Уголок Грейнджер

      Лазарет — одно из худших мест, где можно продрать глаза спросонья. Конечно, с подземельем Нотта ни в какое сравнение не идет: тут, по крайней мере, тепло и иногда даже жарко, постель мягкая, а все медикаменты под рукой. Но что точно объединяет подвал мэнора и больничную комнату, так это замкнутость. Гермиона всерьез начинала подозревать, что у нее развивается клаустрофобия, хотя она провела здесь в общей сложности всего четыре дня, два из которых проспала. Эти давящие стены напоминали кокон Обливиэйта, а сама Грейнджер, усмехаясь, сравнивала себя со скрытыми воспоминаниями. «О, помните такую странную ведьму-заучку? Как же ее имя-то было…». И так далее. И тому подобное.       Глубоко внутри, где-то на уровне желудка, рождалось понимание положения дел. Приходило осознание, что теперь Гермиона и лазарет — синонимы. Однако протест, закипающий в жилах, был сильнее. Потому что к ней никого не пускали. Потому что постоянно приходилось глотать зелья — одно за другим, одно за другим. Грейнджер уже не обращала внимания на их названия и назначение и без задней мысли принимала все прописанное. Даже если бы подсунули яд, ведьма бы наверняка не заметила. В дни, когда все тело ломит, а кожа горит огнем, отрава в какой-то степени может показаться спасением.       У нее хронически болела голова. Наблюдалась сильная слабость, из-за которой Гермиона много спала. В моменты бодрствования Грейнджер спрашивала о друзьях, но Фальконе отвечал неизменное: «Сейчас нельзя». Организм очень ослаб после перенесенного стресса, и любая зараза могла стать фатальной, сразить ведьму. Маркус только тем и занимался, что создавал искусственное подобие иммунитета, заливая ей в горло зелья. Чтобы отвлечь Гермиону от давящей тишины, Фальконе рассказывал про свои студенческие годы. Про то, как увлекался алхимией, о своих великих учителях. Он самозабвенно болтал об интернатуре и стажировках, рассматривая отражение колдограммы молчавшей пациентки. Грейнджер не чувствовала нужды поддерживать разговор: после всего пережитого, после того, как тайник с воспоминаниями приоткрылся, ей хотелось больше слушать, чем говорить. Да и поначалу Гермиона действительно чувствовала себя поразительно слабой. Однако уже к концу второго дня в заточении она попыталась встать с постели. А на третий день и вовсе уверенно ходила по палате и прыгала обратно в постель исключительно по требованию Маркуса.       Когда истек четвертый день наблюдения за самочувствием Грейнджер, Фальконе наконец кивнул и произнес желанное: «С завтрашнего дня можешь выходить». Гермиона знала, что Маркус поддерживает связь с какими-то колдомедиками. Несколько раз она просыпалась и заставала его за чтением писем вслух. Целитель тер бороду и сбивчиво, словно поясняя что-то самому себе, повторял слово за словом, иногда срываясь на тирады на итальянском. Возможно, в одном из бесчисленных пергаментов и содержалось что-то, что позволило ведьме сменить привычные стены на прогулки по Хогвартсу.       Просыпаясь этим утром, Гермиона была полна желания как можно быстрее выбежать наружу. Пронестись по коридорам Хогвартса, звонко хохоча и касаясь пальцами стен. Ей жутко хотелось обнять друзей и извиниться за все случившееся. И, произнося «друзья», Грейнджер слабо различала, кого конкретно имеет в виду: своих родных гриффиндорцев или… слизеринцев. Они же, наверное… к какому разряду следует относить их теперь? Так или иначе, проблемы нужно было уладить со всеми. И ведьма, потягиваясь на удобной, но ставшей уже ненавистной кровати, хотела было свесить ноги, как дверь открылась.       — Мерлина ради, ты ее уже видел! Отвали!       Джинни, замерев на пороге, смотрела куда-то в сторону с крайне возмущенным видом. Она хмурила брови и стискивала дверную ручку, сдерживая эмоции. Гермиона улыбнулась — cлишком сильно соскучилась. И поэтому, когда Джин раздраженно фыркнула и захлопнула за собой дверь, Грейнджер почти подскочила на месте от восторга.       Они встретились взглядами. Уизли, резко втянув воздух сквозь приоткрытые губы, вся вытянулась. Раздражение тут же спало с ее лица, оставляя лишь тень легкой растерянности. Джинни потерла ладонями ткань брюк и виновато закусила губу.       — Привет, — тихо произнесла Гермиона, несмело улыбаясь. Она сидела, немного съежившись, и поглядывала на подругу с осторожностью.       — Я готова тебя убить, если честно, — таким же кротким тоном выдала Джинни. — Задушить объятьями или просто отлупить за твою скрытность.       Гермиона ссутулилась. Она стыдливо опустила голову.       — Ты злишься на меня?       — Все злятся. Но это не значит, что не любим. Злиться и любить одновременно — нормально.       Джинни медленно подошла к постели Грейнджер и, замявшись на мгновение, присела на краешек. Она смотрела перед собой долгие секунды, после чего шумно вздохнула.       Непривычно. Сидеть вот так, не прикасаясь друг к другу, словно незнакомые люди… Где-то под ребрами заныло. Грейнджер знала, что эта рыжая девчонка, что не отрывала взгляда от своих исполосованных проклятием рук, сегодня не скрытых под гламурными чарами, — ее лучшая подруга. Гермиона знала, что должна была рассказать обо всем долгое время назад. Сейчас, спустя два дня в замкнутом помещении наедине с собой, ведьма впервые осознала всю подлость своего поведения. Уж лучше бы она просто вывалила эту новость. Перетерпела маниакальную заботу. Возможно, даже сплетни в газетах и сожалеющие взгляды со стороны. Но так, по крайней мере, Гермиона смогла бы уберечь друзей от удара, подобный которому она пережила в начале сентября. Ужасно сознавать, что близкий человек болен, что родная душа находится на пороге смерти. Еще хуже — узнавать об этом от сторонних лиц.       Мерлин, как много неправильного сделала Грейнджер. Казалось, что все, что она натворила в период с сентября по сей момент, каждый ее поступок был пропитан глупостью, безрассудством и эгоизмом. Ведь Элиза оказалась права: все это время Гермиона молчала не потому, что хотела сохранить нервы друзьям — просто ей самой не хотелось принимать факт болезни. Озвучить историю проклятья означало то же, что признать его наличие. А Грейнджер так не хотелось этого. Потому что слова влекли последствия, и ключевым из них должно было стать принятие происходящего. Отсутствие протеста.       На эгоизме не выстроить счастья. А Гермиона заслуживала быть счастливой.       — Как ты себя чувствуешь?       — Уже лучше. — Грейнджер кивнула. — Фальконе устроил конкурс, сколько зелий вольется в меня за раз без рвотного позыва.       — И сколько?       — Четыре подряд. Потом спазмируется глотка и приходится растирать горло, чтобы проглотить. Ну и выпить пятое зелье — чтобы не стошнило.       Ненадолго повисло молчание. Лишь тикали часы.       — Я так за тебя испугалась… — Джин поджала губы, горько вздыхая. — Ты просто не представляешь, какой ужас творился в Больничном крыле, когда ты пострадала. Заявились слизеринцы, подняли всех на уши… Выяснилось, что они причастны к случившемуся с тобой. Еще наговорили всякого дерьма. — Она фыркнула, ненадолго умолкнув.       