***
Аньке все еще казалось, что она не может вдохнуть до конца. Прежде бывали плохие дни, но впервые стеклянные двери шоурума разъехались перед ней, и она не почувствовала ничего, кроме тягостного страха. Все так же пахло резиной, новенькими салонами автомобилей, средством, которым натирали глянцевый пол. Она выжала из себя улыбку, прошла, ни на кого не глядя, едва кивая на приветствия, взбежала по ступенькам. Коля подпирал стенку в коридоре, перелистывал файлы в толстенной папке и быстро говорил что-то невидимому собеседнику, то и дело поправляя болтающуюся на ухе гарнитуру. При виде Аньки извинился, прервал разговор, захлопнул папку. Ей потребовалось немало сил, чтобы выглядеть непринужденно. Так хотелось схватить его за грудки и стучать о стену башкой, пока он не расскажет, какого черта они тут затеяли. Но она, кажется, даже продолжала улыбаться. — Привет, Ань! Как отпраздновала? — Спасибо, хорошо. Новости из сауны? — В процессе, я тебе дам знать, — кивнул он, и было видно, что ему не терпится избавиться от нее, и только субординация заставляет его прерывать звонок ради разговора. Ефремова подумала, что после вчерашнего сообщения о проверке она держится, пожалуй, куда лучше, чем он. Коля выглядел суетливым и обеспокоенным. — Анна Витальевна, — Мазий выглянул из своего кабинета, — услышал тебя. Зайдешь ко мне или лучше я к тебе? — Давай ко мне, Сереж. Пять минут, я тебя наберу. Он подмигнул ей и скрылся за дверью. Валя встретила ее, держа на отлете бумажку в прозрачной пластиковой папке. — У меня две новости, — выпалила она без приветствия, — получше и плохая. — Что у тебя там? Она жестом пригласила Ефремову к окну, где было больше света, приложила лист к стеклу. — Разглядеть трудно, но подпись подделывали здесь. Это Кристинины черновики. Верхний лист, на котором писали, пропал, но шариковые ручки оставляют вмятины. Видите? Ей каждый раз приходится делать много попыток. Анька прищурилась. На бумаге едва виднелись продавленные каракули. Они наползали друг на друга, но свой почерк она опознала без труда. — Если потереть простым карандашом, проступит четче, но я решила пока ничего не трогать. — Валя, однако, не выглядела радостной. — Это была новость получше. — Так, а плохая? — Это вообще ничего не доказывает. Эта бумага — мусор. Я могла найти ее в столе у Кристины или в вашем столе — никакой разницы. Они посмотрели друг на друга. — Ничего, — сказала Анька, — я поговорю с Сергеем, мы что-то придумаем вместе. — Нет! — Валя едва не схватила ее за руку, но вовремя спохватилась, зашептала: — Анна Витальевна, пожалуйста, просто поверьте мне. — Валя, брось, Мазий-то тут при чем? Та покачала головой и собралась что-то сказать, но в руках у Аньки зажужжал телефон. Она жестом остановила ее, взяла трубку. — Вера? Что случилось? Она стряхнула пальто с одного плеча, показала Валентине бровями. Та мгновенно бросилась помогать. — Извини, что в такое время, — Рейгель нервничала, торопилась, — надеюсь, я тебя не отрываю от дел, но это одна минута. Мы вчера не смогли поговорить. У меня к тебе просьба. — Да, давай. — Она ушла к себе, прикрыла дверь. — Я, кажется, меняю работу на другую, получше, и не хочу облажаться. Могла бы я попросить тебя об интервью для «Колонки-Экстра»? Это новое издание, большое, хорошее. Они готовят проект о женщинах, сделавших большие карьеры в нашем городе. — Блин, Вера, — у Аньки даже зубы заныли, — ты не представляешь себе, как это не вовремя. — Я понимаю, — тон у Рейгель вдруг изменился, как будто из подруги она начала превращаться в человека, готового ставить ультиматумы, — но я уже обещала им это интервью, и я его сделаю. — Вер… — Ты говорила, что всегда найдешь для меня время. И я никогда ни о чем тебя не просила. Пожалуйста, Аня, это очень важно. Ефремова помолчала. Интервью, действительно, было бы ужасно некстати. Сейчас стоило быть тише воды и ниже травы, в любую секунду мог разразиться скандал, и, если ее обвинят в махинациях, каждая фраза будет оттуда вытащена, вывернута и изуродована так, чтобы стало окончательно ясно, кто тут преступница века. Но она понимала, почему Рейгель, от которой не дождешься ничего плохого, кроме хорошего, решила надавить на нее. Ей тоже приходилось бывать неудобной и несвоевременной, чтобы добиваться желаемого. Верка на том конце ждала, что она решит. Анька открыла ноутбук, полистала расписание. — Ладно, — сказала она. — У меня есть минут сорок завтра в обед. Сможешь подъехать? Пришли заранее, о чем мы будем говорить. Мне сейчас стоит вести себя поосторожнее. — Не сомневайся, — в Веркином голосе слышалось облегчение, — спасибо