Мой кот пришел назад

А вы заметили, что стоит только нашему герою заявить «ни при каких обстоятельствах я не буду этого делать» или «в нашей вселенной этого никогда не произойдет» — и вот, едва покончив с клятвами, он делает именно то, что зарекался не, и происходит с ним именно то, чего никогда происходить не должно было? Он уже и сам заметил. И, поверьте, ни капли не обрадовался. Точно, как затишье после бури, за атакой треклятых ромуланцев случилось три месяца без происшествий. «Энтерпрайз» дали немного времени на ремонт, а после принялись гонять по всему Альфа-квадранту, словно курьерский транспортник. Джим едва успевал отчитаться об успехе текущей миссии, как на него тут же сваливали следующую, не прерывая связи. Но ни одну из этих миссий нельзя было назвать по-настоящему рискованной: собрать данные об электромагнитном поле диффузной туманности; перевезти Очень Важного Дипломата с планеты X на станцию Y; доставить партию медикаментов в маленькую и неуютную, но чрезвычайно прибыльную колонию; поприсутствовать в качестве независимых наблюдателей при заключении мирного союза между двумя расами, которые грызли друг друга последние лет семьсот — в общем, рутина как она есть. — Я не ослышался? — весело уточнил Джим, заглянувший на стаканчик бурбона в гамма-смену. — Ты сейчас всерьез пожаловался, что наша жизнь среди болезней и смерти во мраке стала слишком безопасной? — Даже не мечтай, приятель. Просто здоровая паранойя: давненько мне не приходилось тебя штопать, вот и чувствую подвох. — Паранойя не может быть здоровой, Боунс. Впрочем, ты лучше меня это знаешь. Комфорт биокроватей интенсивной терапии изредка требовался кому-то из подопечных Скотти. Еще был один инцидент с виссианским растительным образцом и около двух дюжин плановых осмотров. Перед начальником корабельной медслужбы открывались блестящие возможности для рефлексии и самоанализа. И потому фантазия его работала в режиме стрессовой нагрузки — чтобы регулярно заполнять свободные часы хоть чем-нибудь. В свободные часы чертова Память вламывалась в его каюту. «Эгей! — восклицала она с неестественным, больным восторгом. — Хочешь кино для взрослых с элементами трагикомедии? Знаю, ты видел его уже сотни раз, буквально вчера перед сном высидел очередной сеанс. Но поверь мне, парень, эта лента не просто так застряла в твоем прокате!» Шедевр на все времена, чтоб его. Маккой вообще-то не хотел, но вот незадача: его мнение чертову Память не интересовало совершенно. Ни в малейшей степени. Идея привести в образцовый порядок журналы и персональные карты бурных восторгов у коллег не вызвала (тем не менее, все оценили результат). Следом в недрах главной медицинской консоли были найдены наброски статей, которые Маккой едва ли не с Академии откладывал до подходящего момента, и три из них в итоге отправились на рецензирование. В конце концов он даже расконсервировал эксперимент, который признал бесперспективным около года назад — и еще раз убедился в его бесперспективности. Утилизировать контейнер с тест-объектами было по-прежнему жалко. Во всяком случае, он не занимал много места, так что — под мысленные обещания точно-точно выкинуть после третьей неудачи — благополучно вернулся в холодильник. Вот почему к исходу второго спокойного месяца доктор Маккой сделался самым активным добровольцем в группу высадки на любую планету и для любых целей. Не потому, что чего-то ждал, или кого-то искал, или надеялся совершенно случайно столкнуться с кем-то и убедиться: все у этого «кого-то» идет по плану. Ему ни в коем случае нельзя было оставаться наедине с собой. Контур разума доктора Маккоя раскалился добела, снова и снова прогоняя по кругу одни и те же картинки, реальные и неосуществимые ни при каких условиях. Он видел бледные руки и доверчиво открытую шею, пятна краски на острых скулах и бесконечную, очень человеческую растерянность в глазах смертельно опасной рептилии. Мистер Вы Проклянете Тот День И Час Когда Я Вам Сдался спрашивал снова и снова: должен ли я прекратить, доктор? Маккой рассмотрел сотни вероятностей, но так и не нашел ту, где ответ был бы «да, я действительно ничего с тобой не хочу». «Я действительно ничего с тобой — тебя — не хотел». Вот