Уголок Грейнджер

      Джинни выглядела так, словно сохраняла спокойствие из последних сил. Ее крепкую фигуру огибал длинный пурпурный халат, рыжие волосы были собраны в слабый пучок, а вдоль шеи струились выпавшие локоны. Глаза заспанные, на щеке след от мягкой подушки. Подруга выглядела уставшей, едва ли не истощенной от недостатка сна, но даже в таких обстоятельствах относительно собранной. Война научила. На кончике палочки плясал сгусток света, напоминающий звезду. Слепил Гермиону. Ведьме пришлось сощуриться, приложив ладошку чуть выше бровей подобно козырьку, чтобы сосредоточить взгляд.       Прибежав по вызову Фальконе спустя считаные минуты, Джинни стояла перед ней, не понимая, что предпринять. Напряжение в глазах ласкало покрывшуюся мурашками кожу Гермионы — она рассматривала ее, словно изучала на предмет травм или крови. Иных причин, почему подруга решила поднять Уизли посреди глубокой ночи, не находилось. Поведение Гермионы тревожило: та съежилась на постели испуганным зверьком, стараясь занимать как можно меньше места. Она походила на спятившую: буйные кудри в хаосе, и выражение лица такое, словно Грейнджер — волчонок, угодивший в капкан.       Гермиона рвано вздохнула, сглатывая невысказанное, вставшее костью поперек горла. Она глянула на Джин из-под ресниц и опустила дрожащую руку на постель рядом с собой. Уизли бесшумно, словно опасаясь совершать резкие движения, приблизилась и аккуратно присела на краешек кровати.       — Что случилось?       Гермиона лишь заморгала, не зная, что ответить. Она потупила взгляд округленных глаз и, потянувшись к стакану воды, приставила его к губам. Глотки давались с трудом: горло спазмировало. Капли беспорядочно падали на ворот ночной рубашки, стекая по бледным губам и подбородку.       — Грейнджер, скажи уже! Я… — Джинни тяжело задышала, хмуря брови. На белесой, словно подсвеченной в лунном отблеске коже залегла неглубокая морщина. — Слушай, я подскочила в ночи, я нервничаю, ты можешь сказать хоть что-нибудь?       Ведьма молчала ровно до того момента, пока Джин не забрала из ее рук стакан.       — Извини, — прошептала Гермиона, притягивая ледяную от ночной прохлады ногу к груди. Взгляд устремился на колено, и дыхание перехватило. Плечи затряслись. — Я… кажется…       Она глотнула воздух ртом, вдавливая костяшки согнутых пальцев в солнечное сплетение. Глаза пекло: на нее вдруг разом свалилось столько всего, что выдержать это, оставаясь в здравом уме, просто не представлялось возможным.       Она как будто теряла рассудок. Постепенно исчезала в разворачивающемся ужасе, по крупице отрезала свою личность, превращаясь из человека умного и храброго в испуганного, слабого и погрязшего в сгущающейся тьме. Грейнджер устремила полный слез взгляд на обеспокоенную Джинни, сжимая губы в тонкую линию. Тут же Уизли вздохнула, заключила подругу в крепкие объятия. Ее теплая ладонь прошлась по выступающим на худенькой спине позвонкам. Лица Гермионы коснулся аромат рыжих волос: свежий, хвойный, с нотками ежевики.       — Джинни, я ничего не понимаю…       Каждое слово срывалось через усилие. Выходило хрипло, сипло, глухо. Горло раздирало от застрявших реплик, сердце запуталось в тюрьме из ребер. Гермиона сдавила кулачки на халате Джин, громко всхлипывая. Спрятала нос в шею подруги и затряслась всем телом.       — Милая, что случилось?..       — Малфой… слизеринцы… — Гермиона вжалась в Уизли сильнее. Плечи вздрагивали от жадных глотков воздуха. — Я не понимаю… я ничего не понимаю…       Повисла тишина. Слышались лишь дуновение ветра за приоткрытым окном, шепот гнущихся голых ветвей и мерцание звезд на небосводе. Гермиона плакала, сама не понимая почему. Было ли ей стыдно? Наверняка. Все чувства вдруг слиплись в один огромный комок невыразимого. Перманентное «плохо» — вот что испытывала Грейнджер, перекручивая пластинку воспоминаний о периоде плена и последнем годе обучения.       Все, во что она верила, рассыпалось подобно рухляди. Трухе старого иссохшего дерева. Гермиона понимала, чувствовала каждой клеткой тела, как ее сознание дает трещину — настолько значимую, что сквозь нее сочатся кошмары. Яркие, красочные и крайне живые, они занимали все пространство реальности Грейнджер.       Не было никакого «раньше». Не существовало больше тех дней, в которые так отчаянно верили другие, в которые хотела верить сама Гермиона. Нужно было дышать воздухом нынешним, в то время как Грейнджер металась по давно изученному маршруту в попытках уловить тот самый, отдающий такими понятными проблемами. Но оказалось, люди способны меняться. Слизеринцы сделали… сделали то, чего от них никто и никогда не ждал. Да об этом даже смешно было думать! Чтобы они, квартет пресмыкающихся, рискнули шкурой ради кого-то, кроме самих себя? Чтобы подставились во время войны за чистоту крови ради… грязнокровки? Они…       Самое сложное в резкой смене кадров — понять, что за герои перед тобой на экране. Гермиона не понимала. Она больше не узнавала давно знакомых людей, которые вдруг сорвали с себя маски и обнажили новые лица.       В ушах загудело.       — Они меня спасли. По-настоящему, нет, они правда это сделали.       Гермиона почувствовала, как напряженные плечи подруги дрогнули в облегчении. Джин прижала ее к себе крепче, словно не желая отпускать.       — Малфой… он отдал колено. У меня его часть. Мы с ним… связаны. Он, — Грейнджер громко всхлипнула, — пожертвовал… Он… мы с ним целовались.       — Пипец, — только и выдавила Джинни.       Гермиона вдруг отстранилась, утирая кулаком красные глаза. Она чувствовала, что тошнота на подходе: желудок переполнился мыслями, и к горлу подступала неприятная кислота, в ушах звенело. Стоит резко встать, и она свалится на пол от перепада давления.       — Я сейчас умру, кажется. — Она приложила руку к горлу, заставляя себя дышать.       — Давай ты не будешь так говорить…       Левая нога — та, что стояла на холодном полу, — задрожала, и ведьма подалась вперед, упираясь предплечьем в колено. На пару секунд тремор унялся, но вскоре вернулся, и Гермиону снова затрясло. Джинни развернулась к подруге и надула щеки, осматривая. Молчание затягивалось.       — Как тебе помочь?       — Я не знаю. — Гермиона подняла взгляд на обеспокоенную Уизли. — Меня сейчас вырвет, мне кажется.       — Я подержу волосы, не беспокойся.       Нога застучала по прохладному кафелю чаще. Джинни слезла с постели. Она прошептала что-то в духе «сейчас, я на минутку» и выпорхнула из лазарета. Гермиона заозиралась, будто не могла найти себе места. Грудину разрывало. Ведьма словно проглотила тикающую бомбу, и таймер наконец подошел к концу. Вот-вот раздастся хлопок, и ее размажет кровавой кашей по стенам лазарета.       Руки затряслись следом за ногами. Попытка встать тут же провалилась: ведьма не могла ни за что ухватиться. Прямо как тогда, в подвале у Нотта. Лоб пекло вплоть до линии волос. Грейнджер бросило в жар столь сильный, что горели кончики пальцев на ногах.       Ей помогали. Теперь не было никаких сомнений: то, что она считала похищением, являлось им лишь косвенно. Гермиону выдернули из объятий смерти, из зловонной ямы с разложившейся плотью. Ее поддерживали за руки, ловили, когда ноги оказывались слишком слабы.       Драко…       В животе заныло. То были гусеницы, еще не превратившиеся в бабочек, — Гермиона чувствовала, как жар расползается по всему телу инфекцией. Как он подчиняет себе нервную систему. В комнате, где прохлада была вторым обитателем, стало невыносимо душно — до сиплого вздоха, до выступивших капель пота, что стекали ядом по спине, впитывались в резинку ночных шорт. У Грейнджер щекотало внизу живота — там, где тазовые косточки. Но отнюдь не так, как во время поцелуя с Малфоем. То был предвестник бури. То самое чувство, возникавшее, когда машина родителей съезжала вниз по крутой дороге, и все внутри замирало.       Поганое чувство.       