Astronomy In Reverse

Это обрушивается на него внезапно и без предупреждения. Баки находится в процессе избиения жалкой банды уличных отморозков, когда понимает с глубоким отрезвляющим осознанием, что, наверное, с ним что-то серьезно не так, как с личностью. Безусловно, наверное, есть много всего, но именно это не связано с его семьдесят-сколько-летним нахождением в роли Зимнего Солдата, или с его положением военнопленного Гидры и заморозкой в крио-сне большую часть века, и даже не связано с его службой во время Второй мировой войны или с пережитыми ужасами войны. Нет, это – чтобы это ни было, изъян личности – возник задолго до этого, задолго до того, как он вообще взял в руку пистолет и тогда, когда он даже понятия не имел, как из него стрелять. Потому что нет никаких сомнений, что это изъян. Это иррациональное и саморазрушительное поведение, которое он не может контролировать. Это чертово определение изъяна. Он понятия не имеет, откуда тот взялся, только то, что он был непрекращающимся бременем дольше, чем он помнит, даже если Гидра не раз стирала ему память. Это раздражает, но как бы он ни старался, Баки не может подавить его. Это практически самоубийство – заниматься этим; драться на улицах, где есть камеры, свидетели, потенциальные шпионы, но он ничего не может поделать. Это что-то врожденное и присущее ему: он просто не может допустить, чтобы пострадали мелкие, глупые люди. И, черт возьми, это ребенок, соответственно и то и другое вместе. Тот обладает большой силой, что очевидно, но также вопиюще очевидно, что он никогда не был в реальном бою раньше и понятия не имеет, как выбирать свои битвы. Конечно, он застал этих отморозков врасплох, но это только дало ему настолько очевидное преимущество, что он почему-то не заметил, что у парней было чертово оружие. Баки не собирался вмешиваться. Действительно не собирался. Смысл, когда ты скрываешься, состоит в том, чтобы залечь на дно, и после провала Проекта «Озарение» в Вашингтоне, и Гидры со Стивом Роджерсом пытающихся его выследить, Баки залег так глубоко, насколько это в человеческих силах. Он не собирался вмешиваться. Но потом этот мудак вытащил пистолет из кармана, направив его на голову пацана, и пацан, блядь, застыл, пригвожденный к месту в своей нелепой красно-синей пижамке. Парень решился нажать на курок, и да поможет ему Бог, Баки вмешался. Он знает точно, насколько глупо драться на таком открытом месте, особенно с его рукой, но она оказывается полезной (без шуток) для того, чтобы остановить пули от попадания в мозги пацана. Все, что он должен сделать – это подставить ладонь. После этого парни не представляют никакой угрозы, и он обезвреживает их, одного за другим, пока они не оказываются просто кучкой бессознательной шпаны, замусоривающих глухой переулок. Баки чувствует, что пацан таращится на него, и мгновенно понимает, что он должен свалить оттуда, прежде чем тот четко рассмотрит его лицо, но затем он слышит громкое, высокое: - Хм… Э-эй! И вопреки здравому смыслу Баки поворачивается, возвращаясь под взгляд широко-распахнутых глаз пацана. - Я должен пойти вернуть это! Баки смотрит на него в замешательстве, а затем видит потрепанный коричневый кожаный бумажник, который пацан крепко сжал в своих руках в нелепых перчатках. Он снова смотрит на лицо пацана, сохраняя на своем собственном лице ничего не выражающий взгляд. - Те парни… - начинает пацан дрожащим голосом. Он боится. – Они избили этого чувака и украли его бумажник. Я… я должен отдать его обратно, но… ты не мог бы подождать здесь? Баки не собирался вербально отвечать пацану, но даже если он хотел, у него нет шанса это сделать до того, как пацан поднимает руку и выстреливает – чем-то – из своего запястья, нацелившись на верхнюю часть здания рядом с ним, а затем он отрывается от земли мощным прыжком. - Я сейчас вернусь! – кричит он, раскачиваясь на… чем бы это ни было… и забрасывая себя на крышу. Какого хрена. Конечно, Баки не ждет, и как только путь свободен он исчезает в темноте переулков и направляется домой в свою квартиру. Он и его гребаные изъяны характера. Какая ему разница, если один пацан получит пулю, играя в героя? Спасение какого-то мелкого идиота с суперспособностями, которыми тот даже не знает, как пользоваться, не стоит риска выдачи своего местоположения Гидре или Стиву. Но он все равно это сделал. Он