Гермиона внимательно смотрела на подругу. При упоминании слизеринцев что-то царапнуло внутри: захотелось расспросить Джинни подробнее о том, что конкретно произошло тогда в Больничным крыле.       Позже. Гермиона обязательно спросит об этом позже.       — И ведь знаешь, что самое неприятное? — Джин перевела опустошенный взгляд на Грейнджер. — Они оказались правы. Не в своей выходке, нет — они повели себя как последние уроды. Но… мы же правда… не видели. Не углублялись в проблему. Меня душит мысль, что я обвиняла тебя в своих проблемах, в связи с Малфоем, в то время как ты скрывала свою болезнь. Я… Не могу. Твой психолог, Элиза, пообщалась с нами, нашла правильные слова, но это чертово чувство вины… Оно сильнее любых логических аргументов. Я очень виновата перед тобой, Гермиона. Прости меня.       Грейнджер взяла подругу за руку, поглаживая выступающую косточку на запястье.       — Никто не виноват в том, что случилось. Мы все хороши, но никто не виноват. — Гермиона тяжело вздохнула. — Не уходи в это состояние, пожалуйста. Я… переживаю, что…       Ведьма замялась, не решаясь сказать прямо. Джинни, однако, все поняла без слов.       — Я не прикасаюсь к алкоголю, если ты об этом. После всех этих капельниц и часов групповой терапии, где мне пришлось врать про ветеранство и участие в магловских войнах, я больше не подпишусь на эту обманку. Мне… — Джин подняла глаза к потолку, формулируя мысль. — Я почти сорвалась. Но вовремя остановилась.       — Я рада это слышать… Прости, что поставила тебя и вас всех в такое глупое положение. И я понимаю, что ты на меня злишься.       — Гермиона, нет. Прекрати.       Джинни повернулась к Грейнджер и нервно вздохнула. Ее брови изогнулись. Она, видно, старательно подбирала слова. Или искала в себе смелость озвучить что-то — Гермиона видела замешательство в светлых глазах напротив, и от этого становилось тревожно.       — Я зла, потому что… Я не знаю. Я зла. Не могу найти причины, просто… — Джин потерла лоб. — Извини меня. Столько… я столько всего неправильного сделала, не увидела, что тебе было плохо. Прости меня. Прости, Гермиона. Мне так, знаешь, тяжело, потому что ты не доверилась. Но с другой стороны, я понимаю, что это, должно быть, так чертовски сложно объяснить. Потеря памяти, проклятье, эта хренова штука с испарением крови — Мерлин, да это сюжет какого-то авантюрного романа, а не жизнь!       — Я тоже об этом думала, — Гермиона мягко улыбнулась.       — Я бы хотела быть тебе подругой лучше. Чтобы ты могла безоговорочно доверять мне все, потому что такая уж сука жизнь: кроме тебя у меня никого нет. Это… — Джин разочарованно покачала головой, усмехаясь. — Я не смогу без тебя, Гермиона. После… после Фреда я не смогу отпустить еще и тебя. Ты — приемный ребенок Уизли.       Грейнджер засмеялась. Отклонив голову так, что кончики кудрей защекотали спину, ведьма улыбнулась — широко и ненатянуто. Впервые за четыре дня. Джин лишь фыркнула.       — Только не говори об этом Рону. — Гермиона осторожно прикусила нижнюю губу, сохраняя улыбку. — Он сильно расстроится, узнав о нашем родстве. Он же мне в чувствах признавался.       — Мерлин, Грейнджер, избавь меня от этих подробностей…       Джинни закатила глаза, после чего ухмыльнулась. Она заелозила на постели, пытаясь устроиться поудобнее.       — Я… хотела кое-что спросить. — Уизли откашлялась. — Мы, в общем… разговаривали с Элизой…       — О, и как?       — Чудесно! Она настоящий профессионал! Быстро нас в чувства привела. Хотя с Гарри ей пришлось повозиться: ему было хуже всех. Совсем в оцепенение впал… — Джинни заморгала. — Ладно, это не так важно. Вопрос в том, как… Как мне тебя поддержать, чтобы тебе было комфортно? Элиза сказала, что ты… — ведьма протянула последнюю букву, хмурясь в задумчивости, — довольно остро воспринимаешь попытки опеки. Я бы не хотела, чтобы лет через сорок, знаешь, ты припоминала мне, как я душила тебя заботой. Для этого всегда будет Гарри.       — Джин! — Гермиона захихикала. — Гарри просто хочет все контролировать, не говори о нем гадости. А по поводу поддержать…       Грейнджер задумчиво постучала пальцами по ноге.       Мерлин, это сложно. Гермиона столько дней думала, как она не хочет, что теперь сформулировать пожелания было непривычно трудно. Ведьме хотелось… чтобы ничего не менялось. Чтобы в приступе смеха Гермиону могли легонько толкнуть в плечо или шлепнуть по руке, чтобы к ней относились так, будто она живой человек, а не без пяти минут мертвец. Главное, что нужно больному, — это понимание. И Грейнджер искренне жаждала, чтобы ее потребность в нормальности поняли. После стольких месяцев, напоминавших скорее цирковое представление, чем настоящую жизнь, хотя бы подобие стабильности — лучшее, что может предложить ей жизнь.       — Просто не делайте из всего трагедию, ладно? — Грейнджер неуверенно пожала плечами. — Мне будет легче, если мы обойдемся без сожалений и так далее. Я не собираюсь умирать.       — Естественно, не собираешься, — Джин иронично кашлянула, изгибая брови. — Более того, если ты умрешь, я создам заклинание, которое заставит тебя ожить, а потом сама убью. И снова воскрешу, потому что ты обещала быть крестной для моих будущих детей.       — Спасибо, Джин. — Гермиона умиленно улыбнулась. — Не за планирование моего убийства, конечно. Спасибо, что ты рядом. — Она ласково провела ладонью по предплечью Уизли. — Ты мой самый близкий друг.       — Даже ближе, чем Гарри?       — Ну… — Грейнджер игриво подняла взгляд вверх, поджимая губы. — Ты моя самая близкая подружка?       Уизли оскорбленно вздохнула.       — Вот ты сучка кудрявая!       Гермиона, рассмеявшись, потянулась к шее Джин и крепко обняла. Скользя ладонью по рыжим волосам, Грейнджер глубоко вдыхала тонкий цветочный парфюм и прикрывала глаза.       — Я тебя очень сильно люблю, Джинни. Мне несказанно повезло быть твоей подругой.       — Я тоже тебя люблю, милая. — Уизли приложилась щекой к тоненькому плечу, задумчиво глядя в сторону. — Ты только не умирай, ладно? Я без тебя не смогу.       — Не посмею даже. Вы от меня никогда не отделаетесь.       Нарочито колкая, фраза далась нелегко. На душе все еще было паршиво, в голове — слишком много мыслей. Нужно было слишком многое успеть, пока давали возможность выйти в свет, в люди.       По коже прошелся мороз. Гермиона открыла глаза, уставившись на закрытую дверь. Дружеские объятия все еще грели, но плечи потихоньку окутывала зябкость, пришедшая вместе с неожиданной мыслью. Вышла ли информация о случившемся за узкий круг гриффиндорцев и слизеринцев? Значит ли это, что теперь каждая душа в Хогвартсе знает о болезни Грейнджер, о ее испаряющейся крови?.. Ведьма отстранилась от подруги и, взволнованно оглядывая, приоткрыла рот.       И тут же закрыла. Не ведая причины, Гермиона вдруг поймала себя на мысли, что не хочет знать, в курсе ли другие. Все самые важные люди знают — больше ее ничего не волновало. Что будут говорить, как будут смотреть — Грейнджер почувствовала стойкое безразличие от одного только предположения, как вокруг завьются лозы лести и сожаления. Раз рядом друзья, раз они не отказались от дружбы с ней, как и предсказывала Элиза на казавшемся теперь таким далеким первом сеансе, все остальное попросту не имело значения. И поэтому Грейнджер, вздохнув, просто улыбнулась. Джинни вторила ей. Она ненавязчиво покачивалась из стороны в сторону, словно откуда-то доносилась музыка.       — Что такое? — Гермиона засмеялась. Она знала этот взгляд: вроде бы невинный, но весьма цепкий. Он вспыхивал в глазах Джин каждый раз, когда ей в голову приходила какая-то мысль.       — Я мечтаю устроить тебе допрос с пристрастием, чтобы ты знала. Но так как это не самая гуманная тактика в общении с больным человеком, а тебе разрешили выйти из лазарета только сегодня, я спрошу по-другому. — Уизли высоко подняла брови, шумно выдыхая. — Ты ничего не хочешь мне рассказать?       — О, дай подумать… — Грейнджер закатила глаза в наигранной задумчивости. — В конце марта меня проклял и чуть не убил Люциус Малфой, похоже, что весь апрель я провела у слизеринцев, воспоминания о которых я потеряла из-за Обливиэйта, в сентябре мне поставили диагноз… Что же еще… Ах, точно: я согласилась на самую болезненную в моей жизни операцию по надрыву Обливиэйта, которая чуть не сделала меня инвалидом, обнаружила, что Драко Малфой преследовал меня под Оборотным зельем, разбила колено и локоть и сократила себе срок до декабря. — Гермиона широко улыбнулась, оголяя ряд зубов.       — А… по поводу слизеринцев… вспомнила что-нибудь?       Улыбка потухла. Грейнджер перевела сосредоточенный взгляд перед собой, слегка нахмурив лоб и потирая виски, словно ее одолела сильная головная боль.       — Там… сложно, Джин. Я пока не готова вдаваться в подробности, если честно, потому что… — Взгляд метнулся вверх, к потолку. Гермиона сделала глубокий вдох. — Там все непросто. Если вкратце, я помню только пару моментов. Мне было холодно, провели какую-то операцию и…       Гермиона умолкла, задумавшись. Стоит ли рассказывать о Нотте? Он ведь… остановился? Признался, что на деле не такой уж и плохой человек, верно?       — В основном все просто сходили с ума из-за моего присутствия. Меня держали в подвале Нотта, так что… ну, можешь себе представить, каково это — в разгар войны за чистоту крови прятать грязнокровку в подвале одного из священных двадцати восьми.       — Дерьмово… — Джинни надула щеки. — А ты помнишь что-нибудь про Малфоя?       — Он… — Ведьма прикрыла глаза, копаясь в воспоминаниях. — Вроде бы он там был, я его слышала. Но большего сказать не могу: я не помню. А что?       — Я пытаюсь понять, одинаковой ли информацией мы владеем. — Джин обезоруживающе, но по-прежнему хитро улыбнулась. — Обязательно позже расскажу тебе, что сама знаю, но… Меня волнует один вопрос. — Уизли подвинулась ближе, игриво ухмыльнувшись. — У вас с Малфоем случаем не было… ну, чего-нибудь? Искра? Накаляющаяся страсть? Невозможная любовь?       Гермиона выпучила глаза, недоуменно качая головой. Джин только фыркнула.       — Только не говори, что ничего из списка. Я расстроюсь. — Подруга оттопырила нижнюю губу.       — Предлагаешь соврать, чтобы пощадить твои надежды? — Грейнджер улыбнулась, когда Уизли легонько ткнула ее в бок. — Ничего не было, насколько я помню. А даже если что-то и могло быть, я бы не хотела вспоминать. А почему из всего того, что я перечислила, тебя зацепил именно Малфой? — Гермиона вновь рассмеялась. — У тебя какие-то странные приоритеты.       — Все остальное я уже знаю благодаря очной ставке у МакГонагалл. Мы с мальчишками полтора часа слушали историю твоей жизни от слизеринцев, пытаясь удержать челюсть на месте. Ты же обещаешь поговорить со мной об этом? — Уизли состроила жалобное выражение лица. Гермиона, закатив глаза, с улыбкой кивнула.       — Почему-то все вокруг знают про мою же жизнь в разы больше меня. Не находишь это странным? — Грейнджер укоризненно посмотрела на Джинни и легонько ущипнула подругу за руку. Уизли зашипела. — Колись по поводу Малфоя. К чему вопрос?       Джинни тяжело вздохнула и с трагическим выражением увела взгляд в сторону.       — Поганец изображал рыцаря как мог. Не знаю, что с ним случилось, но такой агрессивной защиты я не видела даже возле колец на квидиччном поле.       — И вот он — долгожданный квидичч! А я все гадала, когда же о нем услышу.       — Я предположила, что между вами что-то было. Или есть сейчас. Может, симпатия наклевывается или еще что. Я не то чтобы осуждаю — ни в коем случае, просто судя по его поведению…       — Но у нас с ним правда ничего нет. В плане — ничего не происходит. Хотя… — Гермиона заправила волосы за уши, хмурясь. Джинни внимательно смотрела на нее. — Нет, происходит очень много всего. Просто я не могу это объяснить логически.       — Я здесь, чтобы все выяснить. — Джин авторитетно закивала. — Что конкретно тебя смущает?       — Да… все, получается. Нет, серьезно. Он спас меня в лесу. И спасибо ему огромное за это! Может, теперь он чувствует себя причастным и хочет быть частью моей жизни, но… Нет, это не объяснить. Меня просто невыразимо смущает, что Малфой приходил ко мне в палату, брал за руку и вообще вел себя так, как будто… — Гермиона закатила глаза, силясь подобрать слова. — Не знаю, Джин, в голове какая-то неразбериха. Давай сначала позавтракаем, а потом я приду к тебе и мы вместе составим перечень вопросов к Малфою. А сейчас мне жизненно необходимо наполнить желудок хоть чем-то кроме зелий.       Гермиона осторожно свесила ноги с постели. Прикосновение прохладного мрамора пустило мурашки по ногам, и ведьма крупно вздрогнула. Джинни обернулась. Замявшись, она вытащила палочку и наложила на подругу Греющие чары.       — Джинни! — Грейнджер грозно глянула на Уизли. Та подняла руки, капитулируя.       — Я не душу заботой, я просто не хочу, чтобы ты заболела.       Кутаясь в вихревое тепло, Грейнджер медленно прошла к шкафу. Несмотря на променады по палате, шаги все еще давались сложнее обычного: Гермиона провела лежа столько часов, что мышцы словно атрофировались. Стопы затекли, хотелось потянуться и даже в кои-то веки сходить на тренировку вместе с мальчишками. Вместо этого, однако, ей предложили лишь лечебную физкультуру. Порядком скучную и раздражающую, если честно, но жаловаться было бы кощунственным.       Убедившись, что Джин не смотрит, Гермиона достала одежду из шкафа и быстро натянула юбку под сорочкой.       — Знаешь, не ты одна находишь его поведение странным.       — Ты про себя? — спросила Гермиона, усаживаясь на стул рядом. Она просунула стопу в теплые колготки. — Что ты имеешь в виду?       — Ну, как минимум то, что он не отходит от лазарета. Ночует здесь, хотя мадам Помфри пыталась его выгнать пару раз.       Грейнджер распахнула глаза. Колготки замерли на уровне колена. Прошли долгие несколько секунд, прежде чем ведьма продолжила собираться. В груди кольнуло.       — И… почему он не уходит? — Ведьма стащила с себя сорочку и наспех застегнула рубашку. — Должны же у него быть хоть какие-то аргументы.       — Фальконе разрешил. Сказал, что так лучше для тебя.       — Просто потрясающе. Почему-то мне Фальконе такого не говорил.       Грейнджер подошла к маленькому зеркалу, висящему на стене. Провела рукой по волосам и, разделяя спутавшиеся кудри пальцами, наспех собрала косичку. Золотистая лента поблескивала на кончике.       — Вот об этом я и говорю: он везде и его слишком много. Малфой перебарщивает. И даже не может объяснить зачем!       