Поганая грязнокровка. Грязнокровная су…       Гермиона понеслась к туалету. Распахнула дверь — та возмущенно стукнулась о стену. Упала на плюшевый ковер и согнулась над открытым унитазом, исторгая воду и желчь. Заднюю сторону горла саднило — казалось, будто ее рвет голосовыми связками, и они, выходя, забирают с собой нежную кожу неба. Ее тошнило воспоминаниями. Под закрытыми веками плясало лицо Малфоя — всегда разное, такое изученное до мелочей и в то же время до нелепости незнакомое. Кто он? Кем он был все то время, что они играли в гляделки, во взаимную неприязнь? Как он жил, как билось его сердце, как звучало его дыхание при встрече с ней, грязнокровной сукой Грейнджер?       Кто ты такой, Драко Люциус Малфой?       Очередной позыв — Гермиона ударилась головой о поднятую крышку унитаза. Ей было уже нечего отдать, но темнота выходила из нее и выходила. Желудок скручивался в узлы. Ее разум подвергся страшнейшему проклятию — осознанию, что где-то в логике размышлений допущена ошибка. Грейнджер была в огне. Ее трясло, по лицу стекал пот, руки, придерживающие волосы, дрожали до того сильно, будто в Хогвартсе случилось землетрясение.       Они все знали. Они были рядом, каждый из слизеринцев. Маленький львенок оказался в серпентарии. Выжидая момент, когда стоит оголить клыки и защищаться, он упустил главное — когда змеи поделились добычей, свили гнездо и ему.       Что общего у льва и змея? Клыки, плотоядность и неподвластность.       Что общего у Грейнджер и слизеринцев? Взаимная неприязнь, хранимая годами, год поступления и раскрывшаяся тайна. Ее спасли — ее выходили, ей читали книги на ночь, на протяжении нескольких месяцев пытались напомнить о том, что сокрыто.       Гермиона была ничем не лучше их, как бы ни убеждала себя в обратном. О, Мерлин.       Она обессиленно обмякла на ободке унитаза. Сознание рассыпа́лось, но снова громко стукнувшая об стену дверь лазарета не позволила отключиться. Раздались суетливые шаги, и в нос ударил знакомый парфюм, от которого Грейнджер вновь склонила лицо.       — Гермиона?       Прохладные руки прошлись по плечу. Фальконе приложил руку к девичьему лбу. Джинни, подлетевшая к туалету, учтиво нажала на кнопку смыва.       — Джинни, ее надо умыть. — Голос Маркуса звучал властно — как тогда, во время операции. Гермиона перевела мутный взгляд на целителя не в силах сосредоточиться. В ушах эхом звучали слова инструкции, которую целитель давал слизеринцам перед операцией.       Ее замутило — опять.       Джин включила воду в душе. Фальконе, без слов подхватив Грейнджер на руки, осторожно поместил ее в ванну. Вода из лейки заструилась по оголенным стопам. Маркус отошел в комнату, пока Уизли суетливо остужала икры подруги. Взгляды девочек встретились.       — Ты меня в могилу сведешь, — прошептала Джин, проводя смоченными ледяной водой ладонями по щекам Грейнджер.       — Только через мой труп, — Гермиона слабо улыбнулась.       Фальконе вернулся с тремя колбами в руках. Он присел рядом с Грейнджер и, звучно откупорив каждую, просунул ладонь под спутанные кудри. Гермиона приоткрыла губы — тут же внутрь залились горькие до очередного приступа тошноты травы. Перед глазами замелькали знакомые пятна: Маркус проверял ее колдограмму.       — А что это? — Джин осторожно глянула на пустые емкости.       — Успокаивающее, противорвотное, восстанавливающее, — сухо произнес мужчина, растирая девичье горло. Он посмотрел на Уизли со всей серьезностью. — Ей нужна прохладная ванна, чтобы остыть — температура поднялась. Минут десять пусть полежит, не больше. Позовешь меня после.       — Хорошо, мсье.       Потребовалось несколько минут журчащей тишины, прежде чем Гермиона целиком погрузилась в прохладную ванну. Вода отдавала медом — Джин вылила туда половину тюбика геля для душа. На поверхности плавала молочная пенка, пузыри скапливались около шеи Грейнджер. Жар постепенно спадал, но тело все никак не расслаблялось: холодная вода прикусывала кожу, пуская мурашки.       Джинни сидела на кафеле, прислонившись к высокому бортику ванны. Гермиона лениво следила, как пролегают морщинки на ее лбу, а взгляд блуждает, не желая замирать в одной точке. Ведьма подняла мокрую ладонь и осторожно положила ее на край ванны, касаясь рыжих волос. Уизли шумно, с еле заметным раздражением вздохнула. Но руки соединила.       Грейнджер часто думала, что, повзрослев, Джин стала невыносимо похожа на свою мать. Она унаследовала больше черт Молли, чем Артура. Это было видно по колдографиям молодой миссис Уизли: такая же статная, с живыми глазами, чувственными губами и яркой-яркой улыбкой. В этот момент, глядя на подругу в молчаливой полутьме ванной, Гермиона замечала схожесть все отчетливее.       — Воспоминания вернулись. — Гермиона произнесла это едва слышно, одними губами, закрыв горящие глаза. Горло все еще было напряжено. — Мне провели операцию, удалили пораженный позвонок и заменили его. Знаешь, на что? — Ведьма тихонько хмыкнула. — На колено Малфоя. Из него сотворили анатомическое подобие моего позвонка. И прижиться он может только в том случае, если я буду хорошо относиться к Драко. Как сказал Фальконе, организм девочки не примет вашу часть, если она не принимает вас…       Джинни лишь крепче сжала ее руку в ответ.       — Самое поразительное… он ни секунды не сомневался. Фальконе только озвучил, что нужно провести операцию, и Драко… сразу сказал, чтобы взяли его кость. — Гермиона сменила позу: крестец, упиравшийся в керамическую ванну, начал затекать. Послышались всплески. — Его пытались отговорить. А он все равно это сделал. И сел в инвалидную коляску, потому что поначалу все было довольно… плохо. Между нами, имею в виду.       — Гермиона… — тихо прошептала Уизли, поджимая губы. Она подыскивала верные слова, Грейнджер видела: взгляд бегал, уголок рта дергался. — Ты же понимаешь, что Малфой… влюблен?       Гермиона безотрывно смотрела на подругу. В карих, покрытых пеленой глазах проскользнула какая-то непонятная печаль.       — Я думала, что он просто… странный, когда дело касается тебя, — продолжила Джинни. — Думала, что он, не знаю, сменил неприязнь на уважение, потому что встал на путь исправления. Или заимел какие-то дикие планы возглавить рейтинг школы. Но сейчас… Гермиона, он, кажется… — Она тяжело вздохнула. — Кажется, ты в нем слишком глубоко. Ты просто… не представляешь, насколько. Он не отходил от лазарета, когда ты была без сознания. Пэнси приносила ему поесть, пыталась разговорить. Даже Гарри пробовал его поддержать! Но Малфой никуда не отходил, почти никому не отвечал. Его мир словно замкнулся на Больничном крыле. И… его агрессия… Годрик, он выглядел таким отчаянным, когда ты пострадала…       Грейнджер не нашлась с ответом. Держа Джинни за теплую руку, она лишь устало моргнула, после чего отклонила голову на бортик. Взгляд нашел потолок — вновь.       Новость ли это, что Малфой влюблен? Гермиона не могла сказать честно. Это выглядело закономерным, словно все это время лежало на поверхности, в то время как Грейнджер привыкла смотреть исключительно вглубь, на состав крови. Подсознательно она, конечно, догадывалась, что послужило причиной столь парадоксальных изменений в поведении Малфоя. Но это казалось чем-то нереальным, всего лишь гипотезой, которую никогда не проверить. Драко нашел своего человека в Гермионе? Увидел ее за витриной ярлыков?       Гермиона опустила ладонь на живот, ощущая, как от движения пальцев расходится волна. Вода словно обнимала тело. Глаза непроизвольно закрылись, ресницы затрепетали — точь-в-точь крылышки бабочки. Тени, отбрасываемые в лунном свете, сочившемся сквозь панорамные окна, заостряли черты лица ведьмы. Плечи обдало густой волной жара.       — Он меня поцеловал. Я… не помню, ответила ли. Но сейчас, когда я думаю об этом, меня будто кипятком изнутри обжигает. Не знаю, было ли что-то еще, зашли ли мы с ним дальше… Дьявол… А если мы с ним?.. — Гермиона уткнулась лицом в прохладные руки и издала стон отчаяния.       — Я не думаю, что вы… — Джинни неуклюже задвигалась, подбирая под себя колени. — Ну, что ты лишилась с ним девственности.       — А вдруг? А вдруг я… вдруг мы переспали? Вдруг я ему… я не знаю!       Грейнджер дышала глубоко и быстро, так, что голова закружилась. Ее словно раскрутили на карусели, игнорируя крики и мольбы остановиться. Снова подступала тошнота, заложило уши, а внутри все сжалось от страха.       — А вдруг он был мне нужен?       — Нужен?.. — Уизли нахмурилась, убирая руки от лица подруги. Грейнджер вдавила зубы в нижнюю губу.       — Важен. Необходим. Вдруг… вдруг я тогда ответила на поцелуй? Сказала что-то или почувствовала… Я… Мерлин, Джин! Последние месяцы весь мой мир переворачивается вверх тормашками. Я чувствую себя такой потерянной, как будто… не знаю. Я не знаю. Мне… — Она потерла лоб, морщась. — Как будто на меня свалилась бетонная плита и скоро раздавит грудную клетку. Понимаешь?       Джинни тяжело вздохнула, поглаживая подругу по волосам. Тонкие пальцы разбирали спутавшиеся возле ушей кудри.       — Я как будто оказалась в параллельной реальности. Паркинсон приходила расчесывать мне волосы, Забини читал книги на ночь. Малфой, черт возьми, кормил меня супом с ложки! Ты… ты узнаешь этих людей? Ты знаешь, кто они? — Гермиона метнула на подругу дикий взгляд. — Потому что я — нет. Я не узнаю. Я вижу их впервые. И… они же… Они же ходили за мной в Хогвартсе, всегда были рядом, куда бы я ни пошла. Пэнси однажды подсела ко мне в…       Взгляд замер на каменной стене. Гермиона безмолвно приоткрыла губы. Раздался шумный вздох — такой, словно она получила мощный удар под дых.       — На вечеринке Пэнси сказала, что у нее была подруга… которая сбежала во время войны. За ней ухаживало три остолопа, которым она чуть не… О, Мерлин… — Грейнджер зажмурилась. — Это была я. Она говорила обо мне. Мерлин, Мерлин, Мерлин… — Каждый последующий вдох становился все более отчаянным. Гермиона готова была заплакать, но вот незадача: она попросту не могла. Сухие глаза жгло так, что даже моргание приносило дискомфорт. — Джинни, это… я не знаю. Это просто…       — Это пиздец, если честно.       Девочки переглянулись. Гермиона, не найдя иных слов, кивнула с растерянным видом.       — Да, Джин. Это именно он. — Грейнджер съехала по бортику обратно в воду. Кудрявые волосы погрузились в прохладу, становясь на тон темнее.       — Только не топись. — Глухой голос рассеивался над поверхностью воды.       — Да тут что раньше, что позже — итог один…       Джинни, перегнувшись через край ванны, щелкнула Гермиону по лбу. Грейнджер невесело хмыкнула и с тяжелым вздохом вынырнула. Сердце потихоньку успокаивалось: дрожь прошла, спал тремор рук, оставив лишь легкое покалывание в качестве напоминания. Только дыхание… с ним что-то было не так. Гермиона чувствовала, что ее тела слишком мало для сердца, словно выросшего на дрожжах страха и паники. Во рту до сих пор было сухо, кисло. Она провела рукой по отяжелевшим волосам, чем-то напоминавшим змеиные изгибы.       — Там, в подвале, я чувствовала себя такой испуганной. Меня до сих пор ужасает то, что я вспомнила. Это… такое двоякое ощущение. Как будто слизеринцы все время были близко, но никогда рядом. Я… — Гермиона прикрыла глаза, хмурясь. — Я была окружена людьми и одновременно невыносимо одинока. Вроде… вроде бы они не отвечали на мои вопросы. Малфой, как я поняла, не отпускал меня, хотя я уже могла ходить. И… что-то еще случилось. В разговоре с Драко я упомянула, что Беллатриса начала догадываться, что он кого-то прячет.       Гермиона ненадолго умолкла, потирая кожу рук. Она горько хмыкнула.       — Теперь я понимаю, что испытывала Скитер, когда я заперла ее в банке. Наверняка такие же ощущения: давящие стены, невозможность выбраться, паника… Я сходила с ума, Джин. — Грейнджер горестно поджала губы, стараясь удержать маску улыбки. — Я кидалась на всех. Мне кажется, если бы я осталась там дольше… я бы точно свихнулась. Без шуток. И чем больше я узнаю о том месяце, тем страшнее мне становится.       — Милая, тебе нужно поговорить со слизеринцами… Пусть они уже все тебе расскажут. На тебя больно смотреть каждый раз, как ты что-то вспоминаешь.       Гермиона перевела обреченный взгляд на Уизли.       — Я… хотела. Когда подошла к ним в Большом зале — я же хотела поговорить. Но… — Грейнджер гортанно простонала, качая головой. — Я и слова выдавить не смогла. Сказала какую-то чушь, даже не помню, что именно. Стояла как идиотка и смотрела на них. Годрик, иногда мне так хочется хоть каплю смелости!       — Грейнджер, — Джинни по-матерински улыбнулась, заправляя мокрый локон подруге за ухо. — Ты удивительно смелая. Иногда даже до безрассудства. Ты пошла на опаснейшую операцию по надлому Обливиэйта, рассорилась со своими похитителями, не опустила руки, получив смертельное проклятие. Просто… тебе легче прыгнуть в Адское пламя, чем подойти и поговорить в открытую.       Гермиона смотрела на подругу, сглатывая правду. Все перечисленное… не было ли это жестом отчаяния? Уместна ли здесь смелость, та самая бравада, которой славятся настоящие львы? Может, прав был Забини, называя ее всего лишь львенком?       Все перечисленное Джин было… последним шагом. Отчаянной попыткой сделать хотя бы что-то. Операция? Гермиона просто понимала, что времени нет, а начинать лечение нужно. Выяснение отношений? То было единственным подтверждением, что Грейнджер не потеряла себя в четырех стенах без должного освещения и тепла. И… не опустила руки, получив проклятье? Хотелось рассмеяться. Вспомнить только, как она провела первые месяцы, когда напоминала себе привидение, еще менее осязаемое, чем Кровавый Барон.       В те времена, когда правда стала явью, Гермиона не была бойцом. Она была неимоверно уставшей, она хотела, чтобы все это поскорее закончилось. Ее ежедневно обнимала жуткая слабость, с каждым разом все смелее и крепче. Примерно то же испытывала Грейнджер и сейчас. Правда, уже не в эмоциональном плане, а в физическом.       Изменения в самочувствии были. Лежа в ванной, отдающей цветочным медом, Гермиона могла поклясться, что показатель внутренних сил не превышает отметку в сорок процентов. Ей становилось тяжелее думать. Чувствовать. Ходить — ноги постоянно затекали, в особенности стопы. Руки все время мерзли — она будто остывала по градусу в неделю.       Гермиона улыбнулась встревоженной Джинни. Провела ледяной ладошкой по щеке, ухмыляясь, и едва заметно свела брови. Иногда смотреть на родных людей было физически больно. Грейнджер старательно прятала эту мысль, это разочарование. Запихивала их в ящик к изношенным вещам, которые планируешь выкинуть или сжечь. Но они возвращались. Возвращались нечаянно нажатой клавишей фортепиано или чириканьем птицы с желтым клювом. Приходили северной звездой и заложенным уголком на странице любимой книги. Гермиона смотрела на друзей, смеялась с ними, а язык будто приставал к небу. Как бы сильно она ни старалась победить в этой схватке, преимущество не на ее стороне. Болезнь не спрашивает, хочешь ли ты выиграть, она действует хитрее и проникает в тебя корнями грусти. Грусти, которую испытывала Грейнджер, осознавая: шансы увидеть светлое будущее близких крайне невелики.       Ей хотелось помочь друзьям, облегчить их бремя. Разделить с ними счастье, порадовать хоть чем-то. Ведь Грейнджер понимала: время течет все быстрее, и вслед за секундами утекают ее часы, дни, недели.       Ей хотелось быть благодарной за все, что для нее сделали. И пусть слизеринцы не те, кого можно смело назвать друзьями, по крайней мере… они пытались сберечь Грейнджер. Преследовали ведьму слабой тенью даже в Хогвартсе, не позволяя совершать глупости. Напоминая о себе. Постоянно напоминая…       В горле запершило от подступающих слез. Гермиона судорожно вздохнула: ей действительно стоит набраться смелости и подойти к квартету. Быть милой и сказать простое «спасибо», потому что это одновременно и меньшее, и большее, что она могла предложить в данную минуту.       — Я завтра же поговорю с ними. — Гермиона стиснула руку Джин сильнее. — И все выясню. Обещаю.

