И перед тем, как очнуться, я обещала вернуться

Две недели спустя

С момента ДТП прошло две недели, но никаких изменений или новостей не было. Оперативники буквально с ног сбились, пытаясь найти тех, кто сбил Шумскую. Удалось найти только сгоревший автомобиль. который числился в угоне, о чем практически сразу заявил его владелец. Владельца протрясли от и до, но он оказался совершенно не причастен к нападению, а машину у него действительно угнали. Просмотр камер видеонаблюдения также ничего не дал, нападавшие были в масках, а водителя машины рассмотреть было невозможно, да и произошло все в считанные секунды. В общем, дело попахивало висяком, раскрыть который вряд ли удастся. Никто не сдавался и не бросал поиски, но все, кажется, уже смирились с тем, что результатов ждать не приходится. Ирина все еще находилась в реанимации, за все это время она так и не пришла в сознание. Высоков навещал каждый день, разговаривал, держал за руку, но почему-то чувствовал, что все это зря, что все его попытки не принесут Ирине пользы, они никак не приближают ее выздоровление. Но и оставить близкого и дорогого человека он тоже не мог, бросить ее одну, такую беспомощную и беззащитную казалось ему верхом предательства и эгоизма. С каждым днем эти поездки становились все тяжелее и тяжелее, как морально, так и физически, но отказаться Андрей не мог. Он совсем забросил работу в университете, не занимался со студентами, не проводил занятия, аспиранты стали совершенно безразличны. Ему несколько раз звонили и сообщали не радостную новость, что скоро могут уволить за систематические прогулы. Но Высокова это все совершенно не волновало. Весь день он проводил в СК, где к нему уже относились как коллеге, никто больше не подшучивал и не пытался сделать какую-то пакость, как это было раньше. Практически все свое свободное время он занимался тем, что пытался найти того, кто сбил Ирину. Получалось плохо. Параллельно Высоков выезжал на места преступлений, анализировал улики и помогал на допросах, но вся эта деятельность была совершенно не основной. Это помогало занять время и успокоить нервы, набраться хоть каких-то душевных и физических сил. Он отдавал всего себя без остатка, только чтобы найти силы каждый вечер приходить к ней. Сегодня был, как раз, такой вечер. Один из многих вечеров, которые Андрей проводил в палате любимой и дорогой ему женщины. Почему-то каждый раз было трудно заставить себя поехать к ней, знать, что ничего нового не ждет, что состояние, как говорят врачи, «без изменений». Но стоило только ему подъехать к больнице, как все менялось, Высоков буквально срывался с места и бежал к ней. Высоков вошел в палату и опустился на стул. Беглый взгляд на любимую. Бледная, заострившиеся скулы и сухие, потрескавшиеся губы, рассыпавшиеся в беспорядке волосы. Шум аппаратов, трубки капельниц и пульсоксиметр на пальце худой руки. Он не привык видеть Иру такой, он не хотел видеть ее такой. Уверен, что и она бы не хотела, чтобы кто-то видел ее слабость. Так получилось. От этого еще больнее. — Привет, Ириш, — голос хриплый, усталый. Высоков перестал смотреться в зеркало. Он и раньше не любил прихорашиваться, а теперь стало просто незачем. Андрей понимал, что сейчас и сам выглядит не самым лучшим образом, но его это сейчас совершенно не волновало. — Ну, ты как? — вопрос уже стал дежурным и таким привычным. Ведь прекрасно понимал, что она не ответит, ничего не скажет. Но всегда, когда он его задавал, на секунду в сердце появлялась надежда, что уж в этот раз она, совершенно точно ответит. — Ты знаешь, у нас все по старому, и в твоем отделе тебя все еще ждут, — тем временем продолжал Андрей. Украдкой бросил взгляд на Ирину, он много раз читал, что люди в коме все слышат и все понимают, сейчас надеялся, что она даст хоть какую-то реакцию, пусть и очень слабую, но даст. И дальше уже можно понять о чем говорить, чтобы это давало ей силы. Силы жить. — И я тебя жду, Ира. Если бы ты знала, как сильно я тебя жду. И я скучаю, — взял за руку, провел по бледной коже, осторожно поцеловал каждый пальчик — ежедневный ритуал. На глазах выступили слезы. Как же больно. Люди не должны так страдать — это сейчас и о ней, и о себе. — Иришка, — сжал ее ладошку в своей. Шум аппарата ИВЛ, и ее мерное дыхание в такт движениям аппарата. И его слезы. Слезы боли, обиды, отчаяния. Андрею хотелось кричать, что так не бывает. А оно, оказывается, еще и не так бывает. Трудно сказать, что хуже — когда близкий умирает, и ты знаешь, что это навсегда. Или когда вот так, между жизнь и смертью. Когда нет определенности, когда каждый день приходится ждать. И ты даже не знаешь чего ждешь. Того, что родной человек вернется или звонка о том, что его больше нет в живых. Это страшно. Не передать словами, как же это жутко и больно. — Я пойду, — еще раз целует руку, поправляет одеяло. — Иришка, только не уходи, — по щекам мужчины катятся слезы.