Стрекозёл

POV Еноха. Когда я оказался в лесу, коган, отличавшийся вредным нравом, начал заваливаться набок, показывая, как он устал. А я не успел отреагировать, и если бы не шмуль, туша когана придавила бы мне ногу. Но он выдернул меня из седла легко, как гнилой зуб из десны, и на некоторое время замер, словно прислушиваясь. Замер и я, но совсем по другой причине – тело шмуля было тёплым и твёрдым и пахло от него совсем не кислым потом и вонючим телом, как от святых братьев, а чем-то странным – пряным и… и приятным… Запах силы и здоровья… Запах свободы. Тут из-за деревьев появился ан’гро и быстренько предложил свернуть мне шею и двигаться дальше. Я похолодел… Неужели этот шмуль может поступить так жестоко? Как выяснилось, нет. Я не видел его лица, но ан’гро шарахнулся назад, сделался бледнее (зеленее) и быстро заговорил: - Да ладно, пошутил я… да, правда, пошутил, Никтай, не надо клыки показывать. Вон, выпихни его им – пусть подавятся. И тут я не выдержал. Я так не хотел, чтобы меня возвращали святым Братьям, что стал просить шмуля и ан’гро и правда свернуть мне шею, только не к Братьям, не назад… А потом… потом они увидели моё лицо. Я боялся, что они скривятся от отвращения, но шмуль явно сочувствовал мне, да и отношение ан’гро тут же переменилось. И они… они сказали, что возьмут меня с собой в Запретные Долины. Я… я был так рад этому, что у меня перехватило горло. И ещё они говорили, что у меня могут там найтись родные, которые позаботятся обо мне… Может быть даже не будут бить и наказывать. Хотя, как же без этого… я же полукровка, наверное им будет неприятно терпеть моё присутствие… Но, с другой стороны, вряд ли они будут так же жестоки со мной, как святые Братья. Может быть, даже кормить будут каждый день… хоть один раз, а то в последнее время мне всегда хочется есть, так, что мутит и подташнивает. Наверное, я слишком быстро расту – так ругался брат Авраам, когда выдавал мне новую рясу… ну как новую – просто эти лохмотья были подлиннее старых, и брат Иезекиль ругался, что ещё чуть-чуть, и я буду сверкать коленками, как непотребная девка. Он вообще меня чуть что сравнивал с непотребной девкой, хотя я в жизни их не видел и не мог понять, что во мне такого. Я вообще женщин видел… ну может раза три в жизни, включая сегодняшний день. Это если не считать тех, кого притаскивали в крепость Ордена по обвинению в колдовстве. Их запирали в подвале, и святые Братья ходили их допрашивать и искоренять поселившийся в них грех – иногда поодиночке, иногда скопом. Меня они с собой не брали, и этому я был даже рад – я не думал, что смогу вынести подобное зрелище. А когда все святые Братья заканчивали допрашивать несчастную колдунью, в подвал спускался брат Джебадайя. И тогда крики несчастной становились столь сильными, что даже толстые стены подвала не могли заглушить их совсем. А наутро женщину выводили на площадь перед крепостью Ордена, где уже дожидались своего часа заботливо собранные окрестными крестьянами дрова, привязывали к столбу и сжигали, спасая грешные, нечистые души. А пепел казнённых забирал брат Джебадайя для своих снадобий, которые он мог мастерить целыми днями, сидя в своём подвале. Всё это пронеслось в моей голове в мгновение ока, и я упустил момент, когда у девушки начались роды. Я и хотел бы помочь, но абсолютно не знал, как. А вот шмуль, похоже, знал и я восхитился его смелостью и решительностью. Он быстро услал ан’гро за помощью, а мне велел держать родильницу за руку. Бедняжка так вцепилась в неё, что я просто почувствовал, как же ей больно… Поэтому я терпел. Руку не убирал и даже осмелился погладить девушку по голове – мне так хотелось, чтобы она немного отвлеклась от боли. И она, бедняжка, ещё нашла в себе силы мне улыбнуться. А что там делал шмуль, пристроившийся у неё между ногами, я старался не смотреть. Мне было стыдно. Святые братья всегда твердили мне, что я не должен заглядываться на женщин, дескать, у них между ногами скрыто средоточие греха и скверны. Я и не заглядывался. Да и негде было. А вот шмуль, похоже, знал, что и как делать. Я даже удивился слегка – насколько я знал, в Цырике подобными знаниям обладали только женщины – их называли странным словосочетанием «повивальные бабки», а мужчине знать подобные вещи считалось позорным. Однако шмуля это, похоже, не особо волновало, и я даже радовался, что девушке может помочь хоть кто-то. Моей вот маме никто не помог… А время… Время, кажется, тянется бесконечно, и я чувствую, что девушка начинает слабеть, её глаза делаются мутными от усталости и боли. И в этот момент шмуль командует: - Тужься! Давай, сильнее! Ещё! Тело девушки напрягается, она стонет сквозь стиснутые зубы и… и тут происходит самое настоящее чудо – в руках у шмуля оказывается крохотный живой комок. Девушка с трудом произносит: - За ноги его возьми… и по попке шлёпни… Шмуль делает то, что велено, и мы все убеждаемся, что комок действительно живой. Громкий вопль: - Уяяяяя! – разносится по ночному лесу, и я улыбаюсь. Потому что нет в этом никакой грязи. Только чудо. А руки шмуля вновь окутываются синеватым пламенем, и ребёночек становится чистеньким и