Уголок Грейнджер

      Гермиона в очередной раз окинула комнату придирчивым взглядом. Она уже трижды применила Очищающее заклинание, чтобы ни единая пылинка не коснулась новых подушек и пушистого ворса белоснежного ковра. Ведьма протерла поверхности тумбочек. Дважды. И все еще считала, что ее комната, некогда бывшая больничной палатой, выглядит несколько неопрятно.       На деле она просто нервничала перед приходом Малфоя. Вернувшись с лекций, она скинула сумку и разложила книги по маленьким полочкам над кроватью. Достала письменные принадлежности, чистый пергамент и, сев на постель, устало вздохнула. Глаза горели. В висках стучало. Хотелось принять душ и поскорее лечь спать после тяжелого дня, однако вскоре должен был появиться Драко, а значит, стоило поторопиться. Гермиона не хотела записывать свои воспоминания при нем — казалось, что это… слишком интимно. Вдруг на нее найдет что-то неясное, и она разразится слезами, оплакивая свой невыплеснутый страх и эту громоздкую тревогу, теснившую сердце и гортань. Поэтому она собрала волосы в неаккуратную косичку, перевязала лентой и, склонившись над пергаментом, принялась шкрябать пером. Все, что когда-либо всплывало в ее голове воспоминаниями, тут же обращалось чернильными следами. Единственный упущенный момент принадлежал Тео: Грейнджер не была уверена — до сих пор, — что хоть кто-то кроме них двоих знает о случившемся. О том, как больно может упираться палочка в подъязычную кость и как громко могут плакать сломленные подростки. В последнюю очередь Гермионе хотелось подставить кого-либо, сболтнув лишнего. Поэтому изогнутая линия на бумаге, напоминавшая извилистый путь, не сохранила точку, именуемой «покушение Нотта». Она просто отсутствовала.       Зато Гермиона записала все остальное. Начала с леса, побега от Люциуса. Затем — операция, подслушанный разговор Тео и Драко, появление Малфоя. Чем дольше Грейнджер писала, тем ниже склонялась над бумагой и ссутуливалась. Ее взгляд не замечал ничего, кроме букв. Казалось, весь мир канул в небытие — остались лишь наброски ее воспоминаний. Ведомая каким-то незнакомым чувством, по отголоскам схожим с интуицией, ведьма уверенно располагала всплывавшие сцены в нужной последовательности. Будто знала, как все было на самом деле. Поцелуй стал предпоследним кружком, безымянным, но очень четко прорисованным. Гермиона попыталась подписать его хоть как-то: соприкосновение губ, поцелуй, Малфой и я, мы с Драко, — но рука каждый раз сгибалась, не давая вырисовать и первой буквы. У нее перехватывало дыхание. Глаза сами собой прикрывались, и по плечам разливалась горячая истома.       Страшно даже представить, сколько раз Гермиона пересмотрела это воспоминание. Будто ниточку, она перекручивала его меж пальцев, поднося к свету, рассматривала со всех сторон. Каким было выражение лица Малфоя, как у него горели глаза: уголек, покрывшийся пеплом, дал горячую искру, зажегся насыщенным оранжевым — цветом закатного прикосновения к небу. Она вспоминала, как его рука проходилась по ее шее, щекоча и оплавляя кожу. Как пальцы путались в кудрях, ныряли внутрь пружинок, чуть оттягивая. Малфой прикусывал ее губы, и даже сейчас, спустя столько месяцев, Гермиона могла поклясться, что чувствовала это легкое касание зубов по нижней губе. И каждый раз, когда ее тело напоминало о случившемся, — а за последние сутки это случилось просто неприличное количество раз, — Грейнджер едва сдерживалась, чтобы не заскользить подушечками по коже, проверяя, не остались ли там отпечатки от прикосновений Малфоя.       А они были. Были, но хранило их не тело, а что-то глубже. Странное нечто вспыхнуло Адским пламенем, объяло тонкое тело и заставило купаться в красных языках, плясать под музыку огня. Гермиона чувствовала, как при мысли о Малфое ввысь от тазовых косточек поднимается волна. Вот так неожиданно, бездумно — все это взялось буквально из ничего. Из четырех стен, погрязших во мраке. Из нелепого соприкосновения губ. Из… сходств. Простых до смешного сходств — как Малфоя с ее отцом, так и Драко с нею же.       Они напоминали антонимичную рифму: акцент стоит на противопоставлении, но при произношении созвучно.       Она уже испытывала подобное. Не первый раз Гермиона так безосновательно вляпывалась в парней. Еще на ранних курсах ее бушующий гормонами мозг жаждал истории, что разворачивалась на строках маминых романов. Той, что захватывает дух и доводит до слез искренностью. Вспомнить того же Крама! Как она присматривалась, как держалась рядом с ним, искрясь от внимания! Мысли летели вперед, достраивая образ деталь за деталью — и вот они, повзрослевшие, целуются на улочках Лондона, учатся, играют свадьбу. Так было почти с каждым, кого замечало сердце Гермионы.       Мог ли однажды оказаться под его прицелом и Малфой? Третий курс, ничего серьезного: просто смазливый парень. Умный. Тогда еще смешной, потому что в том возрасте забавны все парни, которые не стесняются произносить каламбуры вслух. Драко был самоуверен, красиво ухмылялся и смело смотрел на проходящих мимо девчонок. Потом они обязательно становились его подружками. Или так казалось Гермионе. Главное — его она никогда, сколько себя помнила, не привлекала. Об этом было даже смешно думать: чтобы Грейнджер да понравилась Малфою?       