Джинни с хитрой миной обернулась к подруге. Гермиона, перехватив ее взгляд в зеркале, высоко подняла брови.       — О, только не…       — А что, если ты просто не все вспомнила? — Джин, прервав Грейнджер, игриво подмигнула. — Забыла что-то типа… — Она вытянула губы трубочкой, словно собиралась кого-то поцеловать. Гермиона несдержанно бросила в нее лежащий на тумбочке платок.       Раздался смех.       — Хорош, Джинни! Это не смешно. Я лучше убью себя.       — Ну да… Ты же, получается, этими же губами чмокала меня в щеку! А я вот действительно лучше убью себя, чем соглашусь на поцелуй Малфоя, даже косвенный. — Джинни ненадолго умолкла, рассматривая свои выкрашенные в черный ногти. — Хотя нет, знаешь, это вообще-то очень драматично.       — Что его поцелуй передастся тебе через третьи лица?       — Фу! — Уизли покривила лицом, морща нос. — Нет, я про вас. Ну, это так, знаешь, — она активно задвигала бровями, — героично и драматично.       Джинни вдруг замерла, словно на нее снизошло озарение. Грейнджер уставилась на подругу с усталым вздохом.       — Ну, что на этот раз?       — Я складываю ваши имена, подожди. — Джин посмотрела на потолок, шевеля губами. — Герако… Герко… Гер… мика… Слушай, если тебя в начало ставить, лабуда какая-то выходит.       — Как насчет того, чтобы вообще не…       — Дра… Драмиона! — Уизли восхищенно хлопнула в ладони. — Как круто звучит! Драмиона — Драко и Гермиона! Просто… я создатель шедевров!       — Поздравляю! Теперь я плюну тебе в кружку, когда ты будешь меньше всего этого ожидать. — Грейнджер язвительно улыбнулась в ответ на ироничный прищур Уизли. — Пойдем на завтрак, маэстро словообразования.       — И как я раньше до этого не додумалась?.. А если соединить ваши фамилии?       Гермиона раздраженно цыкнула, подхватив сумку. Джинни, хохоча, встала с постели и подошла к двери. Секунда — и прохладный воздух Больничного крыла коснулся бледных щек Грейнджер.       Ведьма огляделась. На постели по соседству с лазаретом сидел Малфой. Прикроватная тумбочка завалена вещами: книги, какие-то тетради, перья — не расскажи Джин, что Драко ночует здесь, Гермиона поняла бы это самостоятельно. Малфой поднялся с места, встревоженно оглядывая Грейнджер. Он одернул рукава строгого пиджака и, поджав губы, сглотнул.       — Доброе утро.       Гермиона глупо моргала. Она смотрела на Малфоя, хмурясь, и думала, что это абсолютно ненормально — вот так врываться в чужое личное пространство. О чем говорил Фальконе, утверждая, что присутствие Драко только сыграет на руку? Если целитель имел в виду, что злость — лучшее топливо, то бак Грейнджер явно переполнен. Потому что Малфой ее злил. Он просачивался везде, где бы ни оказалась Гермиона. Ладно, если бы она еще понимала мотивы его поступков — но нет же, она ничего не знала! Драко просто следовал за ней серой тенью.       И это не радовало. Грейнджер не собиралась привыкать к его перманентному присутствию по соседству. Это становилось… жутким.       — Доброе.       — Мы можем уже пойти на завтрак? — Джинни сложила руки на груди, сдержанно улыбаясь Гермионе. Грейнджер вновь кивнула и, нацепив сумку повыше на плечо, направилась к выходу вместе с Уизли.       Однако следом за ними пошел и Малфой. Не произнося ни слова, он молча шагал за девушками, держась примерно в полуметре. В коридоре, когда по коже заскользила утренняя прохлада, Грейнджер аккуратно глянула на него через плечо. Драко смотрел ей прямо в спину, шевеля губами. По телу вдруг пронеслась греющая волна — уже вторая за сегодняшнее утро. Гермиона раздраженно вздохнула, отворачиваясь.       — Он меня пугает, — прошептала Джинни, улыбаясь какому-то пуффендуйцу. Старшекурсник, высокий парень с медовыми волосами и мелкой россыпью родинок на щеках, одарил девочек настороженным взглядом.       Гермиона нахмурилась.       — Твой Малфой…       — Он, слава Мерлину, не мой.       — …тупо преследует тебя. Как собака на поводке. — Джин округлила глаза.       Мимо прошла еще одна группка студентов курсом младше, и каждый из них сначала пристально осмотрел девушек, а затем и Малфоя. Гермиона, нахмурившись до пролегшей между бровей морщинки, проводила учеников недовольным взглядом. И даже обернувшись, отметила, что они продолжают смотреть.       — Какого черта происходит? — спросила Гермиона, ежась. Проходящие мимо студенты пялились на компанию с подозрением. — Почему все так смотрят?       Джинни искоса взглянула на Грейнджер и поджала губы. Они, тем временем, почти добрались до Большого зала. Гермиона в тревоге обернулась на Драко: приподняв верхнюю губу в отвращении, тот стойко выдерживал взгляд какого-то старшекурсника.       — Слухи разлетелись.       — Что? Какие слухи? — Грейнджер округлила глаза.       — Про Круцио Симуса, — полушепотом произнесла Джин. Она поправила волосы. — Люди не верят в то, что это сделал не Малфой. Финнигану больше досталось: он выглядел довольно… помятым, когда шел в Больничное крыло. В общем, теперь все обвиняют Малфоя в использовании Непростительного и… многом другом.       — А конкретнее? — Гермиона перехватила взгляд разношерстной компании, что расположилась на подоконнике вблизи Большого зала. Она язвительно прищурилась. — Лица попроще сделайте. — Ученики тут же отвернулись.       — Короче, сейчас Малфоя и его шайку обвиняют в… во всем, получается. Я не за всем слежу, но то, что слышала, вообще дикость какая-то. — Джин толкнула двери Большого зала. — Вплоть до того, что Симус прервал покушение на убийство. Якобы Малфой хотел заманить тебя в ловушку, а в кустах прятались его друзья.       — Что за… бред!       — О, настоящим бредом ты назовешь то, что я расскажу тебе вечером. Если бы я не услышала это от слизеринцев своими ушами, точно подумала бы, что это розыгрыш и сейчас из-за угла выскочит Скитер.       Гермиона нервно вздохнула, заходя внутрь. Она пробежалась взглядом по столам и с нарастающим раздражением отметила, что почти каждое лицо обращено к ним. К ним и стоящему позади Малфою. Нависающий над тонкой фигуркой Грейнджер, он был почти на голову выше. Он прикрывал ей спину, и Гермиона чувствовала, как жгло кожу близкое присутствие.       — Гермиона! — послышалось откуда-то со стороны гриффиндорского стола.       И в следующую же секунду, едва Грейнджер повернула голову, ее чуть не сбили с ног, заключая в объятия. Гарри, судорожно глотнув воздух, словно всхлипывая, сжал девичью талию так крепко, как только мог. Он зарылся носом в ее кудри и положил голову ей на плечо.       — Мерлин, ты в порядке. Ты в порядке… Годрик, ты жива… — шептал, сбиваясь, Гарри. Он обнимал ее все крепче и крепче, и Гермиона, засмеявшись, осторожно надавила ему на плечи.       — Гарри, ты меня сейчас раздавишь.       Краем глаза Гермиона заметила, что Малфой спокойно направился к своему столу. Гарри, расцепив объятия, радостно оглядел силуэт подруги и сделал шаг в сторону. Грейнджер улыбнулась: рядом стоял Рон с букетом полевых ромашек. Он неловко переступил с ноги на ногу, покраснев, после чего протянул букет Гермионе.       — Теплица? — засмеялась ведьма, принимая подарок.       — Мы согласовали с Невиллом. Он был почти не против…       Гермиона осторожно подошла ближе и обняла Рона за шею. Парень тут же положил ладони куда-то на уровень выступающих лопаток, прижимая ее ближе к себе.       — Извини, что тогда не была с тобой откровенна. Время было… неподходящее. — Она неловко улыбнулась, делая шаг назад.       Рон понимающе кивнул. Он улыбался — так тепло, как только он умел. Как в золотые времена их дружбы: кривовато, немного щуря глаза и поджимая губы. Уизли был бледен, с видимым отпечатком усталости. На голове сплошной беспорядок. Гермиона подняла руку и привычным жестом пригладила рыжую копну. И тут же встретилась с ним взглядом.       Мерлин, она уже и забыла, когда делала так в последний раз. Кажется, это было… в Норе? Летом. С ума сойти. Сколько же времени утекло из-за недомолвок…       — Главное, что ты в порядке, Миона. Большего мне не надо.       — И… Рон, я надеюсь… снова мир? Ну, знаешь, не хочу держать друг на друга обид из-за недопонимания. Я просто… — Гермиона шумно вздохнула, — очень сильно скучаю по своему лучшему другу. Мне тебя катастрофически не хватает.       — Мы слишком многое пережили, чтобы отказываться друг от друга, да?       Гермиона тихо рассмеялась, склоняя голову к плечу. Она медленно, совсем как кошка, моргнула и кивнула Рону. Сказала «спасибо» на их языке. И Рон понял, потому как в следующую же секунду подмигнул ей с улыбкой и махнул в сторону завтракающих студентов.       Вчетвером, они прошли за стол. Гарри попытался забрать у нее сумку, но Гермиона одарила его недовольным взглядом, кивая в сторону Джинни. Поттер тут же зарделся, хмурясь. Он приобнял Джин за талию и поцеловал в щеку, отчего Уизли счастливо улыбнулась.       Да. Именно такого спокойствия и хотела Гермиона. Чтобы за столом, полным еды, у нее больше не выхватывали из рук приборы. Чтобы разговоры снова велись вокруг стартующего сезона квидичча. Рон, не успевая жевать, поворачивался к Гермионе и самозабвенно рассказывал о своих успехах на поле. И каждый из друзей настаивал, чтобы она пришла на первую игру, обязательно прихватив тот плакат. Гермиона смеялась. Расслабив плечи, она закидывала голову чуть назад, громко хохоча над очередной шуткой Джинни.       Они сидели в людном зале, полном косых взглядов. Однако Гермиону не волновало ничего, кроме любимых друзей. В момент, когда Гарри рассказывал про свое написанное наспех эссе, получившее «Превосходно» без помощи Грейнджер, ведьма видела лишь их троих и слышала лишь их голоса. Она смеялась — громко, от души. Потому что впервые за долгие месяцы все трое были в курсе того, что с ней происходит. Да, все еще оставалось колоссальное количество проблем, с которыми предстояло разобраться. Но ни один из друзей не отвернулся от нее. Они не давили и давали ей время. Сказали лишь, что им нужно все обсудить, когда Гермиона будет готова к разговору. И ведьма была благодарна, потому что ее поняли. Теперь, когда нужды уноситься на всех парах от правды больше не было, Грейнджер действительно чувствовала себя готовой поговорить.       — Вот и я говорю ему: так не получится! Этот прием куда сложнее, чем кажется! — Гарри взмахнул рукой, активно жестикулируя. Рон замотал головой, издавая возмущенный возглас.       В щеку Гермионы пришелся внимательный взгляд. Вздрогнув, она глянула на слизеринский стол.       Печально известный квартет ютился с краю, а остальные слизеринцы сидели от них в отдалении, словно не хотели соприкасаться с чумными. Пэнси смотрела в одну точку и лениво, как будто нехотя, пережевывала клубнику на левой стороне щеки. Взгляд совсем потухший. Забини пытался разговорить хмурого Малфоя. На нее смотрел один лишь Тео. И так странно, как будто… заискивающе. С опаской. С выражением страдания на лице и слегка изогнув брови. Гермиона осторожно улыбнулась ему, кивая в ответ. Сердце уколола острая боль. Ей было морально тяжело от того, как все сложилось.       С начала завтрака прошло уже пятнадцать минут, но презрительные взгляды в сторону слизеринцев не прекращались. На них косились еще с начала года, но теперь осуждения стало кратно больше. Каждый второй студент поглядывал на них, строя гримасы. И в этом была вина Грейнджер. Облизав губы, Гермиона посмотрела на переговаривающихся друзей.       — Встретимся на занятии, ладно? — Она встала и, открыв сумку, осторожно поместила туда маленький букет ромашек. Ребята внимательно посмотрели на подругу. — Мне нужно уладить проблему со слизеринцами.       — Ты уверена? — Гарри нахмурился.       — Да. Только так получится остановить эти идиотские слухи. Люблю вас. — Гермиона легонько сжала плечо Джин и направилась в сторону слизеринского стола.       Она шла бесшумно, почти не наступая на каблуки. Противное ощущение всеобщего внимания давило, и Грейнджер чувствовала, как сердце ускоряет темп. Стало неожиданно нервно: ладони взмокли, пальцы против воли сжались на ремне сумки. Ведьма остановилась рядом с компанией, и вся четверка встревоженно посмотрела на нее.       — Привет, — выдохнула Гермиона. Она замялась: а что говорить дальше? Пока слизеринцы молча смотрели на нее, не отвечая, в голове галопом проносились мысли. Ее вполне могут обвинить. Может, даже разгорится ссора или что-нибудь такое.       — Ты… — наконец произнесла Пэнси, откладывая клубнику в сторону. Она тяжело сглотнула. — …в порядке?       Грейнджер сжала кулаки. Отчего-то стало очень стыдно. Она облизнула губы и кивнула. К щекам прилил жар.       — Да, спасибо большое. Я… Мне… нужна ваша помощь с организацией.       Слова повисли в воздухе. Гермиона мысленно ругала себя, поднимая брови и прикусывая нижнюю губу. Да, в голове это однозначно звучало лучше. Ей отчего-то казалось, что слизеринцы непременно поймут намек, что им нужно поговорить без лишних ушей. Но, судя по вытаращенным глазам, полным усталости вперемешку с разочарованием, разговор свернул… немного не туда.       — Мы все сделали, — тихо произнес Нотт, опуская взгляд на полупустую тарелку. — Пока Фальконе присматривал за тобой, мы с Долгопупсом все подготовили.       — О! — только и выдавила Грейнджер, поднимая брови. — Спасибо? Я… Тогда, наверное, я… пойду.       Снова повисло молчание. Молчание, наполненное позором и неловкостью. Гермиона почувствовала, как ее мутит от стыда. Захотелось сбежать. В конечном счете, а что еще было ей говорить? Посмотреть на Тео с укором и начать прилюдно выяснять отношения, потому что он попытался ее убить? Все, чего хотела Гермиона, подходя к слизеринцам, так это остановить распространение лживых слухов и продемонстрировать, что она более чем настроена на диалог. Открытый диалог, состоящий из правды. Вышло, конечно…       Да кого она обманывает. Не вышло вообще. Дьявол, у Грейнджер пульсировало в щеках от прилившего жара.       — Стой. Я с тобой.       Не успев развернуться, Гермиона зацепилась взглядом за Малфоя. Он встал и, забрав сумку, кивнул в сторону выхода. Грейнджер не могла отвести глаз от его тарелки — чистая, ни кусочка еды.       — Ты не поел.       — Я не любитель завтраков.       