Путь к сердцу мужчины

Закончив вводить данные в таблицу, Миндже аккуратно переложил лист из одной папки в другую и с надеждой покосился на часы. Пустой желудок отозвался негромким, но сердитым бурчанием, особенно отчетливым сейчас, стоило только размеренному стрекоту клавиатуры на мгновение умолкнуть. Миндже был голоден. Время близилось к обеду, а у него во рту с самого завтрака не было ничего существенного, если не считать таковым коробку шоколадных профитролей, которую хен оставил на его столе этим утром. Выросший под стать его новым формам аппетит сладостями можно было только раздразнить. Увы, надеждам не суждено было сбыться. Минутная стрелка будто чувствовала на себе его взгляд, двигаясь со скоростью раненой улитки. До долгожданного обеденного перерыва оставалось едва ли меньше, чем когда он смотрел на нее в последний раз, и, разочарованно вздохнув, Миндже вытянул следующий лист из еще не оцифрованной папки. Слишком скучная и монотонная, чтобы всерьез заинтересовать, работа шла ни шатко ни валко, почти не задействуя голову. Стопка документов с левой стороны стола постепенно уменьшалась, с правой — неуверенно росла. Миндже на автомате барабанил пальцами по клавишам и с наслаждением предвкушал сегодняшний обед. С того самого вечера, когда между ним и Кан Тхэвоном состоялся откровенный разговор, их отношения приобрели одну, известную лишь им двоим, пикантную особенность. Будучи любителем крупных форм, хен не только не осуждал, но и всячески поддерживал привычку Миндже есть ради удовольствия, а не насыщения. Поддерживал иногда даже слишком настойчиво. Похвалами и уговорами он убеждал Миндже не останавливаться до тех пор, пока тот вплотную не подбирался к своему лимиту, а потом кормил его с рук, когда тот уже не мог есть сам. Развалившись на диване, Миндже сонно хлопал осоловевшими глазами и не особенно хорошо понимал, что происходит. Но сопротивляться даже не пытался — послушно открывать рот, когда хен подносил к нему сладкое угощение, отпечаталось в мозгу уже на уровне рефлекса. Эта сдержанная властность проявлялась в хене нечасто — все же куда больше в характере Кан Тхэвона было окружать объект своего интереса нежностью и чуткой заботой. Но каждый раз, когда это происходило, Миндже чувствовал, как под уверенными касаниями ласковых рук не только исчезает резь в переполненном желудке, но и потихоньку расслабляется нечто куда более эфемерное. Так странно… Отрастив пузо и окончательно потеряв даже подобие формы, он отчего-то ощущал такую легкость, что, казалось, мог взлететь без крыльев. Спустя какое-то время он даже почти перестал стесняться того, насколько по-разному выглядели их тела. Его — мягкое и изнеженное, укутанное в жир, словно в плотное теплое одеяло. И хена — до смешного совершенное на его фоне. Разве была в этом нужда, когда хен искренне восхищался каждым новым сантиметром на его талии? Бесконечные комплименты Кан Тхэвона оказались прекрасным топливом для его самооценки, и не привыкший к чужому восхищению Миндже впитывал их с жадностью умирающего от жажды посреди пустыни. С такой мощной поддержкой он довольно быстро потерял контроль над набором веса. Ведь благодаря участию хена новые килограммы теперь прибывали быстрее, чем он успевал их считать. Тело менялось. Становилось где-то чуть мягче, где-то — объемнее и круглее, более расплывшимся и неуклюжим, но к своему собственному удивлению Миндже приветствовал эти изменения. Он всегда любил от души набить живот. И если это значило, что его тело станет еще чуточку больше или мягче и станет нравится хену еще сильнее, чем прежде… Что ж, все были в выигрыше. Он всерьез растолстел. Он был похож на бочонок. С трудом мог одолеть пару лестничных пролетов и… никогда не чувствовал себя счастливее. Ведь чем более неповоротливым и ленивым ощущал себя Миндже, тем больше хен старался окружить его вниманием и заботой. Порой он даже специально притворялся более беспомощным, чем было на самом деле, чтобы Кан Тхэвон мог поухаживать за ним, что тот с удовольствием и делал. Не в последнюю очередь благодаря хену и его словам, став почти вдвое тяжелее себя прежнего, Миндже будто заново расцвел, по кирпичику восстанавливая позитивное отношение к собственному телу. Окруженный вниманием Кан Тхэвона, вдруг с удивлением осознал, что нравится сам себе куда больше, чем раньше. На столе зажужжал телефон, и Миндже поспешно схватил его, жадно вчитываясь в сообщение. Кан Тхэвон прислал ему адрес небольшой пиццерии, а следом забавный стикер. Они выбирались в какое-нибудь тихое местечко подальше от офиса каждый раз, когда тесное рабочее расписание хена давало им такую возможность. Чаще всего это были небольшие семейные ресторанчики с традиционной едой, которые так сильно нравились Миндже, но иногда и довольно претенциозные заведения с французской, итальянской, а порой и более экзотичной кухней. На то, чтобы добраться по нужному адресу, ушло примерно полчаса и несколько остановок. Под конец потный и измученный пешей прогулкой Миндже уже всерьез жалел о том, что не догадался просто заказать такси. Он так ослабел… Таскать на себе последствия регулярного обжорства было ужасно тяжело. Самые базовые действия, которые он прежде совершал не задумываясь, — наклониться или встать со стула, пройти пешком хотя бы пару метров без одышки — теперь давались ему с огромным трудом — мешало выпирающее пузо. Большая часть одежды натирала, а лестницы… Ох, лестницы несомненно были хуже всего. По пути он поймал на себе несколько презрительных взглядов прохожих, и под хлипкой броней новоприобретенной уверенности в себе тут же снова подняли голову старые страхи и комплексы. Пусть лишние килограммы и откладывались в основном на боках и в животе, отчего тот казался даже толще, чем было на самом деле, но изменения коснулись и других мест тоже. Пухлое лицо стало еще круглее, под нижней челюстью появился двойной подбородок, заметный даже если не смотреть вниз, а его мягкие полные ноги плотно смыкались по всей длине от колен и до паха. Что там говорить, даже запястья Миндже стали куда шире, чем раньше, так что ему пришлось сменить браслет от часов. Рядом с хеном чувствовать себя красивым и желанным было легко, но вдали от него эта магия работала куда хуже. Спеша избавиться от неприятных мыслей, он ввалился внутрь пиццерии, и вся его нервозность мгновенно испарилась, стоило только увидеть хена. Кан Тхэвон выбрал уютный столик у окна. Одетый в деловой костюм, он сидел вполоборота, полностью погрузившись в изучение меню, и бьющий сквозь прозрачное стекло свет мягко обволакивал его силуэт. Миндже залип, зачарованный причудливой игрой света и