун качает головой, — карта ваша где? — Так у вас, — отвечает отец ребенка, и Антон в этот момент готов разораться на всю поликлинику, но лишь громко и очень осуждающе вздыхает. — Эдуард Александрович, ищите мальчика, пожалуйста, — просит альфа. Боже, когда-нибудь он просто нахрен уволится с этой говняной поликлиники. Антон выходит из кабинета в компании Выграновского примерно через пять минут после ухода несуразного папаши. Он закрывает кабинет, прячет ключ в кармане халата, который он даже не потрудился снять, спускается вниз по лестнице, встречаясь взглядами с уходящей врачом ультразвуковой диагностики (в простонародье — узисткой). Она улыбается как-то понимающе, и Антон вспоминает, что Катя жаловалась и мечтала уйти. Сейчас никак не получается: пусть Димка и пашет, как проклятый, но денег все равно не хватает. Тем более, у них дети, а это значит, что только в госучреждении можно совершенно спокойно брать больняки, не запариваясь; в частных клиниках просят работать двадцать четыре на семь, а это — совсем не вариант для семьи с двумя маленькими детьми. Катя иногда барыжит у Шаста справки для школы — пусть это и сложно и почти что невозможно, потому что все знают, где она работает. И вот встречаются они на выходе за почти что десять минут до конца смены. Катя машет рукой на прощание, крикнув напоследок, что она побежала забирать младшего из сада. Эд уходит в ту же сторону, что и Позова, и кричит «Пока». Антон кивает в ответ и тут же слышит разрывающую относительную тишину трель телефона. Опять неизвестный. — Да что же вам нужно, блять, — шипит он себе под нос, — алло? — Это Шастун? Врач? — спрашивает растерянный мужской голос на том конце провода. Антон усиленно копается в собственной памяти, потому что голос кажется знакомым. — Допустим, — напряженно отвечает он, все еще неуверенный в том, что это не мошенники. Да, Шастун тревожный сырок, и что? — Это Арсений Попов, помните? Я отец Кьяры, был где-то месяц назад у вас, а вы мне дали телефон для консультации. — Вспомнил, — Антон расслабляется, вспоминая омегу и его болезненно-бледную дочь, — что случилось? — Понимаете, мне действительно не к кому обратиться, я не верю, что это вообще должно было случиться, — сердце Шастуна бьется сильнее, — и извините за беспокойство. Ее сильно тошнит, прямо без остановки, а еще температура высокая. Мне… мне страшно, потому что я хуевый… ой, извините, плохой… отец, потому что я не знаю что делать, потому что никто не может мне помочь, потому что… — Тихо-тихо, — успокаивающе шепчет Антон, прерывая бедного омегу. Чувство жалости сидит где-то в горле и не дает вздохнуть — Как давно это происходит, скажите, пожалуйста. И еще: где вы живете? Я приеду прямо сейчас. — Это… где-то сутки, боже, я ужасный, я не мог… не мог, — омега всхлипывает, и альфа внутри Шастуна испуганно поджимает хвост и уши, — а живем мы на Парнасе, я скину адрес СМСкой. Антон разворачивается и бежит в поликлинику, параллельно общаясь с отцом девочки и успокаивая его. Шастун вновь открывает двери кабинета и достает оттуда сумку с необходимым оборудованием, вспоминая былое: когда-то он должен был ходить по домам своего участка, вот и оставил в кабинете на память и для антуража. Пригодилось. Он прыгает в метро, зная, что к вечеру парнасский путепровод превратится в одну большую пробку, и доезжает до туда всего-то за шесть минут с учетом подъемов и спусков на эскалаторе. Идти до квартиры Поповых недолго (по крайней мере, так пишет навигатор), но все дома перед ним одинакового коричнево-оранжевого цвета, и Шастун не так уж уверен в своих силах. В конце концов он приходит к вожделенной квартире с номером 352, на пороге которой стоит запыхавшийся Арсений. Он необычайно бледен, а под его покрасневшими глазами залегли глубокие темные тени. Попов выглядит так, будто бы сейчас он разревется прямо перед альфой. Вполне возможно, что и до этого омега плакал — его губа то и дело трогательно дрожит. В нос ударяет резкий запах болезни и очень горько-кислый аромат страха, исходящий от отца девочки. — Можно войти? — спрашивает врач, мягко тронув чужое плечо, скрытое под толстой тканью кофты на молнии. Омега сдавленно кивает, едва слышно всхлипывая. Ладно, с этим Антон еще разберется, — спасибо курсам психологии в вузе — но сначала нужно решить проблему ребенка. Он заходит в квартиру, оказываясь в мизерном коридорчике. — Покажите, где девочка. Нет, сначала в туалет — мне надо вымыть руки. Арсений ведет его в маленькую комнату, находящуюся почти что в самом конце квартиры, и жестом указывает на туалет, что находится напротив комнатушки. — Там Кьяра, тут туалет, — голос омеги дрожит, и сердце Антона кровью обливается. — Мыло на раковине, полотенце на крючке. Шастун кивает, заходя в такую же маленькую туалетную комнату. Он тщательно моет руки с мылом, параллельно разглядывая собственное помятое отражение в чистом зеркале. У него отросшие кудрявые волосы, которые пора бы подстричь, и приличная околонедельная щетина. Фу, пора бы привести себя в порядок, а то скоро дети будут его бояться. Альфа выходит из комнат поскорее, не желая смотреть на свое лицо больше минуты. Перед ним снова беспокойно — волчком — крутится Арсений. — Ее тошнило минут пять назад, — говорит омега, открывая дверь. Антону хочется по-настоящему заплакать от увиденного. Девочка — заметно похудевшая и истощенная — лежит на стареньком диванчике и почти что не