Орден Святого Ничего

Still I want you, but not for your devil side Not for your haunted life, just for you. So tell me why I deal with your devil side, I deal with your dangerous mind, but never with you. Who's gonna save you now, who's gonna save you? Foxes, Devil side что это такое, как не новая весна в декабре? где эти вокзалы, на которых мы купили билет? пусть моя история растянется на тысячу лет. люби меня, люби меня, люби меня, останься во мне. Вольта, Сок

2003       Вантовый мост, хрупкий, как комариное крыло, пересекал речную протоку. Одним концом он упирался в ночной город, другим — в парк на острове, который отделял протоку от большой судоходной реки. Мокрая октябрьская ночь только начала превращаться в утро, и в черной воде отражались дрожащие фонари.       На мосту, у стальных перил, стояли двое — блондинка в спортивной куртке, застегнутой под горло, и брюнетка в черном пальто. Обе курили, негромко переговариваясь, но в звенящей тишине можно было расслышать каждое слово.       Говорила брюнетка:       — …какая тебе теперь разница, ты все равно с ней даже не спала. У меня принцип простой, Аля: если ты делаешь мне плохо, я сделаю плохо тебе. Я предупреждала.       — Принцип?! Да она тебе вообще низачем не была нужна. — Блондинка выдохнула дым, вышвырнула сигарету через перила, тут же достала из пачки новую. — А разница в том, что мне вообще ничего не важно, кроме нее. И ты знала, ты прекрасно об этом знала.       — А она знала? — Брюнетка посмотрела на нее снисходительно. — Может, в этом проблема?       — Моя проблема, это ты. Ты, Ефремова, теперь моя долбаная проблема! Твою мать, ну почему?! Это же ночной клуб, Аня, там была сотня других вариантов! Ты же у нас звезда, только захоти, как крысолов — за тобой кто угодно пойдет.       — И вот печальный результат! — рассмеялась брюнетка.       Блондинка задрала голову и стала смотреть на убегающие вверх стальные тросы, ожидая, когда ее собеседницу отпустит приступ веселья.       Та облокотилась на перила, покачала головой:       — Слушай, Алова, не я это начала. Не помню, чтобы тебя особенно интересовало мое мнение, когда ты трахала моих подружек. Могла бы прийти, спросить — Аня, ты ее любишь? А эту? — Челка лезла брюнетке в глаза, она то и дело заправляла ее за ухо.       — Это другое, и ты сама лучше меня знаешь. Это было важно, а теперь стало непоправимо.       — О боже, ну, я не знаю, прыгни с моста. — Ефремова сделала приглашающий жест рукой в перчатке. — Но если ты уже выговорилась, давай, я подвезу тебя домой. Холодно тут торчать.       Алова продолжала молча смотреть вверх, как будто что-то там видела. Ефремова бросила беглый взгляд в том же направлении. Тросы летели вверх, пронзали фонарь на вершине пилона и возвращались вниз, как лучи на картинке из учебника по физике. Величественное индустриальное зрелище. Не дождавшись ответа, она пожала плечами, щелчком отправила окурок в полет.       — Если тебе интересно, ничего особенного в ней не было. И раз уж тебе не хватило смелости…       Алова засмеялась в голос и вдруг взяла ее за затылок так быстро, что Анька не успела отшатнуться. Ее волосы оказались в Алькином кулаке.       — Руки убери. — Она изо всех сил старалась сохранять спокойствие, чувствуя, как сердце пускается в галоп.       — Из-за своего раздутого эго ты разучилась предвидеть последствия, — Алова больно уткнулась лбом ей в лоб, — привыкла всех считать дураками? Изуродовала мне жизнь и теперь думаешь, что отделаешься болтовней?       Анька подалась назад, стараясь увеличить расстояние, но Алька держала ее неожиданно сильно и агрессивно.       — Отвали от меня!        В ответ та потянулась к ней, будто хотела поцеловать, но вместо этого с силой укусила ее за губу.       Анька вырывалась, прижимая перчатку ко рту.       — Блядь, Аля!       Алька смотрела на нее со странным удовлетворением.       — У тебя кровь вот здесь.       — Ты больная, Алова, ты в курсе?       Та в ответ показала ей пальцами викторию и направилась в сторону парка.       Анька судорожно порылась в кармане, пытаясь нащупать ключи от машины, но те плутали в скользкой подкладке. Она сдернула перчатку, выудила их и поняла, что от испуга у нее трясутся руки.       Сзади прошлепал первый утренний бегун.       — И что это такая красавица в такое время делает одна… Эй, с вами все в порядке? Помощь нужна?       — На хуй иди! — рявкнула Ефремова. — Ничего не надо! Спасибо!       Бегун покрутил пальцем у виска и припустил по мосту в том же направлении, куда ушла Алова. Анька перевела дыхание, развернулась и пошла к стоянке.       В машине было тихо, она посидела немного, глядя, как на зеркале покачивается наборный браслет с буквами, по одной на каждом звене. Нашарила под сиденьем аптечку, достала салфетку, антисептик, оттерла присохшую кровь. В тепле губа разнылась, но выглядела лучше, чем Анька могла подумать.       — Сука, какая же больная сука. — Она вставила ключ в зажигание и поехала прочь, оставляя мост дальше и дальше за спиной. 2015       Ног было три. Вне всякого сомнения.       Верка некоторое время смотрела, как они торчат из-под одеяла, потом протерла глаза кулаками, нащупала на тумбочке очки и водрузила их на нос. Мир немедленно приобрел четкость, хотя все еще слегка покачивался.       Верка огляделась.       Итак — это кровать. Немного сосредоточившись, она поняла, что пододеяльник в развеселых таксах — ее собственный. Значит, и кровать тоже ее.       Она попробовала пошевелить одной ногой, затем второй и третьей. Третья не стала ее слушаться. Верка облегченно выдохнула и похлопала по одеялу. Оттуда раздалось протестующее мычание, и на свет явилась четвертая нога.       — Замечательно, — сказала Верка.       Проверку личности с ногами она решила отложить на потом.       Сейчас важнее всего было добраться до воды, не совершая лишних движений головой, в которой ныло и перекатывалось что-то тяжелое. Верке хотелось придержать пальцами глаза, чтобы их случайно не выдавило наружу.       Она почесала в затылке, застряла пальцами в слипшихся от лака волосах, бросила эту затею, выбралась из кровати и поплелась на кухню. Там долго искала шипучие таблетки и еще дольше пила из чайника теплую воду. Вода коварно плеснула ей в нос, и, прокашлявшись, Верка почувствовала, что почти готова к столкновению с жестокой реальностью.       Она вернулась в комнату, по рассеянности прихватив с собой чайник. Водрузила его на тумбочку, присела на край кровати и решительно приподняла край одеяла.       — Очень хорошо, — пробормотала она.       В кровати заворочалось, застонало и захныкало.       — Доброе утро, — поздоровалась Верка.       Одеяло поползло вбок, явив на свет помятую девицу. Она щурилась, приглаживала торчащие соломенные волосы и долго пыталась сфокусировать взгляд на Верке.       — Рейгель, — констатировала, наконец, она.       — Привет, Жека.       Жека сориентировалась в пространстве, проползла через кровать, жадно схватила чайник и присосалась к носику.       — Ты меня привезла? — спросила Верка, как только Жекин взгляд немного прояснился.       — Не помню, — созналась та. — Наверное. Да. Я. На такси, в смысле.       — И… раздела? — уточнила Верка как можно осторожнее.       — Вероятно.       — Баширова, подумай хорошо, это очень важно.       Жека подумала немного и посмотрела под одеяло.       — Я в трусах, — объявила она после недолгих исследований, — если ты тоже, то тебе не о чем беспокоиться.       — Ты уверена?       — Я так думаю, что надеть их обратно мы бы уже не смогли.       — Никогда больше пить не буду.       Баширова посмотрела на нее с недоверием — она тоже давала такие клятвы каждый раз, когда утро оказывалось особенно добрым.       — А что отмечали-то? Новый год?       — Новый год в декабре, — сказала Верка.       — А сейчас что?       — Апрель.       Жека взялась за голову:       — Что я делала с декабря до апреля, ты не знаешь?       — Устраивала личную жизнь? — предположила Верка.       — Если бы я устраивала свою личную жизнь, я бы здесь не проснулась.       — Справедливо.       Они одновременно вздохнули и посмотрели друг на друга.       — Сделаешь мне блинчиков? — Жека выудила из-под подушки мятые джинсы, энергично встряхнула, оттуда выпали пачка сигарет и телефон с Дартом Вейдером на чехле, устроилась поудобнее под одеялом. — Пожа-алуйста, Верочка.       — Да боже мой. — Верка сгребла чайник, огляделась, нашла на книжной полке пепельницу и бросила ее на кровать. — Зубы сначала не хочешь почистить?       — Нам же не целоваться. — Баширова уткнулась в телефон.       Рейгель ушла на кухню, грохнула чайник на плиту и растерянно огляделась, забыв, зачем пришла.       — И хорошо, если у тебя есть черничное варенье! — крикнула Жека из комнаты.       Верка мученически закатила глаза и полезла в шкафчик за миксером.       Они познакомились из-за Ефремовой.       Шесть лет назад Верка еще жила в крошечном городке вместе с родителями и кудлатой собакой Жужей. Насилу закончила ненавистный педагогический, после которого должна была вступить в ряды сеятелей просвещения, как вдруг оказалось, что работы в городке для нее совсем нет и никакого просвещения не предвидится. Сокурсники разъехались кто куда, и перед Верой Рейгель, двадцати двух лет от роду, неиллюзорно замаячила карьера оператора в центральном супермаркете.       В супермаркет ей не хотелось.       Вспомнив о своем школьном таланте писать сочинения для половины класса, Верка достала старенький ноутбук, работавший исключительно от сети, и зарегистрировалась на бирже копирайтеров.       Дела шли плохо, писать приходилось много, а платили мало, но она хотя бы не чувствовала себя несчастной. Мама ругалась, что это не работа — сидеть до ночи за компьютером, а надо идти в школу, раз диплом позволяет. Отец расстроенно заседал перед телевизором, но ничего не говорил.       Верка злилась, хваталась за любые заказы, от трубопроката до ритуальных услуг. Больше всего на свете ей хотелось заработать немного денег, чтобы пуститься во все тяжкие — купить новую одежду, велосипед и произвести впечатление на Маринку из девятиэтажки на углу.       Маринка то ли что-то понимала, то ли просто питалась любым вниманием окружающих. Они с Рейгель иногда обменивались долгими тягучими взглядами, столкнувшись у кассы в магазине.       От этих взглядов было невозможно порой уснуть. Она металась по своей комнатке, которая все еще оставалась убежищем бунтующего подростка, недавно бывшего ребенком, — с полки над кроватью пялились старые мягкие игрушки, над столом висел постер с Сарой Коннор, стыдливо выдранный из подшивки старых журналов в юношеской библиотеке. Представляла себе самое невероятное развитие событий — вот бы Маринка ее поцеловала! Что будет, если Верка просто подойдет на улице и…       Здравый смысл подсказывал, что делать этого не стоит, тело приказывало сейчас же немедленно сделать хоть что-нибудь.       Озверевшая и вымотанная, она часами бродила по чужим профилям в социальных сетях, завела несколько знакомств и влюбилась по переписке. Однако любовь быстро угасла, потому что Верку корежило от слова «вообщем», которого в природе не существовало, но распространялось оно как опасная эпидемия и грозило вскоре войти в словари. Верка предпочла бы не застать это время.       В разгар лета Маринка вышла замуж. В платье, похожем на безе, с шумной толпой, выкупом, белыми голубями и лимузином.       Верка наткнулась на торжество, как раз когда Маринку с платьем погружали в лимузин, и после этого почти перестала выходить на улицу.       