почему к исходу третьего спокойного месяца доктор Маккой попал на обед в Преисподнюю. Оглядываясь назад, ему стоило бы насторожиться еще после того, как Ухура, их одержимая межкультурными коммуникациями лейтенант Нийота Ухура, сразу и наотрез отказалась спускаться на Танаан и представлять Федерацию на долбаном приеме у лорда-протектора. Та самая лейтенант Ухура, которая без раздумий вызвалась вести переговоры с клингонами, вооруженными до зубов и сверх всякой меры обозленными после вторжения в их родной мир и подрыва их луны. Танаан между тем был дружественной планетой: никакой агрессии, только стремление расширять и укреплять торговое партнерство. На худой конец, Маккой мог одуматься после капитанского брифинга. — За столом ничего не пейте и не ешьте, даже не пробуйте, — жестко обозначил Джим, обращаясь в первую очередь к нему и Скотти. — Но постарайтесь при этом как-нибудь сделать вид, что едите. И что каждое блюдо вам нравится. Спок за восемь часов до прибытия в систему Дзета Дорадус уже явно разбирался в танаанских обычаях лучше коренных обитателей системы. Расположившийся в дюжине световых лет от туманности Тарантул Танаан проявлял умеренный интерес ко всем крупным игрокам галактики, от Федерации до Гегемонии горнов. Собственные научные изыскания не позволяли танаанцам даже выход на орбиту, но почти век назад группа крайне самонадеянных пиратов, решивших превратить планету в личный парк аттракционов, продвинула их сразу до варп-уровня. О пиратах больше никто ничего не слышал, на Танаане появились корабли и космопорты, и Федерация вскоре обратила на них внимание, инициировав первый контакт. Танаанцы не были воинственны, как ромуланцы или клингоны, но причудливо сочетали гедонизм с прагматизмом, страсть к тонким интригам со страстями гораздо более примитивными, гостеприимство и радушие с абсолютной беспощадностью. А все их расовые признаки словно бы иллюстрировали трактаты по христианской демонологии: небольшие загнутые рога в лобно-височной области, алые радужки с овальным зрачком, сероватая кожа и крупные, выступающие вперед клыки. Даже на первый взгляд танаанцы казались прирожденными охотниками, высшими хищниками. Лорд-протектор Каларадиан был четвертым лордом-протектором планеты за последние два стандартных года. И на свою должность, по славным местным традициям, заступил через труп предшественника. — Эти ребята что, могут нас отравить? — после длинной паузы уточнил Скотти. — Мы собираемся заключить торговое соглашение с парнем, который хочет нашей смерти? — Во-первых, не «заключить», а «подтвердить». Формальности, мистер Скотт. Танаан давно лоялен к Федерации, а их внутренние разборки глобально ни на что не влияют. Просто еще одна подпись на старом договоре, и мы получим ее без проблем, если будем осмотрительны. Ну да, разумеется, они будут. Ведь именно об осмотрительности капитана Кирка и его команды в Звездном флоте уже года три как слагали легенды. — Во-вторых, — невозмутимо продолжил Джим, — кто говорит о смерти? Просто в их культуре считается хорошим тоном развлекать гостей любыми способами. Например, добавить в пищу немного психотропов, чтобы мир выглядел ярче. Или афродизиак, чтобы ночь точно удалась. Все из лучших побуждений, понимаешь? Третья директива, Скотти: мы должны уважать любые местные правила, если они в корне не противоречат Уставу. Здесь доктор Маккой, как действующий начмед «Энтерпрайз», должен был возразить и сослаться на директиву номер двадцать четыре: «О безопасности членов флота и Федерации» (наркотики уж точно никогда и никому не шли на пользу). Увы, все его вычислительные мощности без остатка занял анализ капитана Кирка, цитирующего Устав. Сверхновые в Альфа-квадранте взрывались чаще. — Знаешь, я ведь мог бы просканировать то, что нам предложат, — прочистив горло, отметил Маккой. — В любом случае стоило бы. Не хочется напоминать лишний раз, но с твоим аллергоанамнезом перспектива наглотаться возбудителей — далеко не худшее, что может произойти. — Исключено, Боунс. Любые проверки воспримут как оскорбление. Начнется скандал, и Федерации снова придется делать неудобные уступки. Адмирал Барнетт устроит мне еще одну выволочку, и ближайшие пару лет мы будем возить