дышит. Попов подбегает к ней и истерично зовет по имени. — Кьяра, солнышко, проснись, — скулит он, мягко тормоша ребенка. Бета не отзывается и никак не реагирует на громкие просьбы отца. — Сделайте что-нибудь, пожалуйста, она потеряла сознание! — Все нормально, — успокаивающе гладит по спине омегу Антон, — она просто сильно устала и спит. Организм истощился, сколько, вы говорите, ее тошнило? — Раз восемь? Мне стало страшно, и я не считал, — Арсений дрожит и обнимает себя за плечи, — простите. — За что? — тон у альфы делается спокойным-спокойным, будто бы он разговаривает с маленьким ребенком. — За все, — Попов виновато дергает плечом. Антону хочется обнять отца девочки и никогда не отпускать. — Вы ни в чем не виноваты, — запах горчит настолько, что Шастун мечтает от души поморщиться, — думаю, что это ротавирусная инфекция. Сейчас проверим, прав ли я. Во всяком случае, симптомы уж очень схожи, а там результатов немного. Антон наклоняется к девочке, становясь близко-близко, и проверяет ее дыхание. Ритм ровный, но вдохи редкие и небольшие. Она еще бледнее, чем в прошлую их встречу когда-то не совсем давно, — хотя кажется, что прошло полгода, — и Шастун начинает догадываться о причинах. Озвучивать их не хочется: Арсений и так выглядит слишком неосведомленным для серьезных диагнозов. Если судьба сведет их снова, то Антон обязательно расскажет о своих предположениях и посоветует нужного врача, который поможет. Вокруг губ ребенка остатки рвоты — что-то полупрозрачное с рыжим оттенком, будто бы она ела… — Тыквенный суп? — спрашивает врач, поворачиваясь на отца девочки. — Что? — Она ела что-то тыквенное? В смысле, что она ела? — Ну, — омега отводит взгляд, — я действительно готовил ей суп из тыквы. Как раз вчера вечером, а ночью она пришла ко мне с жалобой на тошноту. — А вы суп ели? — Не успел, — качает головой Попов. Он замолкает на некоторое время, а после почти что бьет себя по лбу и предлагает: — Хотите? — Нет, спасибо, — альфа прокашливается, — я думаю, что проблема в нем. — В супе? — расстроенно уточняет омега, и запах резко меняется на соленый; Антон сглатывает вязкую слюну, мечтая захлебнуться в воде. — Если честно, я не очень хорошо готовлю… — Проблема не в этом, — перебивает Шастун мягко, видя повлажневшие глаза, — может, какой-то ингредиент был не совсем свеж… я ошибся. Делаю ставку на отравление. К счастью, лечение от отравления и ротавируса схожее. Антон отходит от девочки и садится за небольшой столик, доставая ручку и бумагу. Он выписывает названия нужных препаратов, подробно описывая лечение, и просит оставаться на связи — Арсений кивает, соглашаясь. — Не переживайте, — успокаивает Шастун, почти что задыхаясь от ядрёного запаха соли и чего-то горького, — завтра ей должно полегчать. Молочные продукты, слабящая еда и фрукты с овощами строго под запретом в течение нескольких дней. Потом постепенно добавляйте еду, не переборщите с клетчаткой! — Спасибо, — омега смотрит побитой собакой. Если бы у него были ушки и хвост, то он бы обязательно поджал их. — Да не за что. Вам… ну, больничный нужен? — Нужен, — Попов сжимает запястье до белых пятен, и воздух становится соленым, как морская вода. — Скажите, а это надолго? — Дня три-четыре точно. — Хорошо, — дышать становится легче, да и вид у омеги более спокойный, — выписывайте.***
Как ни странно, Арсений занял почти что все мысли Антона. Это, наверное, стоило ожидать: Шастун привязывается к каждой собаке, проходящей мимо на улице, что уж говорить о живом человеке. Но за почти что семь лет работы врачом альфа ни разу не привязывался к родителю пациента. Это что-то вроде клятвы Гиппократа, только клятва не мутить с причастными к лечению. И, как бы это печально ни звучало, клятвы созданы для того, чтобы их нарушать. Антон четко видит и ощущает, что Арсению нужна помощь. И альфа готов помочь! Возможно, у них что-то получится? Шастун подходит к зеркалу в полный рост, внимательно разглядывая отражение. Он выглядит намного лучше, чем в их последнюю встречу: побритый, подстриженный — и оттого более крупный на вид, выспавшийся и будто бы даже отдохнувший. Совсем скоро близился январский гон, который выпадал в аккурат на зимние праздники (Антон готов был радостно прыгать, когда узнал об этом, потому что ему не придется тратить отпускные дни), и к этому времени организм альф преображается, готовясь к важнейшему событию. Пусть все проходит не так, как пятьсот лет назад, — Антон не горит желанием трахаться в оленьей шкуре — и люди придумали таблетки для подавления некоторых желаний, но традиции все еще чтутся. Шастун обычно проводит большую часть гона перед телевизором за просмотром порно или сопливых мелодрам, потому что гормоны шалят так же, как и у омег. Изредка он готовит, а в остальное время питается исключительно мороженым и покупными контейнерами, заказанными с интернет-магазинов. Сексом Антон толком не занимается, пусть и хочется: он не имеет постоянного партнера, а трахаться по дружбе или нанимать ветреного человека не хочется. По молодости он позволял себе творить херню, но быстро отказался от этого. Телефон в кармане жужжит так, что вибрация отдается в бедро, и Шастун отрывается от собственного отражения в зеркале. На экране высвечивается имя «Арсений». Антон спешно берет трубку. — Доброе утро, — здоровается альфа, ненамеренно переходя на мягкий тон, — как наши дела? — Наши дела хорошо, — смущенно отзывается