***
— Рикс! Рикс, очнись! — кто-то сильно тряс парня за плечи, а чьи-то пальцы больно впивались в кожу. Рикс приходит в себя, не понимая, что происходит. В голове гудело, он пытался рассмотреть, кто его тормошит, но глаза словно заволокла темная пелена, мешая рассмотреть того, кто перед ним, и лишь голос Орвена позволил хоть немного прийти в себя и проморгаться. Это он тряс Рикса за плечи. — Мы падаем! — Чт… — эти слова набатом бьют в голову, голос до невозможности хриплый, требуется не мало усилий, чтобы отлепить язык от пересохшего нёба. Орвен что-то еще говорит Риксу, но он словно его не слышит, а лишь озирается по сторонам в поисках Лабеля. Нет-нет-нет, так нельзя! Нельзя! Он должен ему столько сказать… Нет, этот светлый и хрупкий мальчик не должен погибнуть! Никто не должен… Но эти его мысли и установки не отменяли самого главного факта… Они падали. Быстро, стремительно, никто ничего не успел даже сообразить, чтобы предотвратить падение корабля. Их просто подбили, словно стаю голодных собак, что ошивались у дрова, но лишь получили из ружья солью куда-то в бок. Они не справляются с управлениями, все приборы просто кричат об опасности, мигая всевозможными цветами, но в основном красным, и никто ничего не может сделать. правление вернуть нереально, а уши от давления закладывает так, что хочется кричать, давление повышается, ударяя в голову, лишь сильнее мешая думать, а потом… А потом их корабль жёстко приземляется, всех ребят от «веселой» посадки разбрасывает куда только можно, а дальше… Дальше темнота.***
Когда Рикс пришел в себя, то в нос резко ударил запах гари, по ушам резал скрежет ломающихся обломков упавшего корабля, и орущей где-то сирены, жаль, что ее не отрубило от падения, но в мозг как-то резко поступила одна единственная мысль, что Рикс жив! Вроде бы ничего себе не сломал, да и ребята тоже живы, господи, слава богу успели укрыться хоть где-то и пережить падение, возможно, они отделались просто перепадом давления, да парочкой ушибов, ну и чертовски сильной паникой, про нее тоже нельзя забывать. Они не умерли — это главное, а, значит, уже не так все и плохо. Но… Рикс резко вскакивает на ноги. — Где дети Флавия? — их нигде не было видно, что очень сильно беспокоило и даже пугало. А что если они не успели спрятаться и укрыться, что если уже лежат под обломками или вообще не могут встать из-за травм? О господи, от одних только возможных ситуаций у Рикса защемило сердце, а страх окутывал его в своих объятиях все теснее. «Если он… нет-нет-нет, он жив!» Слава Богу, что Лабеля, Паулину и Августу удалось вытащить из-под обломков живых, и только когда жизни детей ничего конкретного не угрожало, а сами они были в более менее нормальном состоянии, если учитывать то, в какой ситуации они только что были, вот только тогда Рикс успокоился. Но все равно он сейчас волновался куда больше не за других, не за себя, а за Лабеля. Если тот и получил травмы, то Рикс знал, что он об этом точно не скажет, если сам не захочет. Он незаметно окинул Лабеля внимательным взглядом, дабы убедиться, что с ним точно все в порядке. Вроде бы никаких серьезных повреждений или чего-то такого, что угрожало бы его жизни. Кто же знал, что позже эти повреждения будут не физические, а моральные, которые будут невыносимо терзать душу…***
Флавий был совсем плох, все уже знали, что он умирал, на него даже больно было смотреть, а от осознания его скорой кончины было еще больнее. Из его рта тонкой струйкой текла кровь, спускаясь к подбородку и капая куда-то на ключицу. Рикс видел, насколько сложно морально детям Флавия вынести потерю родного человека, но не мог унять их боль. Все же Флавий был их отцом, которого они любили, пусть он и относился к ним по-разному. В данный момент это никого не волновало. — Будьте сильными… — это были последние его слова перед тем как его жизнь оборвалась. Паулина сорвалась на рыдания, не сумев сдержать эмоций, Августа тихо плакала, обнимая бездыханное тело отца, а Лабель просто смотрел на это все. Все понимали, что он — мужчина, будущий наследник, который должен был сдерживать эмоции в сложных ситуациях. Но Рикс так не считал, он мог лишь предполагать, какие именно эмоции испытывает мальчик, но знал, что тот вихрь эмоций, что сейчас бушует в нем — невыносим Если бы можно было бы забрать боль этого мальчика себе, Рикс не задумываясь бы сделал это. Когда тело Флавия было сожжено, а спальное место обустроено, то все уселись возле костра, но только Августа, Паулина и Лабель стояли, вглядываясь в танцующие языки пламени. Тогда Рикс подошел к Лабелю, положив руку ему на плечо и ободряюще сжал. У него разрывалось сердце от одного только взгляда на юношу, он видел в этих серо-голубых глазах Лабеля такую боль, такое отчаяние и… вину? Но за что этот ребенок мог испытывать вину? Когда Рикс уже собирался