Summertime, but happiness

Прошла неделя с того дня, как Александр и Джон поклялись друг другу забыть о тoм, что произошло в лесу. Они никогда не держались за руки, никогда не пересекали эту стеклянную черту "Просто друзья", никогда не не были на грани того, чтобы все раскрылось. Клятву нарушили оба. Втихаря, так, чтобы никто не видел, перед сном и на прогулках, пряча глаза и затыкая мысли, каждый думал о том дне и надеялся, что второй давно обо всем позабыл. Лоуренс был убежден, что Гамильтон не любит его и никогда не полюбит. Гамильтон уверенно думал, что Лоуренс краснеет не только от его слов, но от слов и Лафайетта, и Маллигана, и кого угодно еще, совершенно не замечая, что румянец покрывает веснушчатые щеки только в его присутсвии. Лагерная жизнь шла своим летним чередом: дети сдружились, ходили группами и в целом уже чувствовали себя полноценной семьей. Строгости вожатых перебивались их бесконечным желанием сделать отдых ребят максимально комфортным и радостным, и все подростки это чувствовали. Кажется, все наконец начали привыкать к режиму, перестали опаздывать на утреннюю пробежку и пропускать полдник. Практически все дети, на радость вожатым, вполне соблюдали установленные в лагере правила. Все, кроме компании из четырех сорванцов, желающим устроить бунт при каждом удобном и неудобном случае.  Взрослые устали с ними возиться и чтобы хоть как-то поддерживать системность, начали вести список проделок этих хулиганов: День первый: сбежали на прогулке в лесу День второй: устроили соревнование по скорости поедания набранной в поле клубники и превратили это в драку с Чарльзом Ли День третий: напугали девочек страшилками в три часа ночи и разбудили вожатых День четвертый: ходили по палаткам, пытаясь продать собрание сочинений Александра Гамильтона День пятый: на протяжении всего дня пытались убедить всех, кто только мог им поверить, что вокруг зомби-апокалипсис, а этот лагерь - укрытие, в которое их втайне отправили родители День шестой: устроили за ужином реп-баттл, собрав вокруг себя весь лагерь День седьмой: ___ О да, этой невыносимой четверке предстояло еще заполнить последнюю строчку. Ведь день только начался, а это значит, что есть еще уйма времени для их безобидных фокусов. Вожатые отчаялись за попытками их отчитывать, и кажется, все хулиганства мальчишек радовали всех, кроме пары-тройки человек, свято следовавших правилам и желающим, чтобы окружающие поступали так же. Лагерь разделился на подавляющие большинство тех, кто с нетерпением ждал очередного крика вожатых: “Гамильтон! Лоуренс! Маллиган! Лафайетт! Быстро сюда!” и на всех остальных. Очень скоро в этом небольшом подростковом обществе сформировалась компания, яро протестующая против всех проделок Алекса, Джона, Жильбера и Герка. Она состояла из Томаса Джефферсона, Аарона Берра, Чарльза Ли, Джеймса Мэдисона и нескольких ребят, согласных с ними, но не слишком активно учавствующих в их саркастичном комментировании очередного поступка парней. Сама “Проблемная четверка” приняла вызов внезапно появившихся оппонентов, единогласно решив, что подобные противники сделают все их хулиганства еще интереснее. Ведь куда веселее подпортить завтрак Томасу еловыми иголками, если после этого последуют гневные крики всей его компании. Ли съязвил? Гамильтон с Лоуренсом на пару не полезут за словом в карман и ответят так, что приведут в восторг своих друзей. Все остальные люди в лагере, за исключением, разве что, вожатых, азартно наблюдали за этими шоу и отвечали на очередную дерзость периодическими криками поддержки. Четверка во главе с Александром быстро завоевала всеобщую любовь и оттого, конечно, в их сторону куда чаще слышались радостные крики и аплодисменты. Так пролетела неделя, и кажется, все в лагере были полностью удовлетворены сложившимся раскладом дел. За этими простыми, детскими, такими важными для юных сердец заботами, Джон и Александр быстро начали общаться, как прежде. И все шло прекрасно, до одного вечера, который пообещал себе оставить неизгладимый след в истерзанных минутными волнениями душах. Горел седьмой закат этой смены, окрашивая золотым светом кружевные силуэты бесчисленных веток леса и розовым - облака. Все ребята, разочарованные посмотренным с вожатыми фильмом и очарованные небом, сидели за ужином. Кто-то тихо переговаривался и смеялся, кто-то задумчиво любовался облаками, вожатые радовались временному затишью. Лафайетт обсуждал с друзьями очередной гениальный план, намереваясь затишье прекратить.  