Это глупо, конечно. Некрасиво так говорить о себе и волноваться о внешности в период пубертата, когда нынешняя ты уже слишком изменилась и, на секундочку, находишься в двух шагах от смерти. Но Гермиона это делала. Сразу после того, как уехали мальчишки, она погрузилась в глубокий сон. А проснувшись посреди сияющей звездами ночи — на удивление ясной, без единого облачка, — окунулась в калейдоскоп воспоминаний о том, какой она была на ранних курсах по сравнению с Малфоем и окружавшими его девочками. У Грейнджер торчали передние зубы. Веснушек было в разы больше: заметные, яркие, они усыпа́ли ее тогда еще пухлые щечки и брызгами скапливались на носу. После летних каникул кожа регулярно покрывалась загаром, и слизеринцы дразнили ее, хохоча над тем, что грязная теперь не только ее кровь. Волосы топорщились — за ними было сложно ухаживать. Она была нескладной, при ходьбе подпрыгивала. Неоформившаяся. Бойкая до раздражения и безусловно смелая.       Каким был он? Худым, но поджарым по меркам подростков. С идеальными зубами — чета Грейнджеров бы точно оценила. Белоснежная кожа не содержала ни единого изъяна, и только черное пятнышко родинки выделялось, напоминая об аристократическом происхождении Малфоя. Драко был задирист и труслив, но его проклевывавшаяся ростком привлекательность и уверенность в себе прибивали к месту, а некоторых и вовсе оглушали. Даже Гермиона однажды поймала себя на долгом взгляде в его сторону, не услышав колючей реплики. И просто смотрела, не понимая себя и собственных чувств.       Они были полными противоположностями во всем на протяжении всей жизни. Они не переносили друг друга на дух, морщась и закатывая глаза, стоило одному из них открыть рот. И тем не менее именно его часть сейчас вживалась в спину Гермионы. И именно Драко отстаивал ее право на жизнь перед Ноттом.       Именно он, которому Гермиона никогда не нравилась, поцеловал ее. И именно она, которая в иных обстоятельствах могла бы быть влюблена, сделала все, чтобы обеспечить им преисподнюю.       Грейнджер провела ладонями по бедрам, качая головой. Вот бы… существовало какое-нибудь заклинание, которое помогало бы разобраться, что чувствуешь. Оно бы отправилось поисковой собакой в недра твоей души и, ухватив за нужное ощущение к человеку, сжало бы в зубах и вытащило наружу. Гермионе хотелось пощупать свои чувства к Драко. Понять, болит ли при прикосновении. Злокачественная ли опухоль, поддается ли операции.       Она посмотрела на часы — до прихода Драко оставался еще час. Гермиона изнуренно вздохнула. Голова трещала по швам от мыслей. Ведьма бестолково пялилась на подушки еще несколько мгновений, после чего вскочила с постели и вышла из лазарета. Она направлялась в сторону кабинета мадам Помфри: теперь там располагался Маркус, а Поппи выделили преподавательскую комнату. Сначала, конечно, хотели поступить наоборот и разместить Фальконе с максимальным комфортом, но тот наотрез отказался. Сказал, что ему нужно быть как можно ближе к Грейнджер, так как в критической ситуации на счету будет каждая секунда.       Гермиона поднесла кулачок к двери и неловко постучала. Послышались суетливые шаги. Пара секунд — и из проема вынырнул Маркус. Он взволнованно оглядел ведьму и, не обнаружив причины для катастрофы, в ожидании приподнял брови.       — Мсье, давайте поговорим? — Грейнджер раскачивалась на каблуках от неловкости, поджав губы. — Мы толком не общались с вами с того дня, как я оказалась в лазарете. Я по вам скучаю.       И вдруг его взгляд изменился. В черных глазах мелькнула нежность, напоминающая отцовскую, и губы растянулись в теплой улыбке. Гермиона не сдержалась. Она приблизилась к Фальконе и прижалась щекой к его грудной клетке, обхватывая крепкое тело тонкими руками. Маркус тихо рассмеялся. Он погладил кудрявую макушку.       — Ах, Гермиона…       Ведьма тяжело вздохнула, отстраняясь. Она огляделась: Больничное крыло по-прежнему пустовало. Маркус кивнул на ближайшую койку, и Гермиона плюхнулась на нее, сложив руки на коленях. Она долго молчала, не глядя на пригнездившегося рядом Фальконе.       — Задавай этот вопрос, carina. — Маркус уперся локтем в подушку, рассматривая ее. Гермиона нахмурилась.       — Почему вы не сказали сразу? — Она наконец осмелилась взглянуть Фальконе в глаза. Тот улыбнулся. — Я же понимала, что мы знакомы. Почему вы сразу не сказали откуда?       — Гермиона, я целитель, а не интриган. Моя первостепенная задача — спасти твою жизнь, а не распутывать клубок тайн. — Мужчина хмыкнул. — Ты попала ко мне уже очень слабой, а я к тому времени и без того устал от секретов. Хотел оградить нас от прошлого, чтобы заняться исключительно твоим лечением.       — Но… почему вы не нашли меня раньше?       Она смотрела на него отчаянным взглядом, как обиженный ребенок, которого оставили среди людной толпы. Гермиона дышала глубоко и ровно, но глаза ее выдавали: в них застыло выражение, совершенное в своей боли, в страхе, в спутанности мыслей. Фальконе невесело фыркнул. Густые брови взмыли вверх, и целитель продолжительно выдохнул сквозь губы, постукивая пальцами по коленям.       — Ты знаешь, как мы попрощались?       — Я… знаю только, что сбежала. Это все, мсье.       Он размеренно кивнул.       — Да, ты сбежала. Использовала камин Малфоев, который был подключен к моему рабочему кабинету, а оттуда направилась в какую-то неизвестную точку. И когда ребята сообщили мне о том, что ты… — Он поднял взгляд вверх, подбирая слова. — Гермиона, я искренне думал, что ты мертва. Только-только восстановившийся организм не мог без последствий перенести такую нагрузку. Мало того, что ты сбежала и перенеслась без малого на другой конец Англии, так перед этим еще и бродила по моей квартире в поисках Летучего порошка. — Фальконе покачал головой. Голос его звучал глухо. — Я не знал, есть ли у тебя возможность получить медицинскую помощь. У Драко почернело колено, организм начал отторгать новую кость. Вероятность того, что ты погибла, составляла не менее семидесяти процентов, а то и больше.       — Меня парализовало… — прошептала Грейнджер, комкая в ладонях край свитера.       — Я знаю, пташка. Мне все рассказали.       Гермиона посмотрела на Маркуса. Тот легонько прикоснулся к ее щеке, пощипывая кожу до еле заметного румянца. На девичьем лице заиграла улыбка.       — Я уехал во Францию к Элизе. Решил открыть свою клинику, пригласил ее присоединиться. Мы даже нашли здание. С ребятами я общение не поддерживал, только консультировал Нарциссу. — Фальконе опечаленно улыбнулся. — Я был так страшно обижен на них за твою возможную смерть. За то, что они недоглядели за тобой.       Гермиона фыркнула.       — Скорее, это я сделала все возможное, чтобы удрать…       Взгляд Маркуса стал серьезным. Он замолчал ненадолго, после чего нахмурил брови и шумно вздохнул.       — У тебя была серьезная причина для этого. Я не знаю, как далеко ты продвинулась в своих воспоминаниях — Элиза просит не тревожить тебя вопросами лишний раз, но… Поверь, у тебя была причина. И… после этого мне тоже пришлось покинуть поместье Малфоев, чтобы никогда больше туда не возвращаться. Мы ежедневно подвергались опасности, Гермиона. И, честно говоря, я и так неоднократно задумывался о том, как бы уйти. Ты была тем единственным, что меня удерживало.       Гермиона несмело улыбнулась. Она смущенно смотрела на целителя из-под ресниц и едва сдерживалась от благодарных объятий.       — Поэтому ты и представить себе не можешь, как я был счастлив снова тебя увидеть. — Маркус подмигнул ведьме. — К тому моменту, как директор МакГонагалл отправила мне письмо с просьбой о помощи, я уже знал, что ты жива. Ребята строчили мне письма, рассказывали, как ты ведешь себя в Хогвартсе. Я чуть с ума не сошел от радости, когда понял, что все складывается наилучшим образом. Что тебя спасли тогда, помогли оправиться. Пусть ты и выглядела как выпавший из гнезда птенчик, главное, что ты была жива.       — Да, — Грейнджер тихо рассмеялась, заправляя прядку за ухо. — Если честно, в нашу первую встречу я была откровенно не в лучшем состоянии. Все как-то… не складывалось. Еще и позвонок…       Маркус хитро ухмыльнулся. Брови взмыли вверх, и он, потянувшись, подозвал Гермиону жестом. Та повиновалась. Секунда — и его теплые пальцы ощупали позвонок. Стало немного щекотно.       — Но сейчас, я смотрю, кость Драко почти прижилась. У вас все хорошо, так понимаю?       Грейнджер покраснела. Или побледнела — она не поняла. Почувствовала лишь, как накатило волнение, перестукивая в ушах отбойными молоточками. Дыхание на мгновение перехватило — удачный момент, чтобы вывернуться из пальцев целителя и покачать головой в надежде, что на лице не отразилось смятение.       Но хороший врач видит не только внешние проявления болезни — он замечает и изменения в душе человека. На губах Фальконе заиграла улыбка, глаза заблестели. Он почти смеялся: по-доброму, так, как над Гермионой смеялся отец. Маркус щелкнул замолчавшую ведьму по носу и потрепал ее кудри.       — Драко хороший мальчик. — Он авторитетно кивнул. В его глазах плясали смешливые искорки. — Он знает, как сделать тебя счастливой.       — Я… — Гермиона нахмурилась, хватая ртом воздух. Она выпрямилась так, что захрустели ребра, но кислорода по-прежнему не хватало. — Он… Мсье, мы просто общаемся. Иногда. Когда получается не хамить друг другу.       Гермиона встала с постели, расправляя ткань брюк. Она тревожно заходила туда-сюда, заламывая пальцы. Взгляд бегал по потолку, что-то искал, пытался избежать проницательности целителя. Фальконе не сводил с Грейнджер глаз. Он сидел расслабленно и хихикал, как подросток, улыбаясь так широко, что даже сквозь густую щетину виднелись отпечатки морщин.       — Как скажете, мисс Грейнджер, как ваша душа соизволит. Но...       Ведьма метнула взгляд в сторону Маркуса. Тот склонил голову, ухмыляясь.       — На всякий случай, просто если есть сомнения... — Он выдержал паузу, глядя прямо в карие глаза. — Драко правда очень славный малый. Запутавшийся, сложный. Но очень чуткий. Особенно когда дело касается его мамы.       Сердце дрогнуло.       Драко всегда был привязан к Нарциссе. Это была какая-то невообразимая любовь, понятная лишь сыновьям и матерям: когда ты цепляешься за длинный подол платья, хватаешься за нежную руку и с упоением рассказываешь буквально все, что с тобой случилось за день. Грейнджер как-то видела их вдвоем на пятом курсе. Блеск в глазах Малфоя при взгляде на мать никуда не исчез. Он оставался там с самого детства — сохраняется и до сих пор, Гермиона была уверена. Тогда Драко осторожно придерживал маму за локоть, проводя ее сквозь людную улицу. О чем-то рассказывал, заставлял ее улыбаться и после начинал смеяться сам.       Драко действительно был очень чутким, когда дело касалось Нарциссы. Ради ее блага он мог сделать все что угодно: рискнуть собой, уничтожить, убить — все, лишь бы с мамой было все в порядке.       — Можно вопрос? — Гермиона вновь заломила пальцы, облизывая нижнюю губу. — Как… он перенес лечение Нарциссы?       — Боюсь, вопрос здесь в другом. А перенес ли?       Фальконе тяжело вздохнул. Ладони прошлись по ткани штанов.       — Внешне, конечно, может показаться, что он уже давно смирился… Честно говоря, я в это не верю. Пару недель назад мы ездили в мэнор проведать Нарциссу. Святая Моргана, Гермиона, — он с печальной улыбкой покачал головой, — нет, этот мальчик безутешен в своей потере. Драко будет делать вид, что все отлично. С матерью веселиться и настаивать на прогулках, много говорить. Но потом… Возвращаясь из дома, он будет выглядеть раздавленным. Откажется отвечать на вопросы, будет молча глотать горе по Нарциссе. Поверь моему опыту: однажды вечное молчание о своих чувствах его погубит. Я уже видел такие истории.       