натягивает свою кепку пониже, чтобы скрыть лицо, запихивая руки в перчатках (одна теперь с дыркой на ладони, спасибо, пацан) в карманы своей куртки. Сейчас, наконец, начинает становиться теплее, хотя не то чтобы холод вообще затрагивал его. Тем не менее, он благодарен, что снег растаял. Он не хотел, чтобы ему пришлось красть ботинки, а эти кроссовки паршиво справлялись с тем, чтобы оставаться сухими на протяжении зимы. Он замечает флаер «Требуется выгульщик собак», прикрепленный к телефонному столбу и забирает его, вытягивая свой дерьмовый одноразовый телефон. Флаер предлагает десять баксов за прогулку дважды в день по субботам и воскресеньям. С дополнительными ста шестьюдесятью долларами в месяц он почти достигает нормы. Баки отправляет сообщение на номер, стараясь представить себя в лучшем свете, прежде чем засунуть телефон обратно в карман и продолжить свой путь домой. Эта трущобная часть Квинса, но только такую квартиру Баки может позволить себе с украденным ID. Это маленькая однокомнатная квартира на втором этаже с шумными соседями мудаками выше и ниже его, но прошел уже почти год и хотя она отвратительная, он, как это ни странно, испытывает к ней нежные чувства. Он знает, что не должен. Он должен быть готов каждую минуту каждого дня оставить ее без капли колебаний. Он просто все еще надеется, что ему не придется. Что глупо, потому что, конечно, он сделает это – рано или поздно кто-нибудь найдет его. Это только вопрос времени. Надеяться на другое глупость, но как Баки несколько болезненно понял сегодня, у него есть большой изъян. Он поднимается по лестнице на свой балкон к своей обшарпанной и ветхой двери. Лестница очень удобна, потому что она громкая и скрипучая, и он слышит практически каждого, кто поднимается по ней, чтобы добраться до его двери. Это самая близкая вещь к безопасности, которая имеется на этой помойке. Он вытаскивает ключ из кармана и почти, блядь, роняет его, когда громкий и жизнерадостный голос кричит: - Эй! Баки разворачивается быстрее, чем глаза могут заметить, с ножом в руке и готовый бросить его в того, кто находится позади него, и он едва – серьезно, едва – успевает остановиться от того, чтобы не воткнуть нож в глупую, носящую пижамки, креветку с ходячей жаждой смерти прямо в лоб. - Вау! П-подожди, - орет пацан, в защитном жесте вскидывая руки вверх. – Это всего лишь я! Он опускает нож, только немного, не желая производить на пацана неверное впечатление, что получение удара ножом в лицо больше неактуально. - Извини, что попросил тебя подождать, - произносит пацан. Господи, сколько ему лет? Его голос звучит, как у восьмилетней девчонки. – Мне потребовалось больше времени, чем я думал, чтобы разыскать того чувака, но он был очень благодарен! Он сказал, поблагодарить тебя за то, что ты помог мне вернуть его. Интонация голоса пацана искренняя, но практически невозможно принимать его всерьез из-за нелепых насекомоподобных очков, прикрепленных к его лицу. - Я тоже хотел сказать спасибо, - нервно продолжает пацан, когда Баки ничего не говорит, - ты спас мне жизнь. Я… я не ожидал, что у парня будет пистолет, и… и я действительно, знаешь, был бы мертв сейчас, если бы ты не помог мне, так что, знаешь… спасибо. Я серьезно в долгу перед тобой. Баки честно не мог быть менее заинтересован в продолжении этого разговора, поэтому вместо ответа он снова кладет в карман свой нож и поворачивается обратно, чтобы открыть дверь. Пацан замечает его металлическую руку, сверкающую сквозь дыру в перчатке, и открыто пялится на нее, что очевидно даже под его дурацким прикидом. - Это было так круто, то, как ты заблокировал тот выстрел! – восторгается он, делая вперед небольшой шаг. – Та пуля даже не поцарапала твою руку! Кстати говоря, где ты взял такую? Конечно, если ты не против, что я спрашиваю. Она такая крутая! И, типа, неуязвимая! Это Старк Индастриз? Я даже не знал, что они делают протезы. Демонстративно оставив весь этот разговор в одностороннем состоянии, Баки открывает дверь и заходит, оборачиваясь, полностью намереваясь захлопнуть дверь перед носом пацана. - Эй, - говорит пацан с отвратительной интонацией надежды в голосе. – Ты можешь научить меня драться, как ты? Баки смотрит вниз на дурацкие, уродливые очки, позволяя своему раздражению отчетливо проступить на лице, и твердо и холодно произносит: - Нет. И захлопывает дверь.