омега, — Кьяру не тошнило сегодня, правда аппетита совсем нет. — Это нормально, но все же кормите ее тем, что я разрешил. — Да, я так и делаю, — отвечает Попов, — я тут понял, что совершенно не отблагодарил вас! Вы не против сходить куда-нибудь? Я угощу. — Спасибо за приглашение, — сердцебиение Антона учащается, а звук отдается в ушах, — давайте только дождемся выздоровления ребенка? Я думаю, что к концу недели как раз можно организовать. — Можно на ты? — вдруг спрашивает Арсений. Шастун резко выдыхает. Боже, неужели? — Конечно, — в кабинет кто-то стучится, — прости, мне надо бежать, пациент пришел. — До встречи! — До встречи, — Антон глупо улыбается. Арсений на том конце провода едва сдерживает рвущееся наружу счастье. Антон ему понравился сразу, еще тогда, в поликлинике, в этом своем темно-синем костюме и белом халате поверх, как из американских фильмов про хирургов. Он был необычайно добр, предложив свою помощь, пусть Арс и не планировал обращаться за ней. Судьба распорядилась по-другому: она не спрашивала мнения Попова касательно очаровательного альфы, от которого запахом уюта и доброты несет за километр. Судьба-злодейка отравила его дочь — ладно, отравил ее (случайно!) сам омега, но кто знал, что продукты были несвежими? — и буквально заставила обратиться за помощью к Шастуну. Ведь у Арсения действительно никого нет. Все началось с детства, когда на свет появился мальчишка-омега, а не девочка, которую все так ждали. Ася стала Арсением, а розовые вещи превратились в темно-фиолетовые — гендерные стереотипы, будь они неладны. В общем-то, девочка-омега — это хорошо, а вот мальчик… ну, это странно. По крайней мере, так говорило все окружение Попова лет до пятнадцати, пока он не встретил Стаса. Шеминов научил Арсения любить себя и любить других, потому что родители малодушно решили, что их чадо справится само. Чадо не справилось. Стас стал другом, позже — любимым, научившим жить, и течки проводить стало интереснее. Почти пять лет Арсений пичкал себя подавителями и не испытывал никакого сексуального желания, а с появлением альфы нужда в таблетках исчезала, как исчезало и присутствие родителей в жизни уже шестнадцатилетнего подростка. С возраста согласия — на следующий день после дня рождения — Попов вступает в половую жизнь и единственное, за что он переживает — беременность. Все презервативы тщательно проверяются (Стас готов терпеть в любом состоянии, потому что он, в общем-то, детей не любит), но противозачаточные Арсений не принимает. Он, конечно, может, но тогда забеременеть даже спустя несколько лет после отказа от препаратов будет практически невозможно. Попов слишком любит детей, чтобы гасить свой организм; он был бы рад и тогда, но прекрасно понимал, что сейчас он не сможет воспитать и вырастить ребенка. На Стаса полагаться не хотелось — уж рожать Арс будет исключительно для себя, а не какого-то альфы, пусть и сделавшего для него многое. Но Стас ребенка не просит. Ни в семнадцать, ни в двадцать один, ни в двадцать три — хоть сам старше Арсения на почти что пять лет. Время тикает, Попов доучивается в университете и понимает, что готов к беременности. Но когда разговор с Шеминовым заходит о детях, то тот отшучивается, а потом весь хмурится и замолкает. Омега, который привык говорить словами через рот, искренне негодует: между прочим, это Стас его научил решать проблемы таким образом. Но течка не приходит, хотя давно пора, и Арсению не остаётся ничего другого, кроме как сделать тест на беременность и сдать гормоны. — Почему ты не хочешь? — спрашивает он, не выдерживая. Стас каждый раз упрямо молчит, пока Арс не вздыхает устало и больше ничего не спрашивает. Ситуация вышла из-под контроля: ХГЧ вырос, как на дрожжах, а это значит, что беременность наступила. — Меняй, — вдруг отзывается он. Омега открывает рот в удивлении. — Дети — это хорошо! — Меняй. — Мы справимся. — Нет, — качает головой Шеминов, — ты справишься. А я не готов. — Ты же знаешь, что я люблю детей, — разочарованно вздыхает Арс, смотря на альфу совершенно по-другому. — Знаю, но это не значит, что я собираюсь потакать твоим желаниям. — Значит, я воспитаю ребёнка самостоятельно, — шипит омега, — а ты можешь проваливать куда угодно. — Квартира моя, поэтому проваливать будешь ты. — Ну и пожалуйста, я ухожу. И Арсений действительно уходит, даже не хлопнув дверью. Он остался совсем один: драгоценная связь с родителями исчезла, все школьные друзья уехали из Омска на учебу в другие города — даже переночевать не у кого, а в универе он так и не обзавелся знакомствами, не говоря уже о связях, потому что отдавал всего себя Стасу. Попову не хотелось говорить об альфе плохо, — все-таки тот многое сделал для него — но на третий день бездумного скитания по городу он называет его Стасом-пидорасом. Арс все же находит родителей через старые знакомства (квартира, в которой они жили все вместе, была покинута после смерти любимой бабушки) и почти что падает в колени. Он вымотан: на дворе стоит промозглый октябрь, а с питанием большие беды, пусть омега и пытается хорошо кушать хотя бы для только-только зарождающегося в утробе ребенка. Попов теряет четыре килограмма за почти что четверо суток, проведенных в движении; токсикоз медленно, но верно подбирается, и спустя неделю, проведенную у родителей, Арсений начинает блевать, отказываясь от еды. Тошнило буквально от всего: маменька устала убирать остатки рвоты в