телларитских чиновников по колониям на дальних рубежах. Просто не бери в рот ничего со стола для закусок. Уверен, ты справишься. Определенно, Маккой должен был «вспомнить о неотложных делах в медотсеке» хотя бы после вот этих вот слов. Они уж точно не предвещали ничего хорошего. Поначалу на прием были приглашены абсолютно все старшие офицеры «Энтерпрайз», но Джим настаивал на маленькой делегации и «уютной дружеской атмосфере, без церемоний и парадных мундиров». Лорду-протектору идея понравилась. Если он и разглядел за ней попытку оградить экипаж от соблазнов и опасностей «дьявольской» планеты, то виду не подал. Совершать дипломатический подвиг вызвались капитан и первый помощник (потому что выбора у них на самом деле не было), главный инженер (потому что Танаан экспортировал какие-то там очень важные компоненты ионных гасителей и лучевых инжекторов) и начальник корабельной медслужбы (о причинах читайте выше). Закончив свою часть инструктажа, Джим передал слово Споку. — Мистер Скотт. Доктор, — торжественно, словно они не завтракали перед альфа-сменой за одним столом, кивнул хобгоблин. — Я отправил на ваши падды перечень критически важных сведений о планете и настоятельно рекомендовал бы ознакомиться с ними перед миссией. Краткая историческая справка, выкладки других контактных групп о политическом и социальном устройстве танаанского общества, список запретных тем на переговорах. Если какой-либо из пунктов вызовет у вас вопросы, сформулируйте их в ответном письме. И Маккой, послушный, исполнительный и до мозга костей добросовестный офицер Федерации, честно пролистал все двести восемьдесят шесть типовых электронных страниц. Даже просмотрел по диагонали. Санта задолжал ему минимум две пинты саурианского бренди на ближайшее Рождество, литературные выборки Спока впору было патентовать как мощнейшее лекарство от бессонницы. Кстати, впоследствии все эти мучения оказались зря, потому что за время суборбитального спуска Спок проговорил основную часть еще раз. Итак, лорд-протектор Каларадиан — тот парень, который теперь отвечал за любые внешние связи планеты — убил своего предшественника. Об этом знали Джим и Спок, об этом знало командование Звездного флота — и уж естественно, на его родине об этом знали абсолютно все. Сказать, что никому не было дела, значило бы изрядно погрешить против истины. На Танаане поступок встретил полное одобрение, причем и простые граждане, и правящая элита радовались одинаково. В дипломатическом корпусе Федерации, конечно, восторгов не разделяли, но как-то повлиять на аборигенов не могли и вынужденно смирились. И причина всеобщей радости крылась даже не в том, что предыдущий лорд-протектор справлялся со своими обязанностями из рук вон плохо и собственный народ ненавидел его — отнюдь. Просто на Танаане именно так велись любые серьезные дела. Если ваша система правосудия держится на двух столпах — «кто смел, тот и съел» и «победителей не судят» — регулярные государственные перевороты могут стать для населения чем-то вроде воскресного телешоу. — Танаанцы склонны много говорить о своей политике. Открыто обсуждать самые тонкие, щекотливые вопросы и давать критические оценки первым лицам, — между делом предостерег Спок. — Однако не советую вам вступать в подобные беседы или поддерживать их. — Садимся, пожимаем руки, обновляем соглашение, возвращаемся на корабль. Легче легкого, — Джим заметно нервничал, хоть и пытался бодриться. — Займемся георазведкой в соседней системе. Все, как ты любишь, Боунс: скучно и безопасно. «Легче легкого», конечно, не получилось. Стол в длинном обеденном зале сервировали на пятерых: самого лорда-протектора и его космических гостей. Целая толпа любопытной танаанской аристократии, встречавшая шаттл на площади у посольства, осталась за дверью — и слава Богу. Наверное, если бы Спок в своей лекции прямо сказал: «Кстати, большинство гуманоидных обитателей планеты, как мужчин, так и женщин, привыкли надевать только штаны, постарайтесь не очень глазеть по сторонам», — или посвятил бы этому хоть абзац из двухсот восьмидесяти шести страниц, у него бы сразу уши отвалились. Вдоль стен бесшумно скользили слуги, неисчислимое множество слуг, что-то постоянно вносили и