тени на его лице. Тонкие брови Кан Тхэвона сосредоточенно хмурились. Небрежно упавшая на лоб челка приобрела благородный золотистый оттенок, и обласканный солнечными лучами хен вдруг показался ему каким-то очень светлым. Почти неземным. За соседним столиком громко перешептывалась стайка девушек, явно набираясь смелости подойти и попросить сфотографироваться. Прежде это бы уже заставило Миндже напиться ревностью, словно кислым лимонным соком, но он помнил, как неприятна и оскорбительна Кан Тхэвону была его ревность, и старался работать над собой, давя ее в зародыше. Хен выбрал тебя, напомнил он себе свою привычную мантру. Он вспоминал о ней каждый раз, когда его вера в себя грозила испариться от очередного неосторожного слова или взгляда, и это работало. Раз уж хен несомненно был самым волшебным, самым прекрасным существом в этом мире, то, что нравилось хену, тоже не могло быть совсем плохим. Залюбовавшись, он беззастенчиво разглядывал увлеченного карточкой меню Кан Тхэвона. И делал это так долго, что тот успел почувствовать на себе чужой взгляд. Радостная улыбка расцвела на лице хена даже прежде, чем он поднял голову. Словно, еще не оторвав глаз от бумаги, тот уже знал, кто именно на него смотрел. Миндже почувствовал, как губы сами растягиваются в ответ, и поспешил к столику так резво, будто был в три раза проворнее и на полсотни кило худее. Неприятные девицы были забыты моментально и окончательно. Сшибив по пути несколько стульев, он тяжело плюхнулся на сидение и наконец-то вытер со лба выступивший за время долгой прогулки пот. Кан Тхэвон наблюдал за ним со странной смесью восхищения и жалости. — Разве сегодня настолько жарко? — сочувственно поинтересовался он, глядя на то, как Миндже пытается немного ослабить галстук, и тот смущенно выпустил узел из рук. Сколь бы понимающим партнером не был Кан Тхэвон, но, не оказавшись на месте Миндже, кое-что он постичь бы все же не смог. Ведь из-за набранного веса жарко тому было практически всегда. И, раз уж по-честному хен нес за это как минимум половину ответственности, Миндже решил позволить себе немного развлечься за его счет. Состроив самое невинное выражение лица, он все же распустил галстук. Затем снял пиджак и небрежно бросил его на стул рядом, прекрасно зная, что офисная рубашка ему маловата и обтягивает круглый живот на самой грани приличий. Дразнить Кан Тхэвона было невероятно сладко, и, прогнувшись в спине, чтобы выпятить живот еще сильнее, он притворно вздохнул и доверительно пожаловался: — Ужасно жарко, хен. Кан Тхэвон едва заметно вздрогнул. На породистом лице промелькнул голод, словно ему стоило немалых усилий оторвать глаза от стола там, где тело Миндже наплывало поверх и переливалось через край, словно подоспевшее тесто, но хен довольно быстро сумел взять себя в руки. Когда он наконец поднял глаза, его лицо было расслаблено и безмятежно, словно они действительно обсуждали погоду, а не занимались бессовестным флиртом прямо у всех на виду. Только на дне насмешливых глаз прятались знакомые жадные искры. Игра очевидно пришлась ему по вкусу. — Ты выглядишь уставшим, — с готовностью закивал он. — Думаю, мороженое может помочь тебе остудиться. Отвернувшись от Миндже, он вновь подхватил карточку меню и спустя мгновение уже увлеченно диктовал заказ подошедшему официанту. Когда Кан Тхэвон наконец закончил, а официант поспешил обратно на кухню, Миндже смущенно прочистил горло, испытывая одновременно предвкушение и неловкость. Сделанный хеном заказ… производил впечатление. Две больших пиццы, сырные палочки, тирамису, холодный чай, и, конечно же, большая порция мороженого. Не то чтобы ему прежде не доводилось есть так много — в конце концов Кан Тхэвон приложил немало усилий, чтобы его возможности в данной сфере превосходили любые ожидания, — но все же обычно это происходило в куда более интимной обстановке. К тому же в большинстве случаев Миндже старался не переедать, если после нужно было вернуться в офис. Кан Тхэвон коротко подмигнул ему, так, словно они были сообщниками в каком-то важном и таинственном деле, и, украдкой оглянувшись по сторонам, уложил ладонь прямо ему на колено. Миндже застенчиво улыбнулся и поспешно сжал его ладонь своей. Что ж, в одном хен действительно никогда не ошибался. Есть и в самом деле хотелось так, что от голода сводило внутренности. — Знаешь, Минсок-сонбэ сказал мне кое-что странное сегодня, — промурлыкал он, откровенно наслаждаясь происходящим. Далеко не каждый день Кан Тхэвон позволял себе так откровенно прикасаться к нему у всех на глазах. — Ммм? Холеная ладонь на его колене плавно пришла в движение. Незаметно выскользнув из его руки, она медленно поползла выше, пока Кан Тхэвон старательно делал вид, что полностью погружен в разговор. — Он спросил, кто у меня родится — мальчик или девочка? Сказал, что я выгляжу так, будто кто-то сделал мне ребенка, хен. — Как невежливо с его стороны. Он должен был подождать, пока не придет твой срок рожать. — Разве он уже не пришел? Кан Тхэвон коварно прищурился. — Не думаю, — сказал он, глядя на выпирающий из-под рубашки живот. — Я бы сказал, что ты сейчас где-то месяце на седьмом. Дай мне ещё немного времени, и Чхве Минсок решит, что у тебя будут тройняшки. — Хен, ты такой извращенец! — пробормотал Миндже, едва удерживаясь от того, чтобы спрятать горящее лицо в ладонях. Не стоило и надеяться обыграть Кан Тхэвона на его же поле. А тот, словно прочитав его мысли, расплылся в довольной ухмылке: — Но ты тоже, любовь моя. Играешь в святую невинность, но у тебя встает каждый раз, когда кто-то говорит про твое толстое пузо. К счастью, от необходимости отвечать Миндже спас вернувшийся официант. Он наклонился, опуская еду на стол, и только воспитание не позволило голодному Миндже вырвать первый кусок прямо из его рук. Он ел почти до неприличия долго, позорно пренебрегая беседой. Погружая зубы в горячее хрустящее тесто, он испытывал блаженство, по силе сравнимое лишь с донимавшим его прежде голодом. Пицца обжигала губы и пальцы, но что-то словно подначивало Миндже торопиться, не позволяя еде даже самую чуточку остыть. Второй кусок ушел вслед за первым. Третий — за вторым, и лишь прикончив большую часть пиццы Миндже впервые прервался, чтобы глотнуть холодного чая и немного перевести дух. Изрядно вздувшийся живот еще сильнее натянул рубашку. Миндже тяжело вздохнул и неловко поерзал на стуле, пытаясь найти положение, в котором давление на набитый желудок не будет чувствоваться настолько явно, но ожидаемо не преуспел. Он довольно сильно переел. Достаточно, чтобы внутренние ощущения складывались из удовольствия и дискомфорта в равных