комнатах, а отец все чаще оставался на работе допоздна. Сергей не мог бросить своего ребенка — альфьи инстинкты не позволяли, но и терпеть его не мог. Арсений спит большую часть дня, а когда не спит — блюет в ярко-красный тазик. Он теряет еще несколько килограммов и от слабости не может встать с дивана, чтобы сходить в туалет и умыться. В эти моменты больше всего хотелось ощутить поддержку со стороны любимого человека, но Стас сдержал свое слово: о нем не было ничего слышно, будто бы он сам куда-то уехал. Мама каждый раз сочувственно улыбалась, когда Попов, едва шевеля обтрескавшимися губами, спрашивал про Шеминова. Как только Арсению легчает — это происходит примерно на восьмой неделе, то он сразу же принимает волевое решение переезжать в Питер. Туда его еще давно звал Серега Матвиенко, переехавший пять лет назад и обустроившийся на окраине города. Что ж, теперь причин для посещения друга было море, поэтому Попов, ни минуты не думая, собирает в большую сумку все свои скромные пожитки и деньги и сматывает на ближайшем поезде. Двое суток он хуячит в вечно трясущемся вагоне — спасибо, что токсикоз ушел, — и мнет резко увеличившуюся в размерах грудь. Живот медленно, но верно растет, и все Арсовы футболки начали поджимать; по приезде на вокзал он покупает себе несколько по дешевке. Одежда необъятная, но удобная, тем более, живот стоило скрывать: Стас не оставил метки, и пребывание здесь может быть в какой-то степени опасным. Совсем недавно на весь интернет прогремели новости об ужасающем преступнике, который насиловал исключительно беременных омег без меток. Он говорил, что его привлекает их беззащитность и страх… Арсений дергается от пробегающих по телу мурашек и спешит на маршрутку с нужным номером, о которой Сережа говорил. Арсений устраивается на работу, но все деньги в основном уходят на съем квартиры с Матвиенко напополам и на УЗИ. На семнадцатой неделе он едва ли держится от незапланированного похода на второе УЗИ, потому что пол ребенка хочется узнать как можно быстрее. В интернете Попов находит невероятного врача, определяющего пол на ранних сроках — самый лучший в городе, берущий самую большую сумму. — Плод крупный, — врач-кандидат медицинских наук говорит отрешенно, в совершенно знакомой и известной врачебной манере, скользя чувствительным датчиком по смазанному гелем животу, — развитие проходит хорошо, даже отлично, угрозы нет, но тонус, к сожалению, никуда не ушел. Поздравляю! — А пол? — испуганно спрашивает омега. — Совсем забыл сказать, — вдруг смеется доктор, — принцесса у вас. Бета.***
Кьяра выздоравливает, а Арсений собирает скромные пожитки для того, чтобы не ударить в грязь лицом в ресторане. Наверное, приглашать врача в заведения такого рода ради благодарности странно, но Попов не считает странности чем-то плохим. Выбор падает на неплохой грузинский ресторан в двадцати минутах езды от его дома. Омега уже привычно шлет сообщение об их самочувствии, а следом кидает нужный адрес. Они договорились встретиться прямо там, на месте, в шесть часов вечера. И Арсений совершенно точно не ожидал, что Антон припрется с букетом цветов. Даже не с одним, а с двумя: маленьким полевым и еще чуть побольше. — С выздоровлением, — говорит альфа и протягивает букетик Кьяре. Девочка улыбается и говорит «Спасибо» тоненьким голоском. — А это папе твоему, который тоже большой молодец. — Спасибо, но, наверное, не стоило, — Арс принимает букет и усаживается за стол. — Я думал, что это свидание… — тихо говорит Шастун, и у омеги все внутри закруживается водоворотом. — Так даже лучше, — улыбается вдруг Попов. Антон улыбается в ответ. И как-то все закрутилось. Антон все чаще куда-то зовет, Арсений все чаще соглашается, Кьяру водят по зоопаркам, а домашние тапочки в квартирах увеличиваются. Совсем скоро Шастун все-таки увольняется и переходит работать в частную клинику на Технологическом институте, а зубная щетка (и даже не одна) кочует в новую квартиру чуть ближе к работе. С приходом весны их отношения расцветают, как и все вокруг, а с появлением сирени Антон ставит метку на арсеньевской шее. Кьяра больше не прячется, стесняясь, за спиной отца; дядя Антон стал для нее хорошим другом, готовым помочь в любой ситуации. Арсений перестает нервничать по каждой мелочи, и вместе с тем гормональный фон налаживается — течки перестают задерживаться, и Попов вновь возвращается к календарику на телефоне, отмечая розовыми сердечками особенные дни, проведенные с Шастуном. Однажды тот приходит вечером после работы и усаживается рядом с Арсом. Он даже не переодевается — просто сидит на кровати, а Попов его не торопит. Когда надо будет, тогда он и скажет. Антон долго молчит, а потом просто ложится на мягкий живот омеги — вроде прошло почти пять лет с момента родов, но тело в прежнюю форму не вернулось. Арсений вздрагивает, а потом привычно зарывается рукой в темно-русых отросших кудрях. Шаст урчит, как кот, объевшийся сметаны, прикрывает зеленые глаза и мерно дышит. — Я все же предупрежу тебя, — говорит он лениво, а сердце Попова на секунду замирает, чтобы потом начать биться быстрее, — я отпуск взял. И машину у коллеги забрал. В общем, у моих дальних родственников квартирка есть в Великом Новгороде… завтра выезжаем. Я хотел сюрприз сделать, а потом вспомнил, что мы не в фильме «Пятьдесят оттенков серого», и твои вещи никто не соберет. — Я вахуи, — тихо отвечает Арс, и Антон испуганно