тебе. Нет, я даже не знаю, как мне тебя благодарить. Они тепло попрощались, и в дверь постучали, едва она положила трубку. — Пять минут прошло три раза, — возвестил Мазий, просовывая голову в кабинет, — я зажмурился, на случай если ты переодеваешься. — Какое благородство, — похвалила Ефремова. — Садись, рассказывай, как поездка. Он, как всегда, проигнорировал кресло и пристроился на краешке ее стола. Повеяло дорогим одеколоном, трубочным табаком. — Превосходно. Под Калугой запустили вторую линию, потому что мы все хорошо вели себя в прошлом году и в этом, похоже, тоже. Прибыли японцы, выражали одобрение. Ну, как умели. — Он скорчил суровую физиономию и покачал головой, изображая японское одобрение. — Надо было ехать тебе, я ни черта не понял и не запомнил ни одного имени. Зато у них есть лаборатория робототехники, и лучше туда не попадать без предварительной подготовки. Теперь я охотно верю, что Терминатор готов прибыть и спасти мир. Там его и соберут. Все материалы у тебя в почте. — Привез мне что-нибудь? — Ее развлекало, как он умел прикидываться ничего не понимающим дурачком. — Обижаешь! — Мазий сделал жест, будто собирался показывать фокус с платками в рукаве, положил перед ней автомобильную шильду — отполированный металлический трилистник. — Медаль тебе, Анна Витальевна. Носи с честью. Она полюбовалась сувениром. — Послушай, мне надо с тобой… В дверь снова постучали и появилась Валентина с двумя чашками кофе, которые никто не просил. — Спасибо, — удивилась Анька. Валя лучезарно улыбнулась обоим, сделала несколько шагов к столу и — Ефремова видела как в замедленной съемке — вдруг припала на один каблук, устояла, взмахнув руками. Чашки снялись с блюдец, и кофе полетел в Мазия, плюхнулся на пиджак, на рубашку, безобразно потек по штанам. Тот поднял руки, изумленно оценивая масштаб катастрофы. — Извините! — вскричала Валентина. — Я сейчас же принесу салфетки! — Ух ты, — сказал Мазий, — вот это бросок! Валя вернулась с рулоном бумажных полотенец, стала отрывать и прикладывать к заместителю, тот со смехом отобрал у нее рулон. — Простите, простите, — лепетала она. Ефремова смотрела на нее, подняв брови. Она хотела спросить: «Что за театр?» Но та через плечо смеющегося Мазия кинула на нее умоляющий взгляд. — Не переживай так, милая, — сказал тот Вале. — Твоей вины здесь нет. Анна Витальевна, я, пожалуй, поеду домой и переоденусь. Нельзя в таком виде появляться перед людьми. Все решат, что кофеварка взорвалась у меня в руках. Хотя запах, конечно, великолепный. Они обе подождали, когда он выйдет, Валентина выдохнула, присела, вытирая кофе с пола остатками полотенца. — И к чему было это устраивать?! — взорвалась Ефремова. — С ума сошла? — Анна Витальевна, — Валентина отправила грязное полотенце в корзину, отряхнула руки одну о другую, — Кристина Слеповрон не пришла на работу и никого не предупредила. Телефоны у нее не отвечают: ни личный, ни домашний. Николай услышал об этом, прыгнул в машину и уехал. А еще Сергей Маркович возвращался вчера вечером и что-то делал с ее компьютером. Извините за представление, но я настаиваю: разговаривать вам сейчас ни с кем не нужно. Творится черт знает что. — Да боже мой, Валя, я тоже могу пойти и сделать что угодно с компьютером Слеповрон! — В том-то и дело. — Валентина посмотрела на нее устало, как на бушующего подростка. Анька начала догадываться, почему к ней прицепилась кличка Ванильный Цербер. — Сергей ни при чем, — упрямо сказала она. — Может, и так, — кивнула Валя. — Давайте, я еще раз сварю кофе. Теперь для питья. Мне понадобится еще немного времени, чтобы узнать больше. О Сергее Марковиче и обо всех, кто в этом участвует. — Узнать что?! Я сама тебе все расскажу. Родился, крестился, женился — что угодно. Ты и понятия не имеешь, что это за человек! Тебе и всем вокруг приятно считать Сергея болтуном, да только это его любимое развлечение — заставлять людей его недооценивать. — Вы сердитесь не на того, — спокойно сказала Валентина. — Кофе? — Я не сержусь, просто не понимаю, к чему затевать тайны, интриги и расследования. Зачем ты это делаешь? Я сама должна во всем разобраться. — Не хочу уходить отсюда, — серьезно сказала та. — Вы же наверняка много раз работали с дураками. Так вот, я тоже. Теперь надеюсь, мне не придется к ним возвращаться.6
8 августа 2022 г. в 05:39
Отправляясь наверх, Верка едва уговорила себя не хватать все подряд. Выбрала спецпроект о музеях, которым занималась несколько месяцев, и пару заметок, попавших на первые страницы. Пока поднималась по лестнице, выбор стал казаться ей глупым, и она едва не повернула назад.