долях, однако он уже давно отвык останавливаться, просто насытив голод. Глотать через силу, напихивая себя едой под внимательным взглядом Кан Тхэвона, было настолько приятно, что он едва ли замедлился, даже когда в животе почти не осталось свободного места. Кан Тхэвон же, напротив, не спешил приступать к еде, подперев подбородок кулаком и разглядывая увлеченного трапезой Миндже. С приходом официанта ему вновь пришлось отодвинуться на благопристойное расстояние и убрать руку, но, по правде говоря, это мало что изменило. Под темным изучающим взглядом хена хотелось то ли немедленно испариться самому, то ли чтобы под землю провалились все остальные, все, кроме Кан Тхэвона, и они могли остаться наедине. — Что? — спросил он наконец, когда чувствовать на себе это пристальное, расползающееся по коже щекотными мурашками внимание стало совсем уж невыносимо. — Иногда мне хочется, чтобы мир ненадолго исчез, — задумчиво произнес Кан Тхэвон, не подозревая, что вторит его мыслям. — Ты никогда не думал о том, что было бы, если бы мы встречались открыто? Миндже не стал отвечать ему. Конечно же, он думал. Не всерьез, и лишь в рамках самых безнадежных мечтаний, но иногда он представлял себе, каково было бы называть Кан Тхэвона своим не только наедине с собой, но и вслух. Носить одежду для парочек. Предложить ему снимать видео вместе. Видеть хена не раз в несколько дней, а каждую минуту, засыпать и просыпаться с ним рядом и… Тут Миндже приходилось обрывать самого себя, потому что мечты становились слишком уж смелыми. Да и не было от них никакого толку, ведь в реальности Кан Тхэвон, обладающий репутацией, положением в обществе и долгом старшего сына перед своей семьей, никак не смог бы согласиться обменять все это на одного Миндже. Не смог бы, даже если бы сам того хотел. От мрачных мыслей во рту сделалось горько, и Миндже решительно подвинул к себе десерт. Мороженое было прекрасно — нежное и кремовое, но он больше не наслаждался вкусом еды, запихивая ложку в рот с таким ожесточением, словно та лично нанесла ему оскорбление. Кан Тхэвон озабоченно нахмурился. Его ровные брови сошлись у переносицы, сформировав обеспокоенную складку, а темные глаза взглянули на Миндже с немым вопросом, словно хен на расстоянии ощутил исходящую от него обиду. В уголке насмешливого рта залегла некрасивая морщинка. Хен выглядел… Проклятие, он выглядел расстроенным. Это заставило Миндже растеряться, ведь последнее, чего он хотел, это чтобы хен печалился из-за него, но прежде, чем он успел открыть рот и объяснить причину своего внезапного уныния, стеклянная дверь кафе приоткрылась, впуская внутрь шум улицы и человека, которого он хотел бы видеть меньше всего на свете. Минсока-сонбэ. Стоило ему появиться, и атмосфера сгустилась еще сильнее, превратившись в откровенно враждебную. Миндже всем телом почувствовал, как рядом с ним напрягся Кан Тхэвон. Уязвимое выражение на его лице исчезло, словно щелкнул невидимый переключатель, и теперь его благородные черты выражали лишь знакомую надменную холодность, с которой хен обходился лишь с самыми неприятными ему людьми. Миндже подавил желание поежиться. Он и сам не слишком обрадовался появлению сонбэ, но его собственные чувства не шли ни в какое сравнение с теми, что, по-видимому, испытывал Кан Тхэвон. Было ли дело во вмешательстве в его личную жизнь или же хен просто не желал видеть Минсока-сонбэ где-либо за пределами офиса, но во взгляде, направленном в сторону сонбэ, Миндже не читал ничего, кроме брезгливой неприязни. Впрочем, даже если тот и сумел почувствовать, что его присутствию не рады, это мало его смутило. — Начальник Кан, мистер Ким, как неожиданно вас здесь увидеть, — сказал он, подходя ближе. Улыбкой сонбэ можно было бы освещать небосвод вместо солнца. — Это взаимно, — холодно заметил Кан Тхэвон, — Далеко же вы забрались, чтобы просто поесть пиццы. Минсок-сонбэ расхохотался, будто услышал лучший в своей жизни анекдот. Обеспокоенные громким смехом посетители с некоторых соседних столиков неодобрительно косились на него, но, казалось, чужое осуждение совсем не волновало сонбэ. Наоборот, чем больше к нему было приковано внимания, тем сильнее он этим наслаждался. — О нет, я просто курьер. Девушки из бухгалтерии взяли меня в оборот, и теперь я таскаю пиццу всему отделу, только чтобы милашка О Хиджу обратила на меня внимание. Любовь зла, — смахнул он несуществующую слезу. — Мои соболезнования. Будучи зажатым между Кан Тхэвоном и сонбэ, Миндже будто наблюдал за игрой в пинг-понг, только вместо шарика над столом летали ядовитые замечания. Застигнутый врасплох и всерьез раздраженный этим фактом, Кан Тхэвон едва затруднялся тем, чтобы держать себя в руках, осознанно и с наслаждением балансируя на тонкой грани, отделявшей его от откровенной грубости. Минсоку-сонбэ приходилось быть более сдержанным в выражениях. Но даже так он находил искреннее удовольствие в том, чтобы провоцировать свое непосредственное начальство. На выразительном скуластом лице было написано чистое азартное предвкушение, когда он перевел глаза на Миндже и шутливо заметил: — Не знал, что вы так близки. — Вовсе нет! — поспешно выпалил Миндже и тут же, неловко сбившись, умолк, ощутив, как правую ногу под столом чувствительно придавил чей-то ботинок. — Мы приятельствуем, — невозмутимо пояснил Кан Тхэвон. — Оказалось, что мистер Ким и я имеем схожие увлечения. — Никогда бы не подумал, — усмехнулся Минсок-сонбэ. — При всем уважении, со стороны сложно представить двух более непохожих людей. Но теперь мне ужасно любопытно, что же это. — Кулинария! — пискнул Миндже первое, что пришло ему в голову. — Мы оба любим готовить. Кан Тхэвон изумленно округлил глаза. На то, чтобы удержать равнодушное выражение лица, вероятно, ушли все его таланты, но он вновь повернулся к сонбэ и медленно кивнул с таким видом, будто все, что звучало за столом, не являлось ничем, кроме чистейшей правды. Сонбэ поперхнулся воздухом. Едва сдерживая смех, он перевел сияющие глаза с застывшего каменной статуей Кан Тхэвона на отчаянно красного Миндже и обратно. И ошеломленно покачал головой, словно не полностью доверял ушам. — Вы… кулинария? Никогда бы не подумал! — повторил он с таким счастьем, что становилось очевидно, что именно будет обсуждать весь офис с момента его возвращения и до тех пор, пока какой-нибудь новый бедняга не подарит им повода для сплетен подобного масштаба. Осознание собственного промаха так сильно ударило по Миндже, что, даже несмотря на успокаивающее присутствие хена совсем рядом, он стремительно потерял самообладание. Чтобы немедленно заткнуть себе рот и больше не открывать его