уносили, растворяясь в густой темноте галерей. Для Маккоя выдвинули стул с высокой спинкой и жесткими полированными подлокотниками, поставили на скатерть плоское блюдо с тонко нарезанными лиловыми овощами и довольно убедительными ломтиками бекона. Словно в пику вычурности классического земного этикета, здесь прибор был всего один и напоминал старинный хирургический крючок, однозубый и острый. Зато бокалы выглядели вполне привычно: стеклянные хайболы, точно такие же реплицировали во всех барах Сан-Франциско. — У вас, на Земле, говорят, светские мероприятия — это скрытая война, — высоким, удивительно мелодичным голосом произнес лорд-протектор, когда все наконец устроились. — Но хочу заверить вас и ваших благородных покровителей, что сегодня намерения мои полностью лишены коварства. Не скорбите о том, кто был здесь хозяином до меня. Дружба станет вознаграждаться, как и прежде, и точно, как прежде, двери этого дома широко открыты для Федерации. «Пока Федерация не навязывает нам свои правила игры», — без труда читалось между строк. Лорд-протектор Каларадиан был молод (с учетом продолжительности жизни обеих рас, немного моложе Джима), красив как грех и явно осведомлен о том впечатлении, которое производит на окружающих. Торжественный наряд его состоял из широких, низко сидящих брюк и дюжины тонких цепочек из белого металла, причудливо оплетавших плечи и грудь. Сзади цепочки были спаяны друг с другом, спереди — закреплены на кольцах, продетых прямо сквозь остро торчащие бледно-серые соски. К столу лорд-протектор сидел полубоком, вальяжно перекинув босые ноги через подлокотник и активно жестикулируя руками. Малейшее движение заставляло цепочки скользить по гладкой коже, кольца натягивали нежную плоть, наверняка доставляя владельцу неповторимые ощущения. Рогатый ублюдок, впрочем, ни разу не поморщился. Рога у него закручивались, словно у барана, и тоже были богато украшены металлом: кольцами и цепочками. Рассыпанные по плечам волосы, белоснежные и вьющиеся, резко контрастировали с темными бровями. — Эм, да. Конечно, — обезоруживающе улыбнулся Джим, лишь самую капельку оглушенный изобилием полунагих тел на площади и в парадной галерее. — Не сомневаюсь, что мы с вами поладим. Маккой, хмуро уставившись в тарелку, подцепил крючком ломтик бекона. Блюдо выглядело как бекон с овощами, пахло как бекон с овощами и почти наверняка не вышло из репликатора, а выросло на ферме или бегало по джунглям, чтобы однажды угодить в охотничьи силки. Маккой не видел нормальной еды (такой, где все молекулы находились бы строго на положенных местах) уже полгода и был готов отработать пару лишних смен за свиные ребрышки барбекю. «Просто не бери в рот ничего со стола для закусок». В брифинг-каюте «Энтерпрайз» звучало и вправду несложно. Прием обещал быть долгим. — …культура Земли изумительно многообразна, — щедро сыпал любезностями хозяин. — И все-таки я не теряю надежды удивить, может быть, даже поразить вас сегодня, капитан. В приятном смысле, конечно. В файлах Спока мельком упоминалось, что предыдущего танаанского представителя отравили во время какого-то праздника. Каларадиан нанял парня, который ловко подмешал в нужный коктейль парочку лишних ингредиентов, и старый лорд-протектор скончался (да здравствует лорд-протектор). На стандарте он говорил бегло. Порой ошибаясь в ударениях и запинаясь на некоторых гласных, но в целом хорошо и внятно. И, вроде бы, Маккой не пропустил мимо ушей ни одного слова, но все же как-то умудрился за считанные минуты безнадежно потерять нить беседы. Возможно, в тот самый момент, когда Каларадиан сильнее откинулся на подлокотник, и цепочки на его груди засверкали, заискрились в мягком сиянии настенных светильников. Не очень глазейте по сторонам, доктор Маккой. Спасибо, что вовремя предупредили, мистер Спок, примите мою глубочайшую благодарность. Окей, не пялиться на лорда-протектора до конца этого фарса с Едой Которую Лучше Не Трогать Маккой, пожалуй, сумел бы. Для начала, лорд-протектор сидел во главе стола, а кресло Маккоя находилось у длинной стороны, и Джима, Спока и Скотти разместили в ряд между ними. Кроме того, Маккою толком нечего было с ним обсуждать — Танаан не славился разработками в