хорошеньким, как после купания. Теперь и я вижу, что это девочка, и думаю, что это очень здорово, что она не попалась в лапы к святым Братьям. А потом события развиваются так быстро, что я не успеваю понять, что и как. А может, сказывается голод и усталость, у меня внутри вновь просыпается боль, и когда шмуль велит мне сесть на странный летучий коврик целительницы, я безропотно подчиняюсь. Полёт длится совсем недолго, коврик зависает над просторным двором, окружающим что-то вроде крепости, только выстроенной не из камня, а из брёвен, а потом планирует вниз. К целительнице и девушке с ребёнком тут же бросаются несколько… существ – такая же четырёхрукая девушка, молодой высокий… человек? Во всяком случае, с виду он выглядит совсем, как человек… А ещё - девушка-шмуль… или шмуля… я не знаю, как правильно. Очень красивая, с пёстрыми чёрно-бело-рыжими волосами, одетая в кожаную безрукавку и коротенькую юбочку в клетку. Будь я не таким усталым, я бы просто неприлично стал пялиться на это чудо, но сил у меня хватило только на то, чтобы со всеми поздороваться. После этого целительница – к этому моменту я уже узнал, что зовут её Ни-Хэ, быстро объяснила женщинам, что делать с девушкой и её дочкой, присовокупив, что зайдёт позже. Шмуля и четырёхрукая тут же уволокли девушку с ребёночком внутрь, а целительница обернулась ко мне и сурово сказала: - Так, а теперь стоит заняться тобой. Ты же на ногах не стоишь. Я подумал, что сейчас меня будут наказывать, но целительница не выглядела слишком уж злой, поэтому я просто прошептал: - Простите… - Не пугай мальчика, Ни-Хэ, - сердито сказал оставшийся с нами парень, - у Братьев, небось, отбили? Кто? - А вот Рарай с Кемехом остальных приведут – тогда их и расспроси. А сейчас, Сардар, давай-ка его помоем. И одежду надо бы подобрать… И покормить… При слове «покормить» мой желудок отозвался радостным бурчанием. Парень озадачился: - Может, покормим сперва? Видишь, какой голодный? - Не-не, - отозвалась целительница, - пусть ещё немного потерпит. А то запьянеет с двух ложек каши и вырубится. Велика радость бессознательного мазями обрабатывать. Ну что, потерпишь немного? – обратилась она уже ко мне. Я кивнул. Если и вправду покормят – могу и потерпеть, что бы они не решили со мной делать. - Вот и славно! – улыбнулась целительница. – Сардар, тащи мальчика в купальню, а сейчас одежду ему подберу и за лекарствами сбегаю. И четырёхрукая исчезла так быстро, словно её и не было. Что же касается Сардара, то он быстренько поднял меня на руки и потащил в отдельно стоящий небольшой домик. Это и оказалась купальня – внутри был небольшой бассейн с чистой тёплой водой, но Сардар покосился на меня с сомнением и пробормотал: - Не, там ты заснёшь сразу. После этого он заставил меня снять рясу и отправил в небольшую комнатку рядом с бассейном. Там он нажал на что-то на стене, и с потолка на меня полилась тёплая вода. Сардар протянул мне глиняный кувшинчик и велел набрать в руку густой, приятно пахнувшей жидкости и натереть ею тело. Я послушался, жидкость здорово пенилась, тёплые струи словно гладили меня, и это было очень приятно. В крепости Ордена Братья мылись редко, считая это вредным для здоровья, и воду в огромной деревянной бочке нагревали хорошо, если раз в неделю. Мне же тёплой водой не приходилось мыться ни разу – только в бочке на внутреннем дворе, где собиралась дождевая вода. Чем холоднее было на улице, тем охотнее брат Иезекиль отправлял меня к ней. А сейчас… так здорово… Правда, Сардар не дал мне долго мыться, заявив, что если я захочу – и в бассейне смогу завтра поплескаться, а сейчас надо полечиться, поесть и отправляться спать. Они что, совсем не будут меня наказывать? Ни-Хэ дожидалась нас в соседней комнатке с полотенцем, длинной белой мягкой рубашкой и кучей зловещего вида пузырьков и коробочек в руках. Я застеснялся, но целительница зловеще пробурчала, что видела много всякого-разного, внимательно осмотрела меня и осторожно растёрла моё тело какой-то зеленоватой настойкой с приятным запахом. А потом… ой как стыдно… она вставила мне… ну, туда… небольшой белый шарик, который мгновенно растаял, унеся с собой боль. Это было так потрясающе – у меня не болело вообще ничего. Я даже заулыбался, а целительница погладила меня по голове и сказала, что пора поесть. Я надел белую чистую длинную мягкую рубашку и прошёл, хотя меня и шатало немного, следом за целительницей в главный дом. Там меня тут же усадили за стол, сунули в руки ложку и поставили передо мной тарелку с кашей. Тарелка показалась мне огромной, и я удивлённо вскинул глаза на Ни-Хэ. - Тебе сразу много нельзя, - отозвалась целительница, - ты не ел давно, вот я и распорядилась, чтобы тебе немного положили. Немного? Да мне столько еды доставалось только по праздникам! И я стал есть, стараясь не торопиться совсем уж неприлично. Однако с каждой ложкой меня всё больше начинало клонить в сон. А потом я заснул и только чувствовал, как меня бережно несут куда-то, укладывают на что-то мягкое, укрывают сверху чем-то тёплым… И ещё я помню вопрос Ни-Хэ: - Сардар, как скоро ты сможешь сообщить Амрите, что у неё теперь есть внук?