до конца беседы, он потянулся за пиццей и тут же случайно сбил стакан, едва не окатив Кан Тхэвона — лишь природная ловкость позволила тому избежать катастрофы. Сонбэ прыснул, не слишком удачно маскируя смех под кашель. Это заставило Миндже запаниковать еще сильнее, и, сбивчиво извиняясь, он принялся возить по столу бумажной салфеткой, не только не собирая, но скорее еще больше размазывая по нему последствия собственной криворукости. Лицо пылало от стыда. В ушах обличительно грохотал пульс. До такой степени позорить себя на публике ему не доводилось, вероятно, еще со времен случая с пуговицей, но если по прошествии месяцев то происшествие начало казаться ему даже немного пикантным (по крайней мере, он не отказался бы повторить его наедине с Кан Тхэвоном), то в этот раз ему отчетливо хотелось умереть. Внезапно поверх его трясущихся ладоней опустилась еще одна, останавливая беспорядочные движения и словно вливая сквозь кожу спокойствие и тепло. — Я помогу, — мягко предложил Кан Тхэвон. И Миндже сдавленно кивнул, боясь не совладать с дрожью в голосе. Пока они устраняли беспорядок, сонбэ куда-то исчез. То ли наконец получил свой заказ, то ли просто сполна насладился представленным зрелищем. Тревога, сдавившая Миндже виски, словно тугой обруч, с его уходом слегка ослабла, но он по-прежнему чувствовал себя невероятно никчемным. Впрочем, не то чтобы у него не было для этого причин. — Клянусь, этого парня воспитывали волки, — раздраженно выдохнул Кан Тхэвон, когда стол наконец вновь оказался чистым. — Нет, хен, это были кошки, — уныло отозвался Миндже, — Минсок-сонбэ такой же любопытный. Кан Тхэвон хмыкнул и пожал плечами. — Кошки, так кошки. Вот только благодаря этому коту весь офис вскоре будет думать, что мы с тобой оба без ума от готовки, — задумчиво сказал он. — Не вздумай по-настоящему вступить в какой нибудь кулинарный клуб. Я и так вижу тебя только по выходным. Миндже послушно кивнул, не решаясь спорить, и хен наконец-то снова улыбнулся. Избегая неприятных или болезненных тем, оставшееся время они говорили о ерунде, так что обед прошел вполне мирно, хоть Миндже и начинало подташнивать при мысли о возвращении в офис и новой встрече с сонбэ. Нервное напряжение не ушло окончательно, а лишь затаилось внутри неприятным сосущим чувством, от которого ныло в затылке и мерзко потели ладони. Он снова все испортил! Вполуха слушая хена, Миндже рассеянно жевал, но думал, откровенно говоря, совсем о другом. Даже несмотря на умиротворяющую близость Кан Тхэвона, его словно подтачивало изнутри чувство вины за свою неуместную болтливость и страх перед сплетнями, которые он сам же и породил. Хотелось отмотать время на полчаса назад и отвесить себе пощечину. Кан Тхэвон вроде бы не придал произошедшему большого значения, но Миндже не мог поступить так же. Чужое осуждение пугало до чертиков, но даже это казалось сущей мелочью по сравнению с тем, что из-за его ошибки эта тень могла попасть и на хена. И что самое ужасное — он даже не знал, как это можно исправить. Впрочем, один способ все-таки был. Воспользоваться им — все равно, что самолично растоптать себе сердце. От одной только мысли за ребрами тревожно застучало, и Миндже торопливо зажмурился, чтобы не выдать Кан Тхэвону своего смятения. И все-таки он должен был сделать это — ради хена. Исправить тот вред, что он невольно причинил ему сегодня. Тот незаметно подмигнул ему, насмешливый и игривый, такой красивый, что в груди становилось больно… Миндже собирался избегать его до тех пор, пока не улягутся слухи. *** Избегать Кан Тхэвона оказалось предсказуемо сложно. Даже сложнее, чем он прежде мог себе представить. С тяжелым сердцем Миндже врал, придумывая себе несуществующие дела. Ссылаясь на вечную занятость, отменял совместные обеды. Чтобы избежать соблазна ненароком наткнуться на хена в коридорах, он даже изменил свой стандартный маршрут до рабочего места, выбрав мучительный подъем по лестнице вместо короткой комфортной поездки на лифте. Выходило дольше и утомительней — на финальных пролетах он едва не захлебывался одышкой, волоча вверх трясущиеся от нагрузки ноги. Но зато никто больше не смог бы заподозрить его и хена в непозволительной близости. Временами ему казалось, что он ошибается. Тот же самый внутренний голосок, что время от времени подзуживал его случайно оказаться у кабинета Кан Тхэвона, иногда принимался нашептывать, что ничего страшного не произошло. Что ничто из того, что сонбэ мог увидеть и услышать в тот злосчастный день, не смогло бы пробиться сквозь сверкающий щит из безупречной репутации хена… Впрочем, чтобы заглушить его, хватало любопытного взгляда, неосторожного слова, мнимого или реального, и Миндже вновь впадал в замкнутый круг из уныния и паранойи. Сочиняя для хена сбивчивые отговорки, он чувствовал себя ужасно виноватым. Части его хотелось, чтобы тот разозлился или потребовал объяснения для столь внезапных перемен, но Кан Тхэвон принимал его слова без каких-либо сомнений. Спустя какое-то время он, будто почувствовав что-то, отдалился сам. Миндже был рад — врать про несуществующие дела с каждым разом становилось все тяжелее. Но вместе с радостью приходила и боль: хен так легко покупался на его ложь, словно ему было все равно. Через две недели после неудавшегося свидания в пиццерии Миндже поймал себя на том, что вот уже полчаса смотрит в раскрытое окошко чата, и неожиданно для себя расплакался. Еще через день он позвонил Кан Тхэвону сам, но звонок почти сразу же ушел на голосовую почту, обещавшую, что тот перезвонит, когда снова окажется в сети. Без хена было плохо. Так плохо, что Миндже готов был послать к черту и сонбэ, и коллег, и даже собственную паранойю, лишь бы только вернуть все назад. Его решимость, такая твердая и незыблемая в начале, теперь рассыпалась песочным замком, обнажая непонятно откуда взявшуюся обиду. Да, он сам первый принял решение избегать хена, чтобы не провоцировать слухи, но разве тот не должен был воспротивиться? Вместо того, чтобы исчезнуть так, будто и не появлялся; будто Миндже просто сам себе придумал эти несколько месяцев счастья, а потом очнулся от глупой фантазии, вновь оставшись с реальностью один на один. Он даже подумывал было сойти с ума окончательно и напроситься на аудиенцию к Кан Тхэвону прямо через его секретаршу, как вдруг узнал, что это не имело никакого смысла. Хена не было в офисе. Его и в городе-то не было — в то время, пока Миндже мучался, пытаясь преодолеть воображаемую стену из страха и отчуждения, Кан Тхэвон поступил проще и уехал в рабочую поездку, проложив вполне реальное расстояние между ними. И тогда Миндже разозлился. Запретив