Ведьма нахмурилась, но спорить не стала. Лишь повернулась и медленно пошла на выход, ощущая каждым волоском шлейф чужих взглядов. Черт возьми, это действительно сложно выдержать: когда тебя без устали буравят взглядами, наполненными самыми разными оттенками эмоций, легко свихнуться. В голове в очередной раз промелькнуло: как, Мерлина ради, выдерживал все это Гарри? Гермиона едва сдерживалась, чтобы не сделать язвительное замечание каким-то шепчущимся девчонкам. Поразительно, как люди любят сплетни.       Ей нужно было переключиться на что-то. Или, наоборот, сосредоточиться исключительно на всеобщем внимании — Гермиона еще не решила. Сердце много чего тревожило, а разум так и вовсе метался в агонии непонимания. Тяжелое ощущение: вот ты ступаешь по замку вроде бы как обычно, но тело словно прижимает к земле. На плечах слишком много груза.       Вот Драко идет следом. Подрывается с места, когда Грейнджер куда-то уходит, спит через стенку. Он же все время рядом. Он даже в стертых воспоминаниях обнаружился. Спас, оказывается. Или нет — у Гермионы были долгие несколько дней, чтобы осмыслить свое отношение к слизеринцами. И — как непредсказуемо! — она так и не пришла ни к какому выводу. В сознании постоянно велись дебаты, где одна сторона всецело выступала за акт спасения и помощи пострадавшим, а вторая лишь недоуменно крутила пальцем у виска. Гермиона по-настоящему, без всяких шуток и кокетства чувствовала, как начинает сходить с ума от противоречивых мыслей.       Она больше не вспомнила ничего значимого, кроме сцены с Тео. Ночь назад Гермиона проснулась от яркой картинки, в которой Блейз читал ей вслух какую-то книгу. Как наяву, она вспомнила, что тогда было темно и страшно, а Забини сидел рядом — она кожей чувствовала тепло. Поразительно, как обостряются остальные чувства, стоит утратить хотя бы одно из них. Будто она дикое животное, ведомое инстинктами. У Гермионы не было ни малейшего сомнения в том, что там, во сне, был Блейз. Что плавный, бархатистый голос, распевно произносивший строки, принадлежал именно ему.       Кроме Блейза Гермиона вспомнила, как Пэнси спрашивала о каких-то лекарствах. Бадьян? Что-то вроде того — Грейнджер позабыла название. В мыслях всплывал только встревоженный голос, шепчущий: «Там… там…».       Выходило, что Гермиона вспомнила — пусть крупицы, но все же! — что-то о Пэнси, о Тео и о Блейзе. И абсолютно ничего — о Драко. В памяти, возвращавшейся во снах, его не было, словно он исчез. Наворотил дел, спихнул ответственность на друзей и помахал рукой на прощание. А сейчас буквально не дает ступить и шагу, словно пытается восполнить нехватку себя в апреле. Сложно сказать, какой вариант устраивал Грейнджер больше: его постоянное присутствие или отсутствие. Хотелось бы…       Хотелось бы вообще не думать о таком. Потому что мысли о Малфое — вирус, который перетек в хроническую болезнь. Прицепился клещом к сознанию ведьмы и теперь парализовал нервную систему. Еще немного, и болячка проберется в самое сердце.       Драко открыл дверь в Малый зал и пропустил Гермиону вперед. Сжавшись, она шагнула внутрь, неосторожно задев его рукой. И тут же рассыпалась в тихих извинениях, бурча себе под нос. Малфой сдержанно улыбнулся, отрезая зал от коридора хлопком двери.       — Мерлин… — Грейнджер приоткрыла рот от удивления. По коже потянулись мурашки.       Мемориальный зал… он был идеален. Точно такой, каким хотела видеть его Гермиона. Стеллажи из темного дуба образовали несколько рядов — эдакая аллея погибших героев. На стене с одной стороны располагались газетные вырезки с заметками из военных времен, другая была украшена живыми пионами. Там же переливалась золотом надпись «Прощальный стенд», под которой располагалась огромная доска, куда можно было прикреплять записки.       Гермиона почувствовала, что вот-вот расплачется. Она ходила по залу, читая краткие выдержки из биографий, притрагиваясь пальцами к толстому стеклу. Колдографии погибших друзей… Ведьма останавливалась, глядя на них. Неосознанно здоровалась, и имена срывались с губ. По щеке скользнула слезинка, и Гермиона быстро утерла ее рукавом рубашки, улыбаясь.       — Тут… все, как я задумывала… — прошептала она, оглядываясь на Драко.       — Мы составили биографии твоих друзей. Вернее, — Малфой спрятал руки в карманах, подходя ближе, — нам помогали их близкие. Уизли сделали биографию Фреда. Поттер написал о Римусе, Нимфадоре и Сириусе. Я немного… помог с последним. Он же был моим родственником. — Драко осмотрелся, будто стесняясь восхищенного взгляда Гермионы. Он вдруг ткнул пальцем в другой стеллаж. — Про Лавгуд написал Невилл. Пэнси пришлось урезать текст в три раза. Она потом купила Долгопупсу какое-то растение, чтобы он не расстраивался.       Гермиона мягко рассмеялась, оглядываясь вновь. Она прикусила нижнюю губу.       — Я просто не могу описать, как благодарна вам. Вы сотворили чудо. Спасибо, Драко.       Малфой стрельнул в нее взглядом. Гермиона тоже посмотрела на него. Приоткрыв губы, быстро облизнула их. Она чувствовала прилив неловкости. Так же обращаются к тому, кто спас тебя от гибели? Называют по имени?       Воздуха начало не хватать. Кажется, она забыла сделать вдох.       — Я всегда рад тебе помочь, — Драко помедлил, — Гермиона.       Они смотрели друг на друга, и было в этом что-то… что-то. Грейнджер не понимала, что конкретно, оно просто витало вокруг, раскаляя воздух до ожога. Малфой, привычно бледный и высокий, больше не казался столь… отталкивающим внешне. Эта мысль мелькнула тихо, как нашептывание, чтобы, не дай Мерлин, кто-нибудь не услышал.       Зачем он все это делает?       Зачем он здесь? И ведь не спросишь напрямую — не ответит же. Ни разу не ответил, так что изменится сейчас? Раньше, еще пару недель назад, Гермиона бы не совладала с эмоциями. Она бы сорвалась. Довела бы до скандала и даже до драки, но настояла бы на своем праве знать правду. Теперь же… Спрашивать об увиденном в воспоминаниях было смерти подобно. Гермиона буквально физически ощущала давление от присутствия Малфоя и уже не была уверена, что выпытывать у него подробности того месяца — хорошая идея. Правда требует искренности по отношению друг к другу. А в нем — да и в ней, по правде говоря, — ее по нулям.       Драко бесшумно приблизился и теперь смотрел на волосы Грейнджер с каким-то непонятным выражением. Он будто хотел провести по кудрям рукой, но вовремя сжал кулак.       — Как твои воспоминания?       — Возвращаются, — Грейнджер кивнула, поджимая губы почти в дружелюбной улыбке.       — Надлом делает свое дело, да?       Гермиона готова была застрелиться от той неловкости, что повисла между ними. Она закусила верхнюю губу, размеренно кивая, и приподняла брови. Будто согласилась. Молчание затягивалось.       — Ага, — протянула ведьма, снова поджимая губы. У нее уже болели мышцы лица.       Драко понимающе вздохнул. Он осмотрел зал, запихивая руки в передние карманы строгих брюк. Кажется, ему тоже было некомфортно: глаза бегали по углам, и каждый раз, встречаясь с карей внимательностью напротив, Малфой делал глубокий вдох.       — Очень больно было? — наконец произнес он, прокашлявшись.       — Да, — Гермиона неискренне улыбнулась. — А ты откуда знаешь про надлом?       — Фальконе. Он мне рассказал.       — Ясно.       