***

      Утро выдалось тяжелым. Школьный двор был погружен в полумрак, на небосводе все еще красовался яркий месяц. Хотелось остаться в постели, которая была в разы теплее температуры в комнате. Хоть Фальконе и запретил ей открывать на ночь окна, Гермиона не смогла отказаться от этой привычки. Ровно так же, как не смогла избавиться от нервозности, охватывающей ее, стоило мыслям коснуться Драко.       Всю ночь она прокручивала в голове вернувшиеся воспоминания. Выхваченный обрывок из поцеловавшего в висок сна принес лишь зацикленную реплику: «Так я злодей в твоей истории?». Тогда Гермиона не ответила. Оставила вопрос без должного внимания, посчитав, что все и так ясно. Поступила бы она подобным образом сейчас? Сложно ответить. Ее раздирали противоречия: одна ее часть, ухватившись за левую руку, тянула на себя, убеждая о неправильности поведения слизеринцев. Они могли — нет, должны были! — сказать раньше. Вывалить все как есть, огорошить ведьму новостями. Не стоило прятаться, ведь это привело к стольким плачевным последствиям. Возможно, знай Грейнджер, что кто-то из ее окружения в курсе проклятия, было бы… легче? Быстрее. Она бы быстрее нашла в себе мужество рассказать друзьям правду.       Однако за правую руку тянуло странное, растягивающееся, как горячая карамель, чувство собственной неправоты. Где-то была допущена серьезная, существенная ошибка, а Грейнджер, точно ослепнув, оглохнув, потеряв всякий контакт с органами чувств, не могла ее найти. Что-то пошло неправильно, она выбрала не тот путь. Прямая дорожка изогнулась в десятый раз — финальный, чтобы даже до последнего дурака дошло: он заблудился. Вот так ее и тянуло в две стороны сразу. Уже слышался треск, расходившийся по коже.       В итоге Гермиона нашла компромисс в том, чтобы сначала выслушать слизеринцев. Каждого из них. Обвинять легко, когда не понимаешь мотивов. Грейнджер же была уверена на сто процентов из десяти возможных: она абсолютно, прямо ни капельки не знает об истинных мыслях змеиного квартета. Вопросов было тьма. И, если говорить честно, какая-то часть Гермионы жаждала услышать, что вспомнившееся ей — худшее из случившегося. Что в остальное время все было отлично, более чем хорошо. Что… может, они все подружились. Может… сложно. Грейнджер так запуталась в происходящем внутри собственной головы, что впору было просить друзей о новом Обливиэйте, чтобы просто расслабиться и перестать заходиться в нервной трясучке, покидая лазарет.       Тем не менее сейчас она стояла перед зеркалом и смотрела на себя абсолютно пустыми глазами. Мысли крутились настолько быстро, что мозг не успевал обрабатывать рождающиеся умозаключения. Из транса вывело легкое постукивание дождя в стекло. Грейнджер захлопала ресницами. Попыталась пригладить вспотевшей ладошкой копну волос — сегодня они вились еще пуще прежнего, буквально воссоздавая ореол из распушившихся кудрявых антенн. В очередной, уже третий по счету раз окатив щеки теплой водой, Гермиона уперлась руками в раковину и строго посмотрела на свое отражение. В голове выстраивалась цепочка предстоящего диалога. Начать нужно… с приветствия. Да. Быть дружелюбной, а не… подозрительной. И не нервничать — потому что иначе ее легко может стошнить. Ведьма попыталась улыбнуться, будто стоит перед слизеринцами. Улыбка получилась похожей на оскал, и Грейнджер лишь раздраженно вздохнула, закатив глаза. К черту, будь уже что будет.       Она подхватила сумку и вышла из лазарета, кидая взгляд на кровать Малфоя. Она была идеально заправлена. Никакого хаоса на прикроватной тумбочке. Кажется, Драко был перфекционистом: корешок к корешку, карандаши разложены, будто в кейсе у художника — по цветам и в ряд.       Надо же. Даже Гермиона не так фанатична до порядка. Ей, конечно, нравится, когда все на своих…       — Доброе утро.       Грейнджер подпрыгнула, оборачиваясь. Малфой прислонился к ширме позади. Он выглядел… Гермиона смотрела во все глаза. Выглядел… хорошо? Неплохо. Лучше обычного. У него новый пиджак? Зеленый, даже изумрудный, с отутюженным воротником. Ему еще в карман платок, и…       — Доброе. — Грейнджер опустила глаза на свои ботинки, прикусывая язык.       Они целовались. Це-ло-ва-лись. Целовались — они. По-настоящему. Целовались.       Гермиона запустила пальцы под воротник рубашки, чуть оттягивая. В горле снова поселился ком, снова накатила волна жара. Смотреть на Малфоя было… откровенно трудно. Стоит только поднять взгляд испуганных глаз, и Грейнджер заметит, как по светлым волосам ползет серая морозная дымка. Как он ловит каждое движение ведьмы, особенно нервно сомкнутые коленки. В свете последних событий Гермиона едва ли выдержит подобное изучение. Губы пощипывало — странно, незнакомо, волнующе.       Малфой стоял рядом так близко, что можно было протянуть руку и коснуться его идеального воротника. Мерлин, нужно быть последней дурой, чтобы не признать, насколько хорошо он выглядел. Пусть и немного уставшим, как успела заметить Грейнджер. Но даже это выглядело хорошо. Есть такой типаж мужчин, которым неизменно идет легкая усталость. Например, как отцу Гермионы.       Бывали дни, когда он возвращался с работы позднее обычного. На щеках щетина, под глазами тени, сигнализирующие об усталости. От него пахло стоматологической клиникой, а на руках, треплющих кудри дочери, виднелись следы от перчаток. Грейнджер помнила, как мама подходила к нему, целуя в щеку. Шептала комплименты, восхищаясь тем, как мужественно он выглядит, какой он привлекательный даже после длинной смены. И папа расцветал. Он улыбался — широко-широко, до проявляющихся морщинок у глаз. Подхватывал Гермиону на руки и неожиданно бодро шел на кухню под мамин щебет.       Драко ровно так же шла усталость. Грейнджер не могла оторвать от него глаз. Уже сама не понимала, когда начала изучать его лицо, рассматривая острые, словно выточенные из камня, скулы, морщинки на лбу и рядом с губами. Малфой похудел, кожа стала еще бледнее, а тени под глазами — глубже. Но даже так он выглядел…       — Все хорошо? — Парень приподнял брови, и ведьма устремила взгляд в пол. Стало горячо и неловко.       Грейнджер лишь замычала, неуверенно кивая. Дьявол, как же у него блестят ботинки. Она почти могла разглядеть в них свое краснощекое лицо.       — Да, я… — Ведьма прочистила горло, хмуря брови. — Я хотела спросить. Может, у тебя найдется время… поговорить со мной? Если это уместно, конечно. В случае, если нет, я…       — Грейнджер.       Она подняла взгляд, всего на пару секунд опередив вставшие пеленой воспоминания. Казалось, стоит Малфою всмотреться в ее глаза, и он заметит, что они отражают тот самый поцелуй. Но Драко этого не делал. Вместо этого он смотрел на ее нос в веснушках — и, возможно, крутил в голове ту же самую сцену. От этой мысли свело низ живота.       — Я не против с тобой поговорить. Просто объясни, в чем дело.       Гермиона замялась, подтягивая ремешок сумки. Она избегала смотреть ему в глаза, но, подсматривая украдкой, каждый раз цепляла все новые детали. Ему действительно очень шел зеленый цвет. И такая укладка. И родинка на подбородке. И серебряные в цвет глаз запонки.       