поворачивается на него, — в хорошем смысле, конечно. Я рад! Спасибо, родной. Омега поднимается выше, притягивает к себе Антона и мягко мажет поцелуем щеку, а потом накрывает пухлые губы, сминая их. Шастун гладит тонкие Арсовы запястья и щеки, сплошь усыпанные родинками. Запах вокруг становится тяжелым, пахнущим розами и чем-то томным; внизу живота теплеет — Антон дышит тяжело, и это возбуждает больше, чем поцелуи. — Где Кьяра? — спрашивает омега, загнанно дыша. Антон отстраняется. — Я оставил ее в гостях у Сереги. Тоня в восторге от нее. — И прекрасно, — говорит он, почти что сталкиваясь с губами альфы. — Тш-ш-ш, — Шастун обхватывает Арсовы запястья и приподнимает их над головой, — не торопись. Попов повинуется, входя в правила игры. Антон держит чужие руки одной рукой некрепко, но Арс знает: если дернешься, то они никуда не упадут. Альфа подхватывает пальцами тонкую ткань серой футболки в районе сосков и едва ощутимо тянет их; Арсений негромко ойкает и улыбается. Это приятно: грудь после родов стала чувствительной к ласкам, особенно таким. Шастун чмокает созвездие родинок на щеке, спускается ниже и невесомо лижет языком нежную кожу на шее. Кадык на шее омеги дергается, и он резко выдыхает, ощущая, как альфа прикусил кожу. Благослови господь эрогенные зоны и Антона Шастуна. Альфе жарко. Везде тепло, а тепло внизу живота поднимается куда-то выше вместе с членом. Арсений под ним скулит и несдержанно стонет, и слышать такие звуки оказывается очень возбуждающе. Но сегодня не хочется торопиться — хочется долго, с толком и расстановкой. Антон сжимает член и продолжает ласкать омегу. Он мягко целует ключицу и подставляет руку под Арсову поясницу, чтобы уложить его на кровать. Арс выгибается, когда Антон обхватывает сосок губами прямо вместе с футболкой. Ему безумно хорошо, и громкие стоны вперемешку со скулежом вырываются совсем неконтролируемо. — Подожди, — останавливает его Попов, тяжело дыша, — я прямо сейчас кончу в штаны, притормози. — Хоро… — начинает хрипло Антон, но Арс прерывает его поцелуем. Омега нависает сверху и сразу же одним большим мазком облизывает чужой кадык. Антон дергается и загнанно дышит. Член в штанах давит так, что перед глазами звезды: эта пытка приятна ровно так же, как и ужасна. Еще чуть-чуть, и можно сойти с ума. Арсений одним движением снимает с Шастуна верхнюю часть униформы. У Антона мягкий живот, которого он раньше отчего-то стеснялся, небольшие складочки на боках и дорожка темных волос, ведущих к паху. Арс это все любит до безумия: он спускается поцелуями от шеи до пупка, вытягивает губы трубочкой для того, чтобы обдуть холодным воздухом нежную кожу с едва заметным загаром. Шастун сам безудержно скулит, не в силах справиться с ощущениями, сжимает в длинных сильных пальцах серое покрывало, и омега кладет собственные ладони поверх чужих, сжимая. Медицинский халат летит в угол комнаты, и туда же следом отправляются темно-синие рабочие штаны вместе с бельем. Антон остается полностью обнаженным, а Арсений все еще в одежде, и это заводит. Попов спускается к налитому кровью члену и влажно дышит на розовую головку. — Подожди, я в душ не ходил, — стонет откуда-то сверху Антон. — У тебя есть две минуты, у меня, кстати, тоже. Шастун подрывается с постели и бежит скорее в ванную комнату, сверкая голой задницей. У Арсения появляется непреодолимое желание эту задницу укусить. Он поднимается и идет следом. В ванной уже жарко и душно: пар поднимается наверх, зеркало запотело. Попов скидывает с себя футболку и боксеры и открывает дверь душевой кабины, присоединяясь к Антону. Капли горячей воды падают на макушку и плечи; Арсу мало, он придвигается еще ближе к телу альфы, касаясь стоящим членом чужой поясницы. Омега обхватывает руками Антоновы плечи, размазывает пену по торсу и спускается ниже, кольцом держит чужой возбужденный орган и мягко надрачивает. Шастун открывает рот и откидывает голову назад, прямо на плечо Арсения, и это все выглядит так, будто бы они в порнофильме. Попову сносит крышу. Он оглаживает грудь альфы и трется членом о чужую спину. — Стой, — просит Антон, и Арс послушно отстраняется, хотя делать этого не хочется. Но слово партнера — закон. — Выходи, я думаю, что мы намылись. Попов стонет разочарованно, но открывает дверцу, оказываясь в небольшой комнатке. Тут жарко так, что кружится голова, и Арсений облокачивается руками на стиральную машинку, осознавая, что от возбуждения ноги стали ватными. Он не слышит, как Антон подходит ближе, и не видит, как тот опускается на колени позади него, обхватывая член кольцом и неспешно надрачивая. Арсений только слышит: «Скажи, если что-то не так» и чувствует влажный язык в заднице. От неожиданности он охает. Шум в ушах на секунду исчезает, а потом появляется в двойном ударе. По щекам и шее медленно, но верно, расползается румянец, — почти что лихорадочный — и Арсению до одури стыдно и до одури хорошо. Он может только мычать, ощущая, как Антон облизывает кожу рядом с проходом и дует туда. На неуверенное: «Мне остановиться?» хочется дать по башке, но омега только отрицательно машет головой, потому что изо рта вылетают только стоны и скулеж. Шастун раздвигает половинки, предварительно мягко поцеловав каждую, проходится языком по расщелине, а потом просто-напросто сует его вовнутрь и лижет внутренние стенки. Арсению хорошо, а Антону хорошо оттого, что хорошо его партнеру. В какой-то момент становится