Они снова замолчали. Грейнджер вдруг почувствовала нестерпимое желание рассмеяться: ей было до того неловко стоять перед Малфоем, что пальцы потихоньку начинали дрожать. Что еще можно сказать? В голове как назло не было ни единой мысли. По-хорошему стоило бы попытаться разузнать о том, о чем она думала в палате, о том, что не давало покоя. Гермиона вполне могла бы надавить на Драко, откажись он отвечать и в этот раз. Но…       Мерлин, ситуация тупиковая.       — Как вы познакомились с мсье Фальконе? — Гермиона переступила с ноги на ногу, постукивая пальцами по бедру.       — Он лечил маму. Помогал ей восстанавливаться после пыток.       — О… — Ведьма, тяжело вздохнув, опустила взгляд в пол. — Мне жаль, что Нарцисса пострадала.       — Не стоит. Ей уже лучше.       — Рада это слышать.       И снова — молчание. Грейнджер едва сдерживалась, чтобы не разразиться нервным смехом.       — Так… — Драко протянул, приподнимая плечи, — что с твоими воспоминаниями?       Гермиона вздрогнула. Удивительно, что Малфой сам заговорил об этом. Теперь кроме душащей неловкости Грейнджер чувствовала еще и раздражение. Каждый раз, засыпая, она надеялась вспомнить что-то стоящее. Прогоняла в уме все стычки со слизеринцами за годы обучения в надежде, что хоть одно из них расшевелит память и позволит нужным воспоминаниями вырваться наружу. Ничего не происходило. Будто издеваясь, мозг подкидывал только обрывочные фрагменты с бесполезной информацией наподобие той, что ей все время было холодно. Больше ничего. Никаких новых сведений, ничего… волнующего и способного пролить свет на ситуацию.       Больше всего Гермиону заботило, а не пытались ли за Обливиэйтом скрыть что-нибудь по-настоящему страшное. Например, насилие или пытки. Одна только мысль об этом вгоняла ее в стойкую тревогу. Кто все-таки стер ей память и почему?       Она старалась держать мысли в узде, а не проигрывать в голове все самые худшие сценарии один за другим. Именно так она и провела свой первый день в лазарете: копаясь в клубке возможных мотивов в страхе вспомнить что-то ужасное. Гермиона так накрутила себя, что ее состояние ухудшилось: поднялась температура, лицо покрыла испарина, кровь схлынула с щек. Фальконе, появившийся как по сигналу, строго запретил Грейнджер садиться на эти эмоциональные качели. Отругал ее, как маленькую девчонку, что стащила чужую игрушку с песочницы. И Гермиона перестала. Теперь она давила мысли о плохих событиях апреля на корню.       — Ты выглядишь раздраженной.       — Что? — Гермиона подняла взгляд на Драко, учащенно заморгав. Снова так ушла в себя, что других слышать перестала. — Извини, я задумалась.       — Не извиняйся, — он слабо улыбнулся и кивнул. — Так что ты вспомнила, Грейнджер?       — А… Ну, я вспомнила первые дни. Как получила проклятье и… — Она замолчала. А знают ли остальные об инциденте с Тео? — Ничего особенного, в общем.       Гермиона приобняла себя за плечи и, потупив глаза, отошла в сторону. Цепкий взгляд Малфоя последовал за ней — он словно впился ей под кожу, зацепился за позвоночник. Грейнджер чувствовала его. Это жуткое, неприятное ощущение, которое вызывает тревогу, которое…       Обжигает. Увлеченно рассматривая строки в газетах прошлых лет, Грейнджер концентрировалась отнюдь не на буквах. Не на словах, которые должны были сложиться в предложения, а на ощущении Малфоя позади. Если бы она обернулась, то увидела бы, что Драко стоит в метре от нее. А впечатление складывалось такое, будто парень дышит ей в затылок. Будто Малфой вот-вот протянет руку и коснется плеча, изгиба талии Гермионы, подожжет ее изнутри.       — Я просто жду, когда вспомню остальное, — тихо произнесла Грейнджер, рассматривая движущиеся колдографии Гарри. — Фрагменты возвращаются только при триггерных ситуациях. Вроде тех, что созвучны с апрельскими.       — И абсолютно ничего обо мне?       Ведьма в тревоге опустила взгляд. Все еще обнимая себя за плечи, она вздрогнула от прокатившегося волной тепла по коже. Гермиона несмело обернулась через плечо, встречаясь с Малфоем запутанным взглядом. Он снова наложил на нее Греющие чары. Как будто почувствовал, что ей холодно.       Никаких воспоминаний о нем? Почему ему так интересно?       А что, если шутки Джинни про забытую… связь с Драко вовсе не шутки? Это могло бы многое объяснить в его поведении, на самом-то деле. Стало бы недостающим пазлом в мозаике. Вот только Гермиона не могла представить себе обстоятельств, в которых смогла бы влюбиться в Малфоя. Да, закрытое помещение. Да, психика травмирована — ведьма дважды побывала на волоске от смерти. Но Гермиона слишком устойчива для Стокгольмского синдрома. Она бы смогла отделить человека настоящего от ее выдумок в любом состоянии.       Да и Драко… Зачем ему грязнокровная ведьма? Которая к тому же косвенно виновна в смерти его отца. Вечная соперница, многолетний предмет насмешек. Гермиона не верила в концепцию «оскорблю, чтобы скрыть чувства» — она оставляла ее исключительно глупым и поверхностным парням младшего возраста. Малфой таким не был. Он никогда не был глупым: не зря же с такой легкостью занимал вторые места после нее. Драко… умный. Определенно умный. Он каким-то образом спас Грейнджер, Нежелательное лицо номер два, продержал ее месяц в подвале у Нотта и даже не попался Лорду. И это при условии, что Волдеморт торчал у него в поместье! Человек, решившийся провернуть подобное, должен обладать исключительной хитростью и продуманностью; у него должно иметься с сотню запасных планов.       А может, это банальная удача. Может, им впятером просто повезло не умереть.       — Только один раз слышала твой голос.       Драко прикрыл глаза, тяжело сглатывая. Казалось, ответ его расстроил. Или он впал в глубокую задумчивость — Гермиона не знала. Она не знала этого человека. Не знала мотивов его поступков, не понимала, какие эмоции отражаются на его лице, что он испытывает и с чем борется. Грейнджер ничего не знала о Драко Малфое и потому лишь отвела взгляд и двинулась вперед, обходя помещение по периметру. Она остановилась возле небольшой возвышенности — сцены, с которой ей предстояло произнести речь на церемонии открытия.       — Если не вспомню сама, то буду пытаться в скором времени решить вопрос с Обливиэйтом. Ведь можно попробовать его снять. Меня волнует то, что под ним скрыто.       — И ты, должно быть, не ожидаешь ничего хорошего?       Она бесшумно фыркнула, качая головой.       — А чего бы ты ждал на моем месте?       — Хорошо, Грейнджер. — За спиной послышались звуки шагов. Звонкие, они напоминали пушечные выстрелы. В горле вдруг застрял комок тревоги. — Будет по-твоему.       Гермиона развернулась лицом к Драко, хмурясь. Тонкие икры уперлись в край сцены, и кожу засаднило от неприятного ощущения, впившегося в кожу. По-прежнему не опуская руки с плеч, Гермиона сжимала и разжимала пальцы. Словно массировала. Пыталась вернуть себе прежнее расположение духа.       — Я не могу снять с тебя Обливиэйт. — Глаза Малфоя обретали странную поволоку. Он улыбнулся краешком рта, приподнимая плечо. — Потому что стер тебе память не я.       