На этот раз план заключался в том, чтобы наконец воспользоваться гитарой Жильбера и осуществить мечту многих, кто приехал сюда, зная лагерь лишь по чьим-то рассказам. Все четверо уже закончили ужинать и теперь осталось только сбегать в палатку за гитарой и сделать этот вечер н е з а б ы в а е м ы м. Согласовав все детали плана, в котором было всего два пункта: 1. Принести гитару. 2. Очаровать всех вокруг, назло Томасу и его компании. ребята приступили к его выполнению. Лафайетт под на ходу придуманным предлогом удалился в палатку, вернувшись со старой, обклеенной разноцветными наклейками гитарой. Первый пункт выполнен. Мгновенно приковав к себе внимание всего лагеря, Жильбер со знанием дела красиво уселся на своем прежнем месте – скамейке у костра, на этот раз с гитарой в руках. Все застыли в томительном предвкушении. Вожатые перестали воевать с проказами этих четверых и молча ждали, когда Лафайетт начнет петь, молясь, чтобы песни были подходящие для лагеря. Переглянувшись с друзьями,  Жильбер счастливо вздохнул и ударил по струнам. Звуки чуть растроенной гитары разносились по лесу, в унисон лились с пострекиваниями костра. На счастливых детских лицах играли тени, все вдруг стали безоговорочно тёплой СЕМЬЕЙ, даже Томас и его друзья перестали по своему обыкновению ворчать на выходки своих заклятых врагов и, притихнув, слушали. Лафайетт пел на французском. Красивый, звучный голос, тонкие пальцы, перебирающие струны – все завораживало своим простым, незамысловатым очарованием. Геркулес не отрываясь смотрел на друга, и то ли от жара костра, то ли от бешено колотящегося сердца, на щеках горел румянец, в глазах – зарево заката, россыпь сумеречных звезд. Александр сидел близко-близко к Джону, и тот слышал его дыхание: сбитое, как после бега. Лоуренс боялся шевельнуться, боялся разрушить эту магию. Впервые за неделю он дал волю своим чувствам и не избегал взгляда Александра, не затыкал в себе то, что так хотело вырваться. Джон сидел, прижавшись плечом к плечу Алекса и тихо, затаив дыхание, слушал мелодичную песню. Как невыразимо волшебны эти звуки, это тепло костра, это биение сердца – одно на двоих. Джон вслушивался в текст песни и губы его дрожали.  "Аlors laisse vouses sentiments être libres." У Лоуренса перехватило дыхание. Аккорд. Еще один. Стук сердца, все быстрее.  "Laissez-vous aimer." Джек знал французский – учил его когда-то в детстве. Сейчас он проклинал самого себя за то, что он эти слова понимает. Парень сверлил глазами Лафайетта. "Ты же специально выбрал эту песню?.. Ты же знал, знал, знал.." Лоуренс не двигался, ночной ветер трепал его волосы, взгляд таких невыносимо зеленых глаз был прикован к Жильберу. Александр украткой смотрит на друга и внутри рацветает шиповник, благоухая и царапая своими шипами. Джон, Джон, Джон – шелестят лепестки. Джон прекрасен. Очарователен. Невыносимо мил. С каждой минутой все больше. Он замер, внимая песне, в его изумрудных глазах отражались языки пламени, в кудряшках запутался летний ветер, веснушки походят на россыпь звёзд. Гамильтон очарован. Как можно скрывать свою трепещущую избитой пташкой любовь,  если она готова расправить свои окрепшие крылья прямо сейчас? Аккорд.  Александр понял, где-то на подсознании: сегодня он Ему признается. Невыносимо больше терпеть. Аккорд.  Лоуренс сидит так близко,  заставляет все внутри трепетать. Аккорд. Ох, Жильбер, дорогой, как удачно ты подобрал песню. Все внутри в огне, каждая частичка тела. Пусть только этот вечер не заканчивается, пусть ночь не наступает, пусть за ней не наступает утро. Очарование этого момента исчезнет, растворится с первой каплей росы. А пока льются звуки гитары, пока слова о любви и свободе несутся с дымом костра к небесам — можно дать себе волю. Можно позволить себе просто смотреть на него, не отрывая глаз. Гамильтон любуется. На него никто не смотрит — все внимание на Лафайетте, и только теперь Александр может так нагло и непростительно смотреть на Лоуренса и в который раз находить его удивительно красивым. Джон чувствует на себе его взгляд,  но виду не подает; его выдают его залившиеся красной краской щеки. Парень молится, чтобы Гамильтон этот румянец не заметил. Звучит завершающий аккорд, Лафайетт наслаждается минутой славы и выслушивает многочисленные комплименты, друзья с улыбками наблюдают за ним — это бескорыстное кокетство Жильбера ужасно их смешило и ужасно им нравилось. Они пели весь вечер: одну песню за другой, кто-то просил что-то сыграть, кто-то просто слушал, но под конец, когда