себе думать о хене, пока тот не вернется в Сеул, он постарался действительно сосредоточиться на работе впервые с тех самых пор, как он начал использовать ее в качестве оправдания. Однако принять такое решение оказалось куда легче, чем сделать. Казалось, что чем больше он пытался сосредоточится на деле, тем сильнее его волновало предстоящее возвращение хена. Что если, вернувшись, тот скажет, что все кончено? Что если он наконец поймет, что, даже несмотря на волшебный секс, такой трус, как Миндже, ему не нужен? Погруженный в тревожные мысли, он вел себя даже запуганней и нелюдимей обычного. Он так и не сблизился ни с кем из коллег, если не считать Кан Тхэвона, и офисная жизнь отдела продаж проходила одновременно сквозь и мимо него — он выполнял свои обязанности и мог общаться с коллегами на рабочие темы, но никому и в голову не пришло бы приглашать его на совместные обеды или, к примеру, посиделки с выпивкой после рабочего дня. Ему самому — в первую очередь. Тем больше он был удивлен, обнаружив такое приглашение в своем электронном ящике однажды утром. Впрочем, изучение письма дало ему ответы на все вопросы. Тимбилдинг был общий, и присутствовать должны были все отделы: и продажники, и кадровики, и … тут сердце пропустило удар, прежде чем начать биться в два раза быстрее… отдел безопасности. Он так нервничал, страшась и желая снова увидеть хена, что и вовсе не запомнил, как прошел день. Просто в один момент он вдруг оказался посреди украшенного зала барбекю-ресторана, окруженный толпой не очень трезвых коллег. Оживленная речь и аппетитное шипение мяса на гриле, острый звон стаканов со спиртным и прочие звуки шумной вечеринки сплетались друг с другом в равномерный гудящий гомон. То на одном, то на другом конце зала толпа то и дело взрывалась вспышками громогласного хохота. Столы ломились от мяса и алкоголя. Казалось, что нигде в радиусе нескольких кварталов не осталось ни капли спиртного, ни одной куриной косточки, потому что все это было здесь — шкворчало на гриле, шипело в стаканах, и, в общем и целом, делало вечер гораздо приятнее для постоянно голодного Миндже. И он был вовсе не против отдать должное еде и алкоголю. Никто, разумеется, не ждал от него участия в беседе, и пока все вокруг были заняты болтовней куда сильнее, чем трапезой, он мог бы беспрепятственно набивать живот всем, что попадется под руку, если бы не два обстоятельства. Для начала — по правую руку сидел сонбэ, и этот факт изрядно портил Миндже аппетит. Пусть в данный конкретный момент сонбэ куда больше интересовал флирт с женской половиной стола, чем его любимый объект для шуток, но все же без его общества Миндже сумел бы с легкостью обойтись. И даже еда, наверняка, показалась бы ему еще вкуснее. Тем печальнее и безнадежней становилось второе обстоятельство — общество хена, вопреки обыкновению, сегодня тоже его не радовало. Он почувствовал отчаяние, стоило только в первый раз его увидеть. Несколько дней вдали от Миндже явно пошли Кан Тхэвону на пользу — расслабленный и посвежевший, слегка зарумянившийся от духоты и алкоголя, хен выглядел бесконечно довольным жизнью. В поездке он, видимо, немного изменил прическу и теперь был похож на спустившееся к смертным божество даже больше, чем обычно. И … он почти не смотрел на Миндже. Кивнул небрежно, словно не слишком близкому знакомому, словно коллеге из смежного отдела, прежде чем отвернуться обратно к соседям по столу и вовсе больше не обращать на него внимания. Миндже сглотнул застрявший в горле горький комок, и, пытаясь избавиться от него окончательно, ополовинил бутылку соджу . «Хен не такой» — попробовал он убедить сам себя, не отрывая тоскливого взгляда от элегантной фигуры в противоположном конце зала, и все же так и не решился подойти к нему. Любые утешительные мысли отчетливо чадили неприятным душком самообмана. Может быть потому, что в то время, как Миндже весь вечер приходилось сражаться за крохи внимания Кан Тхэвона, за каждый случайно перехваченный взгляд, некто другой получал все то, что ему не досталось? Приглянувшийся хену юноша сидел за столом службы безопасности, и, хотя за время работы Миндже так или иначе успел узнать всех коллег Кан Тхэвона, он мог бы поклясться, что никогда не видел его прежде. Молодое, но не особенно красивое лицо, преображал абсолютно щенячий восторг, стоило хену только повернуться в его сторону, и, о, Миндже прекрасно знал это чувство. Разве он сам рядом с Кан Тхэвоном не выглядел точно так же? Сверля парочку тоскливым взглядом, он мрачно цедил из стакана пиво, но в действительности — хлебал уксус целыми чашками . Кан Тхэвон выглядел отвратительно заинтересованным. Склонившись ближе, он вполголоса разговаривал о чем-то с раздражающим новичком и послушно пил все, что тот услужливо подливал ему в стакан. Миндже ревновал Кан Тхэвона бессчетное количество раз. Он сам обрек себя на это чувство в тот самый момент, когда впервые решился поцеловать хена, и даже почти смог научиться держать его в узде. Он и сегодня сумел бы не предаться отчаянию, если бы не знал, как никто другой, что его соперник был полностью во вкусе Кан Тхэвона. Совсем молодой, почти мальчик — студент-старшекурсник или только недавно закончил университет. Но, несмотря на молодость, его фигура уже была далека от юношеской стройности. Пухлые щеки, полные руки, пошлые ямочки на щеках; издалека не видно, но под столом наверняка выпирал круглый животик, плотный и упругий, как раз такой, чтобы понравиться хену. Внутри защемило. Болезненно, остро и жаляще — знакомое, отвратительное ощущение. Он ненавидел это чувство — эгоистичное, душное и голодное, и все же отдавался ему без остатка, с наслаждением самоистязателя прокручивая в голове самые жестокие и унизительные мысли. Посредственный и трусливый, что он мог дать хену кроме кратковременного удовлетворения его желаний? Он не умел быть решительным, и соблазнительности в нем не было ни на грош. Разве такому по силам удержать хена, если тот наконец устал от него? По-настоящему увлекшись разговором, Кан Тхэвон придвинулся еще ближе к собеседнику. Еще чуть-чуть и расстояние между ними перестало бы быть приличным, но хена, похоже, нисколько не волновала возможная потеря лица. В какой-то момент он просиял, и, подавшись почти вплотную, принялся что-то быстро строчить на салфетке. Миндже пил. И, приглушая неприятные чувства едой и спиртным, разглядывал парочку, уже почти не стесняясь. Склонив головы, они глядели на проклятую салфетку, словно величайшее в мире сокровище, а в его сердце тем временем медленно разгорался гнев, который оказалось не под силу потушить даже ребрышкам на