Голос Драко звучал отстраненно. Малфой приподнял темные брови и покачал головой, отчего алебастровые пряди скользнули на лоб. Как давно Малфой перестал укладывать волосы? С начала года, наверное. Теперь на голове у него всегда легкий беспорядок. Такой… созданный искусственно и искусно одновременно.       — Однако что я точно могу сделать, так это попытаться тебе напомнить.       Драко изогнул губы в привычной ухмылке. Он сделал шаг. Остановился, будто проверяя, на какой дистанции сработает сигнализация. Гермиона только и могла, что смотреть ему в глаза — немного испуганно, сосредоточенно, отыскивая причину такой резкой смены поведения. Снова начал подкрадываться. Грейнджер следила за ним, не отрываясь. В висках запульсировало, стало до головокружения душно.       — Напомнить о себе.       Малфой говорил тихо. Голос звучал на пару тонов ниже обычного, и по шее Гермионы потянулись мурашки. Она помотала головой и как-то неуверенно, пугливо улыбнулась.       — Что ты делаешь? — пискнула ведьма, сжимаясь.       — Ты же этого хочешь? Чтобы воспоминания вернулись?       Грейнджер растерянно огляделась в поисках подмоги. Драко подходил все ближе. Малфой смотрел ей в глаза, и взгляд его действовал лучше всякого Остолбеней. Гермиона облизнула губы, хмурясь. Эмоции, отражающиеся на ее бледном личике, сменялись с дикой скоростью.       — Зачем мне вспоминать именно тебя? — Ведьма заморгала, пытаясь распрямиться до боли в коленках, толкающих сцену. Мерлин свидетель, ее уже потряхивало от нервов.       — Ну ты же ждешь плохого. — Малфой склонил голову к плечу, подбираясь к ней по-кошачьи. Он делал медленные короткие шаги. И от этого сердце Грейнджер колотилось с такой силой, что начинало подташнивать. — Давай я тебе напомню, что было не так.       Драко остановился прямо перед ней. Между ними лишь ладонь, не более. Он был значительно выше, и Гермионе приходилось напрягать шею, чтобы смотреть прямо в серые глаза, поглощенные тьмой зрачка. Грейнджер чувствовала его парфюм. Такой тяжелый, оседающий в горле, в желудке. Ведьма тяжело дышала. Грудь высоко вздымалась.       — Вот только уверена ли ты, что хочешь знать ответы, Грейнджер? — выдохнул Малфой. Глаза его были безумны.       И стоило этой фразе слететь с его тонких губ, как колени Гермионы подогнулись. Она, сама того не поняв, почти плюхнулась на сцену. Почти больно ударилась. Почти поставила зацепку на колготках — угол сцены точно потянул бы ткань.       Драко среагировал быстрее. Он подхватил Грейнджер за поясницу и лопатки, механически притягивая к себе, словно куклу. Как ребенок прижимает к груди найденную любимую игрушку, так и Малфой вжимал тонкую ведьму в себя. Гермиона уткнулась носом ему в воротник, едва касаясь оголенной кожи шеи. Глаза против воли прикрылись.       У обоих сердца колотились с небывалой скоростью. Гермиона, прижавшись к Малфою, слышала, как звонко отбивает его пульс. Ощущала в ушах свой. Их сердца словно соревнование устроили. Дыхание сбилось. Грейнджер чувствовала горячую ладонь Драко меж выступающих крыльями лопаток, ровно посередине. Вторая его рука жгла поясницу где-то на уровне неглубоких ямочек. Голова кружилась. С каждым ее глубоким вдохом воздух пропитывался парфюмом Драко. Она дышала его запахом, его парфюмом. Дышала в унисон с ним — вздымается его грудная клетка, и тут же Грейнджер делает вдох.       Она дышала так глубоко и часто, что даже темнота прикрытых век не спасала от головокружения. В животе где-то на уровне тазовых косточек скрутилось волнение. Гермиона могла бы обнять Драко. Он сейчас ее обнимал, ей ничего не стоило ответить тем же. Поднять безвольно висящие по бокам руки и сомкнуть их на его широкой спине, потереться щекой о мягкий материал свитера. Она была в силах сделать все это. Но лишь стояла, исступленно вдыхая его тяжелый парфюм и обжигая белоснежную кожу своими рваными выдохами. Драко едва заметно вздрогнул, когда ведьма шумно выдохнула сквозь приоткрытые губы.       — Вспомни, — сипло произнес Малфой. — Я устал. Я правда очень устал.       И тут же наваждение спало. Гермиона, в ужасе распахнув глаза, оттолкнула Драко. Она испуганно смотрела на него несколько мгновений. Продолжая глубоко дышать, Грейнджер попыталась что-то сказать, но затем лишь бросилась в сторону и быстро вышла из зала. Перед глазами расплывалось слепящее бельмо.       Оно преследовало, давило, пока Грейнджер летела по коридору к лестнице. Она бежала, сама не зная куда: главное — сбежать от Малфоя. Кровь шумела в ушах, ноги подгибались. Воспоминания. Так проклевываются воспоминания, Гермиона знала. Сейчас… сейчас должно что-то прийти.       Ее повело в сторону. Гермиона с сиплым звуком втянула воздух, оперлась на стену и согнулась. Мутило. Грейнджер готова была вот-вот потерять сознание.       — Львенок?       Она потихоньку оседала. Держась за выступающие камни, она хваталась за стену, съезжая вниз. Перед глазами все расплывалось, будто Гермиона смотрела прямо на солнце. Голова разболелась, в ушах звенело. Ощущение прохладных ступенек немного отрезвляло, и Грейнджер наконец подняла взгляд на стоящего перед ней Блейза.       — Ой-ой, львенок. — Голос Забини прозвучал глухо, едва слышно. Он покачал головой и присел, пропуская предплечья под согнутые коленки ведьмы. — Хватайся.       Секунда — и она у него на руках. Изо всех сил удерживая голову ровно, ведьма рвано дышала через рот. Забини бодро зашагал вверх по лестнице.       — Все в порядке, львенок. Я несу тебя в Больничное крыло к Фальконе. Будем разбираться, что с тобой. Ладно?       Гермиона невпопад кивнула, хватаясь за крепкую шею. Блейз лишь улыбнулся: он шагал легко и без запинок. Поднялся по лестнице на второй этаж и помчался по коридору так, словно Грейнджер у него на руках совершенно не ощущалась. Невысокая и до болезненного вида худая, она терялась на фоне крепко сложенного Забини.       — Давай начнем описывать, что вокруг. Как тебе идея? — Его бархатистый голос будто повторял строки из той самой книги. Что же он читал тогда в подвале? Гермиона не помнила. Она знала только, что произведение было важно. Оно очень нравилось лежащей в темноте ведьме.       Грейнджер с трудом осмотрелась. Полузакрывающимися глазами она цеплялась за окружающие предметы. Дыхание все никак не выравнивалось, и голова шла кругом. Все крутилось, вертелось, сводило с ума. Вспышка, возникшая из ниоткуда, слепила как никогда сильно.       — Я вижу кафель.       — Отлично! — Блейз ободряюще улыбнулся. — Что еще видишь?       — Дверь. Больничное крыло?       — Да. Сейчас я передам тебя Фальконе. Помнишь нашу шутку? — Он с надеждой заглянул в карие глаза. Гермиона покачала головой. — Ты будешь смеяться, когда вспомнишь.       Она не могла сфокусироваться на лице Забини. Только и получилось, что зацепиться за растянутые в улыбке губы. Ведьма моргнула: с каждым следующим разом сил на то, чтобы разлепить ресницы, уходило все больше.       — Точно? — тихо спросила Гермиона, наконец закрывая глаза. Устав держать шею ровно, она склонила голову и уткнулась щекой в его ключицу.       — Обещаю, львенок. Над таким либо смеяться, либо осуществлять.       Забини толкнул дверь в Больничное крыло, мурлыча что-то себе под нос. Звуки совсем выцвели. И Грейнджер, слабо улыбнувшись не пойми кому, окончательно растворилась в слепящем свете воспоминания.