области медицины — а значит, незачем и смотреть. Гораздо хуже дела обстояли с «официантами», чье непрерывное монотонное кружение напоминало танец мошкары у фонаря в один из душных вечеров на террасе отцовского дома и, казалось, вовсе не имело смысла — зато ужасно действовало на нервы. Никто в зале по-настоящему не обедал, а лорд-протектор даже не потрудился изобразить аппетит, деликатесы появлялись в центре стола и уже через пару минут исчезали в галерее, нетронутые. И невозможно было расслабиться, забыться хоть на краткий миг, вокруг постоянно суетились, что-то передвигали, касались мимолетно, ласково и небрежно. Мужчины и женщины, полуобнаженные, гибкие, пластичные — безмолвный поток завораживающей, стремительной грации. Их униформа мало отличалась от костюма лорда-протектора: широкие темные брюки (вроде бы, из того же самого материала), босые ступни. Вместо цепочек были замысловатые серебристые орнаменты на лопатках — татуировки или просто рисунки на коже. А еще все слуги почему-то носили маски, стальные, с коваными узорами, полностью закрывавшие лица, и шарфы из плотной ткани, под которыми прятали волосы и рога. Как для любителя ядов в напитках, Каларадиан слишком уж увлекался играми в анонимность. — Природа вашей планеты поражает даже при самом поверхностном знакомстве, — сдержанно прокомментировал Спок. — Верно ли, что на одном акре леса, окружающего город, можно обнаружить до пятидесяти видов деревьев? — Почему бы и нет? Пятьдесят или гораздо больше. В конце концов, кто считает? — Восхитительно. У Спока вот отлично получалось игнорировать все, что нужно было игнорировать, хотя именно ему Лорд-Засранец решил усложнить задачу по максимуму. Прислуживать хобгоблину определили девушку, изящную, с точеной фигуркой и явно готовую исполнить абсолютно любые прихоти гостя. Штаны на ее бедрах сидели настолько низко, что открывали верхнюю часть лобка. Небольшие упругие груди почти задевали острое ухо, когда Споку без нужды подливали «вино» или настойчиво предлагали соус. Ловкие пальчики словно бы невзначай огладили закаменевшие плечи — раз, другой. Да уж, Ухура определенно была бы счастлива понаблюдать пару часов, как ее бойфренда обхаживает бесстыжая инопланетная коза. Самый вялотекущий роман в истории мостика «Энтерпрайз» в очередной раз достиг фазы «мы расстались из-за непримиримых разногласий» (кажется — Маккой перестал внимательно следить за этой мыльной оперой, когда сюжет зашел на третий круг). Даже Райли из бета-смены ничего не знал о причинах — а Райли знал все о неуставных отношениях на корабле — но Маккой был готов побиться об заклад: еще две-три недели, и жизнь вернется на круги своя. Почтенную публику ждет некоторое количество примирительных поцелуев в транспортерной, в коридорах и, может быть, в турболифте, и Джим обязательно спросит: «Так что, ребята, снова полный порядок?» — улыбаясь при этом как-то особенно неловко и натянуто. — Поверьте, мы бы с удовольствием задержались у вас на неделю-другую, но долг зовет, — не слишком изящно вставил Джим спустя еще четверть часа скучнейших обсуждений погодных циклов (Маккой успел перетереть в мясное пюре четыре из семи ломтиков бекона). — Вы ведь не против подписать договор сегодня же? — Это обсуждаемо, мой капитан. Но сперва… Джим тоже держался вполне достойно, на девять баллов из десяти. Смотрел куда надо, парировал каждую любезность ответным комплиментом, вел ни к чему не обязывающий разговор о естественном великолепии Танаана, приятно разбавляя дотошные расспросы Спока (ни одна из областей науки лорда-протектора, кажется, не интересовала). А если Маккой и подмечал в линии его плеч некое остаточное напряжение, то разве только потому, что знал Джима как облупленного. По-настоящему плохо с созданием непринужденной атмосферы за столом справлялся Скотти. Бедняга Скотти! Багровые пятна на его лице и шее отменно гармонировали с цветом форменной рубашки. К счастью для всех, рогатый ублюдок явно не желал обсуждать ионные гасители и лучевые инжекторы — сейчас Джиму пришлось бы рассчитывать только на себя и Спока. Ни одна ступень извилистой, зигзагообразной карьерной лестницы не подготовила Скотти к причудам танаанской дипломатии. Он без конца поправлял