так много всего, что ноги отказываются держать, и омега падает. Шастун успевает схватить его, а потом берет на руки, чтобы донести до постели. — Все хорошо, ты в норме? — спрашивает Антон, целуя Арсов лоб. Попов тяжело дышит, его волнистая челка прилипла к коже, а щеки и шея красные-красные. — Более чем, просто ты умеешь, — сипит омега, касаясь рукой члена. Ему даже больно, и хочется поскорее кончить. Антон аккуратно кладет его на постель, поддерживая под поясницу, и мягко раздвигает его ноги. Он целует голени с редкими темными волосками (омегам с этим вопросом повезло), поднимаясь выше, выцеловывает колени и влажно дышит на них, а потом мокрыми поцелуями подбирается к чувствительной части бедер. Арсений ерзает, мычит и дергается, когда где-то во внутренней стороне бедра Шастун его предупредительно кусает — мол, не двигайся. Антон берет в рот яички, проводит языком по стволу, впрочем, долго не задерживаясь, размазывает предэякулят по животу и члену, мягко надрачивая. Попов почти кричит его имя, скулит и трется о голую кожу альфы. — Не томи, — шепчет Арс, и Антон вытаскивает смазку из тумбочки. Льет сразу много и щедро, так, что она растекается по коже и льется на простыни. — Бля, презервативы оставил в сумке. — Да похуй, — в сердцах говорит Попов. Ладно, он планировал сказать об этом по-другому. — Нет, не похуй, — осторожно начинает Антон, гладя рукой чужой живот, обмазанный смазкой, — это высокий шанс рождения ребенка, ты понимаешь? — Конечно понимаю. Я хотел сказать по-другому, но мне кажется, что я готов. — Я тоже готов, — признается Шастун, касаясь пальцами яичек, — ты точно уверен? — Точно. А ты? — Точно.***
Дорога в Новгород была специфичной. Сначала Антон забыл заправить машину, как итог — они простояли в пробке на душной заправке. Зато Кьяра сходила в модный туалет для дальнобойщиков и ей понравилось. Арс изъявил желание поесть заправских сосисок, но таковых там не оказалось; зато оказался нерабочий терминал и сбой в системе подачи топлива. Примерно тогда Попов подумал, что вчера нужно было просто потрахаться и лечь спать, не собирая вещи. Но Антон выглядит счастливым, как всратый лабрадор, сожравший собственную кучку дерьма, и портить настроение любимого вообще не хочется, поэтому омега собирает в кучку арсенал улыбок. Кьяра долгое время играет с игрушечным хаги-ваги (Арсений не задавал лишних вопросов, когда девочка дала ему в руки синее чудовище и попросила купить), а потом засыпает, откинув голову на спинку детского кресла. Арсений кладёт руку поверх Антоновой и легонько сжимает. — Я тебя люблю, — признается он. Если честно, он как-то ни разу не говорил эти слова, хотя Антон, наверное, ждал. Шастун говорит это почти что ежедневно и омеге, и его дочери, а вот Арсений почему-то ни разу не отвечал. — Правда? — альфа косится на него с подозрением. Арс тихо хихикает и зарывается пальцами в волосах, которые он на днях самостоятельно подстриг. — Ну конечно, — Попов тянется, чтобы быстро клюнуть в щеку, — ты не думай, что я тебя только что полюбил, просто раньше было как-то не к месту. Антон улыбается счастливо, и Арса на мгновение слепит; он часто думает о том, что Шаст — синоним слову любовь и нежность. Альфа появился в его жизни так легко и стал важной частью для омеги. Антон помог ему безо всякой надежды на будущее — просто потому что хотел помочь; они это обсуждали в тот вечер, когда Арс рассказывал про Стаса и Кьяру, и омеге хотелось плакать. Антон тогда сказал: «Жаль, что никого не было рядом. Если ты забеременеешь, то я буду рядом, обещаю» и Арсений почему-то сразу понял, что эти слова — правда. И плевать, что машина — не самое лучшее место для признаний. Они вместе, они любят друг друга, и им все нипочём. — Смотри, аист, — толкает заснувшего омегу Антон, и тот сразу же вертит головой в поиске большой птицы, — пропустил уже. Смотри ещё! Арсений видит двух аистов в большом гнезде на какой-то длинной палке — видно, какой-то древний новгородский фонарь — и охает. Да уж, он многое потерял, переехав в Питер. Зато он нашёл Антона. Ладно, Попов вообще ничего не потерял — только приобрёл. А на птиц можно посмотреть в зоопарке или в поездке куда-нибудь. Квартирка оказалась небольшой, но аккуратной: крохотная кухонька, на которой может находиться только кто-то один (можно и вдвоём, но только если толкаться и забавно мешкаться), с минимальным количеством мебели (две табуретки и столик), длинный коридорчик, ведущий в ванную комнату, и одна большая спальня с одной двуспальной кроватью и одним диванчиком. А, ещё балкон, на котором Антон сразу же устроился для того, чтобы покурить. Кьяра раскладывает игрушки (хаги-ваги и киси-миси, купленная в ларьке около квартиры, в которой они остановились) и счастливо скачет на диване, когда ее любимый канал с мультиками включается на телевизоре. — А мы скоро пойдём кушать? — задают этот вопрос одновременно Антон и Кьяра, и Арс смеется. Он заблаговременно забронировал столик в одном из немногих приличных ресторанчиков во всем городе. — До брони ещё часик, давайте прогуляемся? Новгородский Кремль не представляет из себя что-то невероятное, просто… Кремль. Главная площадь с каким-то памятником («Наверное, правители страны», — сказал важно Арс), несколько церквей (Антон очень нерелигиозно пошутил, и Попов заржал так, что из носа вышел пузырь с соплями; стоящая рядом бабка перекрестилась), стены на ремонте («Третий год