***

Он ненавидит запах затхлых листьев, мокрых и полусгнивших, когда снег, наконец, сверху тает. Они цепляются за все: к его обуви, к нижней части его штанов, к дерьмовым старым граблям. Ему придется оставить свои кроссовки снаружи на балконе, когда он доберется домой, чтобы не разнести это отвратительное месиво по всему полу. Но это лучше, чем снег. Люди подозрительно косились на него, когда он расчищал от снега подъездные дорожки в легкой куртке и кроссовках, но никто не косится на него сейчас. Он, наконец-то, одет по сезону. Он рад смене сезона; возвращаться домой каждый день в холодной, мокрой обуви было, блядь, хуже всего. Неудивительно, что люди готовы были платить, чтобы кто-то другой убирал за них снег, так как это полный отстой. Но даже, несмотря на это, он не может пойти и найти настоящую работу, а деньги на жилье и еду должны откуда-то браться. К тому же, честно говоря, черная работа не так уж плоха (во всяком случае, когда его ноги остаются сухими). Дни проходят быстрее, когда он полностью занят, а работа бессмысленна, позволяя ему отключиться, пока все не сделано, и он может получить деньги и пойти домой. Он постоянно занят. Это помогает дням проходить более гладко. Баки морщит нос, когда запах гниющих листьев доносится до его лица, и он наклоняется, чтобы завязать мешок для мусора, наполненный ими. Пахнет дерьмом и смертью, но, по крайней мере, это был последний мешок и на сегодня он закончил. Он несет мешки с листьями в дворовой мусорный контейнер, возвращает грабли в сарай и стучит в дверь как-там-его, чтобы сказать ему, что он закончил. - Двор выглядит отлично. Спасибо, Джимми, - говорит как-там-его, дружелюбный пожилой джентльмен. – Вот, держи, - и вручает ему две двадцатидолларовые купюры. - Спасибо, - говорит Баки. – Есть мой номер, на случай если нужно будет еще поработать? Мужчина улыбается: - Я позвоню тебе. Удачи, - и закрывает дверь. Положив деньги в карман, Баки направляется домой. Он испытывает облегчение, что сегодня не день в мотеле. Владелец мотеля платит ему почти минимальную зарплату, но в любом случае это самая мерзкая, дерьмовая работа по техническому обслуживанию, которая у него есть, работа, которой никто другой не будет заниматься. Иногда он ненавидит то, что вынужден браться за любую работу, которую ему предлагают, но опять же, ест он почти регулярно. Ему действительно не на что жаловаться. Ему нужно найти, по крайней мере, еще три работы со средним размером заработка, чтобы заплатить за квартиру в этом месяце, так что сегодня не будет дня еды. Его живот ноет при этой мысли, но Баки игнорирует его, решив вместо этого хорошенько вздремнуть, когда вернется домой. Его живот сердито бурчит, но мысль о том, чтобы дать отдых уставшему телу, поднимает ему настроение, по крайней мере, пока он не поднимается по лестнице к своей двери. Он знает, как совершенно бесшумно подняться по ступенькам, но все-таки каким-то образом, пацан, сидящий возле его двери, вскидывает голову, когда Баки доходит до балкона. Баки не знает, как, черт возьми, он услышал его или, что еще более важно, кто, черт возьми, он такой. - Привет! – говорит пацан, расплываясь в улыбке, когда встает. Этот голос ни с чем не спутаешь. Рост – или отсутствие такового – и костлявость тоже безошибочно бросаются в глаза. Баки оглядывает пацана, несколько удивленный, что тот выглядит таким… нормальным. Не таким насекомоподобным, как Баки себе представлял. Хотя тот определенно юный; слишком юный, чтобы провоцировать бандитов стрелять себе в лицо. Мягкие каштановые кудри и детское лицо абсолютно не подходят одинокому очкастому герою-мстителю, образу которого он следует. - Чего ты хочешь? – произносит Баки максимально недружелюбно, насколько может. Лицо пацана краснеет, и он опускает взгляд на пол. Нервничает. - Ну, я… э-э… - заикается он. Видимо, только когда чувствует себя неуверенно. Пару дней назад у него не было проблем с тем, чтобы поболтать о руке Баки. – Просто сказать «спасибо» тем вечером не показалось мне достаточным, так что, я… эмм… он поднимает белый пластиковый магазинный пакет, набитый почти полностью, с выпирающими боками