Мерлин, да что за чертовщина?       — Я кое-что вспомнила. Я… вспомнила тебя. — Малфой напрягся, сжимая челюсти. — Мне бы хотелось с тобой поговорить. И… я подумала, что мне нужна карта.       — Карта? — Он нахмурился. Грейнджер кивнула.       — Да. Знаешь, хронологическая. Я хочу знать, что и когда случилось, потому что некоторые события меня… пугают. Я… как бы…       — Хочешь знать, чего ждать дальше?       Гермиона прикусила губу, встречаясь глазами с Драко. Тот улыбался: понимающе, ненавязчиво.       — Да, Драко. Я хочу знать, чего ждать дальше.       Она не была уверена, говорят ли они об одном и том же. Не понимала как минимум потому, что сама не знала, какой именно смысл вкладывала в ответ. Так ли все однозначно? Единственное, что было ясно, — у нее спирало дыхание от волнения. Волнения незнакомого, теплого, но не ядовитого. Что-то в ней натянулось, как струна, угрожая лопнуть.       — Можем начать прямо сейчас.       Гермиона поджала губы в улыбке. Драко улыбнулся тоже. Они молчали, разглядывая друг друга.       — Фальконе… — опомнилась ведьма, заморгав. — Он запретил мне пропускать приемы пищи. Мне стоит пойти позавтракать.       — Кажется, Фальконе запрещал тебе и нос задирать, но на тебя как ни взгляни, он вечно где-то у потолка. — Малфой шутливо поднял брови. Грейнджер тихо рассмеялась, прикрывая глаза. — Если хочешь, я тебя провожу.       — Да. Да, это было бы… не лишним, полагаю.       — Хорошо, — он кивнул.       — Хорошо… — прошептала Гермиона. Она вновь подтянула ремень сумки и двинулась в сторону выхода, кивая вышедшей из своего кабинета мадам Помфри.       Драко следовал за ней. Он держался немного позади, позволяя Гермионе вести. Давая возможность оторваться и не поддерживать беседу весь путь от Больничного крыла до Большого зала. И Грейнджер была ему благодарна. Ей было попросту не найти тем для разговора: рядом с Малфоем ее ладони потели, а кожа начинала искриться. Она вся была наэлектризована. Все казалось неверным. Все было таким… странным, неестественным, совершенно неправильным из-за непривычности.       Гермиона не понимала, что с ней происходило. Ощущение взгляда, скользящего вдоль позвоночника, задерживающегося на плечах, — Мерлин, Грейнджер чувствовала внимание Драко буквально каждым миллиметром кожи. Обыкновенно оно напрягало, всегда представлялось скребущимися когтями где-то внутри, в брюшине. Сейчас же оно приносило еще и лихорадочное сердцебиение. Быстрое, гулкое, ощущающееся корнем языка и впадинками за ушами. Гермиону пронзало током буквально от всего. От воспоминаний, свалившихся, как снежный ком на плечи. От слов Джинни про влюбленность Малфоя, посеявших ростки чего-то жгучего, острого.       Он поцеловал ее. И Грейнджер как-то слишком хорошо запомнила буквально каждое телодвижение, чтобы начать играть в безразличие. Безусловно, Гермиона — рекордсмен по самообману, но тут попросту бесполезно врать и вилять хвостом, убеждая себя в абсолютной незаинтересованности в произошедшем. Нет. Конечно, нет! Конечно, ей было не все равно! Как минимум, потому что это был второй поцелуй в ее жизни. Более яркий, чем с Виктором — тот вызвал лишь мурашки по коже да сбившееся дыхание. Поцелуй же с Малфоем… как хлопок, взявшийся из ниоткуда. Вот ты идешь спокойно, погруженный в мысли, и тут — р-раз! — раздается звучный «бум». Ты пугаешься, хватаешься за сердце, в испуге оглядываешься. А потом улыбаешься — не потому что хочется, а потому что по-другому никак. Мозг еще не успел обдумать, а губы уже сами собой растянулись, и смех подкатил куда-то к горлу.       Вот таким был поцелуй с Драко. Вот так он ощущался: громко, неожиданно и пугающе. Малфой оставил что-то в Гермионе, передал своими прикосновениями неизлечимую болезнь, которая оккупировала организм и сейчас паразитировала на мозге, прицепившись слизнем. Глядя на него, рассматривая воспоминания, Грейнджер думала. Анализировала.       Что было дальше? Как она повела себя после его вопроса? Влюбился ли он до похищения? После? А был ли он действительно влюблен? А что чувствовала Гермиона?       Она обернулась. Взгляды встретились, и Грейнджер, приоткрыв губы, тихо пискнула. Хотелось спросить, задать вопрос, но растерянность словно вырвала ей язык. Гермиона отвернулась и, зажмурившись, прошептала: «Дура». В такие моменты ей хотелось дать себе звонкую оплеуху, чтобы привести в чувство. С ней было что-то не так. Нужно бы написать Элизе и попросить о встрече, потому что быть собой, находиться в собственном теле становилось все сложнее и сложнее. Грейнджер потерла нахмуренный лоб, опуская голову. Она уже хотела вновь глянуть на Драко, чтобы теперь точно спросить, как поживает его колено…       Но угодила лбом в чью-то грудную клетку. Гермиона отшатнулась, отрывая руку от лба. Глаза закатились в облегчении.       — У тебя какая-то мания врезаться в меня, львенок, — Блейз улыбнулся, подмигивая. Он не отрывал от нее взгляда. Грейнджер неловко улыбнулась.       — Доброе утро.       — Как у тебя дела? Чувствуешь себя лучше?       Драко остановился прямо за ее спиной — Гермиона чувствовала. Позвонок закололо, и ведьма обернулась, хмурясь. Малфой с подозрением смотрел на Блейза.       — Что-то не так? — выдохнула Грейнджер, вздрагивая от неприятного импульса в спине. Драко опустил на нее взгляд и моргнул.       — Все в порядке.       — Точно? — Гермиона втянула воздух сквозь зубы. Ладонь потерла шею. — Просто позвонок болит.       Блейз с сочувствием поджал губы. Он погладил ведьму по спине, убирая кудри. Его ладонь прошлась по прямой линии плеч. Большим пальцем надавив над лопатками, Блейз несильно помассировал мышцы, и Гермиона едва сдержалась от облегченного выдоха. Боль начала отступать — всего на мгновение, однако это было приятное, окутывающее чувство.       — Легче, львенок? — Забини встретил ее потерянный взгляд с улыбкой.       Гермиона не успела ответить. Малфой дернул ее за локоть, отводя в сторону, почти отталкивая от Блейза. Ведьма недоуменно уставилась на Драко — тот не сводил глаз с по-кошачьи ухмыляющегося Забини.       — Двигай на завтрак, Грейнджер, — процедил Малфой, сжимая челюсти.       Ведьма переводила взгляд от одного парня к другому, и с каждой секундой ее глаза становились все шире. Только слепой бы не заметил, что обстановочка между ними какая-то… больно напряженная. Гермиона не стала спорить. Она лишь покачала головой, удивленная, и сбежала вниз по лестнице, игнорируя голоса позади.       Нет, слизеринцы все-таки странные. Забини и Малфой — особенно. И дело не только в их неловких для Грейнджер переглядках, но и в том, как они себя ведут. Кто в здравом уме будет вот так запросто трогать чужого человека? А караулить возле лазарета? Гермиона поджала губы, чувствуя, как спину продолжает покалывать. По крайней мере, теперь она знает, в чем причина ее хронической боли в спине. Она и Малфой. Осталось самая малость — разобраться, каким конкретно образом работает их связь, потому что Грейнджер, признаться честно, уловила лишь поверхностно.

