***
Анька бросила машину у дома, постояла немного, глядя на темнеющий дворик. Сегодня ей больше не хотелось думать ни о возможной причастности Мазия к кражам, в которую она никогда не поверит, ни о Коле с Кристиной, которых она считала своей преданной командой. Вообразила себе, будто они преследуют общую цель, болеют за дело. Будто их объединяют все эти бодрящие ценности из корпоративных тренингов. Потрясающая наивность. Подниматься домой она не стала. Тишина в квартире казалась объемной, забивающей уши пластилином. Она отвыкла быть одна — вот в чем дело. Странно, когда-то давно ей это нравилось. Прежде ее устраивали самые незатейливые отношения, такие, в которых не надо ездить за продуктами по выходным, выбирать наволочки в полоску и решать, каким цветом красить стены в гостиной. Она вообще всегда была самодостаточной, без полосок и наволочек. Ефремова однажды придумала, как именно она будет жить, и костьми легла, чтобы жить так, как ей хочется, и уж точно не нуждалась в том, чтобы рядом круглосуточно находились помощники или советники. А потом она встретила Калину. Близился новый год, и сама Калина была яркая, как елочная игрушка, — просто прелесть. Лихие брови, черные кудри, белый мех на капюшоне. Щеки у нее пахли морозом, а волосы — духами и больничной дезинфекцией, потому что она трудилась окулисткой в клинике. Анька даже понять ничего не успела, как вручила ей ключи от квартиры, и внутри в один миг все заполнилось Калиной. Ей сразу пришлось привыкать к куче разных вещей. Например, сообщать: где и с кем она была, куда направляется и как скоро вернется? Каким она видит их совместное будущее? Кого собирается приглашать на праздники? Куда они поедут в выходные? У нее не всегда имелись точные ответы на все эти вопросы, и в глазах Калины это было крайне серьезным проступком. Так они и разлюбили друг друга? Понемногу, день за днем, потому что у нее никогда не было правильных ответов? Как это вообще началось? Калина сказала, что была для нее только аксессуаром, и Ефремовой невыносимо было думать, что в этом есть хотя бы капля правды. Капля ли? Облокотившись на машину, она долго смотрела на темные окна своей квартиры среди других, оранжевых и теплых, и решила, что этот вечер ради разнообразия посвятит удовлетворению собственного любопытства. Один последний вечер без тяжелых мыслей. Пока Анька размышляла, апрельские сумерки опустились, как синий тюль. Вспыхнули фонари, игравшие во дворе дети разбежались по домам, утащив с собой крики и брань. Она вызвала себе такси. Алька появилась — и напугала ее. Между ними лежала плохая история. Ссора, положившая конец Анькиной развеселой жизни. Не стало авантюрных походов по клубам и долгих разговоров за полночь. Хуже того, любое новое знакомство натыкалось на неизбежное сравнение, и никто вокруг не мог быть Аловой, хотя бы наполовину такой, как Алова. Иногда она находила в людях ее свойства — по одному в каждом, и быстро разочаровывалась — не хватало всего остального. Алька в пять минут превращала любую катастрофу в веселье и всегда носила при себе огромный запас подходящих слов для любых ситуаций. Не важно, собиралась она доводить кого-то до белого каления или рассмешить. По всякому вопросу она имела мнение и в спорах ловко выставляла оппонентов идиотами. С ней редко связывались, никто не хотел оказаться в ее прицеле, но когда это происходило, она оживлялась, как леопард, завидевший беспечного кабанчика. Ефремова думала, что это дар божий и научиться такому нельзя. Анька тогда отказывалась признаваться самой себе, что потеряла лучшую подругу. В конце концов она с головой ушла в работу. Приучила себя считать, что в этом была своя польза. Когда тебе едва за двадцать, ты еще веришь в бесконечность твоего времени, в то, что мир однажды покорно ляжет перед твоими амбициями и сдастся на милость победителя. Много