и угрожающий порваться. – Я подумал, что смогу поблагодарить тебя ужином? Баки пристально смотрит на почти переполненный пакет, затем на лицо пацана, который выглядит нервничающим, однако неуверенно надеющимся, и уголки его рта слегка грозятся выгнуться вверх. - Ребенок, - говорит Баки менее враждебно, - я слишком стар для тебя. Разве в средней школе нет других мальчиков, в которых ты можешь влюбиться? Лицо пацана становится ярко-красным вплоть до самого лба. - Это… это не так! – кричит он. – Я не… и, кроме того, я в старшей школе! - Рад за тебя, - растягивает слова Баки, проходя мимо извергающейся горы смущения, которая раньше была подростком, чтобы открыть свою дверь. – И это не меняет тот факт, что я не заинтересован. А теперь исчезни, у меня хватает событий и без необходимости менять свой адрес, чтобы избавиться от крошечных сталкеров. - Ладно, - говорит пацан и разочарование практически выливается из него, сильное, как водопад, и такое же ощутимое. – Прости, я не хотел… эмм… причинять тебе неудобства или что-то еще. Но… - он лезет в сумку, роется там и вытаскивает прозрачную пластиковую коробку печенья. – Возьмешь его? Я действительно хочу просто отблагодарить тебя. Я имею в виду, ты спас мою жизнь. Баки смотрит на вытянутую руку, протягивающую ему коробку печенья; на громоздкую сумку с продуктами, крепко зажатую в кулаке другой руки пацана; и, наконец, на грустный-но-все-еще-слегка-надеющийся взгляд на лице пацана. Он вздыхает: - Что еще у тебя там есть? Лицо пацана загорается, как Кони-Айленд на открытие сезона. И внутри Баки стонет. Гребаные изъяны.

***

Для того, кто практически умолял позволить приготовить ему ужин, пацан смехотворно потеряно стоит посреди кухни Баки. Часть его жалеет пацана, но большая, более мелочная часть наслаждается почти ошарашенным выражением на его лице, пока тот стоит там, поместив сумку с продуктами на кухонную стойку и осматривая однокомнатную квартиру Баки, как будто он никогда раньше не видел внутреннюю часть здания. Он окидывает взглядом скудную и потертую мебель Баки: потрепанный диванчик у стены, тонкий и скрипучий матрас на полу, рюкзак Баки, набитый всей одеждой, которая у него есть, и лежащий в изголовье кровати, где он его использует в качестве подушки. Его единственное потрепанное шерстяное одеяло плотно натянуто на матрас – привычка, от которой он, похоже, не может избавиться. Шаткий табурет с потрескавшимся деревом, придвинутый к стойке, торшер без абажура в углу, который мерцает даже с новой лампочкой. Взгляд пацана возвращается к пакету на стойке, когда он начинает вытаскивать продукты. Овощи, макароны, куриные грудки, бутылка неестественно-синей жидкости с надписью «Gatorade»*, что бы это ни было, черт возьми. Пацан выкладывает все на отдельный стол, а затем таращится на это, не зная, что делать дальше. (*«Gatorade» - разновидность энергетического напитка компании PepsiCo) Жалость побеждает, и Баки делает неохотный шаг на кухню: - Что ты планировал приготовить? - Эмм, ну, - начинает мальчишка с немного потемневшими щеками, - я не… я не совсем уверен? Я вроде как просто схватил кучу всего, я был голодный в магазине… Ну, разумеется. Баки вздыхает: - Ну, похоже, что у нас сегодня макароны с курицей и жареными овощами, - говорит он, наклоняясь к шкафу с отсутствующей дверцей и доставая свою единственную кастрюлю и поцарапанную-в-хлам сковороду. – Почему бы тебе не начать варить макароны, а я пожарю курицу? Он вручает пацану кастрюлю, который смотрит на нее так, как будто Баки дал ему неразорвавшуюся гранату. После чего тот, заикаясь, произносит пронзительное: «Л-ладно», - ставя кастрюлю на плиту и беря коробку с макаронами, чтобы прочитать инструкцию. Он не отрывает взгляда от коробки, пока нащупывает рукоятку, чтобы включить плиту. - Парень. - А? Баки честно не знает, смеяться ему или стонать. - Сначала ты должен налить воды. Лицо пацана становится красным, как рак, сгорающее от стыда выражение превращается в застенчивость, когда он стягивает кастрюлю с плиты, смущенно смеясь. - О! А-ага, понятное дело, - он смеется. – Я, хм, я-я никогда на самом деле не делал этого раньше, так