небо над лагерем стало совсем темным, когда на нем так ясно стали выделяться сотни звёзд и когда вожатые начали говорить о том, что пора бы расходиться по палаткам — пели все. Все понимали, что на сегодня эта песня последняя,  и пытались ухватиться за этот момент,  как могли. Джон, Алекс и Герк не слишком заботились о музыкальности своего пения и заглушали своими криками голос Жильбера, но кажется, всех это устраивало. Ночная прохлада не мешала ребятам — жар от костра и громкие песни согревали их. Припев был повторен раз десять,  прежде чем Лафайетт сыграл последний аккорд. Все были довольны этим завершением дня, и честно признаться, спать не хотел никто. Однако ребятам пришлось расходиться по палаткам, как им сказали это сделать вожатые. На этот раз за четырьмя парнями взрослые поклялись себе проследить особенно тщательно, не оставив им ни единого шанса погулять подольше. И все же, об этом позаботились все остальные: Лафайетта и его верных друзей до палаток провожал весь лагерь, смеясь, усыпая четверку вопросами и напевая что-то.  Все это шествие двигалось медленно, позволяя каждому напоследок насладиться этой чудной ночью. Александр и Джон, окружённые всеобщим вниманием, весело шли рука об руку. Они не говорили друг другу ни слова, только когда они остановились у своей палатки, пожелав всем доброй ночи и со всеми почестями отблагодарив Лафайетта за игру, они позволили друг другу наконец побыть наедине. В палатку они зашли не сразу — стояли около, невольно любуясь небосводом. —Эй, смотри, Полярная Звезда! Джон радостно указал на мерцающую в небе точку. —А вот там Большая Медведица.. Александр улыбнулся. Звезды сегодня были восхитительны. Парень повернулся, задержав взгляд на друге. Набрав в грудь воздуха и собрав все мужество в кулак, Алекс осмелился обратиться к Лоуренсу. —Джон? —Да?  Джек повернулся, снова ослепив Гамильтона сиянием своих зелёных глаз. Все мужество сразу куда-то делось и Александр понял, что не в силах сделать этого. —Ааа.. — пытаясь сгладить неловкую паузу, парень неловко улыбнулся и спросил. —Правда Жильбер здорово сегодня пел? Джон будто ждал чего-то другого, и где-то глубоко в его зрачках мелькнуло разочарование. —Да, мы так замечательно посидели.. Наступило секундное молчание. На этот раз не выдержал Лоуренс.  —М, Алекс? Гамильтон с готовностью обернулся, надеясь услышать то, что сам сказать боялся. —Спасибо, что предложил сегодня осуществить эту всю идею с гитарой... Видно было, что это вовсе не те слова, которые изначально хотел сказать Джон. Эта нелепая благодарность вырвалась неестественно и тихо.  Оба парня переглянулись и тут же быстро отвели глаза. —Тебе очень идет этот свитер. — выпалил Александр,  отвернувшись.  Джон удивленно поднял на друга глаза: он же в этом свитере всю жизнь ходит? Неужели Гамильтон просто хотел сделать ему комплимент? Веснушки закрыл румянец. —Спасибо.. — промямлил Лоуренс, отведя взгляд.  На секунду он снова повернулся к Алексу, сжал в кулачках ткань свитера и быстро-быстро прикоснулся губами к щеке друга. Тот быстро повернулся к Джеку, ошарашенный. Движимый каким-то странным порывом, Гамильтон сжал Лоуренса в обьятиях. Тот не сопротивлялся. Так они стояли, не двигаясь, затая дыхание. В эту секунду им казалось, что мгновение это длится целую вечность.  Джон прижался к Александру. От него пахло корицей, летом и хвоей. Хотелось в этом запахе утонуть, захлебнуться восторгом тепла, расплывающимся по телу. —Алекс, я тебя.. — дыхание у Джека сбилось и он уткнулся в грудь другу, боясь продолжить. —Все в порядке, мой милый. Все в порядке. — Александр уткнулся парню в макушку. — Я тоже тебя люблю.  Никто из них двоих не увидел, как над их головами пролетела падающая звезда.  Это заметили лишь два человека, наблюдавшие за друзьями издалека и тихо торжествовавшие. Они не слышали разговора Гамильтона и Лоуренса, но догадывались, о чем речь. —Ты должен мне десять долларов. — победно заявил Лафайетт. Маллиган шутливо закатил глаза и ответил, что это пари было не честным, Жильбер сам спровоцировал обоих — "выбрал песню о том, что бояться своих чувств не нужно, тоже мне романтик нашелся". Лафайетт расхохотался и оба друга зашли в палатку. Сегодня ночью им предстоит по очереди выслушивать Джона, а затем и Алекса о том, что совершенно невообразимое только что произошло. —Я все еще думаю, что они изначально обо всем догадывались. —Ни за что на свете в это не поверю. В лагере погасли огни. Осталось еще две недели. Две недели солнечного счастья.