Любовь по переписке фолловила Ефремову, поэтому Сеть навязчиво предлагала Верке дружить с ней тоже, так что она зашла в профиль, рассмотрела его вдоль и поперек. Фотография у той была строгая, как будто снимали для документов, но в последний момент она скупо улыбнулась и все испортила. Рейгель решила, что она ужасно уверена в себе, самодовольна и таких, как Верка, в лучшем случае игнорирует. В худшем — ест на завтрак.       В остальном про загадочную Ефремову было невозможно что-нибудь понять. Пробормотав: «Ну, не убьет же она меня», Рейгель ткнула «добавить в друзья» и позорно сбежала, закрыв вкладку. Через десять минут ей стало невтерпеж, и она проверила страницу. Потом через полчаса. К вечеру она совершенно изнемогла и собиралась было отменить заявку, как ноутбук блямкнул, оповещая о новом контакте.       Не веря своей удаче, она перевернула открывшуюся страницу вверх дном, но не нашла ничего интересного. Какие-то машины, книги, фильмы, обучающие видео и снова по порядку с конца. Список друзей — сплошная череда пиджаков.       Рейгель помыкалась туда-сюда по аккаунту — наткнулась на короткую рецензию Кадзуо Исигуро и, обрадовавшись внезапному совпадению, быстро сфотографировала свой экземпляр. Отправила снимок в комментарии, приписав: «Читаю прямо сейчас!»       Это было неправдой, книжку она купила давно, но ей показалось, что так у нее больше шансов начать разговор. «И как?» — ответила Ефремова, и Верка заколотила по клавишам с такой силой, что в комнату заглянула встревоженная мама.       — Верочка, пойди поешь, весь день за своим компьютером.       — Мам, да, сейчас, — отмахнулась она.       Они обсудили книгу, потом Веркиных заказчиков, перешли в личные сообщения. Рейгель сидела перед ноутбуком чуть пьяная от свалившегося на нее счастья.       Приходила мама, грохнула на стол тарелку с ужином, и ужин, конечно, остыл.       А через два дня Верка зашла на кухню и сообщила, что уезжает искать работу в городе побольше.       Мама как раз чинно размешивала ложечкой чай, глядя развлекательное шоу по Первому каналу. Она выслушала дочь, вытащила ложечку из чашки, аккуратно пристроила на стол и уточнила:       — Куда-куда ты собралась?       — В Красноярск, — ответила Верка как можно решительнее.       Грянул скандал. Пахло корвалолом, лились слезы. Отец отказался участвовать в бурной дискуссии и делал вид, что увлеченно читает газету. Даже собака Жужа смотрела на Рейгель с осуждением.       Верка, сжав зубы, побросала в спортивную сумку одежду, сверху уложила ноутбук.       — Куда ты поедешь? — причитала мама. — У тебя и тут-то ничего не получается, а оттуда как мы с отцом тебя будем вызволять?       — Меня не надо вызволять, — огрызнулась Верка, — мне не пять лет. Все уехали, одна я тут как… фиалка в проруби. А там будут нормальные люди.       — И что это за люди? Я… Я им позвоню! Вера, дай телефон немедленно! Я хочу с ними поговорить. Потому что если окажется, что это секта, то я тебе говорю — у Тамары из первого подъезда дочь вот так же ушла в секту! Квартиру, все им отдала!       — Старые носки свои я им отдам! — заорала Верка. — Мама, что у меня можно взять?! Ну что?!       Садясь в поезд, она чувствовала себя последней предательницей. Но Ефремова написала: «Поживешь сначала у меня», и все стало решено окончательно и бесповоротно. Про Маринку она больше не вспоминала. А через несколько часов вышла из вагона в новую жизнь, пугающую до замирания в груди.       Она постояла минуту, протирая подолом футболки очки, от жары то и дело скатывающиеся вниз по переносице. И, как только надела их, сразу увидела Аньку.       Нагретый воздух дрожал, клубилась пыль. Та стояла на перроне, высматривая Верку среди пассажиров, свежая и ясная, как будто в летнее марево вокзала ее вставили из другой картинки — про весеннее утро, крахмальные скатерти, стаканы с ледяной водой.       Даже воздух вокруг нее становился прозрачнее.       Она нашла Верку взглядом в потоке людей, поспешила к ней, запросто подхватила ее сумку.       