гриле. — Готов поспорить, что за столом у безопасников гораздо интереснее. Не правда ли? — раздалось над правым ухом, заставив Миндже вздрогнуть. Сосредоточившись на хене, он совсем забыл о сонбэ. И теперь неприятное соседство решило напомнить о себе само, бесцеремонно вторгшись прямиком в его внутренний раздрай, словно пронзительная фальшивая нота. Сложно поверить, что когда-то он всерьез думал, что они могли бы стать друзьями — Минсок-сонбэ будто чувствовал моменты, когда он был наиболее уязвим. Чуял, как хищник — запах раненого животного, и никогда не упускал возможности воспользоваться ими для очередной жестокой шутки. Миндже неохотно оторвал глаза от Кан Тхэвона и медленно повернулся к сонбэ. Его мутило при мысли о том, чтобы вновь стать мишенью, на которой тот будет оттачивать собственное остроумие, но наглая шутка, хлестко опалив ему сердце, неожиданно вызвала в нем ответный всполох гнева. Захлебнувшись от негодования, он вскинул голову, чтобы взглянуть сонбэ в лицо, но отчего-то не смог. Мир покачнулся и поплыл перед глазами, лишенный единственной зафиксированной точки. Почему-то сосредоточить взгляд на лице сонбэ оказалось мучительной, почти непосильной задачей. Тот двоился и расплывался перед ним, и никак не мог собраться воедино, словно вдруг превратился в размытое пятно. Миндже икнул и пьяно хихикнул. Выглядело это так нелепо, что его против воли тянуло непристойно засмеяться. — Сонбэ, вы совсем не смешной, — доверительно прошептал он, качнувшись ближе. А после, в противовес собственным словам, снова принялся хихикать. Тот по-дурацки захлопал глазами, похожий на удивленную сову. Он будто совсем не ожидал подобной реакции от своего любимого объекта для насмешек, а, получив ее, откровенно растерялся. Вид у него при этом был настолько глупый, что его было даже немного жаль. И почему Миндже раньше так болезненно реагировал на его подначки? Помявшись с несколько мгновений, Минсок-сонбэ счел за лучшее просто молча отвернуться в сторону, оставив его в покое. Упиваясь своей крошечной победой, Миндже опрокинул в себя еще одну рюмку и торжествующе укусил жареное ребрышко. И тут в голову пришла идея. Простая и сокрушительная в своей изящности. Поразившись, как он не додумался до этого раньше, он даже выронил ребрышко, которое до сих пор держал в руке. Впрочем, больше он медлить не собирался и сам потянул сонбэ за рукав, сомкнув на нем выпачканные в мясном соусе пальцы. — Сонбэ! Тот скривился, отцепляя его от ткани. — Чего тебе? — спросил он раздраженно. Миндже качнулся к нему, и Минсок-сонбэ непроизвольно вздрогнул, стоило ему податься ближе, обдав запахом алкоголя. — Сонбэ — снова позвал он заговорщицким шепотом. — Вы знаете, кто это там разговаривает с хе… ой. То есть с начальником Каном! Расчет был элементарно прост — во всей компании вряд ли нашелся бы больший любитель сплетен, нежели Минсок-сонбэ. Он знал все и про всех, а если и не знал, то с таким широким кругом общения, какой имел сонбэ, добыть нужную информацию было для него сущей безделицей. Сонбэ перевел взгляд туда, где сидел Кан Тхэвон, и тут же на его лице появилось снисходительное выражение. — А ты еще не слышал про новичка? — спросил он, сочувственно приподняв брови. — Это юное дарование ломануло наш файервол, но вместо того, чтобы что-то украсть, потребовало взять его на работу. Начальник Кан лично ездил в Пусан, чтобы предложить ему контракт и уладить все вопросы с полицией. Из того, что Минсок-сонбэ рассказывал об обстоятельствах появления этого парня в компании, Миндже не понял ни слова. Но это было и не важно. Так вот зачем хен уезжал из города? Миндже вновь уставился на парочку. Сонбэ оказался моментально забыт. От лихорадочно кипящих мыслей у него кружилась голова, и точно так же завораживала скорость, с которой менялось его настроение. Значит, новичок интересовал хена только как талантливый сотрудник? Или не только? О чем вообще можно разговаривать с простым коллегой в течение всего вечера? Хен ведь совсем не чурался служебных романов, Миндже знал это, как никто, но если все не так… Если Миндже снова приревновал его на пустом месте, сколько еще раз Кан Тхэвон будет прощать ему всплески ревности, прежде чем его терпение наконец-то иссякнет? Не в состоянии оторвать взгляд, он едва сдерживал желание завязать себе глаза, чтобы не видеть и не думать. Будто качаясь на качелях, он то почти убеждал себя в том, что надумал лишнего, то вновь впадал в глухое подозрение, так что даже помогавшее прежде опьянение теряло свою чудодейственную силу. Ну что он за человек такой? Ну почему он не может просто взять и довериться хену? Но Миндже и правда не мог. Он должен был узнать наверняка. Пока еще не успел накрутить себя до истерики или напиться до беспамятства. Решительно влив в себя еще одну стопку, он резко поднялся на ноги. — Эй, что ты делаешь? — беспокойно вскинулся сонбэ. Миндже нетерпеливо отмахнулся от него, покачнувшись и едва не утратив равновесие. Стоять прямо оказалось тяжелее, чем он рассчитывал. На другом конце зала он отыскал глазами хена, который теперь тоже смотрел на него, и напряжение тут же оказалось снесено волной эгоистичной радости. В широко распахнутых глазах Кан Тхэвона он читал замешательство и тревогу, и от этого было так же здорово, как от разошедшейся по телу алкогольной неги. Так же приятно, как выиграть главный приз. Наконец-то все внимание хена снова безраздельно принадлежало ему. Миндже блаженно улыбнулся и помахал хену, чувствуя в себе невозможное желание поцеловать его прямо у всех на виду, чтобы ни у кого не осталось сомнений, кому на самом деле принадлежат и это лицо небожителя, и насмешливый взгляд, и даже самые сокровенные его фетиши. Направляясь через весь зал к столу отдела безопасности, он уже ни капли не колебался. Раз уж хен по-прежнему беспокоился за него, значит, ничего еще не было потеряно. И, растворяясь в эйфории от этой простой мысли, мир покачивался и плыл перед глазами, а неверный пол изгибался под ногами, будто Миндже ступал по облакам. Кан Тхэвон вскочил на ноги. Ему тоже не терпится, обрадованно решил Миндже, глядя на то, как хен стремительно приближается к нему, но тут его повело окончательно. В голове помутилось, он покачнулся и потерял равновесие. Пол предательски вывернулся, бросившись ему в лицо. Кажется, чьи-то руки подхватили его… Миндже прижался к чему-то мягкому, теплому, вдохнул знакомый запах. Он подумал было, что теперь хен точно не вернется обратно за стол к раздражающему новичку, и успел улыбнуться этой мысли. А дальше была только темнота. *** Просыпаясь, он чувствовал себя так, будто его сбил поезд. В голове