Обиды будут недолгими.

      — Ну почему ты не хочешь слушать?              Салтыкова сидела в кресле напротив супруги, которая все не могла успокоиться. Никогда еще она так явно не показывала свою ревность. Нет, показывала, конечно. Но ни разу не устраивала истерик по этому поводу. В чем причина? Даша всего-то выпила по бокалу полусладкого со старой подругой. К чему это представление?              — У нас с ней ничего не было, — в очередной раз повторила Дарья, ставя на стол чашку кофе.              Нет, было. Но в далеком прошлом. Просто нелепая случайность. Мимолетная интрижка, за которой ничто не последовало, кроме дружеских отношений. К тому же, после появления Кати Даша думать забыла о других женщинах. На кой черт ей это?              — Ничего не было? — Екатерина сверлила ее взглядом, словно желая отыскать в глазах некий намек на ложь. Она знала о «бурной молодости» любовницы. Может, поэтому устроила все это.              Салтыкова на неверие супруги только закатила глаза. Императрица ведь отлично знает, что ни о какой измене речи идти не могло. Знает она и о том, что между ними с Богдановой нет ничего, помимо дружбы. Юля — замужняя женщина, которая уже давно позабыла о той случайности. А кто старое помянет, как говорится…              — Легкая интрига! — здесь Даша просто сдалась. Нет смысла отрицать очевидное. — Но ты сама прекрасно знаешь, что мне не нужен никто, кроме тебя.              Это правда. Дарья уже не могла представить себя с кем-то другим. Катя каким-то образом смогла вновь пробудить это чувство влюбленности. И изменять такой женщине было бы настоящим преступлением.              Катерина встает с кресла. Сейчас она выглядит так, словно готова задушить Салтыкову собственными руками. Даша не помнит, чтобы она смотрела так раньше. Научилась, мерзавка, про себя усмехается помещица. Хотя... в совместной жизни с душегубицей и не такому научишься.       Сжимает чашку до побелевших костяшек. А вот это уже угроза. Когда на собраниях Катя выходит из себя, первым под горячую руку всегда попадает фарфор.              — Оставь в покое посуду, Фике. — вполголоса сказала Салтыкова, ведь точно знала, что может последовать за этим жестом.              На удивление, это сработало. Екатерина вернула чашку на стол, а затем вновь взглянула на супругу, чуть прищурившись.              — Идите к черту, Дарья Николаевна.

***

      Императрица всегда питала особую страсть к театрам. А больше всего ей нравилось появляться там в сопровождении любимой женщины. Но сегодня было иначе.              Даша не сказала Кате ни слова с самого утра. Как раз после того, как та устроила жене скандал из-за своей ревности. Такой глупой, неоправданной ревности.       И как она могла подумать, что эта женщина способна на такое? Эта обида со стороны Ее Величества — абсолютная глупость и не более.              Екатерина обернулась на супругу. Та откровенно скучала, ибо представление оказалось до жути нудным. Кажется, какая-то любовная драма. Катя давно уже не улавливала связи меж событиями на сцене.       Императрица чуть наклонилась и приблизилась к шее Салтыковой, опалив горячим дыханием.              — Даш? — последовал тихий шепот.              Ей было жутко неудобно перед женой, ведь та сразу сказала, что ей никто, кроме Кати, не нужен. А она, идиотка, надумала себе всякого. Если бы не ее подозрения… ничего бы этого не случилось.              — Чего Вам, Екатерина Алексеевна? — спустя примерно минуту молчания спросила Дарья.              Катерина видела, что она все еще злится. Оно и понятно: кто будет рад тому, что его подозревают в неверности? Кто угодно, но точно не Даша.       Салтыкова злилась на Катю в первую очередь за то, что она посмела усомниться в ее любви. В ее безумной любви. Дарья повторяла это уже сотни раз.              — Прости меня, — уже чуть громче произнесла Екатерина, устремив на нее смущенный взгляд. — пожалуйста…              Этот «запрещенный прием» со стороны Ее Величества работал всегда, что бы та ни натворила. Она это знала. И частенько пользовалась.       Да и Даша не смогла бы долго ее игнорировать. Как ни крути, а эта женщина могла делать все, что душе угодно, точно зная, что ей за это ничего не будет.              Катя стала неким исключением в жизни Салтыковой. Той, которой дозволена любая наглость или дерзость в отношениях. Впрочем, в их случае, это взаимно.              Императрица не успела понять, в какой момент холодная ладонь упала на колено, начиная медленно выводить некие узоры на тонком шелке ее темно-синего платья.       Катя наивно верила, что таким образом ей сообщали о том, что прощение все-таки получено. Но утверждать этого пока не осмеливалась.              Когда спустя полминуты такого поглаживания Катя почувствовала, как чужие пальцы сжали ткань юбки, к бледным щекам сам собой подступил пунцовый румянец.       Она прекрасно понимала, к чему клонит Даша. И эта мысль заставила ее краснеть сильнее, смущаясь еще больше.              Но когда рука любовницы стала медленно подниматься выше, ведя по изгибу бедра и ловко огибая грудь, Екатерина едва заметно вздрогнула, осознавая, чего конкретно добивается Дарья. А она ведь добивается. Она знает, что рано или поздно Катя просто сдастся, позволив творить с ней все, что душе угодно. А угодно много.              Катя понимала, что здесь совсем не место для «выяснения отношений», но понимала также то, что остановить это не может. Да и не хочет, что уж говорить.              Спектакль продолжался, и все присутствующие — за редким исключением — были с головой поглощены происходящим на сцене. Впрочем, сомневаюсь, что супруга Ее Императорского Величества стала бы обращать на них свое внимание, которое сейчас приковано лишь к одной-единственной даме.              А у Екатерины что-то предательски щемило в груди. Она отчаянно пыталась подавить это. Но понимала, что ничего не выйдет. По крайней мере, пока по правую руку от нее сидит та, что способна заставить забыть обо всех условностях и мерах приличия. И она делала это каждый раз, когда представлялась такая возможность.              Холодная рука помещицы скользнула по шее, проводя линию от основания к ключицам, и Дарья наклонилась ниже. Горячие губы коснулись фарфоровой кожи, покрывая торопливыми поцелуями, чуть дольше дозволенного задержавшись у впадины.              Ей всегда нравилось так «издеваться» над государыней. Впрочем, та и не имела ничего против. Почти.       «Господи…» — все, на что способна в этот момент Катя; она откидывает голову назад, позволяя Салтыковой целовать там, где только вздумается. Вследствие этого отпечатки бордовой помады оставались везде, где побывали чужие губы.              Она была готова просить, нет, умолять прекратить, ведь знала, что когда-нибудь (очень скоро) самоконтроль полетит к чертям, потому что Даша просто не оставит иного выбора.        Это была такая незримая грань, которую переходить было нельзя. И если сейчас Салтыкова не остановится, то…              Но Даша, видимо, все еще помнила о границах дозволенного (факт существования которых ее обычно совершенно не волнует), поэтому все же заставила себя остановиться.              Дарья подалась немного вперед, прильнув к уху Ее Величества, и произнесла чуть слышно:              — Вы прощены, Екатерина Алексеевна.