лет спустя выяснилось, что никакого времени в запасе не было: возраст делал свое проклятое дело, миру оказалось вообще наплевать на всех амбициозных букашек вместе взятых. Иногда он просто вздрагивал и стряхивал их со спины. И в тот момент, когда стряхивали ее, а она лихорадочно пыталась найти хотя бы крошечный выступ под пальцами, Алова появилась опять. Глубоко в душе Анька боялась, что ее угораздило глупо повестись на Алькин призыв помириться, такой горячий и откровенный. Могла же она врать? Как змея, прикинувшаяся веревкой. Такси все никак не приезжало, поэтому она открыла гугл. Ввела в поисковой строке ее имя и не нашла ни одной соцсети, кроме фейсбука с автопостингом новостей. Ухмыльнулась: «Ну, и кто тут принцесса-девственница?» Помимо фейсбука, обнаружилось, что год назад Алька перестала вести блог. Ефремова прокручивала его, пока не зарябило в глазах: выборы, Поклонская, Крым, Сирия, почетные консулы и уполномоченные послы. Последняя запись «Прокуратура Дании расследует крупнейшую схему отмывания денег в Восточной Европе» — на этом все. Анька решительно не понимала, как можно всерьез интересоваться всем этим и не потечь крышей. А потом ей попался на глаза сайт «Колонки-Экстра» и стало окончательно понятно, откуда в Аловой столько апломба. Аньку кольнула ревность. — Думала, одна такая умница, да? — спросила она у телефона, как будто он мог ей ответить. Такси наконец прибыло и унесло ее в старый центр города. Поплутало по темным закоулкам, остановилось перед заведением с вывеской «Территория 8.49», означавшей непонятно что. Вокруг не было ни души, но заведение работало, в окна, сквозь щели толстенных портьер, просачивался слабый свет. Она вошла и оказалась в крохотном пустом зальчике, где на столах уже стояли перевернутые стулья и пол был недавно вымыт — тут и там подсыхали мокрые разводы. Свет горел только над барной стойкой, из колонок в темных углах тихо пела Sia. Анька прошла вглубь, присела на высокий стул, с интересом поглядывая по сторонам. Дверь за ее спиной распахнулась, она обернулась, чтобы увидеть, как Алова стремительно направляется к ней. — Чуть не опоздала. Рада тебя видеть. Я и не надеялась. — Она бросила куртку на край стойки. — Лиза, ты тут?! За баром откинулась тяжелая штора, и перед ними возникла женщина с сильно подведенными глазами, в черной рубашке и рваных шортах. В расстегнутом воротнике виднелась красивая сложная татуировка, будто сделанная кровью и чернилами, — из багрового пожара и рваных клякс разлетались черные птицы, исчезали на шее, под копной черных волос. Алова перегнулась через стойку, чтобы расцеловаться с барменшей, та свойски потрепала ее по волосам. — Что будете пить? Полегче, позабористее, что-нибудь элегантное? — Аня? — Все равно. Давай, чтобы отпустило. — Анька еще в такси решила, что напиваться ни за что не станет. Она здесь только из любопытства. — Тогда водку с мартини, — решила Алова. Она вытряхнула из пачки сигарету и вопросительно посмотрела на барменшу. Та закатила глаза: — Вытяжку включу. Сверху загудело, перекатился лед в шейкере. Sia закончила, и начала Адель. Алова щелкнула зажигалкой. — Это незаконно, ты в курсе вообще? — Во-первых, когда ты успела стать занудой, Ефремова? Они закрываются через час, а по будням в такое время здесь никого нет. Во-вторых, мы с Лизой старые друзья. Да, Лиза? Барменша поставила перед ними коктейли, улыбнулась заговорщической улыбкой: — Очень старые. Как ром и кола. — Как айсберг и «Титаник». Они рассмеялись чему-то своему, что происходило между ними давно и стало общей шуткой, понятной только им. Анька задумчиво разглядывала напиток. — Это рецепт Джеймса Бонда, — сказала Лиза, — в честь одной из его девушек. Веспер. Я отойду, зовите, если что. Она подмигнула обеим, брякнула на стойку круглый серебристый звонок и ушла в кухню, на ходу собирая в хвост