что… - Действительно, - говорит Баки голосом, пропитанным сарказмом. Который почему-то по-прежнему умудряется не доходить до пацана. - Ага, я, эмм… видимо, просто никогда не учился, - пацан начинает наполнять кастрюлю, затем останавливается, вытаскивая ее из-под крана. – Хм, сколько я должен… - Примерно половину, - говорит Баки. – Немного больше, если мы будем готовить все. Пацан делает это, ставя кастрюлю обратно на плиту и добавляя лапшу, а затем накрывает сверху слишком большой крышкой. Баки занимает другую горелку, начиная готовить курицу. - Нарежь кубиками овощи, пока ждешь, когда закипит, - говорит он, - в ящике стола есть нож, но будь осторожен, он тупее, чем нужно. Пацан послушно вынимает нож и начинает раскладывать овощи для нарезки. Он не просит разделочную доску, в любом случае, не то чтобы она есть у Баки, и кроме того столешница уже порезана в говно. Баки оставляет его, поворачиваясь, чтобы сосредоточиться на курице, и пару минут проходят в тишине, прежде чем она нарушается громким и пронзительным: - Ой! - Я же говорил тебе быть осторожным, - говорит Баки, не оборачиваясь. Пацан пытается пробормотать извинения, но прерывается хныканьем боли. Баки снова вздыхает и поворачивается. – Дай мне посмотреть. Пацан прижимает руку к лицу, пытаясь спрятать ее, но кровь обильно капает сквозь стиснутые пальцы. Баки ругается себе под нос и хватает запястье мальчишки, притягивая его руку вперед, чтобы взглянуть на порез. Его палец порезан чуть выше костяшки, и хотя тот не очень длинный, но настолько глубокий, что Баки может развести кожу в стороны, чем зарабатывает громкий визг боли у пацана. Кровь начинает бежать сплошным ручьем. Ему понадобиться наложить швы. Вот же, черт. - Как, черт возьми, ты так сильно порезался этим дерьмовым ножом? – спрашивает Баки, затягивая пацана в ванную, чтобы иметь возможность остановить поток крови с помощью туалетной бумаги. Он усаживает пацана на край ванны и становится на колени перед ним, прижимая бумагу к ране. - Супер сила, - бормочет пацан, уставившись на белую туалетную бумагу, которая становится красной и мокрой. – У меня были проблемы с картошкой, поэтому я постарался надавить сильнее, и нож соскользнул. - Прежде всего, твои пальцы никогда не должны быть на пути ножа, - отчитывает Баки строгим тоном. Слишком рискованно для него вести этого ребенка в больницу. Слишком много людей, слишком многолюдно. Ему придется отправить его одного, на что, вероятно, ребенок будет жаловаться. Что ж, очень жаль. Ему следовало подумать об этом до того, как он перестал быть осторожным, как говорил ему Баки. - Извини, - говорит пацан слегка дрожащим голосом. От стыда он опускает взгляд на колени. – Это был мой первый раз, поэтому… я не знал. - Должен быть просто здравый смысл. Сколько тебе лет? Он краснеет до кончиков ушей: - Эм, четырнадцать. Четырнадцать. Господи. Баки подавляет желание застонать и вместо этого говорит чуть менее холодно: - Тебе нужно наложить швы. Мальчишка вздрагивает, чуть не сталкивая их колени друг с другом: - Что? Н-нет, я не хочу. - Парень, порез слишком глубокий, чтобы зажить самостоятельно. Кровотечение не прекратится, если ты не залатаешь рану. - Она… эмм, она… - заикается он, - она уже зажила. Баки поднимает на него взгляд, приподняв бровь: - Что? - Вот, дай я… - говорит пацан, освобождая руку из хватки Баки. Он осторожно убирает промокшую бумагу с пальца, показывая его Баки. Рана еще есть, но она недостаточно глубокая, чтобы из нее текла кровь. Баки смотрит в изумлении, хватая руку мальчишки, чтобы осмотреть ее более внимательно, наблюдая, как рана заживает прямо у него на глазах. Его собственное ускоренное заживление и рядом не стоит, а Гидра была довольно-таки непреклонна в своей уверенности, что они были лучшие. Кто, черт возьми, мог превратить четырнадцатилетнего пацана в это? - Кто ты? – Баки говорит, вглядываясь в большие, широко раскрытые карие глаза, не потрудившись скрыть подозрительность и недоверие в голосе. Мальчишка таращится на него в ответ с почти бесконечным количеством неприкрытой искренности. - Питер, - произносит он тихим голосом. – Питер