Рейгель смотрела на нее, пытаясь подобрать слова, и едва не выпалила: «Какая же ты красивая».       — Ну-ка, ну-ка, а это у нас кто? — рядом с Анькой возникла девица с лицом злого Питера Пэна, вся как будто выгоревшая на солнце вместе с волосами и одеждой.       — Жека, перестань, я тебе сто раз говорила. Вера, это Жека, постарайся не обращать на нее внимания, она не всегда такая.       — Да, не обращай на меня внимания, Вера. — Голос у нее был взвинченный, как школьный звонок. — Обратишь на меня внимание, и конец тебе, котеночек.       — Так. — Ефремова на секунду переменилась в лице, будто хлыстом ударила. Этого оказалось достаточно, чтобы Жека принялась рассматривать что-то ужасно интересное на асфальте. — Вера, куда бы ты хотела сначала? Едем домой, идем куда-нибудь перекусить или у тебя есть свои планы?       — Сначала я бы хотела все это отрезать. — Верка стащила с волос резинку, от которой затылок болел так, словно с нее сдирали скальп.       — Я знаю хорошее место, — Ефремова закинула сумку на плечо, — идем, мы далеко припарковались.       Верка пошла следом, не отводя глаз от ее уверенной прямой спины, видя каждую деталь, словно в замедленной съемке — знойный ветерок, треплющий расстегнутую рубашку, лихо закатанные рукава, смуглые локти, черную стрелку волос, выбившуюся из стрижки.       — Даже не думай, — сказал у нее над ухом противный «звонок», — она уже встречается.       — С тобой?       — Со мно-о-о-ой?! — рассмеялась та.       Верка обиженно замолчала.       — Все в нее влюбляются, — сказала Жека, — особенно такие деревенские дурочки, как ты. И как ей только хватает такта не слать вас всех с порога.       — Она сама меня пригласила. — Верка решила пропустить мимо ушей и «влюбляются», и «деревенскую дурочку», потому что все это звучало слишком правдиво.       — После того, как узнала твою трагическую историю? Что там у тебя, строгая мама и несчастная любовь? У меня не хватит пальцев сосчитать, сколько вас таких она привезла. Список Шиндлера с кордебалетом. Лучше бы собачий приют спонсировала, ей-богу.       — И тебя привезла?       — Твое какое дело? — оскалилась Жека. — Нет, не меня.       Они дошли до парковки. Ефремова открыла багажник страшного мордастого минивэна, забросила сумку. Приглашающе откатилась боковая дверь. Верка оробела, ей еще не доводилось ездить в таких автомобилях.       Жека запрыгнула на переднее сиденье, забросила на панель тощие ноги, достала сигарету.       — Баширова, сворачивай шоу, мы тебя поняли, — устало сказала Анька.       Та убрала ноги и недовольно закурила. Верка, устраивающаяся на скользком сиденье, закашлялась.       — Нежная провинциалочка, — пробормотала Баширова так, чтобы все слышали.       Анька закрыла дверь, повернула ключ в зажигании, обернулась к Верке:       — Пристегнулась? Там справа от тебя ремень. Жека ревнует и собирается всю дорогу дарить нам прекрасные мгновения, так что я закину ее домой, пока ты будешь стричься.       — Я-а?! Ефремова, в нашем брачном контракте не было пункта о многоженстве, мне бояться нечего. Так что давай, закинь меня домой и наслаждайся своей миссией милосердия. Испей эту чашу до дна. «Ходячих» я досмотрю без тебя.       — Ну уж нет, — возразила Анька, выезжая с парковки, — пункт о «Ходячих» в контракте как раз был, так что мои адвокаты свяжутся с твоими.       Верка смотрела на них во все глаза. Она никогда не ездила в таких машинах, никогда не слышала, чтобы люди так друг с другом разговаривали, и не понимала до конца, шутят они или всерьез.       Вечером Анька отвезла ее к себе так запросто, будто только тем и занималась, что принимала у себя малознакомых девиц. Оказавшись у нее дома, Верка задумалась, должна ли она ей за это, а если должна, то чего именно, и от этих размышлений вела себя скованно, не определившись между смущением и надеждой. Жекины слова про влюбленных дурочек никак не шли у нее из головы. Но если Ефремова и имела в виду что-то еще, кроме обычного гостеприимства, то ей ловко удавалось ничем себя не выдать.       