Вот она, еще одна схожесть с Драко. Вечное молчание о своих проблемах. Только если у Гермионы есть люди, которым она все-таки продемонстрировала свою гнойную рану, то… есть ли они у Малфоя? Настолько ли он близок со слизеринцами, чтобы в тяжелый момент они его обняли и сказали, что в случившемся нет его вины?       Она не знала, за что с Нарциссой так обошлись. Честно говоря, ей запомнились только обрывки из случайных разговоров: леди Малфой пострадала от бесчисленных Круцио. Слабый образ, сложившийся из услышанного, проявился четче после фотографий, опубликованных в «Пророке». И… того разговора с Драко.       Гермиона прижала руку к груди, тяжело вздыхая. Ей было по-человечески жаль Драко. Она сама потеряла родителей — не в прямом смысле, но боль утраты все равно била наотмашь. Грела только мысль, что они живы. Пережили войну. Ведут достойную жизнь. Грейнджер никогда не считала себя сиротой. Но иногда в голову украдкой проскальзывала мысль: как же это получается — она не сирота, но родителей у нее нет. Они попросту о ней не знают. Даже те, кто отдали свое чадо в детский дом, в курсе, что у них когда-то был ребенок. А старшие Грейнджеры ни сном ни духом, что однажды радовались за каждый мало-мальский успех дочери. И от этого становилось так невыносимо тоскливо, так щемило в ребрах, что и вздоха не сделать.       Сколько бы лет ни было человеку, он навсегда чей-то ребенок. И иногда… так хочется прижаться к маминым коленям и расплакаться, как в детстве. Хочется, чтобы тебя приголубили и дали мудрый совет, какой могут дать только они, твои мама и папа. Родительская рука красивее всего рисует яркое солнце, даже в самые облачные времена.       Гермиона знала, что Драко чувствует то же самое. Только у него было хоть малое, но преимущество: Нарцисса осталась с ним. И пусть та ослабела, она была рядом. Кратко, всего парой фраз, но леди Малфой могла поддержать его. Могла обнять трясущимися руками и поцеловать в висок, выдохнуть его имя успокаивающим тоном. И, признаться честно, от мысли об этом становилось так… завидно. Прямо по-противному завидно. Грейнджер-то была этого лишена. В самый сложный момент она своими же руками лишила себя наиболее ценного — собственных родителей. И теперь завидовала Малфою, потому что в отличие от нее его могли поцеловать в лоб после жутких кошмаров.       Болезнь и война с самой собой как никогда сблизила Гермиону с Гарри. И стоя перед Маркусом с пустым под бесконечно вращающимся веретеном мыслей взглядом, она вспоминала истории друга. Как Поттер не мог пойти в Хогсмид, как оставался на Рождество в замке. Гермиона сморгнула задумчивость. Рука уместилась на бьющемся сердце, и ведьма нахмурилась, не в силах выразить словами это тягучее сочувствие.       — Мне очень жаль, — прошептала Грейнджер. Пальцы пробежались по столу, после чего ведьма украдкой взглянула на подушечки: пыли не было. — Мне кажется, я схожу с ума, мсье.       Фальконе простодушно рассмеялся.       — Почему?       Гермиона умолкла. Она долго подбирала слова. На языке крутилось многое, но, каждый раз встречаясь взглядом с Фальконе, она только закрывалась.       — Не могу объяснить… У меня просто… — Грейнджер глубоко вздохнула. — Как будто кровь начинает пузыриться рядом со слизеринцами.       — Так вот как работает твое проклятье!       Грейнджер хихикнула. Она покачнулась на каблуках, глядя в дальнее окно. Осень увядала. Совсем скоро начнет зиметь. Посыпятся первые крупные хлопья, земля укроется белоснежной наволочкой. Мир станет белым, а щеки студентов, как и носы, — розовыми, на грани с красным.       — Я не знаю, как это объяснить. Я очень хочу, но не могу подобрать слов.       Маркус с тяжелым вздохом встал. Он подошел к письменному столу мадам Помфри, за которым она обычно писала записки, и прислонился к столешнице. Его тяжелый, но вместе с тем мягкий взгляд был устремлен в то же окно, в которое смотрела Гермиона.       — Мне… я не могу быть искренней. Вообще. Рядом с Драко я чувствую, что нужно либо защищаться, либо… — На коже появилась неглубокая морщинка. — Либо я начинаю так сильно волноваться, что забываю, как правильно разговаривать. В какие-то моменты чувствую, что пытаюсь впечатлить своей остротой. В какие-то… вспоминаю все пережитое в подвале и чувствую такую сильную злость, что она как будто… как будто не умещается во мне! И вместе с тем…       Голос оборвался, дрогнул, подобно листку на сильном ветру. Гермиона быстро заморгала, прогоняя вспыхнувшую картину их поцелуя. Его руки. Парфюм. Ощущение, что он ей ничего не сделает. Забота.       Забота. От этого слова веяло каминным теплом.       — Я постоянно думаю о нем, мсье. Думаю о том, каким он был во время войны. Каким он был со мной. Как он одинок, как мы похожи, что он… неплохой, и… — Грейнджер спрятала лицо в ладонях. — Я думаю обо всем. И в этом… в этом «всем» всегда он.       — Se giudichi le persone, non avrai il tempo per amarle. — Он сделал паузу. — Если будешь судить людей, не останется времени их любить.       Ведьма неуверенно посмотрела на профиль целителя.       — Я не хочу быть тем, кто напоминает о реалиях, — их взгляды встретились, — но времени у тебя осталось либо на любовь, либо на осуждения. И что-то мне подсказывает, что если снять с тебя эту броню страха, неуверенности и тревоги… — Маркус провел по ее волосам, легонько улыбаясь, — твое сердце выберет любовь. Ты сбежала из-за любви к друзьям. Получила проклятье из любви к ним. Ты борешься с болезнью по этой же причине.       Они помолчали, разглядывая друг друга.       — Если ты хочешь победить болезнь, полюби как можно большее количество людей. И начать нужно с себя, Гермиона. — Фальконе покачал головой. — Не пытайся показаться хуже, чем ты есть. Потому что ты, действительно уникальная ведьма, carina.       — Иногда я чувствую себя плохим человеком… — прошептала Грейнджер, стискивая ладони.       — Плохого человека не будут спасать так отчаянно, как делали это ребята. Ради него не будут рисковать собой. Его не будут беречь. А Драко… ты просто не знаешь, что он сделал ради тебя.       — Отдал колено… Да, я…       Тонкие пальцы нашли почти прижившийся позвонок. О пересадке напоминал лишь маленький бугор да изредка жжение в шее. Гермиона поймала себя на том, что, скользя подушечками по выступу, не может сдержать улыбку. Одна лишь мысль о том, что в ней приживалась часть Малфоя, приносила щекочущее волнение.       — Ты не задумывалась, как мы смогли так оперативно тебе помочь?       — Вы… гениальный целитель? — Гермиона слегка изогнула брови. Улыбка все никак не сходила с губ, словно прилипла, пристала. Маркус фыркнул, театрально приглаживая ткань свитера в горделивом жесте, однако вскоре веселье ушло.       — Это случилось… за полгода до нашей с тобой первой встречи. Драко тогда пришел ко мне в комнату — я жил у них в мэноре. Рассказал, что его отец начал работу над новым проклятием крови, показал первые разработки... Я еще, знаешь, понятия не имел, что за мальчик передо мной, какой он человек.       Послышался мягкий смех — такой, который приносят приятные воспоминания. Гермиона прижала руку к груди. Она не могла оторвать взгляда от целителя.       — Он умолял придумать что-нибудь, чтобы спасти одного важного человека. Представляешь, какой разрыв шаблона у меня случился, когда ко мне пришел чистокровный Пожиратель Смерти и попросил спасти некого маглорожденного волшебника? Я даже не сразу понял, кого спасать, зачем… Думал, ну, может, старый друг или еще кто. Честно говоря... — Он усмехнулся, отклоняя голову. Густая щетина почти скрывала длинный шрам. — Когда ребята принесли тебя на руках в подвал Нотта, я подумал, что тебя лучше оставить умирать. Это проклятие практически непобедимо. А потом увидел… глаза Драко. Он был весь в твоей крови, он был… на грани. На грани потери второй важнейшей в его жизни женщины, Гермиона. Все, о чем он пекся в тот момент, — твоя жизнь. Хотя буквально только что потерял отца.       Грейнджер схватилась за край стола, чтобы удержаться на ногах. Казалось, ее сердце вот-вот разойдется по швам, пустит кровь в обратном направлении. Гермиона смотрела на Маркуса широкими, испуганными глазами, и ей думалось, что весь мир трещит. Ее словно окунули в лаву. Облили бензином чувств и кинули подожженую спичку.       Драко…       — Мсье… он…       — Я не знаю, что у него на душе, — Маркус улыбнулся краешком рта, медленно моргая. — Но его сердце твое. Успей это оценить, Гермиона.       — А если я… Если у меня… — Вопрос оборвался из-за быстрой поступи шагов за спиной. Фальконе обернулся — Гермиона следом за ним.       Малфой распахнул двери Больничного крыла. И Гермиона в один миг почувствовала, как сердце ускоряет темп, а к щекам приливает кровь. Она неуверенно посмотрела на Маркуса: тот лишь улыбнулся, подмигивая. Взгляд вернулся к Драко. Грейнджер оглядывала его, приближающегося, идущего мимо них, смотрела ему в спину. Ее сводило внутренней судорогой. Стало жарко, нервно, мысли закрутились вокруг неприглаженных волос, красоты его рук и…       — Драко, — окликнул его Фальконе. Гермиона суетливо заерзала, пытаясь убрать несуществующие изъяны на одежде.       Парень обернулся. И тут же на его лице появилась улыбка.       — Я вас оставлю. — Маркус поднялся с места, довольно похлопав себя по бедрам. Он сдержанно улыбнулся Малфою и неторопливо направился в свою комнату. Из транса Грейнджер вывел хлопок двери.       Она вздрогнула. Рот машинально приоткрылся — Мерлин, вероятно, она выглядела полной дурой со стороны. Не могла собраться. Просто… смотрела на Малфоя, который с удивлением смотрел на нее, и… все. На душе растекалось что-то невероятно теплое, почти горячее. И все смешивалось. Ни единая мысль не формулировалась, потому что Драко подходил все ближе, и она дышала глубже и глубже, загоняя в легкие его парфюм.       — Привет, — он улыбнулся. Грейнджер лишь кивнула, как китайский болванчик. — Ты готова?       — Конечно. Да, я… — Она заозиралась по сторонам в поисках отговорки. На что — Мерлин знает. — Пойдем.       Уже в комнате, сидя на постели и показывая записи своих воспоминаний, Грейнджер не могла отвести глаз от Малфоя. Он читал — просто читал, хмуря брови и иногда поджимая губы. А она, не отрываясь, смотрела на его лицо. Словно чокнутая, больная, совершенно неадекватная.       Он всегда был на пару десятков шагов впереди. Он знал, что делать, если Гермиона вдруг получит проклятие. Малфой ни разу не упрекнул ее в смерти отца, хотя, технически, можно считать, что умер-то он из-за ведьмы. Драко всегда был рядом. Всегда. И, признаться честно, она понятия не имела, что делать. Абсолютно не знала, как к этому относиться. В голове царил хаос: все мысленные полки сорвались, образуя совершенный беспорядок.       Мерлин, Малфой выглядел так... И этот его парфюм… По кистям вьются вены, и это кольцо так органично вписывается в образ. Сегодня на нем белая рубашка, серый жилет поверх и слизеринский галстук. Гермиона заскользила по нему взглядом.       — Ты в порядке?       Гермиона запоздала поняла, что Малфой не сводит с нее взгляда. Годрик, у него такие красивые глаза. И взгляд чарующий — такой, каким он смотрел на нее в подвале. Не перед поцелуем. И не после него.       Да твою же мать!       — Да-да. — Она активно закивала, отчего из прически выпал локон. — Да. Я в порядке. Все хорошо, да.       — Если ты нехорошо себя чувствуешь, я могу прийти завтра.       Он отложил листок. Гермиона не могла смотреть ему в глаза: ее всю заливало жаром. А еще… у него правда очень красивые руки. На лице появилась неуверенная улыбка, брови изогнулись.       — Я просто… немного нервничаю. Хочу узнать, как все было на самом деле, и… да.       Драко шумно вздохнул. Он пододвинулся ближе, сократил дистанцию до того, что Грейнджер пришлось задержать дыхание. Парень взял листок, перо и обвел некоторые кружки.       — Ты очень мало вспомнила. Процентов тридцать, наверное. Вот тут, — Малфой ткнул на кружок посередине, — ты не первый раз пыталась ходить. Мы начали заниматься спустя примерно полторы недели. Сначала тебе помогал Маркус, потом это доверили нам, но в его присутствии. А здесь… — перо проскользнуло вниз, — мы перевезли тебя из поместья Нотта ко мне домой.       Гермиона нахмурилась.       — Зачем?       — Его отец вернулся. — Драко хрустнул шеей. — Мы шли пешком под Дезиллюминационными чарами, чтобы тебя никто не заметил. Ты жила в пристройке. Мама… помогала тебя укрывать.       — Нарцисса знала?!       Малфой замялся. Он облизал губы, сводя брови.       — Да. Я не сразу ей рассказал, но… да. Она была в курсе и очень сильно помогла, когда… — Драко зажмурился. — Ты помнишь что-нибудь о Беллатрисе?       — Я… помню один момент… Там, просто…       Гермиона принялась ковырять новое покрывало. Сейчас она расскажет, и всплывет тема поцелуя. Мерлин, это ведь тоже нужно обсудить, это важно, ей… ей нужно знать, черт возьми, не было ли чего-то еще! Чего-то более серьезного, потому что…       Ведьма не могла посмотреть Драко в глаза — отчего-то ей было так стыдно, так тревожно, что голова шла кругом. В легких слишком много воздуха. В теле — щекочущих ощущений. Рядом с ним она сидела словно на иголках. И как же… как же хочется прикоснуться к его кисти, провести ноготком по выступающим венам на руках.       — Драко, мы… с тобой, мы… — Гермиона вцепилась в пушистое покрывало. — Мы с тобой же… да?       — Грейнджер, я ни черта не понял. — Драко приподнял брови, вглядываясь в пунцовые щеки. Веснушки сливались с покрасневшей кожей.       — Я просто помню, что мы… после, вернее, перед — я не помню, что было после, и меня это нервирует… Во время ссоры я сказала, что Беллатриса подозревает, что ты что-то прячешь. Вот. Больше ничего.       — О… — Гермиона посмотрела на него из-под ресниц. Малфой выглядел бледным. — Я понял.       Он замялся. Драко провел рукой по волосам, сдержанно и вместе с тем неловко улыбаясь. Воцарилось недолгое молчание. Гермионе хотелось лопнуть. Как воздушный шарик: от стыда и от всех навалившихся чувств, потому что она искренне не понимала, что с ней происходит. Почему ей так… вот так. Никогда ранее она не испытывала ничего подобного, и уж тем более в присутствии Малфоя. Чтобы ждать взгляда и вместе с тем остерегаться его серости, чтобы рассматривать красивое тело и переживать, что он поймает ее на этой мелкой шалости.       В Драко Малфое было столько всего странного. И вместе с тем… притягательного. Ее тянуло к нему, ей хотелось прикоснуться и подышать мужским парфюмом чуть дольше, чем следовало бы. До головокружения. Легкой тошноты и подгибающихся коленок. До широкой-широкой улыбки и вздоха.       — Белла поняла, что я что-то скрываю, спустя две недели. — Его взгляд коснулся девичьей кожи. Гермиона едва сдержалась, чтобы не спрятаться. — Она и до этого была параноидальной, но тогда просто сошла с ума. Нашла кудрявый волос в ванной. Пришла ко мне, угрожала использовать Легиллименс, если не признаюсь прямо сейчас, кого прячу…       Малфой замолчал, закрывая глаза. Перо согнулось под напором его пальцев.       — Я не знаю, вспомнишь ли ты это, но… Салазар. — Голос сорвался на шепот. Драко покачал головой, и его губа дернулась. — После того, как ты научилась более-менее сносно ходить, каждую ночь мы отводили тебя в душ в основном крыле мэнора. С тобой была Пэнси — она тебе помогала обычно. В тот день я тоже был там. Мы втроем начали ругаться, а потом я услышал мамин кашель — а мы договорились, что она покашляет три раза, если идет не одна. Мы спрятали тебя под кровать. Пэнси… — Малфой сделал внушительную пaузу. Его брови устремились вверх, закладывая на лбу складки. — Она растерялась. Поцеловала меня, чтобы, знаешь… Мы могли оправдаться, что делали вдвоем в закрытой комнате. Беллатриса подорвала дверь.       Гермиона сжалась. Мысль о подобном происшествии в святая святых чистокровных принесла какую-то странную дрожь.       — Тебя почти нашли. Она не поверила в этот спектакль между мной и Паркинсон, начала осматриваться. Оставалась только кровать, и она уже почти отодвинула покрывало. Но мама изобразила обморок, и Белла отвлеклась на нее.       Повисло молчание.       — Ого… — только и смогла выдавить Грейнджер, ссутуливаясь. — Это… Я бы не хотела это вспоминать, Драко.       Воображение рисовало яркие картинки, полные ужаса. Страха, тревоги — всего того, с чем успела породниться Гермиона, вспоминая моменты из прошлого. Однако то, что было до… все это было невинными шутками по сравнению с тем, что могло ей открыться после этого разговора. По сравнению с ужасом, который внушала Беллатриса — та сумасшедшая стерва, что оставила ей шрам.       Ведьма прикоснулась к нему. Пальцы пробежались вдоль шершавых букв, и уголки губ дрогнули. Вот о чем говорил Маркус. Та угроза. То «недоглядели». Получается, к целителю тоже были вопросы? Теперь это казалось логичным: если она, чокнутая сука, вычислила тайну Драко по одному волоску, то Фальконе Белла наверняка видела насквозь. Или наоборот, не могла раскусить и потому цеплялась, подобно репейнику.       — Она больше никак не?..       — Ты сбежала в тот же день через полтора часа.       Гермиона подняла на него взгляд. Малфой сжал челюсти. Тема побега приносила ему видимый дискомфорт.       — Кто стер мои воспоминания, Драко?       — Извини. — Он покачал головой, выдерживая паузу. — Но я не могу тебе сказать. Я… обещал.       Ведьма понимающе кивнула. Ей до сих пор было критически важно узнать про Обливиэйт. Хотя бы поговорить с этим человеком, спросить, почему он это сделал, ведь Гермиона обещала никому не рассказывать о случившемся. Вероятно, она могла бы надавить и выудить из Малфоя ответы, но он выглядел так... неуютно. Он не мог найти себе места от вопросов, которые задавала Гермиона, его взгляд постоянно бегал. Грейнджер вдруг подумала, что не хочет приносить ему еще больший дискомфорт, чем тот, что он уже испытывает.       А потом вспомнила, что так и не спросила про поцелуй. И тут неловко стало уже Грейнджер. Она потянулась к листку и, замявшись, указала на так и не подписанный кружок.       — Я не смогла написать, что тут случилось. И мне нервно говорить об этом сейчас, но я… не могу не спросить.       Драко поймал ее взгляд. Он кивнул — легко и непринужденно, улыбнулся, как бы показывая, что все в порядке. Гермиона шумно выдохнула.       — Наш поцелуй был от такой же растерянности, как с Пэнси? То есть… это вышло случайно?       — И да, и… — Малфой провел языком по передним зубам, подбирая слова. Он молчал, молчал долго, не глядя на сгорающую от тревоги ведьму. — Ты почти произнесла имя Волдеморта. Дважды. И если в первый раз я остановил тебя словами, во второй… Я не смог.       — Не смог подо…       — Удержаться, — он озвучил быстрее вопроса Гермионы.       Повисла тишина. Грейнджер облизнула губы, отворачиваясь к окну. В животе что-то волнительно затрепетало.       — Мы… остановились на нем? Или..?       Малфой поник. Он немного подобрался, чтобы не выдавать печали в глазах, но все его тело словно сковала неуверенность. Парень провел ладонью по пушистому ворсу.       — Я бы не рискнул. Даже если бы ты не убежала от нас в тот же день, я бы не смог на тебя посягнуть. Мне достаточно было той ненависти, с которой ты на меня смотрела.       — Мне было очень страшно. — Они пересеклись взглядами. — Честно, Драко, я была в ужасе от того, что происходит. Вы ведь ни на что не могли мне ответить.       — Мы сами не знали, что делать. Ничего не говорили, потому что не знали, что сказать. И твоя эта привычка задавать миллион вопросов, которые становятся все сложнее и сложнее... Салазар, Грейнджер! Ты была просто неугомонной.       Гермиона мелодично рассмеялась. Рука опустилась на матрас и легко соприкоснулась с кистью Малфоя.       С ним легко до того, что спирает в груди. И вместе с тем сложно до психоза и трясущихся рук. На протяжении всего разговора ведьма кожей ощущала, как в ней накапливается нечто — по чуть-чуть, по капле. Она дольше обычного искала слова, не желая случайно задеть. Задерживала взгляд, мысли — потому что эту вереницу нужно было хоть иногда останавливать, иначе она могла совершить что-то глупое, необдуманное. Быть рядом с Драко значило то же, что ступать босыми ногами по углям. Или броситься на дно океана, не умея плавать.       Или вовсе прыгнуть с парашютом, до истерики боясь высоты.       С ним дыхание текло по-иному. Сердце стучало в каком-то особом ритме, во рту пересыхало. Ладони становились влажными, а пальцы на ногах поджимались, когда произносилась слишком смелая реплика. Грейнджер не знала, что она чувствует. Есть ли у этого имя. Но испытываемое напоминало ей предвкушение перед важным шагом: комок в горле перед крутым поворотом на американских горках, который вынуждает закрыть глаза — то ли от восторга, то ли от страха. Кололо в солнечном сплетении и где-то рядом с тазовыми косточками.       — Ты все еще меня ненавидишь?       Он спросил неожиданно. Выдернул из пучины бесконечного внутреннего монолога. Гермиона поначалу растерялась, не зная, как правильнее ответить. А потом поняла, что самый верный ответ — это правда.       — Я не знаю, что чувствую. — Грейнджер умолкла, сбивчиво дыша сквозь приоткрытые губы. — Это похоже на что угодно, но точно не на ненависть. Она не может… волновать. А ты меня волнуешь.       Драко не сдержал улыбки. Он попытался — поборолся с собой пару мгновений, сдавливая губы. Но все равно не выдержал. Малфой прикоснулся к ее ладони мизинцем, чуть поглаживая. И Гермиону затянул водоворот эмоций.       — Почему ты спас меня? — она произнесла тихо, плавясь от его порхающего прикосновения. — Мы же никогда не были друзьями. Не имели теплых отношений. Только ругались, обзывали друг друга, на дух не переносили… Почему это случилось?       — В это воскресенье будет празднество в честь Самхейна, — неожиданно сказал Драко. — Я все расскажу тебе после бала. Но, — он несмело улыбнулся, заерзав, — только если ты согласишься меня сопровождать.       Прежде чем Гермиона успела ответить, в дверь раздался стук. Грейнджер сомкнула кулак, разрывая прикосновение — и тут же об этом пожалела. Потому что заметила, как напряглись желваки на лице Малфоя, и как у нее самой что-то дрогнуло внутри. Хотелось коснуться его вновь — украдкой, нечаянно, будто сама не поняла, как это случилось.       Но дверь открылась, и вместе со светом огоньков, освещающих Больничное крыло, внутрь проник Забини. Он остановился в дверном проеме, удивленно глядя на Драко. Последний напрягся: челюсти плотно сжались, плечи расправились. Девичьи брови свелись на переносице. Что за чертовщина с ними происходит, в самом-то деле?       — Привет, львенок. — Забини наконец сдвинулся с места, усаживаясь на подоконник напротив Гермионы. Дверь осталась открыта, и ближайшим к ней человеком, чтобы закрыть, был Малфой. — Как твои дела?       Ее вдруг осенило. Грейнджер подобралась, села ровнее и окинула каждого из парней строгим взглядом. Она чуть было не упустила из внимания одну из важнейших тем, которую планировала обсудить.       — Что у вас за история с судом? Когда назначено слушание?       — Салазар… — Малфой провел ладонью по лицу, не скрывая усталости.       — Четырнадцатого ноября. Пока мы проходим только в качестве свидетелей, разбираться будут с Финниганом. Но как только он упомянет о причастности к твоей… ситуации, боюсь, полетят головы. Но тебя это не должно волновать, львенок.       — В смысле не должно волновать? — Ведьма тряхнула головой. Кудри мазнули по щекам. — Вас будут судить из-за меня. Я должна сделать хоть что-то. Вы уже нашли адвокатов? Давайте я…       — Грейнджер, расслабься. Нам ничего не угрожает, как минимум до первого слушания. — Они пересеклись взглядами. Драко едва заметно ухмыльнулся. — Так что у нас все под контролем. Твое участие в этой истории не требуется.       — Да какого черта?! В Визенгамоте такое начнется, на вас сразу заведут дело без разбирательств! Что у тебя за идиотская привычка решать за меня, Малфой? Почему нельзя молча принять пом…       — Потому что лучше я сяду, чем тебе станет плохо во время слушания! — Малфой осекся. Он уставился куда-то в точку перед собой, после чего раздраженно повел губами. — Ты не участвуешь в этой грязной игре. Тебя будет представлять другой человек, спишем все на состояние здоровья.       Гермиона сжала кулаки в бессильной агрессии. Она поднялась на ноги, но не сдвинулась с места — только сверлила Малфоя грозным взглядом, но тому, казалось, было абсолютно все равно.       — Малфой.       — Грейнджер. — Он авторитетно приподнял брови, вторя ее предупредительной интонации.       — В любом случае, львен…       — Все уже решено, Грейнджер. Не тебе со мной спорить.       Блейз смотрел на перебившего его Малфоя. Кончик языка раздраженно прикоснулся к зубам. Глаза Забини блестели.       — А я буду! Потому что все это несправедливо! Какое право они имеют судить вас, если я, на секундочку, потерпевшая сторона, не выдвигала обвинений? — Она возмущенно всплеснула руками, игнорируя смешливые искры в серых глазах. — Я буду спорить с тобой сейчас и буду спорить с ними на заседании.       — Забыла мой аргумент в том споре? Уверена, что сможешь выдержать его еще раз?       Она только беспомощно хватанула ртом воздух. Ресницы затрепетали: Гермиона смотрела на улыбающегося Малфоя, явно довольного своей выходкой. Тот аргумент действительно мог заткнуть ей рот.       — Я приму участие в судебных разбирательствах, чего бы то мне ни стоило, — наконец вымолвила Грейнджер, уже тише, без ярого запала.       — Сочту это за «да». — Малфой встал с постели, одергивая жилет. Ведьма сдавила губы сильнее. — Но тема с судом для тебя закрыта, Грейнджер. Это начнется в середине ноября и растянется на невесть сколько. Один Салазар знает, как ты будешь себя чувствовать. Я против того, чтобы ты в этом участвовала. И прямо сейчас — просто чтобы ты знала — я пойду к мсье Фальконе и попрошу об официальном запрете на проворачивание таких дел за моей спиной. Львятам, — его голос дрогнул в издевательской ноте, — понятно?       — И ты серьезно уйдешь, даже не узнав мой ответ про воскресенье?       Он обернулся в дверях. Губы растянулись в хитрой улыбке. Гермиона терпеть их не могла: они приносили ощущение, что она что-то упустила. А Гермиона все не могла понять, что именно.       — За ним я еще вернусь.       И дверь за ним захлопнулась. Малфой даже не удосужился лишний раз взглянуть на Блейза — он только кивнул Гермионе. И ведьма так и осталась стоять истуканом, словно ее приклеили к полу. Она все смотрела на закрытую дверь, тяжело дыша и комкая в кулаках свитер. Она бурчала под нос угрозы и обещания, что сделает все по-своему. Невиданная грубость — вот так распоряжаться свободой Грейнджер! Вот так варварски отнимать ее право защитить своих спасителей! И естественно, ведьма не собиралась сидеть сложа руки на коленочках, как типичная умница.       Потому что умницей она не была. Если быть «хорошей» значит беспрекословно слушаться друзей, игнорируя необходимость вступиться за них в случае опасности, то запишите Грейнджер в список самых отъявленных хулиганов. Она что-нибудь предпримет. Обязательно. Непременно.       По плечу прошлась горячая волна прикосновения. Девичьи брови тут же расслабленно дрогнули.       — Повоевали? — с тихим смешком спросил Блейз, легонько массируя место над ключицей.       — Извини за это представление. Я просто хочу вам помочь.       — Знаменитая львиная история. И как ты еще не устала кидаться в бой за правду?       Он осторожно повернул Гермиону к себе. Расстояние между ними сократилось, и это напрягало. Судя по всему, у слизеринцев в принципе проблемы с соблюдением личных границ: то похитят, то поцелуют без согласия, то начинают ворковать на расстоянии, не приведи Мерлин, двадцати сантиметров от лица.       Блейз как-то по-особенному, ласково улыбнулся, когда Грейнджер уловила шум за закрытой дверью и повернула голову. Его пальцы прикоснулись к ее подбородку. Одно невесомое движение — и их взгляды вновь пересеклись.       — Извини, львенок, но я жадный до внимания. Особенно твоего. — Его улыбка стала шире. — Особенно сегодня, ведь я пришел с ответами, которые ты так ждала.       Черт побери. Этот день точно обещал взорвать ей мозг.