Паркер. Но, эм, когда я иду на патрулирование, я Человек-Паук. - На кого ты работаешь? – делает попытку Баки, сжав рукой запястье Питера. Мальчишка кривится, и Баки немного ослабляет хватку. - Ни на кого, - говорит Питер, отклоняясь назад под тяжестью и интенсивностью взгляда Баки. – Я… это только я. - Ты родился таким? – говорит Баки с сомнением, встряхивая запястьем для выразительности. Питер качает головой, но не пытается отстраниться: - Это был несчастный случай. - Кто спровоцировал несчастный случай? – настойчиво продолжает Баки. - Э-э, я? Наверное? – Питер смущенно прикусывает нижнюю губу. – Я был неосторожен в лаборатории и меня укусил радиоактивный паук. - А… - начинает Баки, затем останавливается и выпускает запястье мальчишки из своей руки. Он откидывается назад, смотря в изумлении и не в силах сдержаться. Этот мелкий не сказал ничего из того, что он ожидал. Господи. Быть сверхсекретным агентом Гидры было бы более, блядь, правдоподобно. - Ты… - пытается снова Баки, затем наклоняет голову, сжимая переносицу металлической рукой, чувствуя щекотку головной боли, начинающую подниматься подобно змее. – Ладно, - говорит он, - хорошо, это объясняет имя, я думаю. Наступает мгновение тишины, а затем Баки чувствует давление от чего-то, что движется по его металлической руке. Он отрывает ее от лица и видит, что пацан проводит пальцами по тыльной стороне его ладони, прослеживая путь вверх и вниз по каждому пальцу с изумлением и благоговением. - Кто ты? – спрашивает тихо Питер. Баки ничего не говорит сразу, немного обескураженный видом этого пацана, очерчивающего каждый дюйм его руки, как будто она является произведением искусства. Если бы он только знал, что это на самом деле оружие, и все то, что он сделал ею. Он забирает руку, и Питер снова смотрит ему в лицо. - Баки, - произносит он. Питер расплывается в улыбке и это та самая улыбка Кони-Айленда, подавляющая своей интенсивностью. Есть что-то почти знакомое в подобном взгляде, но Баки не может вспомнить откуда. - Приятно познакомиться, Баки, - смеется Питер, затем его лицо вытягивается, взгляд устремляется вверх в суматошном шоке. – Вот, блин! Макароны! – кричит он, практически перепрыгивая через Баки, чтобы броситься на кухню. Баки слушает «Ой, ой, ой!» Питера, отчаянно пытающегося остановить кастрюлю от вскипания голыми руками, и не может сдержать недоверчивую ухмылку, которая растягивается на его лице, он опускает голову, пытаясь скрыть свое веселье, хотя Питера даже нет рядом, чтобы увидеть ее.

***

Каким-то образом им удается спасти ужин и Баки обнаруживает, что чувствует приятную растерянность, сидя рядом с пацаном на своем дерьмовом матрасе, пока они ковыряются в своих разномастных тарелках с едой. Оказывается, «Gatorade» чертовски хорош. Баки одобрительно хмыкнул, когда сделал первый глоток, и Питер ухмыльнулся ему в стиле «я же говорил, что тебе понравится». Баки чуть было не щелкнул его за это, маленький сопляк. Макароны переваренные, а овощи недостаточно мелко нарезаны, чтобы быть полностью готовыми, но Баки это не мешает, как и Питеру, который опустошает всю свою тарелку настолько быстро, что Баки задается вопросом, почувствовал ли он вкус чего-либо. Тарелки пусты и сложены рядом с ними, они уютно сидят, разделяя коробку печенья и «Gatorade», и Питер все время болтает: - Так что я поднял руку, как Железный Человек, как будто собирался выпустить заряд со своей ладони и сразить его, но затем заряд энергии действительно появился! А затем появился Железный Человек в своем костюме и все такое, и он сказал: «Отличная работа, парень», - а затем взлетел! Это был лучший момент всей моей жизни. - И это было до того, как ты получил свои силы? - О да, - смеется Питер. – Это было на выставке Старк Экспо много лет назад. Тогда я был совсем маленьким. Баки фыркает: - За все эти годы так и не приобрел чувство самосохранения, да? Питер усмехается, но его лицо горит красным от смущения: - Наверное, нет. - По крайней мере, теперь у тебя есть супер-исцеление, - говорит Баки, затем почти рассеянно добавляет, - интересно, что бы он подумал, если бы узнал, что ты на самом деле вырос, чтобы начать