В глубине души Верке было жаль.       Жила Анька почти в самом центре, в старой кирпичной девятиэтажке с тесным, забитым машинами двором. За малопримечательной дверью все оказалось бежевым, черным, зеркальным, с золотыми вставками.       Стены между кухней и гостиной не обнаружилось, а на ее месте была самая настоящая барная стойка с парой высоких стульев. В ванной вместо шторки — стеклянное полотно, черные краны, чудом уместившийся узкий зеркальный шкаф. Мягкое изголовье кровати в спальне было прикручено к стене, а над ним еще и картина. На картине шел дождь, и смутные силуэты людей стекали вниз, отражаясь в лужах.       Рейгель в первый день обходила квартиру как музей, сцепив руки в замок — аж костяшки побелели. Даже спать легла с напряженной спиной и до четырех утра пялилась на причудливый светильник под потолком гостиной, хотя диван под ней был куда удобнее ее собственной кровати.       Там она твердо решила, что хочет жить так же, хоть и сложно было представить — как так можно жить? Делать-то для этого что?       Вскоре ее приняли на стажировку в местную газету, а Ефремова помогла ей найти комнату в квартире с двумя студентками.       Все это время она была к ней добра и внимательна, и этого было достаточно, чтобы Верка навоображала себе невесть что, но все ее осторожные подкаты наталкивались на стену мягкого непреклонного дружелюбия. У Рейгель потом аж в животе все сводило от стыда за то, что Ефремова видит ее насквозь и уж наверняка навидалась такого за свою жизнь предостаточно.       В последний вечер перед переездом Анька налила ей чашку кофе, села перед ней за стол и сказала:       — Ты должна быть готова к тому, что сначала все будет очень паршиво. Тебя никто не станет воспринимать всерьез, и на тебя свалится самая дурацкая нелепая работа, какую ты только можешь себе представить. Просто помни, что так будет не всегда. И звони мне, когда захочешь. Я найду время.       — Спасибо. Я только не знаю… зачем ты это делаешь. — Верка пялилась в чашку, на поверхности которой таяла белоснежная пенная шапка.       — Коллекционирую классных людей, — спокойно ответила она.       Верка смущенно уткнулась в чашку, аж очки запотели.       — Эта твоя подружка… Жека… она сказала, что…       Анька накрыла ее руку своей.       — Баширова — это фабрика по производству чепухи, которая выполняет пятилетку за неделю. Когда узнаешь ее поближе, все поймешь.       Шесть лет спустя, каждый раз, наливая кофе и взбалтывая в кружке горячую молочную пену, Верка помнила, какая прохладная у нее ладонь.       Баширова, лениво потягиваясь, прошлепала босыми ногами на кухню, упала за стол.       — Я пришла на черничное варенье! — провозгласила она. — Сегодня утром я чувствую запахи, как будто отец мой был бладхаундом. Бо-о-же, за бутылку пива я готова продать свою невинность.       — Есть аспирин, и бесплатно. — Верка поставила перед ней кружку. На кружке был изображен ежик в темных очках, в каске, с автоматом наперевес, и надпись: «Жывотные за мир во всем мире».       — Где ты все время находишь этот кошмар? — поинтересовалась Жека.       — Подарок. Мне надо бежать. Дверь закроешь сама. И заправь постель, пожалуйста.       — Я вообще не собираюсь сегодня из нее подниматься, если только мне не позвонит прекрасная дама из трамвайного депо. Или прекрасная дама из магазина «Пламя-89». Я тебе скажу — никто не знает, при чем тут пламя и 89, и кулинария у них препаршивая, но дамочки там работают — первый сорт.       Верка сокрушенно покачала головой и ушла в ванную, а когда вышла, Жека уже трепалась с кем-то по телефону, рисуя вилкой круги в луже черничного варенья на тарелке.       Она подхватила с пола чемоданчик с макбуком и выбежала из квартиры — до начала рабочего дня оставалось совсем мало времени.