уходить, Лабель его окликнул. — Рикс… — парень обернулся к Лабелю, тот замялся на несколько секунд. — Когда я сказал про наказание, я не… — Я знаю. — кивает юноша и на секунду прикрывает глаза. Нет, Лабель бы не смог наказать Рикса. Никогда. Рикс уходил спать, но так сейчас хотелось подойти к Лабелю, нежно прижать его к себе, шептать, что все будет хорошо, что он ни в чем не виноват, гладить его по волосам и целовать в макушку. Но Рикс уходит спать. Он долго ворочается в попытках заснуть, но перед глазами все еще стоит этот ужасный день. Вселенная точно хочет убить их всех, теперь Рикс в этом нисколько не сомневался. Где-то неподалеку сопели его друзья, Паулина так и уснула со слезами, которые высохли дорожками на её щеках, Августа хмурилась и морщилась во сне, видимо, ей снился кошмар, а Лабель тяжело вздыхал, ворочался, но по итогу встал со своего места и куда-то ушел, а Рикс не спешил идти за ним. Пусть побудет один, ему это нужно. «А если тут нападут? Он же совсем один!» Рикс вскочил со своего места как подорванный, сердце стучало от нервов так громко, что казалось, его стук мог тут всех перебудить. Он шумно сглотнул, кадык поднялся и опустился, парень осмотрелся. Лабеля нигде не было, поэтому Рикс незамедлительно направился его искать. Он же где-то там совсем один… Наедине со своими мыслями и чувствами. Лабеля он нашел спустя минут десять. Парень не ушел далеко, а стоял возле какого-то обрыва с крутым склоном вниз. Ветер пробирал до костей, местность тут была открытая, деревьев, что могли защитить от ветра, тут не было, а Лабель стоял в одной лишь тоге, дрожа от холода, обнимая себя руками за плечи. Рикс неслышно к нему подходит, снимает свою накидку и набрасывает на плечи юноши, но он тут же резко дергается, и уже хочет вступить в бой, но Рикс контролирует ситуацию, и, прежде чем Лабель совершает попытку ударить, Рикс осторожно перехватывает его запястья руками. — Тихо-тихо, это я, — в серых глазах юноши страх, неукротимая паника, Рикс чувствует, сжав запястья парня, как ускоряется пульс Лабеля. Но он тут же успокаивается, увидев, что это Рикс, что угрозы нет. — Ты… ты напугал меня, Рикс. Что ты делаешь тут? Иди спать, — он отстраняется от Рикса и снова смотрит вдаль, мелко дрожа всем телом, да и голос его дрожал, вот только, кажется, что не от холода. Слишком надломленный он был. — Ты замерз, — Рикс поднимает с земли накидку, которую в панике скинул с себя Лабель, снова накидывает на него и прижимает осторожно к себе за плечо. Тот не сопротивляется, прижимается боком к боку Рикса. Его перестает трясти, накидка парня все еще хранила его тепло и приятно пахла. — Лабель, мне очень жаль твоего отца… я понимаю, что ты чувствуешь. Понимаю, как никто другой, — Лабель передергивает плечами, сильнее кутаясь в накидку Рикса, поднимает на него взгляд полный боли и печали, горечи и вины, и шмыгает носом. — Это я… это все я, Рикс. Я виноват во всем. Ведь я мог тогда его спасти. Выхватить кинжал, пырнуть Цезаря… Но не смог, потому что слабый, я ненавижу себя, Рикс… — Лабеля прорывает на слезы и крики, практически на истерику, Рикс прижимает парня к себе, кладет ладонь ему на затылок и зарывается пальцами в темные волосы юноши, пока плечи того сотрясаются в рыданиях. Рикс не знает, что сказать, как утешить этого мальчика. Его подбородок покоится на макушке Лабеля, он шепчет ему какие-то нежные слова, это срабатывает. Лабель перестает дрожать, его плечи больше не трясутся, но редкие всхлипы и шмыганье носом все равно слышаться, и Рикс знает, что глаза у его мальчика сейчас красные. Его мальчика… да к черту! Они уже переступили однажды черту! — Эй… перестань винить себя. Слышишь? Ты не виноват, судьба решает за нас, перестань, мне больно видеть твои слезы… — Рикс поднимает лицо парня за подбородок, и видит как в темноте блестят его мокрые от слез глаза, черные ресницы такие длинные, а кожа такая бледная, словно из фарфора, но эта бледность идет Лабелю. И Рикс уже говорил это сам себе миллион раз. Они понимают друг друга без слов, их губы находят друг друга, Лабель цепляется пальцами за плечи Рикса так, словно он был спасательным кругом, он целует Рикса так отчаянно, так долго и так нежно, что тот совсем теряет голову. — Ты такой красивый… такой нежный и хрупкий, что мне кажется, что тебя всегда нужно защищать, — между поцелуями выдыхает Рикс, прижимая парня к себе за талию. — Мне нужно тебя защищать. Только не плачь, пожалуйста… Не нужно. Твой отец гордился бы тобой, — Рикс вытирает слезы с щек Лабеля, целует его в лоб. И Лабель немного успокаивается, прижимаясь к Риксу всем телом, смотрит ему в глаза и видит в них безграничную любовь. Да, Лабель потерял отца, потерял самое дорогое, родного человека, но обрел нечто важное — любовь. Любовь, которую он будет оберегать и хранить несмотря ни на что.