борьбу с преступностью. Глаза Питера расширяются, пока почти не вылезают из орбит, со смесью возбуждения и тревоги. - Я даже не знаю, что бы я сделал, - говорит Питер. – Он, типа, мой кумир. Но я думаю… я имею в виду… он даже не узнал бы меня. Это было много лет назад и… и я ношу эту маску… Он откидывается назад и причудливая улыбка озаряет его черты лица. Его интонация голоса светлая, воздушная и совершенно мечтательная: - Вот блин, если бы он узнал, да? Это было бы здорово. Это был бы новый лучший день в моей жизни, по меньшей мере. Без сомнения. Через минуту он выпрямляется, снова ставя локти на колени: - Я имею в виду, не пойми меня неправильно, я не занимаюсь этим, чтобы, типа, встретить Мстителей или еще что. Я имею в виду, что было бы… это было бы потрясающе, но… я чувствую, что с тем, на что я способен, я обязан попытаться помочь людям, понимаешь? Затем на лице Питера появляется несколько отстраненное выражение, его улыбка угасает. Это длится мгновение, а потом он хихикает, качая головой: - Хотя, я думаю, что все это было бы совершенно впустую, если бы ты не спас меня прошлой ночью, да? Баки хмыкает, соглашаясь: - Трудно очухаться от пули в голову, парень, даже с твоими исцеляющими способностями. Если ты хочешь мой совет, в следующий раз не застывай. - Я думаю, что просто… - говорит Питер, останавливаясь, чтобы обдумать свои слова, - … испугался. - На тебя был наставлен пистолет. Если бы ты не испугался, ты был бы еще большим мутантом. Питер смеется, глядя на Баки с мнимым возмущением на лице. - Спасибо, - говорит он саркастически, хотя снова хихикает. Баки пожимает плечами, не позволяя показаться улыбке, которая грозит появиться. - Уже поздно, - пацан наклоняется, хватая их тарелки, - я должен, э-э, я должен идти, - говорит он, относя их к раковине. Баки наблюдает за тем, как он ополаскивает их, затем произносит: - Не утруждайся. Ты принес ужин, я могу прибраться. - Хотя тебе пришлось приготовить большую часть, - говорит Питер, застенчиво улыбаясь, - но я согласен. Я бы остался и помог, но чем дольше я буду занят, тем меньше у меня времени будет на патрулирование, так что… - Ты делаешь это каждую ночь? Питер кивает, теребя рукава своей толстовки: - Да, ну, я имею в виду… преступность не собирается делать перерыв только потому, что я это делаю, верно? Он прав, но нерациональная сверх-обеспокоенная часть Баки громко напоминает ему, что Питер ребенок… маленький ребенок. С суперсилой или нет, его глубоко ущербная часть протестует, Питеру нечего пытаться бороться с кем бы то ни было, не говоря уже о преступниках с оружием, которые без колебаний застрелят маленького сопляка в пижамке, даже если ему всего четырнадцать. Это не его дело. Точно так же, как это не было его делом прошлой ночью, или во всех других случаях, когда коротышка с отсутствием здравого смысла пытался взять на себя больше, чем они могли справиться. Но, похоже, это универсальная истина этих коротышек, что в каждом из них есть врожденная доброта, и Питер, по-видимому, не исключение. Этот пацан не единственный, кто не может бездействовать. - Подожди секунду, - говорит Баки, останавливая Питера у двери, когда он надевает свою обувь. Баки направляется в ванную и копается в шкафчике с лекарствами, находя ненужную походную аптечку, которую он собрал несколько месяцев назад. Он возвращается и протягивает руку Питеру: - Вот, - говорит он. – Осторожно, она острая. Заинтересованный Питер подставляет ладони и растерянно моргает, когда Баки кладет ему в руки маленькую швейную иглу. - Э-э? - Держи ее в рукаве, - говорит Баки. – Или в одной из своих перчаток, если ты сможешь вшить ее так, чтобы она постоянно не колола тебя. Просто убедись, что ты сможешь прикоснуться к ней пальцем в мгновение ока. - Зачем? – спрашивает Питер, поднимая иголку, как будто он никогда раньше не видел такую. - Так ты научишься не застывать, - говорит Баки, беря иглу и держа ее на уровне лица пацана. – В следующий раз, когда твоя голова отключится подобным образом, и ты не сможешь двигаться, ткни себя этим. Слегка, но достаточно болезненно. Боль освободит поток адреналина, который тебе