Дверь на двенадцатом этаже оказалась матового стекла, без ручек и распахнулась, как по волшебству. За ней обнаружился коридор, похожий на гостиничный. Точная копия их редакции, только из параллельной вселенной. Со стен сняли рыжие деревянные панели, выровняли и выкрасили белым, установили новенькие двери кабинетов, еще затянутые пленкой. Рабочие в спецовках прилаживали плафоны на потолок, перетаскивая стремянку от лампы к лампе.
Всюду были люди. Мимо нее пробежал молодой человек в розовых подтяжках, с лихо закрученными усами, и Верка сообразила, отчего Магдалена обругала соседей «модными». Тут же чуть не врезалась в девушку, которая разговаривала по одному телефону и торопливо набирала сообщение на другом.
Она пошла по коридору, заглядывая в комнаты. Компьютеры, люди, телефоны, люди с телефонами, люди за компьютерами, разобранные шкафы, собранные шкафы, коробки бумаг.
— Извините, — она преградила путь очередному бегуну, — я пришла к…
— Алова у себя, — тот даже не посмотрел на нее, махнул куда-то рукой.
Она пошла в указанном направлении к единственному закрытому кабинету, возле которого на стене висел постер с обложкой журнала времен СССР «Безбожник у станка».
«Да здравствует пятилетка», — сообщала обложка.
На двери Игорь Саныча красовалась табличка с именем и регалиями. На двери Аловой не красовалось ничего, кроме отпечатка чьей-то пыльной пятерни. Рейгель осторожно постучала, внутри послышалось какое-то движение, дверь распахнулась, и перед ней предстала носатая девица в очках и траурно-черном костюме.
— Да? Что? — недовольно спросила она.
Верка открыла рот, чтобы объяснить, но девица уже отступила на шаг, впуская ее, и даже сделала нетерпеливый жест рукой. В этом было столько противоречия, что голова шла кругом.
Она оказалась в крошечной приемной — белой, как стоматологический кабинет. Одна стена была разобрана, и там, за стеллажом с журналами и книгами, начинались другие владения, большую часть которых занимал пустой черный стол. На полу стояли коробки, на коробках громоздились перевернутые стулья. Редакторша сидела на подоконнике, говорила с кем-то по видеосвязи, жестикулируя незажженной сигаретой.
— Это вы у нас, что ли, твиттером занимаетесь? — Девица уселась за свой компьютер. — Не помню вас, вы кто?
— Марта, новенькую придержи, я сейчас закончу!
— О, — траурная девица спустила очки на кончик носа, — новенькая?
— Я… — Верка завертела головой, — понятия не имею. Если честно.
— Марта Божковская, последний оплот здравомыслия в этой преисподней, — представилась она, протягивая ей цепкую ручонку. Верка осторожно ее пожала.
— Вера Рейгель… эм… с одиннадцатого этажа.
— У нас тут творится полный бардак, — Марта кивнула на кучу стульев, — мы долго скитались по конюшням, но теперь окончательно переехали, спасибо Аловой.
«Спасибо Аловой» в ее исполнении прозвучало как «Спасибо, Господи».
— Извините, — Верка понизила голос, — а… как я могу к ней обращаться?
— Попробуй по имени, — предложила Марта. — Обычно это хорошо работает.
— И что у нас здесь так хорошо работает? — поинтересовалась Алова над ухом у Верки. Та вздрогнула от неожиданности.
— Не можем определиться, как тебя называть — Ваша Светлость или Ваше Высокопреосвященство, — усмехнулась Марта.
— Давайте и так и так, — решила та. — Вера, проходи.
Она осторожно пробралась между коробок к черному столу, и там, застыв, долго ждала, пока редакторша листала ее материалы, цеплялась взглядом за что-то — Верка видела, как она прищуривается, перечитывает абзац, весело поднимает бровь.
Непонятно, нравится ей или она вот-вот начнет издеваться над каждым словом? Потом Алова дала ей свой телефон, в котором оказался страшно запутанный текст на английском. Отрицания наползали одно на другое, смыслы менялись на каждом повороте, и когда ей удалось разобрать всю эту цепочку, она чуть не умерла от облегчения. Ладони у нее стали противно влажными, как во время выпускного экзамена.