волосы, скрывавшие остатки чернильной птичьей стаи на шее. — Водишь сюда всех своих баб? — поинтересовалась Ефремова. — Только избранных. — Алька разогнала рукой дым. — Это мой секретный сад. Прихожу сюда, если надо подумать, как дальше жить. Мне показалось, тебе сейчас может понадобиться такое место. Анька криво улыбнулась. — Трогательно. — Перестань. Я не знаю, каково тебе, но мне совершенно точно нужен кто-то, с кем я могла бы говорить вне контекста пищевой цепочки. Эта проклятая работа первым делом забирает такую возможность. Все едят всех. Или ты, или тебя. — Осталось только надеяться, что меня не съедят. — Выпьем за это, — та отсалютовала ей коктейлем. — И с прошедшим тебя, кстати. — Ты помнишь? С ума сойти. — Анька отставила пустой бокал. Горло онемело, будто она глотнула жидкого азота. — Но ты не вспомнишь, когда мой, — она наставила на нее палец, — я поспорю. — Четвертого января. Ты всегда бесилась из-за того, что тебе передаривают стремные новогодние подарки, которые жалко выбросить. — Надо же. — Алова усмехнулась, вглядываясь ей в лицо с непонятным, почти научным интересом. — Ну, ты как? Чувствуешь себя Бондом? — Я себя чувствую человеком, попавшим под бульдозер. И больше всего мне не нравится, что ты застала меня в этом состоянии. Врагов надо встречать во всеоружии. — И с триумфом, — подсказала Алова. — Пожалуй. — Послушай, нам же не пятнадцать лет, чтобы играть в эти игры. Поверь мне, я очень хорошо знаю, что такое большие проблемы, чтобы сейчас не злорадствовать. Расскажу тебе одну вещь… нет, подожди, для этого мне придется выпить еще. Лиза! — Алова постучала по звонку, но никто не отозвался. — Взгляни на это, какая деликатность. Ладно, пополним список моих преступлений против этого бара. Она обошла стойку, пошарила внизу, в руках у нее оказалась бутылка джина и стальной стаканчик. — Смотри, Ефремова, все очень просто. Это мерный стакан, называется джиггер, он нам пригодится. — Я знаю, как это называется. Тебя в твоей Москве научили, что за ее пределами живут дикие обезьяны? — Хорошо, можешь сделать это за меня. Можешь? Нет? Ну и молчи. Итак, сначала джин, потом водка и немного вермута. Вместо водки можно добавить абсент, но мне бы хотелось остаться в сознании. И… лед. Где Лиза хранит лед? «Веспер» должен быть таким холодным, чтобы зубы выламывало, и горьким, как наша проклятая жизнь. Так, отлично. Она грохнула шейкером, сняла с рейки над головой два бокала. — Давно ты этим увлекаешься? — Анька заинтересованно наблюдала за ней. — Алкоголизмом? Это семейная традиция, начало которой положил мой отец, но дальше ежедневной водки с огурцами он не продвинулся, так что мне пришлось много развиваться в этом направлении. Держи, это твой. — Еще два таких, и мне придется признаться, что я скучала по твоему стремному юмору. — Поглядите, кто у нас оттаял. — Алова рассмеялась. — Постарайся не завести со мной детей. — Единственное, отчего я все еще просыпаюсь каждый день счастливой, так это оттого, что ни с кем их не завела. Ты обещала что-то рассказать. Теперь она хотела узнать больше. Где бы Алова ни побывала, сейчас она вела себя так, будто ей принадлежали права на эту вселенную и несколько соседних. Та выбила из пачки очередную сигарету, прикурила. В полутьме поползла голубая струйка дыма. — Пару лет назад, Эдик, мой шеф, назначил меня главным редактором одного маленького, но гордого столичного интернет-проекта, который грозил вырасти в проект побольше, и вопрос был только в том, кто будет делать всю пыльную работу. Это не было сюрпризом, я уже почти год исполняла обязанности и страшно с ним грызлась из-за его нерешительности. Разумеется, Эдик предпочел бы дядю со стороны, презентабельного, умудренного и с репутацией почище, чтобы за ним не тянулся поганый шепоток. Мне кажется, ты хорошо можешь себе представить. — Так хорошо, что мне