нужен, чтобы заставить себя двигаться. Он делает движение, чтобы вернуть ее, и Питер поднимает руку, чтобы забрать. - Тебе нужно, чтобы она была где-то на твоей экипировке, чтобы ты мог автоматически уколоть себя ею почти машинально. Справишься с этим? Вопрос вырывает Питера из небольшого оцепенения, и он с энтузиазмом кивает: - Да, конечно! Это очень умно! Питер достает свой потрепанный старый бумажник из заднего кармана джинсов и засовывает иголку туда. - Спасибо, Баки, - говорит он, приведя себя в порядок. – Хм, мне было очень весело. Прости, что залил кровью твою ванную и почти затопил кухню водой с макарон. - Не бери в голову, парень, - говорит Баки, удивляясь самому себе, когда понимает, что он имеет в виду именно это. – Ужин был хорошим. - Ага, - соглашается Питер. Проходит минута и продолжает тянуться. Баки ждет, потому что, очевидно, что есть что-то еще, что пацан хочет сказать, но когда он этого не делает, Баки вздыхает, кладя свою металлическую руку на бедро. - Выкладывай. - А? Баки хмурится: - Ты все еще здесь по какой-то причине, так что говори. Взгляд Питера опускается в пол, и Баки на мгновение озадачивается совершенно униженным выражением, которое появляется на лице мальчишки, что-то среднее между окаменелостью и совершенной пристыженностью. - О боже, - стонет Баки. – Ты действительно запал на меня, да? - Нет! – говорит Питер настолько громко, что это походит на крик. Его лицо становится самым темно-красным из всех, что Баки когда-либо видел, покрывая каждый дюйм его обнаженной кожи и сползая вниз по шее под толстовку. Совершенно подавленный он поднимает взгляд на Баки и видит ухмылку, которую Баки не может стереть с лица, и его смущение переходит в возмущенный свирепый взгляд. – Придурок. - Эй, - поддразнивает Баки, пожимая плечами и продолжая ухмыляться, - я буду предполагать, что это то, из-за чего ты краснеешь, пока ты не скажешь мне иного. Питер по-детски надувает губы, но затем снова опускает свой взгляд в пол, делая большой глубокий вдох: - Ну… э-э… - он снова шуршит своими рукавами, прикусывает нижнюю губу, затем, наконец, кажется, пересиливает себя. - Я не хочу быть, типа, назойливым и все такое, и… я-я пойму, если ты не захочешь, на самом деле, я все понимаю, но э-э… ну, я… я просто подумал, знаешь, может мы могли бы сделать это снова? Питер поднимает взгляд, кратко встречается с ним глазами, а затем снова опускает его. - На самом деле у меня нет никого, с кем я могу поговорить об этом, - наконец, признается пацан. – Никто не знает об этом, кроме тебя. И я, э-э… иногда мог бы приносить ужин. Я знаю, что совершенно не умею готовить, но я могу помогать. Или пытаться во всяком случае. Наконец, пацан поднимает взгляд на его лицо и не сводит с него глаз, готовясь к ответу Баки. Он старается изо всех сил выглядеть невозмутимым, но с треском проваливается – Баки отчетливо видит напряженность вокруг его глаз, в его челюсти, в дрожании его губ, когда он заставляет свой рот оставаться прямым. Баки хочет вздохнуть. Это было последнее, чего он хотел. И конечно, нельзя не учитывать непостоянный доход, нехватку денег и еду, которая в большинстве случаев оказывается роскошью, но это не значит, что он в восторге от идеи, что какой-то пацан тратит свои карманные деньги на покупку ему ужина. Но он понимает, что это, на самом деле, не то, о чем просит Питер. Прошлой ночью он просил научить его драться. Он появился с пакетом еды, без приглашения, пытался готовить для него, хотя он раньше этого не делал, а потом оставался еще долго после того, как еда была съедена, поедая печенье на старом комковатом матрасе с каким-то парнем, которого он даже не знает. До-Гидровский Баки Барнс, вероятно, постоянно проводил время с людьми просто ради этого, но после-Гидровский Баки никогда этого не делал, ни разу. Этот небольшой визит – первый раз, когда Баки проводит время с кем-то просто за компанию. Если подумать, все было не так уж плохо. - Я не понимаю, зачем тебе это, - вздыхает Баки, - но, да, парень, мы можем сделать это снова. Улыбка, расплывающаяся на лице пацана, бьет его прямо в грудь, освещая комнату. Да, все не так уж плохо.