воротник, взгляд беспомощно скользил по залу, словно в поисках выхода. И любой пси-нулевой разум уловил бы панику, волнами расходящуюся от Скотти всякий раз, когда бледные, почти снежно-белые руки выставляли перед ним на плоскость стола очередные экзотические закуски. Маккой подумывал отвлечь его как-нибудь. Они оба были лишними на этом празднике. Джим успешно обольщал Лорда-Засранца (или Лорд-Засранец обольщал Джима, неважно), Спок заполнял короткие паузы уточнениями и сухими замечаниями, переговоры медленно, но верно двигались к развязке. И если бы начмед «Энтерпрайз» вдруг произнес шепотом пару фраз, обращаясь к главному инженеру, небо не рухнуло бы на землю, а у Совета адмиралов во главе с Барнеттом не прибавилось бы поводов для недовольства. Вот только вокруг постоянно сновали эти безликие услужливые фантомы. Едва Маккой собирался с мыслями, как к плечу мягко прижималось теплое отзывчивое тело — всего на мгновение, он не успевал даже отпрянуть. Стоило повернуться к соседу, как взгляд тут же упирался в подтянутый лоснящийся торс склоненного над его бокалом мужчины. Девушка в маске тихо и томно ахнула, когда Скотти, с нажимом растирая шею, случайно задел ее локтем, и тут же растворилась в толпе собратьев. Происходящее совсем не казалось возбуждающим: непривычная обстановка, слишком много людей и ничтожно мало личного пространства. Стальные маски вместо лиц, странный, вызывающе непристойный танец, в котором танаанцы зачем-то выставляли себя напоказ, как товар на витрине, и настойчивое, физически ощутимое внимание. В конце концов, не решившись заговорить со Скотти, Маккой тоже принялся искать способ покинуть зал приемов хотя бы на несколько минут (нужно было срочно выдохнуть, вернуть душевное равновесие в тишине и одиночестве, пока его посуда и приборы не полетели кому-нибудь в голову). И задача эта, как обычно, поглотила разум доктора Маккоя целиком. А потом у него безо всяких предупреждений забрали блюдо с растерзанным беконом. В поле зрения попали жилистые, увитые венами мужские предплечья, сверкнули, почти ослепив, массивные браслеты из белого металла (сковать посередине, и вышли бы отличные, крепкие кандалы) — и Маккой вдруг с ужасом понял, что совершенно точно знает эти руки. Он целовал и ласкал эти руки три месяца назад на мостике безымянного корабля, одержимый странной, неуместной нежностью; он вспоминал и воображал их сотни раз после, охваченный поровну стыдом и томлением. Эти пальцы, способные без усилий гнуть железо и крошить камень, гладили его лицо так трепетно и робко, так податливо расслабились, стоило Маккою накрыть их ладонями и сжать. Всегда прохладные, слишком изящные и чуткие. Какая, в самом деле, ирония: пальцы музыканта у бога войны… Медленно, словно вместо шейных позвонков у него был проржавевший насквозь железный шарнир, Маккой повернул голову и тупо уставился в прорези маски, даже не попытавшись скрыть выражение нелепого детского изумления на своем лице. Насмешливая тьма смотрела в ответ, сверху вниз, оказавшись внезапно так близко, как он никогда уже не рассчитывал. Ну, а затем все опять полетело к черту. Просто потому, что иначе и быть не могло, если уж доктор Леонард Маккой встретил Хана Нуньена Сингха.

***

Через пять с половиной недель после заварушки у Аликанте VIII они застряли на орбите Центавра, на Звездной базе семнадцать: типичной спутниковой базе, старой, снабжаемой всем необходимым через пень-колоду, с удивительно неразвитой инфраструктурой. Даже близость крупной колонии отчего-то никак не поспособствовала ее развитию. Один из дилитиевых кристаллов «Энтерпрайз» вышел из строя и потребовал замены (результат не слишком удачного полевого теста разгонных блоков). Задача не представляла особой технической сложности, — Скотти и без чьей-либо помощи справился бы в два счета — но была сопряжена с большим количеством бумажной волокиты. И пока инженерный отдел безнадежно тонул в директивах и стандартных формах, остальной экипаж получил возможность сойти на берег. Вне графика. — Ничего необычного, кэп, — ворчал Скотти, принимая командование на мостике. — Просто моим ребятам в очередной раз предстоит отдуваться за всех. Часами гнуть спину над консолью, чтобы