звенело. Тело слушалось его с трудом, сочась слабостью, словно переспевший плод — соком. Он попробовал привстать и открыть глаза, и тут же со стоном бросил эту затею. Стоило только оторвать голову от постели, как мир тут же пришел в движение, а внутренности скрутил сильнейший спазм, угрожая исторгнуть наружу остатки вчерашней трапезы. Густой туман, клубящийся в разуме, милосердно застилал собой события вчерашнего дня. Мысли шевелились вяло и неохотно, сосредоточиться на чем-то, кроме головной боли, казалось нереальной задачей, и, по правде говоря, Миндже даже толком не мог вспомнить причины, почему он так сильно напился вчера. Впрочем, отсутствие воспоминаний никоим образом не мешало ему жалеть о своем решении. Хотелось пить. Сухое горло драло наждачкой, но встать и налить себе стакан воды в его состоянии было не проще, чем призвать его силой мысли. Миндже поморщился и захныкал от незавидности своего положения, как вдруг чья-то ладонь оказалась у него под затылком, бережно приподняла голову, и в рот ткнулся твердый стеклянный край. Он разомкнул губы, и в горло хлынула вода. Чудесная, прохладная вода, такая вкусная, какой он не пил еще ни разу в жизни. От удивления он даже распахнул глаза. Он не у себя дома, с волнением вдруг понял Миндже, узнав знакомое окружение. Интерьер, о котором он мечтал, и в тайне боялся никогда больше не увидеть. К горлу подкатил комок размером с шар для боулинга. Кан Тхэвон принес его к себе? Значит, вчера им все же удалось помириться? Смутные картины вчерашнего дня сплетались в голове в бессмысленную кашу, не давая внятного ответа. — Хен, — позвал он на удачу, но тотчас сконфуженно умолк. Звук собственного голоса резанул по ушам, хриплый и грубый, словно воронье карканье. Постель прогнулась под весом чужого тела, и в поле зрения возникло лицо. Самое прекрасное и самое любимое лицо в целом мире. Кан Тхэвон был в домашней одежде. Его волосы пребывали в несвойственном им беспорядке, а под глазами отпечатались темные круги — следствие бессонной ночи. Он все еще был красив, разумеется, но на его лице проступила непривычная бледность. Склонившись над Миндже, хен выглядел осунувшимся и утомленным. — Хочешь еще воды? — обеспокоенно спросил он, положив ему на лоб прохладную ладонь. Миндже зажмурился и осторожно покачал головой. Он молился, чтобы хен не убирал руку. От касания и вправду становилось легче, будто Кан Тхэвон обладал волшебной силой. — Вообще не помню, что было вчера, — пожаловался он, потираясь о ласковую ладонь. — Прости, что тебе пришлось возиться со мной. Я же не доставил тебе проблем, да? Хен промолчал, и Миндже почувствовал беспокойство. Какое-то неприятное подозрение вертелось на краю сознания, но постоянно ускользало из фокуса. Он приподнялся на локтях и попытался взглянуть Кан Тхэвону в лицо. — Нет, совсем нет! — преувеличенно бодро поспешил уверить тот. Но было что-то в том, как он хмурил брови. В неестественно бодром голосе и в темных кругах, что залегли под его глазами, что подсказало Миндже: хен не до конца честен с ним. Видимо, тот и сам понял, что прозвучал не слишком убедительно. Слегка отвернувшись в сторону, он беспомощно взъерошил собственные волосы. — Я … не знаю, как об этом сказать, — признался он с вымученной улыбкой. И, пока Миндже обмирал от страха, расширенными глазами наблюдая, как он вытаскивает из кармана телефон, неуверенно добавил: — Наверное, лучше показать тебе сразу. Кан Тхэвон запустил видео, и из его телефона полились звуки вчерашней вечеринки. «Это что, я?» — подумал Миндже, разглядывая происходившее на экране с удивлением и толикой гордости. Человек из видео никак не мог быть Миндже, хоть того и разнесло почти вдвое за последние полгода. Но этот парень… он был просто огромным. Миндже, конечно, и так знал, что усиленная кормежка хена оставила на нем свои результаты, но со стороны его прогресс смотрелся поистине впечатляюще. Пошатываясь, словно матрос, он энергично помахал кому-то за пределами кадра, а затем выкатился из-за стола и куда-то пошел, двигаясь тем самым особенным образом, свойственным только очень пьяному человеку. Качество съемки оставляло желать лучшего: видимо, тот, кто снимал, тоже был сильно нетрезв — камера так и плясала в его руках, а потому, отвлекаясь на постоянную тряску, Миндже с трудом мог сосредоточиться на происходящем до тех пор, пока в кадре не появился Кан Тхэвон. Его он узнал сразу. И, узнав, похолодел. Воспоминания о вчерашнем вечере, до сих пор милосердно сокрытые под алкогольным туманом, внезапно обрушились на него с неотвратимостью оползня. «Хеен», — обиженно тянул из динамика телефона его собственный голос под аккомпанемент чьего-то задушенного смеха. — «Ты злишься на меня, да? А я на тебя сильнее! Почему ты меня больше не люююбишь, хен?» Тут он прерывал свои жалобы, но лишь для того, чтобы, навалившись на Кан Тхэвона, попытаться его поцеловать. Тот почти силком выволакивал его пьяное тело за двери, и дальше видео, слава богу, заканчивалось. — Прости, я не заметил, что нас снимали, — едва слышно сказал хен, разбивая повисшую тишину. Он извинялся? Ну, конечно же, он извинялся! Как будто это не Миндже только что разрушил его жизнь и репутацию. Но тем хуже. Боги, тем хуже! Миндже уткнулся лицом в колени, не мечтая больше ни о чем, кроме немедленной смерти. А ведь он наивно думал, что подверг их отношения испытаниям в тот раз, когда проговорился сонбэ в пиццерии. Откуда-то из глубины его стиснутого горла хлынул визгливый истеричный смех, и, даже приказав себе прекратить, Миндже не смог остановиться. Лицо хена стало совсем несчастным. — Когда тебе хорошо, ты смеешься по-другому… — понуро заметил он. Невысказанная печаль в его голосе заставила Миндже умолкнуть и вылезти из своего кокона отчаяния только чтобы встретиться с ним глазами и осознать, что он понятия не имеет, как ему оправдываться. — Я… не знаю, что сказать. Я должен просить прощения, но это же очевидно, что ты никогда не простишь меня. Я бы и сам себя никогда не простил. Наверняка, теперь ненавидишь меня, но сидишь тут и ухаживаешь за мной, после того как я испортил тебе жизнь. Хотя это как раз не удивительно — я всегда все порчу и… — Прекрати! Я не для этого показал тебе видео. И что еще за чушь про то, что я тебя ненавижу? Еще ни разу он не видел, чтобы хен так очевидно злился на него. Тот был в своем праве, разумеется, и от этого было еще больнее, но остановиться Миндже не мог. Все, что копилось в нем на протяжении всех этих месяцев, вся неуверенность и ревность, и беспомощная злость на самого себя, наконец-то нашло выход наружу, изливаясь на самого неподходящего для этого