Алова спросила, сможет ли она начать прямо завтра.
— Как — завтра? — растерялась Верка. — Что мне нужно для этого сделать?
Та рассмеялась, просто и открыто, и Рейгель увидела, как во рту у нее блеснула стальная штанга. «Боже мой», — подумала она, а больше ничего не успела подумать.
— Для начала придется как-то объяснить это твоему бывшему работодателю. У нас полный треш в разделе «Культура», там нет редактора, и ни у кого не доходят руки заняться им как следует. Туда просто сбрасывают весь мусор с любым мало-мальски известным именем. Мне там не нужны эти московские рожи, у нас региональное издание. Сколько лет ты работаешь?
— П-почти шесть, — пробормотала Верка.
— Ну, это немало, я готова рискнуть. Утром у нас будет летучка минут на десять, потом кто-нибудь покажет тебе, как тут все работает.
Верка плохо помнила, как вышла оттуда, стискивая в кулаке газетные листы, ничего не видя перед собой. Все ее силы ушли на то, чтобы казаться хоть немного лучше, чем есть на самом деле, и, похоже, у нее получилось.
Она медленно спустилась по пролету, цепляясь за перила, толкнула лестничную дверь. На родном этаже все казалось старым, съежившимся, дурнопахнущим, как в старой физкультурной раздевалке.
«Бывшему работодателю», — сказала Алова. Да, именно так она и сказала.
Помедлив, Верка вошла в кабинет, который делила с Надеждой Осиповной, Володей и фотографом. Стол с загадочными цифрами 9345 был на месте, и Надежда Осиповна с ее войлочными тапками — тоже, Магдалена показывала ей что-то в модном журнале, прикладывая его к груди и расправляя ладонью лист, словно примеряла к себе наряд с фотографии. И вообще, планета сохранила свое положение, не перевернулась, не сгорела дотла, покуда она ошалевала от виражей, по которым ее пронесло за последний час.
Она выкатила потертое скрипучее креслице, скомкала и забросила в мусор газетные листы со своими статьями, достала из-под стола чемоданчик с макбуком, огляделась, не в силах сообразить: как ей теперь жить и что делать? Столько дел надо было закончить уже сегодня. Час назад это было нужно и важно. Что она должна теперь сказать им всем?
— Куда ездила, Верочка? — Надежда Осиповна оторвалась от журнала. — Игорь Александрович тебя спрашивал, а мне что ему говорить?
Верка постаралась принять обычный вид. Врать она умела не очень хорошо и все время боялась, что ее разоблачат за секунду. Но нужно было что-то отвечать.
— Я… по одному делу.
— Ой, да знаю я ее дела, — вдруг сказала Магдалена. — Вера Рейгель у нас теперь дружит с двенадцатым этажом. Вчера лясы точила с какой-то панкушкой оттуда, насилу на работу успела.
— Серьезно? — Володя стащил с головы наушники, в которых что-то бормотало, обернулся к ним. — Блин, вот ты молодец. Расскажешь?
— Магдалена Романовна! — Верка не нашлась с ответом, так поразил ее этот внезапный выпад.
— Правильно, — та шлепнула журнал на стол, — давай, Верочка, делай пакости редактору, ручкайся с конкурентами, а мы, так уж и быть, станем тебе зарплату выдавать два раза в месяц.
— Да какие вы им конкуренты? — искренне удивилась Рейгель. — Вы там были вообще? Разговаривали с кем-нибудь?
— Господь меня упаси с ними разговаривать, — фыркнула Магдалена. — Надежда Осиповна, вы бы посмотрели, кто там работает! Встретила я одну — волосы у нее вот так, тут — вообще лысая, рожа наглая. В татуировках еще вся, как уголовница. А может, уголовница и есть!
У Верки от гнева в глазах помутилось, она вцепилась в свой чемоданчик обеими руками.
— А я-то думаю, что ты сегодня так поздно, Вера, — покачала головой Надежда Осиповна. — Нехорошо так делать, взрослая, должна понимать.
— Вот что, уважаемые, — Рейгель нечеловеческим усилием воли взяла себя в руки, — зарплату вы обе мне никакую не платите, уголовниц в жизни не видели, а что до конкуренции, то на двенадцатом этаже туалетная бумага интереснее, чем наша газета.
Володя смотрел на них, как на чудо, — во дают!
— Я к Игорю Александровичу, — она стиснула чемоданчик, аж костяшки побелели, — он меня как раз искал. Всего доброго.
— Уволит он тебя! Я с ним поговорю, что ты тут себе позволяешь сравнивать нашу газету с туалетной бумагой, — пригрозила Магдалена.
— Вот и прекрасно, одной заботой меньше, — кивнула она и вышла, позволив себе напоследок грохнуть дверью.