ремонтируют, блять», — от кого-то рядом), набережная с желтым песком (Кьяра попросилась искупаться в Волхове, и Арсений мысленно погладил себя по голове за купальник, который закинул в рюкзак) и большой мост. На нем поднимается сильный ветер, и все палатки (с пивом, мороженым и сладостями) полетели прямиком в реку. Кьяра испуганно жмётся к Антону и тянет его за шорты. — Дядя Антон, — тихонечко зовет она, — мне страшно. Мы упадём в реку! — Не переживай, я тут, — Шастун наклоняется и подхватывает девочку на руки, — ты на плечиках или на ручках? — На плечиках боюсь, мало ли я улечу в воду? А я не умею плавать. Дядя Антон, тащи на ручках. Арсений улыбается искренне, видя улыбку на лице альфы. Врач любит Кьяру, как родную дочь, и в его глазах плещется безграничная нежность. Арс говорит: «Шаст, держи курс к ресторану», и Антон облегченно вздыхает. В ресторане вкусное хачапури, красное вино — грузинское — и куриный бульон. Антон берет какой-то вкусный шашлык из баранины, а Арс налегает на хинкали. Когда-нибудь они обязательно съездят в Грузию, и там обязательно поедят всякие традиционные вкусности (и купят классные носки с хинкалями!). Кьяра потягивает молочный коктейль из трубочки, когда за окнами ресторана включаются какие-то разноцветные огоньки, подозрительно похожие на… — Парк аттракционов! — восклицает девочка. — Пап, мы ведь пойдем? — Ты уверена? Ты же в Питере ходила недавно, — напоминает Арс, заранее понимая, что ребенок все равно окажется на горках и каруселях. Он прикидывает количество денег, потребуемых на аттракционы. — Ну отведи, — говорит Шастун, доставая бумажник, — я пока оплачу. Держи, я думаю, что хватит. — Спасибо, дядя Антон, ты лучший! — щебечет Кьяра, подскакивая со своего места. — Пап, пойдем. Арсений заходит в комнату и падает на кровать. Ноги гудят после почти что пятичасовой прогулки, и сил не хватает даже на то, чтобы снять обувь. Попов слабо стонет, ощущая давление в ноге. Антон выходит с кухни с яблоком в руке и скользит взглядом по лежащему омеге. Попов лениво приоткрывает один глаз и хитро улыбается. — Снять тебе обувь? — предлагает Шастун. — Было бы славно, — кивает Арс, поднимая руки над головой. Футболка приподнимется, оголяя светлую полоску кожи, несколько родинок и соблазнительную дорожку из редких волос. — Ща, я яблоко доем и сделаю, — говорит он с набитым ртом, а потом вытирает руки об шорты. Боже, Антон невыносимый! Альфа обхватывает колено и тянет его вверх, скользя ниже. Обхватывает тонкую лодыжку, ощупывая косточку, и Попов довольно мурчит. Шастун шустро расшнуровывает кроссовок и стягивает его с правой ноги. Арс отстраненно спрашивает: «Где Кьяра?», не уверенный в том, что ребенок должен это видеть, и Антон успокаивает его: девочка лопает вкусный йогурт на кухне и смотрит мультики. Альфа проделывает те же действия со второй ногой, но когда касается лодыжки, омега шипит. — Что случилось? — Болит, — скулит Попов. — А так? — Антон мягко надавливает чуть выше, и Арс от души матерится. — Тише-тише, не кричи. Сейчас я аккуратненько сниму обувь и посмотрю, что там у тебя. Он действительно аккуратно снимает кроссовок и обнаруживает сильный отек и только-только проявляющийся синяк. Пальцы на ногах у Арса становятся маленькими-маленькими, а предплюсна настолько большая, что перекрывает пальцы наполовину. Лодыжка увеличилась и часть выше тоже. — Аптечка где? — спрашивает осторожно Антон. — Все плохо? — отвечает вопросом на вопрос омега, и воздух становится соленым-соленым. — Нет, я сейчас помажу и зафиксирую бинтом. Ты мне скажи, где аптечка, а пока сходи очисти ноги, чтоб у нас была более-менее стерильная обстановка. Арсений послушно идет в душ, предварительно сказав, где искать лекарства, и возвращается через несколько минут, обратно падая на кровать. Антон приносит какую-то мазь и активно ее растирает так, что Попов почти что плачет, а потом фиксирует бинтом. Он целует лодыжку и тихонько скребет ноготками по нежной коже. — А теперь расскажи мне, когда ты умудрился подвернуть ногу. — Что? Откуда ты узнал? — Я врач, ты забыл, родной? — смеется Антон. — Синяк слишком характерный. — Я всегда эту подворачиваю, — признается он, вздыхая, — шел до аттракционов и все. — Надо с тобой ходить, как я забыл, — Шастун усаживается рядом и гладит Арса по голове. Омега подставляет щеку, и Антон слюняво целует ее. — Я тебя люблю, ты знаешь? — Я тоже. А ты знал, что у нас будет ребенок?***
Токсикоз наступает неожиданно. За пять лет Арсений забыл, что это такое и как оно бывает, и в первое время дико пугается. Антону даже приходится брать отпуск за свой счет, потому что ухаживать и поддерживать Попова надо. Альфа обтирает его тело, меняет тазики и кормит специальным легкоперевариваемым питанием, чтобы хоть что-то в организме омеги усваивалось. Он гладит Арсовы волосы, целует его в лоб, и играет с ним в приставку в те моменты, когда тошнота исчезает, чтобы любимому не было так грустно. Антон носит Попова в туалет и купает в ванне, потому что сил у омеги совсем нет. Арсений много плачет и считает себя беспомощным, а Шастун вытирает его покрасневшее лицо салфетками, ведь руки дрожат и Попов самостоятельно не может справиться. На первое УЗИ они едва добираются, потому что Арса мутит весь день, и приходится дважды останавливаться, чтобы сблевать. Зато им говорят, что беременность протекает хорошо, но угроза выкидыша есть; сердце омеги замирает