человека. Его как-будто тошнило словами. — А разве нет? Ты ни слова не сказал мне за последние две недели! Ни разу за вечер не взглянул на меня! Крутился вокруг этого … — он сделал паузу, проглотив всю вертящуюся на языке брань, прежде чем отчаянно выкрикнуть: — Что я должен был думать? Кан Тхэвон выглядел ошарашенным. Замерев на краю постели растерянной статуей, он медленно хлопал глазами, словно действительно не ожидал, что Миндже будет на него кричать. — Но ведь это тебе нужно было время, — сказал он нерешительно, а Миндже едва не рассмеялся снова. Из всех возможных отговорок хен выбрал эту? Настолько бессмысленную и нелепую? Сердце затопил гнев, и, упрямо стиснув кулаки, Миндже даже задрал подбородок в попытке посмотреть на хена сверху вниз. Как так получилось, что оправдываться вынужден Кан Тхэвон, а не он сам, он до сих пор не мог понять. — Я тебе об этом сказал? — вскинулся он резко. Было непросто убрать из голоса яд, но лицо Кан Тхэвона все равно болезненно исказилось. Слова без сомнения нашли свою цель. Опустив глаза, хен неловко пожал плечами. — Нет, но я видел как ты отреагировал тогда в кафе, когда я предложил тебе встречаться открыто. И потом, ты ведь избегал меня с того самого дня. Я думал, что давлю на тебя слишком сильно и не хотел пугать. — сделав паузу он взглянул на Миндже, и тот поразился насколько беспомощными в этот момент стали его глаза. — Я… идиот, да? Миндже помотал головой, не способный выдавить из себя ни звука. В горле застрял колючий ком. Там, где секунду назад был гнев, теперь не осталось ничего, кроме бесконечного мучительного сожаления. Мерзкое чудовище, как он посмел наброситься на хена, когда сам причинил ему вред в сто крат сильнее? — Нет хен, это я — идиот! — поспешно выдохнул он, нашаривая на покрывале прохладную ладонь. Ладонь коротко напряглась в его судорожной хватке, прежде чем ослабнуть, смягчиться и обвиться вокруг его в ответном пожатии. Кан Тхэвон взглянул на него с облегчением, от которого становилось тошно. Жальче, чем хена, было только себя. Глаза запекло мутно и влажно, и, вырвав руку, он поспешно спрятал лицо в ладони. — Я ужасен, — прошептал он в сложенные руки, так тихо, что его смогли бы расслышать разве что он сам и летучие мыши. — Постоянно ревную тебя, постоянно боюсь, что сделаю что-нибудь не так — растолстею, похудею, скажу какую-нибудь ерунду. Как ты вообще можешь терпеть меня, хен? — Я не терплю, — раздался возле уха негромкий голос. Миндже вскинулся и увидел, что Кан Тхэвон придвинулся почти вплотную. Теплые, темные, словно капли сосновой смолы, глаза были полны сочувствием так, что смотреть в них было так же невыносимо, как смотреть на солнце. — Я ведь люблю тебя, помнишь? Миндже тихо всхлипнул и поспешно закивал, уперевшись взглядом в колени. По телу прошла волна дрожи от осознания того, что, вывалив на хена весь тот мусор, что копился у него в голове месяцами, он получил на это лишь признание в любви. Боги, как же сильно он любил этого человека. И как же мало мог дать ему в ответ. В этот раз он все-таки не выдержал. Стоило только первой соленой дорожке скользнуть вниз по левой щеке, как все внутренние барьеры пали, сметенные изнутри горячей волной, и он разрыдался, как ребенок. Горло схватывало беззвучными спазмами, из глаз и из носа текло, и он трясся всем телом, прятал лицо руками и кусал губы, чтобы не издать ни звука. Все его существо тянуло броситься на грудь Кан Тхэвону, спрятаться в его объятиях и выплакаться вволю. — Прости, — выдавил он из себя в перерывах между всхлипами, не до конца понимая, за что именно он извиняется, но Кан Тхэвон молчал и успокаивающе гладил его по затылку. Чуткие пальцы хена мерно перебирали его волосы, и под мягкими поглаживаниями чудовищное напряжение последних минут выходило со слезами, оставляя после себя блаженную пустоту. Миндже плакал, пока не закончились слезы, а после еще некоторое время просто сидел прижавшись к твердому плечу. — Мне больно от того, как плохо ты думаешь о себе, — задумчиво сказал Кан Тхэвон, обнимая его. «Я ужасный человек, который использует твои чувства как топливо для своей самооценки» — привычно подумал Миндже. Но в первый раз в жизни ненавистная мысль не показалась ему правильной, как будто он повторял заученный и давно уже набивший оскомину и потерявший всякий смысл текст. — Я не умею по-другому, — откровенно признался он. Кан Тхэвон промолчал, но руки вокруг Миндже сжались еще крепче, и тот пообещал: — Но я постараюсь научиться. Он долго сидел вот так, прижавшись к хену всем телом и впитывая идущее от него тепло, словно земноводное на нагретом солнцем камне. Из этого маленького островка покоя не хотелось уходить никогда. Кан Тхэвон послушно не размыкал рук, и, убаюканный лаской, Миндже ощущал, как сами собой закрываются глаза. Недавняя истерика выпила из него остатки сил, и все, чего ему хотелось — лечь и проспать следующую сотню лет, чтобы не иметь дела с последствиями собственных действий. — Что нам теперь делать? — тихо пробормотал он, уткнувшись лбом в твердое плечо, но Кан Тхэвон его все-таки расслышал. — Ничего, в том-то и вся прелесть. Тут уже ничего не сделаешь, — усмехнулся хен. Бодрость, которая при этом прозвучала в его голосе, оказалась настолько неожиданной, что Миндже даже выпал из сонного морока и, высвободившись из объятий, ошарашенно уставился на него. — Ты как будто рад? Хен пожал плечами, невозмутимо и даже слегка беззаботно. — Я рад, что больше не нужно врать и отклонять предложения на свидания вслепую. Кроме того, меня ужасно бесило, когда Чхве Минсок задирал тебя. Теперь он не решится пристать к тебе снова. Хен улыбнулся ему, а у Миндже на секунду перехватило дыхание. Нежность и благодарность, любовь — такая безграничная, что вообще едва ли способна уместиться в одном человеческом сердце, сплелись в груди в один огромный обжигающий шар счастья. Все же хен — удивительное, волшебное существо, подумал он, любуясь. Кто еще на его месте хотел бы защищать его, вместо того, чтобы обвинить Миндже в том, что он разрушил его жизнь и карьеру? — Знаешь, о чем я подумал? — О чем? Улыбка Кан Тхэвона оказалась настолько заразительной, что, задавая вопрос, Миндже не мог не улыбнуться тоже. Решиться спросить было страшновато, но это была хорошая, правильная жуть. Сродни прыжку спиной вперед, на доверие, точно зная, что там впереди тебя обязательно поймают. Пусть он не был уверен в себе, но зато его вера в хена не знала границ. — Раз уж все раскрылось, что скажешь на то, чтобы жить вместе? — сказал он, протянув ладонь и мягко дотронувшись до его щеки. У Кан Тхэвона задрожали ресницы. Он улыбался.