***

      Ела Гермиона в полнейшем одиночестве. Даже слизеринцев не было видно: все как сквозь землю провалились, оставив Гермиону в компании Лаванды, которая без устали рассказывала, что у нее изменилось за последние дни. Она между делом спросила, не против ли Гермиона, если ее часть шкафа отойдет под дополнительный гардероб Браун, на что получила лишь тяжелый взгляд. Лаванда подняла брови и, прошептав что-то в духе «Мерлин, да я просто спросила», переключилась на пшенку с фруктами.       Аппетита особо не было. Гермиона лениво ковыряла яичницу, потягивала молоко с медом и рассматривала проходящих за свои столы студентов. Кулак подпер щеку, и Грейнджер отчетливо ощущала, как нагревается от прикосновения кожа. Голова становилась все тяжелее, мысли — неразборчивее. Где друзья? Слизеринцы? Даже Симуса не было, хотя с начала завтрака прошло уже полчаса. Грейнджер просидела в ожидании Гарри, Рона и Джинни минут двадцать, перекатывая по тарелке маленькую помидорку. На двадцать первой минуте пришло осознание: они не придут. Может, задержались где? Но это странно — чтобы и гриффиндорцы, и слизеринцы где-то пропадали в одно и то же время?       Гермиона тяжело вздохнула, допивая молоко. Она подхватила сумку и медленным шагом направилась в сторону Малого зала. Может, хоть там встретит кого-то? Ей очень не нравилось оставаться наедине с собой: теперь, когда ребята знали о проклятии, Грейнджер ощущала потребность в общении с ними почти на физическом уровне. Хотелось смеяться. Улыбаться, проводить как можно больше времени вместе, чтобы успеть… чтобы успеть. Насладиться оставшимися часами. И еще… Годрик, ей был просто необходим дружеский толчок в спину, чтобы набраться мужества и поговорить со слизеринцами. О чем — пока непонятно. Поблагодарить за спасение? Как-то так к ним подойти, сказать «спасибо, что не дали умереть» и мило улыбнуться. Это казалось таким легким и вместе с тем невероятно трудным. Грейнджер просто не знала, как правильно себя вести. Как… поблагодарить искренне, не стесняясь. Как расслабиться.       Ей бы хотелось быть кем-то более смелым в подобных вопросах. Кем-то, кто точно знает, какие слова стоит подобрать.       Она распахнула двери Малого зала, глубоко вдыхая. Тут пахло октябрьской свежестью: окна были приоткрыты, загоняя осеннюю песнь ветра внутрь. Пустой зал блестел чистотой — видно, что у одного из организаторов аллергия на пыль. Гермиона улыбнулась, вспоминая, как впервые столкнулась здесь с Малфоем. Их перепалку, взаимные уколы. То, что он сделал, поразительно. И не только он — Пэнси и Тео: пришли, помогали. Пусть и не все прошло спокойно, но… Годрик, они точно не были плохими людьми. Возможно, для них прошлое тоже больше не имело никакого значения. Гермиона двинулась к газетному стенду, останавливаясь напротив вырезок о Пожирателях. На главной странице красовалось лицо Люциуса с его дьявольской ухмылкой: холодной, надменной, ненавистной. Такая же была на нем и в тот день, когда он смотрел на Грейнджер, задыхающуюся кровью. С нею же и умер.       Гермиона вглядывалась в его черты. Острый нос, прямая спинка. Глаза серые-серые, как начищенный сикль. На фотографии волосы у Люциуса были подобраны, а взгляд словно собрал все существующее в этом мире зло и замкнул на радужках. Никогда Грейнджер не видела таких хладнокровных глаз, как у Малфоя-старшего. Они словно принадлежали мертвецу, разложившемуся трупу.       Почему-то захотелось сорвать листок. Гермиона смотрела не отрываясь на выражение лица Люциуса, и ее губы сжимались все плотнее. В воспоминаниях крутилась одна из та же сцена в лесу. Одни и те же реплики, его желание уничтожить ее, убить. Появилось навязчивое желание плюнуть на колдографию. Изорвать ее, сжечь, истоптать, скормить флоббер-червям. Гермиона подалась вперед и, сверкнув глазами, оскалилась.       — Я не окажу тебе услуги, — ненавистно прошептала она ухмыляющемуся лицу. — Из нас двоих мертвым останешься только ты. Надеюсь, Сатана тебе уже рассказал, что твой сын поцеловал грязнокровку.       Она поморщилась, сложив руки на груди. Гермиона повернулась спиной к вечно ухмыляющемуся Люциусу, чувствуя удовлетворение. Одна только мысль о собственном превосходстве добавила столько душевных сил, что она горделиво подняла подбородок, улыбаясь самой себе. Пошел он к чертям собачьим! Грейнджер выкарабкается из болота своей болезни. Выкарабкается назло.       Окинув в последний раз помещение взглядом, Гермиона толкнула дверь и вынырнула в коридорную толпу. Через пятнадцать минут начнется лекция: ребята, скорее всего, уже там. Мало кто хочет опаздывать к МакГонагалл, особенно после того, как она стала директором. Грейнджер беспечно шагала по замку, рассматривая вид за окнами: деревья почти оголились.       — Гермиона! — послышалось со спины. Ведьма обернулась и тут же улыбнулась. Симус дружелюбно помахал ей рукой, подзывая ближе. — Пойдем, я тебе кое-что покажу.       Грейнджер неуверенно нахмурилась, но спрятать улыбку не смогла. Она последовала за Финниганом, оглядываясь.       — А куда мы идем?       — В Больничное крыло. — Он задорно подмигнул, улыбаясь широко-широко. Гермиона свела брови еще сильнее. — Не спрашивай ни о чем, пожалуйста.       — Почему?       Симус покосился на нее, потирая шею. Он немного помолчал, придерживая Гермиону за локоть на лестнице.       — Просто я понял, что мне лучше всегда быть честным. — Парень шмыгнул носом, невесело ухмыляясь. — Иначе все оборачивается полной задницей.       — Симус… — Гермиона остановилась, внимательно глядя на Финнигана. Тот лишь увел глаза в сторону, поджимая губы. — Ты в порядке?       — Я… — Он вдохнул полной грудью, впиваясь зубами в нижнюю губу. — Я сильно облажался. Из-за моего Непростительного нас со слизеринцами отправляют под суд. Ну, ты знаешь. Просто…       — Чего?!       Гермиона ошарашенно распахнула глаза, хватаясь за плечо Финнигана. Тот испуганно приоткрыл рот.       — Какой еще суд?       Мимо прошла компания старшекурсников. Большинство косилось на Грейнджер, о чем-то шушукаясь. Ведьма одернула мантию и расправила плечи. Не хватало еще, чтобы информация просочилась куда не надо. Слухи — любимое дело в Хогвартсе, уж Гермионе ли не знать.       — Какой суд, Симус? — она понизила голос, приближаясь к парню.       — Ты… разве не знала?       — Конечно не знала! — Гермиона огляделась по сторонам, одними губами улыбаясь какой-то засмотревшейся девчонке. Взгляд вернулся к Финнигану. — Как я могла знать? Что случилось? Какой суд?       — Дело дрянь, — прошептал Симус, морщась. — Меня будут судить за Непростительное... И... Ну… В общем, мне придется рассказать всю историю целиком: о Забини, твоем похищении и так далее... Слизеринцы тоже попадут под удар.       Грейнджер закатила глаза, сжимая кулаки. Она гортанно простонала от вспыхнувшей злости и почти занесла руку, чтобы ударить по стене, но вовремя остановилась. Зубы прошлись по верхней губе.       — Просто прелесть, — яростно плюнула ведьма, стискивая челюсти. — Об этом знает пресса?       — Пока нет. Нигде еще не говорили об этом, но я подозреваю, что это вопрос времени: бомба скоро рванет.       Гермиона хвалила свою выдержку за то, что не выдала перечень всей нецензурной брани, которую знала. Она провела по волосам, убирая кудри с лица, и шумно выдохнула. Носок ботинка ритмично застучал по полу. Руки уперлись в бока. Взгляд забегал.       — Симус, извини, мне нужно к директору. Нужно обсудить, что делать, может, я смогу им как-то помочь.       — Стой! — Симус схватил сделавшую шаг Грейнджер за ладонь. — Не уходи, пожалуйста, тебе подготовили сюрприз.       — Слушай, это очень мило, но…       — Там слизеринцы.       Они боролись взглядами всего пару секунд. Гермиона, прищурившись, сдавила губы, высматривая, правду ли говорит Финниган. Тот даже не дрогнул — только щеки покраснели. Видимо, парень проговорился, как и предупреждал. Грейнджер шумно вздохнула и кивнула в сторону Больничного крыла.       — Веди.       — Ты… — Симус обернулся на ходу, виновато глядя на ведьму. — Ты только не говори, что я растрепался о сюрпризе. Мне по шее настучат…       Гермиона тихо рассмеялась, легонько толкая Финнигана в плечо. Она пообещала сохранить все в тайне и буквально унести с собой в могилу. Симус сначала рассмеялся, а после зарделся и пролепетал извинения. Грейнджер лишь заулыбалась шире.       В Больничном крыле было тихо. Мадам Помфри что-то строчила, не отрывая головы от пергамента, койки пустовали. Второй месяц учебы выдался на удивление спокойным, если не считать Грейнджер, которая оказывалась здесь с завидной регулярностью. Совсем скоро начнется сезон квидичча, и Гермиона понимала: эти белые постели будут заняты игроками — не самыми удачливыми и уж точно не самыми ловкими. Ведьма сделала мысленную пометку напомнить Гарри, чтобы был предельно осторожным на поле. Иначе… она порвет плакат! Вот так и поступит, если Поттер будет, как обычно, подвергать себя риску ради победы.       Она улыбалась своим мыслям, когда Симус подвел ее к лазарету. Его лицо осветилось наисчастливейшей улыбкой. Парень схватился за металлическую ручку и, прошептав таинственное «готова?» и получив кивок Гермионы, распахнул дверь. Грейнджер осторожно вытянула голову, заглядывая внутрь.       И обомлела.       — Сюрприз! — Восемь человек рассыпалось по комнате. Совсем не той, что ведьма привыкла видеть.       Стена напротив широкого окна была увешана рисунками. Некоторые из них двигались, как кадры из мультика, некоторые были статичны. Неуверенные движения, слишком активная штриховка — это рисовали дети, первокурсники. Все рисунки изображали Золотое трио: кто-то сделал их гигантами, стоявшими спиной к спине во время битвы, кто-то нарисовал всех троих на метлах держащими снитч. Однако центральный был посвящен только Гермионе. Одной ей, облаченной в костюм супергероини с красочной маской на глазах — рисовал явно маглорожденный ребенок, она видела этого персонажа на страницах комиксов. И корявая подпись с кучей ошибок: «Спосибо за возможность учица в Хогвартсе!».       Взгляд метнулся к тумбочке: в нескольких вазах стояли роскошные букеты пионов, источающие нежный аромат. На кровати — плюшевое покрывало, которое Гермиона как-то приметила во время вылазки по магазинам с Джинни. Теплый коврик в цветочек расположился прямо возле ножек постели. Прикроватные столики стали белоснежными, стены — персиковыми, как у нее дома, в собственной комнате. На одном из комодов появилась рамка с колдографией Золотого трио: улыбающиеся, обнимающиеся, что-то празднующие. А около двери… висел маленький плакат с изображением львят. И пририсованный олененок, похожий на Бэмби.       Гермиона обернулась на ребят. В ее глазах стояли слезы, и взгляд не мог зафиксировать ни одну деталь — все скользил и скользил по стенам, по новым вещам, по рисункам. Грейнджер приоткрыла рот для глотка воздуха, и по щеке скользнула первая слезинка. Тео легонько толкнул Джинни в плечо.       — Ты же говорила, что ей понравится… — прошептал он, укоризненно глядя на Уизли. — Почему она плачет?       Джинни удивленно уставилась на Нотта.       — Ты… типа вообще не понимаешь, как реагируют счастливые женщины?       — Мы сделали твою комнату. — Пэнси неловко покачивалась на высоченных каблуках, оглядываясь. — Тут, в общем… рисунки, которые нарисовали головастики. Ну… одеяло. Цветы… Короче, теперь это твое убежище. Чтобы ты совсем не раскисла, а то атмосфера тут была такая унылая, что я не понимаю, как ты…       Пэнси умолкла, когда Гермиона врезалась в нее, крепко обнимая за плечи. Паркинсон остолбенела. Она глубоко вздохнула и захлопала густо накрашенными ресницами, пока Грейнджер, плача, прижималась все сильнее.       — Спасибо. Спасибо… — шептала она, и с губ соскальзывали слезы. — Спасибо.       Пэнси осторожно положила руки на тонкую спину, похлопывая. Она не расслаблялась: казалось, подобный физический контакт для нее впервые, однако уголки красных губ все-таки дрогнули. Гарри, улыбаясь, переглянулся с ухмыляющимся Роном.       — Грейнджер, ты испортишь мне блузку соплями. Ты мне симпатична, конечно, но не настолько, чтобы я пожертвовала дизайнерской вещью.       Гермиона смущенно засмеялась — вышло немного гнусаво из-за заложенного носа. Она отстранилась и утерла покрасневшие глаза. Ресницы слиплись от слез. Ведьма заходила по собственному уголку, оглядывая, притрагиваясь ко всему. Взгляд зацепился за олененка.       — Почему он?       — О, я знаю! — Тео довольно улыбнулся, запихивая руки в карманы. Гермиона внимательно приподняла брови. — Ты довела Паркинсон до истерики.       — Что? — Улыбка тут же стерлась с лица Грейнджер. Она виновато вытаращилась на Пэнси, но та лишь отмахнулась. — Мерлин, извини.       — Не, не в этом смысле. — Нотт подошел ближе к Гермионе и провел пальцем по нарисованному олененку. — Ты однажды сказала, что она настолько черствая, что ее не прошибет даже «Бэмби». Ну, Паркинсон и посмотрела. Потом заявилась к нам, когда мы, в смысле, парни, сильно с тобой повздорили. Мы тогда планировали те… — Тео остановился, приподнимая брови. — Неважно. Короче, Паркинсон заявилась в слезах и сказала, что ты похожа на «того сраного олененка», а мы — «олухи, которые подстрелили его мать». Мы ничего не поняли, и она и нас заставила посмотреть эту хреновину на купленной магловской штуке.       — Нотт плакал громче Пэнси, если что. — Блейз авторитетно поднял брови.       — Заткнись! Ты тоже ревел! — Тео нахмурился, поворачиваясь к хохочущей Гермионе. — А Драко просто вышел и закурил. Я клянусь, он почти заплакал!       — Тео хныкал как девчонка, которой отказали в свидании. — Малфой сложил руки на груди, покачивая головой. — Он сказал, что это не мультик, а дерьмо. Но потом мы еще трижды заставали его за просмотром «Бэмби».       — И каждый раз в слезах, — Пэнси устало фыркнула. — Не удивлюсь, если он набьет себе татуировку на кулаке. По букве на каждую костяшку.       Гермиона смеялась и плакала. Она благодарно улыбнулась каждому, начиная от слизеринцев и заканчивая своими друзьями.       — Так вы… подружились уже? — Грейнджер утерла слезы, присаживаясь на забитый канареечными подушками подоконник. Ребята переглянулись.       — У нас, скажем так… — Блейз потянулся.       — Перемирие, — закончил Поттер, приобнимая Гермиону за плечи. — Мы решили, что прошлое уже не исправить, а вот будущее вполне поддается корректировке. Вот и устроили совместное мероприятие для закрепления дружбы.       — Не льсти себе, шрамоголовый. — Драко приподнял бровь. — Максимум приятельство.       — Я тебя уделаю на квидичче. — Гарри сощурился. Малфой вторил его жесту.       — В твоих влажных от слез мечтах.       — Вау! — Гермиона пораженно покачала головой, хмыкая. — Вы прямо… лучшие друзья. Совсем никакой агрессии! — Она помолчала, осматривая собравшихся. Сердце защемило. — Слушайте… я… — Грейнджер облизнула губы, проводя ладонью по лицу. Она посмотрела на группку слизеринцев. — Спасибо, что вы были рядом. Я… не знаю, почему вы пытались сберечь меня весь этот учебный год после таких… сложных отношений. Но я вам очень благодарна. Спасибо. Правда, спасибо.       Квартет не ответил. Ребята лишь неуверенно переглянулись, будто не зная, что предпринять. Гермиона хотела было соскользнуть с подоконника и поочередно обнять каждого, но голова вмиг пошла кругом. Она прикоснулась пальцами к вискам, прикрывая глаза.       — Тео сказал, что ты его лучшая подруга, — быстро пискнула Пэнси, тут же отходя в сторону.       — О, да ну тебя в задницу, Пэнси! Хочешь, я твой секрет тоже вывалю?       — Заткнись!       Грейнджер устало улыбнулась. Сил оставалось подозрительно мало: словно их смыло волной с ее тела, как ненужный балласт. Она покачнулась, прикрывая глаза. Втянула воздух через губы. В последнюю очередь Гермионе хотелось портить веселье, но ощущение дикой слабости подкрадывалось, обнимая за плечи.       — Ты в порядке? — тихо спросил Рон, проводя по волосам.       — Да, да. Я просто… чувствую слабость. Видимо, переборщила с восторгом. — Она вымученно, но счастливо улыбнулась. — Спасибо вам большое за этот подарок. Честно, это лучшее, что случалось со мной за последние дни.       — Мы еще заглянем, львенок. Хорошо?       Она кивнула им вслед. Слизеринцы, как по команде, бесшумно выскользнули из комнаты, и Джинни увязалась за ними. Встречая непонимающий взгляд Гермионы, она лишь кивнула и прошептала что-то одними губами. Дверь закрылась.       Гарри осторожно подхватил Гермиону, помогая встать с подоконника. Рон взял ее дрожащие ладони в свои и подвел к постели, заранее отодвинув пушистое покрывало. Как только Грейнджер улеглась, мальчики сели на застеленный край.       — Итак, — выдохнула ведьма, потянувшись к стакану воды. — Рассказывайте, в чем дело. Я вижу по вашим лицам, что что-то не так.       Гарри шумно вздохнул. Он подхватил тонкую ладонь подруги, чуть сжимая. Рон же уставился в окно. Гермиона не на шутку заволновалась: взгляд забегал от одного лица к другому, и сердце заколотилось быстрее. Даже вода не смягчала горло: во рту было сухо.       — Через два часа мы с Роном уезжаем. Пришли попрощаться.       — Куда?       — В Норвегию. Искать Кроволист. — Рон повернулся к Грейнджер, спокойно улыбаясь. — Нам собрали целую экспедицию из гербологов, которые в последний раз его видели, так что мы должны быстро его отыскать.       — Но… — Гермиона нахмурилась, сдавливая руку Поттера. — Подождите…       Она не находила слов возразить. Ни единого аргумента — ничего. Она смотрела на мальчишек полными испуга глазами, не понимая, что предпринять. Как их остановить и надо ли вообще? Ей… так хотелось быть с ними рядом. Провести вместе все оставшееся ей время, развлекаться, как в старые добрые. Присутствовать на первом матче сезона и поднимать глупые плакаты в их поддержку.       — Все уже решено, Гермиона. — Гарри с нежностью провел по ее руке в успокаивающем жесте.       — А… как же квиддич? Гарри, я же… — Грейнджер уставилась на покрывало. — Я же собиралась организовать вам свидание с Джинни, чтобы у вас все наладилось. А с тобой, Рон… я запланировала поход в «Сладкое Королевство»… за теми лакричными леденцами… И скоро вернется Хагрид! — Гермиона задышала чаще. Брови свелись у переносицы. — Мы должны сходить к нему все вместе, втроем! Вы… Вы не можете уехать! У меня всего ничего времени осталось, я… я хочу быть с вами!       — Миона, именно поэтому мы и должны поехать. — Рон отрешенно покачал головой. — Чтобы мы могли быть Золотым трио до самой старости. Мы не готовы потерять тебя в девятнадцать лет.       Глаза пекло. Гермиона облизнула губы, уводя взгляд в окно. Грудь истерично вздымалась из-за частых глотков воздуха.       — Но… я… как без вас? Я не могу без вас, мы же…       — За тобой есть кому присмотреть, — Гарри улыбнулся. В его глазах потихоньку скапливались слезы, и хватка на руке Гермионы крепчала. — Мы не можем просто опустить руки, даже не попытавшись.       — Мы нашли все крестражи, все до одного. Эту дурацкую траву найдем и подавно.       Грейнджер начинала плакать. Она подтянула Гарри за руку, вынуждая встать, и схватила Рона за запястье. Мальчишки крепко обняли Гермиону — крепче, чем обычно, до нехватки воздуха. А может, дело было в том, что ведьма снова плакала навзрыд, не готовая расставаться с ними.       — Я даю вам двадцать дней. Чтобы… чтобы вы вернулись к этому сроку! — Она всхлипнула, стискивая сильнее чье-то предплечье. — И ежедневно писали мне письма! Оба! По четыре страницы каждый! И присылали колдографии!       — Мерлин… — простонал Рон. — Мы же едем в экспедицию, а не заниматься правописанием.       — Рональд Уизли! — Гермиона шлепнула его по руке, улыбаясь сквозь град слез. Тихий смех мальчиков действовал успокаивающе.       Повисла тишина. Троица молча обнималась, давая каждому прочувствовать то страшное, что крючком повисло в комнате. Они отправляются за несколько тысяч миль, едут в никуда, и неизвестно, чем обернется это путешествие. Найдут ли они траву, смогут ли доставить ее в целости и сохранности, не поранятся ли?       Успеют ли?       Никто не знал. Думать об этом было подобно пытке, потому каждый сосредоточился на чувстве тепла, что возникает лишь при крепкой, неразделимой дружбе. Гермиона вдыхала парфюмы родных мальчиков, заставляя мозг запомнить, вызубрить ощущение этих объятий. Несмотря на то, что тело уже давным-давно знало, каково это — быть рядом с любимыми друзьями, с Гарри и Роном.       Кто-то из них начал что-то говорить. Гермиона машинально отвечала, улыбалась в ответ. Смотрела на них, что-то рассказывающих. Жадно впитывала образы своих мальчишек, ласково трепала их волосы и дарила самый звонкий смех, который только могла выдавить. Если ситуация обернется наихудшим исходом, Грейнджер хотелось, чтобы они запомнили их последнюю встречу именно такой — с улыбками, объятиями и шутками, пусть даже ведьме и не получалось полноценно включиться в разговор. Гарри, смеясь, рассказывал про придирчивость Паркинсон. Рон едва сдержался от того, чтобы не закатить глаза с улыбкой, когда тема коснулась Тео.       Время бежало, летело, неслось, словно не понимая, насколько важно замедлиться. Дать возможность насладиться моментом, пока Золотое трио вместе. Пока у них все хорошо. Пока… все из них живы. Гермиона чувствовала, как болезненно сжимается сердце при каждом коротком взгляде мальчишек на часы. Все гадала, почувствует ли пропасть, когда им придется встать с ее постели и помахать на прощание.       — Нам пора. — Гарри улыбнулся ей так легко и вместе с тем печально, что Грейнджер пришлось задержать дыхание, чтобы не зарыдать опять. — Нам еще нужно выслушать наставления Фальконе.       — Я вас провожу. — Голос Гермионы прозвучал глухо. Она попыталась откашляться, чтобы ком в горле исчез или хотя бы стал меньше, но это лишь ухудшило положение. Он словно рос и рос посекундно.       — Тебе нужно отдохнуть. Правда, Миона. Ты выглядишь очень бледной.       Гермиона поджала трясущиеся губы. Она смотрела на них не мигая, после чего горько хмыкнула, улыбнувшись, и отвела взгляд в окно. Пропасть была близка. Ближе, чем когда-либо.       — Может… ну его к черту, а? Проведем оставшееся время вместе. А там уже…       — Нет. — Хватка Поттера стала крепче. Гарри заглянул подруге в лицо. — Нет, Гермиона. Это то, что мы должны были сделать еще несколько месяцев назад.       — Ты… только не уходи, ладно? Дождись нас. Пожалуйста.       Рон понуро опустил голову. Смотреть на Грейнджер, исхудавшую и побледневшую, было тяжело. Особенно когда произносишь… неизбежное.       — Я обещаю, что буду здесь, когда вы вернетесь. Я буду жива. Хорошо?       Парни синхронно кивнули: также слабо, также с надеждой, что обещание будет сдержано. Они встали с ее постели, поправляя покрывало. Гарри несколько раз переступил с ноги на ногу, после чего, шумно вздохнув, подоткнул одеяло, укрывавшее Грейнджер. Поправил подушку под ее спиной. И долго-долго молчал, всматриваясь в черты лица.       — Не смей нас оставить.       — Постараюсь больше не поскальзываться, — она вымученно улыбнулась. По щеке скатилась слеза, которую ведьма тут же утерла тыльной стороной ладони. Смотреть им, уходящим, в спины было физически больно. — Берегите себя, ладно?       Уже в дверях мальчики обернулись. Ответа не последовало: они лишь улыбнулись перед тем, как покинуть лазарет. Гермиона слишком долго смотрела на закрытую дверь, прежде чем позволила себе вдохнуть немного воздуха. И вместе с первыми глотками кислорода пришло ясное, как летний день, понимание: Фальконе был прав — шуткам места не осталось. Ребята уехали, и это вполне могла быть их последняя встреча.       В конце концов до декабря осталось чуть больше месяца. У Гермионы есть всего тридцать дней, чтобы найти в себе силы наладить отношения со всеми близкими и не очень людьми. И в особенности — с самой собой.