и, кажется, начинает биться заново только после второго УЗИ, когда они узнают, что угроза ушла, а у них будет мальчик. Антон тогда выходит из кабинета и радостно таскает Арса на руках, целуя во все места (Попов потом умывался от слюней прямо в туалете клиники для беременных омег), а Кьяра довольно вьется змейкой вокруг них. Она счастлива, что у нее родится брат — и это самое главное. Арсений долго и упрямо пытается найти на снимке что-то похожее на член (одно из любимых занятий во время нахождения дома в одиночестве), и даже находит, пока Антон не убивает его навыки сыщика, сказав, что это ручка. Токсикоз уходит, и они уезжают в Грузию, потому что родители Антона приезжают из Воронежа и остаются с Кьярой. В Тбилиси они едят хинкали будто бы за четверых, и Арс даже жалеет, что беременен, ведь вина не выпить — впрочем, хинкали и домашние лимонады спасают ситуацию. Либидо растет, как на дрожжах (вместе с животом и грудью), и Попов искренне благодарен судьбе за существование Антона Шастуна. Секс скрашивает отсутствие алкоголя даже лучше, чем еда и сон. Арсений понимает, что ему очень нравится поглаживание живота. А понимает он это, когда Антон смущенно просит потрогать. Ребенок изредка напоминал о себе, толкаясь, и Шастун постоянно пытался поймать эти редкие толчки. Может, это был лишь предлог, потому что что-то в этих касаниях было правильным и настоящим. Антон во время секса гладит чувствительную грудь и живот, и это невыносимо заводит. Где-то после достигнутой середины беременности Арсений все чаще пропадает в туалете, а еще он постоянно просит купить хлеба и колбасы. В конце концов, Антон устает каждый день после работы заходить в продуктовый в их доме (продавщица каждый раз странно косится, видимо, подозревая альфу в чем-то незаконном), и просто заказывает по несколько пачек в день с доставкой прямо в квартиру. Он, в общем-то, почти что все время проводит с еще более сучливым, зато беременным, Арсением, и тот искренне благодарен. Попов не чувствует одиночества или нехватки внимания, и это очень важно. Кьяра подросла и постоянно говорит о рождении братика (вот уж кто точно ждет родов больше остальных), чем радует родителей. По скромному мнению омеги, непринятие ребенка младшими членами семьи — одна из самых страшных и неприятных проблем, которые могут возникнуть во время или после беременности. Последние четыре недели беременности Попов проводит в поисках идеальной мебели: идеальная кроватка, идеальный пеленальный столик и не менее идеальные мелочи типа костюмчиков, конверта и ползунков. Ближе к родам живот опускается, как и положено, и приблизительные сроки родов уже стоят в его дневнике беременного. Бреет его Антон, потому что из-за живота Арс видит примерно ничего (читай: только пальцы на ногах, которые время от времени отекают, превращаясь в сардельки), и это оказывается на удивление возбуждающим зрелищем (Антон тогда со страхом посмотрел на вставший член и сказал, что секса не будет, потому что Арс просто-напросто родит). За несколько дней до родов Арсу снится до ужаса реалистичный кошмар: будто бы Антон с Кьярой едет забирать его и малыша из роддома и попадает в аварию. Попов подскакивает на кровати весь в слезах и судорожно трясет Шастуна. Альфа просыпается и резко садится, дезориентировано глядя на заплаканное лицо омеги, освещенное лунным светом. — Арс, что случилось? — спрашивает обеспокоенно Антон, вытирая большим пальцем соленые дорожки. — Что-то болит? — Ты тут, — ревет он, громко всхлипывая, и валится в теплые объятия любимого. — Конечно я тут, родной, тебе приснился кошмар? — Да, — загнанно сипит он в шею. — Это всего лишь сон, я рядом, все хорошо. Всего лишь сон. Арс, подсознание, помнишь? Ну чего ты, тш-ш-ш, — шепчет альфа, гладя обнаженную спину, покрытую липким потом. — Он… как явь, такой реалистичный, — омега отрывается и глядит прямо в глаза. Его собственные блестят в лунном свете и кажутся еще больше. Слезы текут отовсюду — даже из носа. — Ты умер, Антон. — Тихо, спокойно, — он обхватывает его лицо за округлившиеся щеки, — значит долго жить буду, такая примета. Все хорошо. — Не уходи никогда, пожалуйста, — просит Попов. — Конечно, куда я уйду, дурашка мой? Не думай об этом. — Все вы склонны уходить, — его глаза снова наполняются слезами, и он всхлипывает. — Я — не все, — тихо напоминает Антон. — Иди ко мне, я обниму и тебе будет нестрашно.***
Рожать во второй раз оказалось волнительнее. Во-первых, тот кошмар из памяти Арсения никуда не исчез. Во-вторых, он прекрасно помнит обращение медперсонала при родах — пусть Антон и пообещал партнерские роды во благо безопасности, все равно было боязно. В-третьих, расставаться с животом совсем не хотелось: беременность — это прекрасное время несмотря на все сложности, а вот рождение ребенка — это новый этап, сопровождаемый проблемами. Но на деле, Арсу было легче: он не прыгал в неизвестность, как в первый раз, у него был партнер, готовый защитить, а впереди есть хоть какое-то ясное будущее. Спустя десять часов родов на свет появляется пока что страшненький человечек с синяком на половину лица, названный Александром. Он оказался альфой, причем достаточно крупным: на бирке гордо красуется цифра 3400 г. У ребенка голубые глаза и немного русых волос, стоящих забавным ежиком. Через пять лет у человечка нет синяка, зато есть нос-кнопка и зеленые глаза. А еще очаровательные светлые кудри и много родинок.