какой-нибудь штабной вице-адмирал мог потешить свое эго чтением наших запросов. Да, да, именно этим я и мечтал заняться сегодня. Не поздравляйте. Он был настолько подавлен, что Джим даже не стал напоминать: нагрузочный тест разгонных блоков во время варп-прыжка изначально выглядел как дурацкая затея. Сам Джим, разумеется, не давал своего согласия, и никто кроме Скотти не был виноват в очередных трудностях Скотти. Действительно, «ничего необычного». На территории базы имелось целых два заведения, где угощали выпивкой случайных туристов. То из них, что поприличнее, располагалось ближе к ангарам — и, само собой разумеется, поток желающих славно провести вечер устремился с корабля прямиком туда. Маккой потратил час на поиски второго. Поскромнее, потеснее, потемнее. И главное — без знакомых лиц у стойки. Джима с ним не было. Джим в компании хобгоблина посещал местный исследовательский центр: что-то там про спектральный анализ квазара в паре десятков световых лет от Центавра и недавно сформулированные парадоксы красного смещения. Нет, интерес друга к астрофизике не стал для Маккоя сюрпризом (ради Бога, Джим Кирк родился гением, и даже однообразие фермерской жизни в Айове не смогло это изменить), просто он рассчитывал, что выбор между баром и научной конференцией будет в пользу бара еще хотя бы лет десять-пятнадцать. Зато Спок выглядел торжествующим, воодушевленным донельзя. Втянул Джима в какую-то мудреную дискуссию, едва только они спустились в зону высадки, и явно готовился безудержно кутить по-вулкански до следующей альфа-смены: исследовать звездные карты, решать в уме уравнения двенадцатой степени и даже, возможно, рискованно играть в шахматы. Словом, Маккой некоторое время пил в одиночестве — а в одиночестве он пил исключительно крепкие напитки — и, надо признать, во многом именно поэтому с третьим стаканом паршивого виски в голову закралась Та Самая Мысль, отравившая его существование на черт-знает-сколько месяцев вперед. Он вдруг так прямо и без обиняков сказал себе: ладно, приятель, допустим, твои сексуальные взгляды на деле гораздо шире, чем ты привык о них думать — что с того? Кто вообще может поручиться, что знает собственную душу до мелочей? Допустим, чертова стерва прокляла тебя до последнего вздоха, и теперь в любой встреченной женщине ты будешь мучительно искать и до дрожи бояться увидеть ее. Ладно. Это не конец света. За минувшие пять недель Маккой успел опровергнуть парочку теорий. Для начала, секс с Ханом не помог ему проще относиться к мимолетным, необременительным связям: знакомство с прехорошенькой блондинкой на Утопия Планития, где потрепанная ромуланцами «Энтерпрайз» проходила ремонт, привычно закончилось ничем. Что ж, было бы удивительно, если бы вдруг сработало. Положа руку на сердце, Хан своими манипуляциями вообще ничего не упростил. То напряжение, что возникло между ними на песчаной планете (или раньше, в дельтанском интим-салоне, или, может быть, еще раньше), пройдя кульминацию, отчего-то не разрешилось. Маккой хотел бы выбросить Мистера Самого Опасного Противника «Энтерпрайз» из головы, а не фантазировать о нем каждый вечер перед сном. Но получилось, как получилось. Возможно ли, что все эти годы он просто не заглядывал в те колодцы своего разума, где скрывалась готовность переспать с парнем? Инстинктивно обходил их стороной и потому даже не догадывался, насколько ему в итоге понравится? Сомнительно, но ладно. Допустим. Консервативное воспитание в его случае не равнялось гомофобии, у Маккоя были стандарты, но не было нездоровых предубеждений. Мужские тела не заводили его, никогда прежде — вот и все. Может, и здесь не обошлось без влияния Мириам: так уж случилось, Маккой однажды почти потерял себя из-за любви к женщине, и он был еще очень молод тогда, и на этом любые размышления об ориентации как-то сами собой закончились. Может, ему давным-давно стоило попробовать с парнями. Почему бы и нет? Рассудив так, Маккой окинул взглядом бар: оформление в стиле «здесь тебе не Райза, будь скромнее в запросах, чувак», заплеванный пол и замызганные столы, с полдюжины посетителей ютились по углам (он сам был одним из них), компания местных работяг у стойки. Шансы познакомиться с