Её ангел с окровавленными руками

      Каждая косточка в теле Чха Ён вибрирует от звука вырывающегося из его глотки. Низкий, утробный, страстный и очень мужской рык не совсем то, чего ожидаешь от мужчины с такой ангельской внешностью, пусть он даже и покрыт кровью.       Руки женщины выпутываются из мягких волос, и пытаются стянуть пальто, вместе с пиджаком с плеч, но пиджак застегнут, а качество не дает оторвать пуговицу. К её величайшему восхищению Кассано дергает полы пиджака сам, и пуговица отрывается и улетает куда-то далеко в сторону как гильза. Пока он стягивает с сильных плеч два слоя толстой ткани, она распутывает и отбрасывает в сторону галстук, вынимает из брюк рубашку — и запускает под неё прохладные ладони, пальцы с наслаждением пробегаются по поджавшемуся, ставшему более рельефным, животу с тонкой линией жестких волос уходящих под пояс и укладываются на не менее рельефные мышцы груди с острыми комочками сосков.       Чха Ён хочется замурлыкать, когда Винченцо от её прикосновения стонет, запрокидывает голову, дергает бёдрами, потираясь о её живот. Она пользуется открывшимся доступом к крепкой шее, изящному кадыку и четкой линии челюсти, которую с удовольствием прикусывает, а потом медленно-медленно проходится по ней языком, пока пальцы плавно обводят кругами горошины сосков. Его бёдра вновь толкаются вперёд.       Адвокат Хон, даже сквозь слои всё ещё разделяющей их ткани чувствует его горячее возбуждение. Очень хочется стянуть с себя наконец-то пальто и блузку, и его рубашку, да вообще всё стянуть, но отнять руки от раскалённой плоти почти физически больно. Словно стоит его отпустить и он сбежит, или, хуже того, окажется сном.       — Ты же никуда не денешься? — внезапно спрашивает Винченцо, с трудом фокусируя взгляд на бледном лице с пятнами лихорадочного румянца.       Чха Ён смотрит в черным-чёрные глаза и правой рукой, ловко и умело, расстегивает пояс его брюк, пуговицу, ширинку и ныряет внутрь, в бельё к тому, что сейчас пульсирует и болит от желания оказаться в ней.       Не то чтобы она была хоть сколько-то против. *       Когда ловкие и на удивление крепкие пальцы обхватывают его член, Винченцо издает даже не стон или рык, а всхлип. Почти жалобный, почти просящий, и однозначно одобряющий. А уж когда она начинает медленно поглаживать по всей длине, одновременно с этим терзая сосок, то разум окончательно покидает чат, как и желание шевелится. Где-то внутри он понимает, что это нечестно с его стороны — не мешало бы и её приласкать, но его так ведёт, что он просто не находит в себе сил пошевелится. Когда её большой палец с острым ноготком довольно жёстко проходится по головке, то его и вовсе выгибает так, что мужчина бьётся головой о стену.       С её алых губ срывается порочный смешок, и Чха Ён медленно опускается на колени. *       Чувствовать и видеть, как его гнет от её прикосновений совершенно новое удовольствие. Почему-то именно с этим мужчиной ей хочется проявить инициативу, такую как ни с кем раньше. А то, что он ей это позволяет и вовсе за гранью греха и порока. Потому встать пред ним на колени, стянуть брюки вместе с бельём с узких бёдер и заглотить твердый член, сразу и как можно глубже кажется великолепной идеей.       Хотя, почему «кажется»?! Так оно и есть! Потому что он стонет, громко и бесстыдно, и толкается глубже, и Чха Ён чувствует языком, губами и горлом каждую вену на члене, и как жесткие волосы щекочут губы и нос и — чёрт бы все побрал! — это невероятно возбуждающе! И, блядь, вкусно!       Женщина начинает медленно сосать, иногда специально цепляя горячую твердость жемчужными зубками, прослеживает языком вены, мягко сжимает поджатые яички одной рукой, пока второй расстегивает свою блузку, снимает её вместе с пальто, прижимается грудью в тонком бюстгальтере к его ногам и начинает активнее двигать головой… *       Дрожащие руки Винченцо зарываются в шелковистые каштановые волосы, сгребают в кулак, тянут почти до боли. Бёдра непроизвольно подаются навстречу уверенному, горячему и влажному рту. Возможно, не чувствуй он вибрации её стонов он старался бы сдержаться, был бы нежен, ласкал бы в первую очередь сам, но он чувствует — perbacco! — чувствует эту блядскую вибрацию! И от неё невольно закрываются глаза, и поджимаются пальцы на ногах, по телу прокатываются волны то жара, то холода.       На очередном толчке и каком-то невероятно пошлом движении её языка напряжение внутри перехлестывает через край и Винченцо вновь громко стонет, с каким-то отстранённым стыдом и разочарованием, чувствуя что кончает. *       Густая сперма ударяет в глотку неожиданно, но Чха Ён с мазохистским удовольствием, давясь и удивляясь самой себе глотает, чувствуя, что сейчас задохнется. И чуть сама не кончает от этого ощущения.       Женщина с гордостью выпускает обмякший член изо рта, облизывает опухшие, натертые губы и снизу вверх смотрит на тяжело дышащего Винченцо.       Он сейчас даже прекраснее чем обычно: растрепанные волосы, румянец на смуглых, гладких не по возрасту щеках, тяжело вздымающаяся грудь всё ещё закрытая рубашкой, которая расстёгнута только до талии, открывает кубики идеального живота.       Черным-чёрный, затянутый послеоргазменной дымкой взгляд фокусируется на её лице. Рука в волосах чуть напрягается, тянет Чха Ён вверх, почти резко, почти больно — так как надо, для того у кого руки до сих пор в крови, у кого ворот белой рубашки в бурых пятнах, а главное, так как правильно, для того, кто всё ещё дрожит от желания к ней прикоснуться.       Теперь очередь Чха Ён стонать в поцелуе.