кем-нибудь прямо сейчас стремились к нулю. Наверное, ему стоило пойти с остальными в то милое местечко у причальных доков, как предлагал Джозеф — если всерьез хочешь найти партнера на ночь, образ ворчливого мизантропа лучше на время упаковать в контейнер и забыть в холодильнике. Хотя в этом случае о его изменившихся вкусах уже к исходу текущих стандартных суток знал бы весь экипаж, включая погруженного в борьбу с бюрократией Скотти, а Маккой едва сам в себе разобрался и не был готов обсуждать… На рабочих у стойки «поисковую систему» вдруг закоротило. Маккой резко опустил голову, уставившись на дно квадратного бокала. Но моментально вспыхнувшее в груди чувство (любопытство? интерес? Он так и не смог определить) снова оказалось сильнее его измученной, загнанной воли. И в конце концов Маккой еще раз присмотрелся к ним, теперь не скрываясь: внимательно, цепко, оценивающе. Тот парень стоял к нему спиной, локтем опираясь на столешницу. Высокий, худощавый, с широкими плечами и узкими бедрами. Темные волосы на затылке были острижены совсем коротко, а пряди спереди и по бокам — аккуратно уложены назад. Светлая кожа, длинные тонкие пальцы (он негромко объяснял что-то своим товарищам, порывисто взмахивал руками, словно рисуя в воздухе контуры абстрактных форм). Куртка с нашивками инженерного корпуса. Со своего ракурса он, конечно, не мог заметить нацеленный между лопаток взгляд и явно был слишком увлечен беседой, чтобы ощутить возникшее в зале напряжение. Но пару минут спустя другой парень из компании указал ему на Маккоя. Незнакомец резко обернулся. Выражение лица Маккоя однозначно не было призывным, или флиртующим, или одобрительным, или… ну, каким-то таким, чтобы постороннему человеку сразу стало понятно: с этого столика тебе машут зелеными флажками, подходи, и вы отлично пообщаетесь. Он знал, как смотрится в подобных ситуациях. В тот момент Маккой пялился на бедолагу, словно разъяренный кредитор на заправского должника. Уже сам факт, что незнакомец, перехватив его тяжелый, давящий взгляд, не напрягся, а лишь вопросительно приподнял брови, улыбнулся и отсалютовал бокалом, говорил о многом. Наверное, по жизни он запросто сходился с людьми, имел большой круг общения и без проблем сглаживал конфликты. Черты его оказались правильными, мягкими и утонченными — и оттого совсем непримечательными, уже на следующее утро Маккой не смог воспроизвести их в памяти. Улыбка определенно была приятной. Не острой, не угловатой, совершенно привычной для этого узкого, чуть вытянутого лица. Наверное, он часто улыбался. Наверное, со своими друзьями он обсуждал что-то легкое и будничное, вроде ремонта влагосборных установок, матчей премьер-лиги, женщин-коллег или свежей, на днях выпущенной директивы. И почти гарантированно, Маккой в тот вечер смог бы с ним расслабиться, если бы нашел в себе силы хотя бы кивнуть в ответ или тоже поднять бокал. Когда способность трезво и ясно мыслить вернулась к доктору Маккою, он обнаружил себя уже на другом конце Звездной базы. Побег из бара вышел таким стремительным, что впоследствии Маккой сомневался даже, расплатился ли за выпивку (скорее да, потому что хозяин в первую же минуту понял, откуда он, и никто до самого отлета не выставил счет на «Энтерпрайз»). Жуткое, шокирующее ощущение неправильности выстрелило ему в спину и гнало затем по улицам-галереям, коридорам и полупустым отсекам, как охотничьи псы в старину загоняли добычу. Все это было неправильно, абсолютно, целиком все: то, что из двух десятков людей в зале он, не раздумывая, выбрал парня, отдаленно похожего на Хана, и то, что парень в итоге не был Ханом, и то, что для Маккоя почему-то очень важным оказалось, чтобы был. Почему Маккой чувствовал себя так, словно только что едва не совершил предательство? Ради всего святого, они просто разок перепихнулись, никто никому не давал обещаний, вот еще не хватало! Черт побери, привалившись спиной к перекрытию мысленно застонал Маккой, черт бы побрал этого Мистера Повторите Что Не Заинтересованы и все его идиотские предложения! Его вообще, кажется, замораживали на три сотни лет исключительно для того, чтобы сделать жизнь Леонарда Маккоя, изломанную, одинокую и пустую, окончательно невыносимой.