нужно выпить прямо сейчас. — Анька стукнула своим бокалом об аловский и опрокинула коктейль. — Дяди со стороны хотели то условий труда получше, то денег побольше. Эдик все мялся, хотя прекрасно знал, что работать со мной можно. Я не брезгливая, не жадная, не отвлекаюсь на ерунду, умею поднимать из могилы полумертвые проекты с плохими перспективами. Это называется доказанной эффективностью. Ефремова рассмеялась: — Мне только что стало жаль, что я не могу тебя нанять. — Что же, в случае неудачи я знаю, кто подберет меня из-под забора. И за это тоже стоит выпить. В общем, я предложила Эдику проверить, на месте ли его яйца, и страшно его этим взбесила. В ответ он сказал, что любой провал с моей стороны будет стоить мне работы, так что назначение прошло без фейерверков. И, конечно, я влипла в плохую историю. Не первую в моей жизни, у меня большое кладбище позорных провалов, но этот обошелся как-то особенно дорого. Она допила свой коктейль и начала готовить новый с приклеенной к губе сигаретой. — За какое-то время до этого к нам нанялась очень хорошая девочка: выпускница то ли экономического, то ли еще чего. Не знаю, каким ветром ее занесло. Таких бывает одна на пару сотен… Боже, Аня, что за взгляд? Это не Алова-гейт, история про другое. Держи, лучше выпей. Итак, девочка. Очень быстрая и сообразительная. Едва ли не через месяц каким-то чудом завела себе инсайдеров повсюду — и в полиции, и в опеке, и в МЧС, и в гостях у сказки. Я потратила удивительно мало времени на то, чтобы ввести ее в курс дела, так что скоро у меня не стало к ней вопросов. Ты знаешь, чем онлайн-медиа отличается от бумажной газеты? Нет? Если ты верующая, самое время перекреститься. Анька протянула руку и забрала ее сигарету. Ей внезапно пришла в голову мысль проверить кое-что: — Есть две религии… — она сделала движение рукой, предлагая ей продолжить. — Саморазрушение и… черт, не помню, столько лет прошло. Кто это говорил? — И самоирония. — Анька затянулась, ища что-то в ее лице и не находя. — Как же хорошо. Каждый раз как будто не бросала. Ладно, мы остановились на газете. Чем же они отличаются? Интересно, Алова и в самом деле не помнит, кто это говорил, или стала такой хорошей актрисой? Они только что обошли главную причину их ссоры так близко по кромке, что в беседе проступила дыра в форме Пелагеи. Не желает говорить об этом? Хорошо. Алька пододвинула ей свою пачку. — Газеты рассказывают, что произошло вчера. У них есть роскошная возможность пропускать материалы через целую контролирующую роту — корректоры, редакторы, проверяющие, выпускающие, верстальщики. Материал полируется и отправляется в печать. У них есть понедельники, среды, дни, часы и приятные беседы в обеденном перерыве. Нам приходится писать о том, что происходит прямо сейчас, поэтому времени на китайские церемонии просто нет. Со стороны это выглядит, как будто мы пытаемся разгрести лавину садовой лопаткой. И наша славная девочка — этот бриллиант в навозе — очень быстро на деле убедила меня, что за ней не нужно внимательно присматривать. Мы уже обсуждали с Эдиком идею сделать ее редактором направления. Так что, когда она решила устроить пакость, я полностью ей доверяла и была слишком занята. Плохой день, понимаешь. Уродский день. Слишком много задач в короткое время. И я никогда никакого права не имела сказать, что не справляюсь. Меня бы никто не понял. Увлекшись воспоминаниями, она принялась крутить кольца на пальцах, переставляя их с места на место. Лед в ее коктейле таял, капли сбегали по запотевшему стеклу. — В прошлом году грянули думские выборы, где мы поддерживали своего кандидата, который в каком-то смысле держал нас на поводке за то, что насыпал корм в миску. Было понятно, что шансы пройти у него так себе, на реальное положение дел стоит смотреть трезво, но мы старались, Ань. Для карманных СМИ это всегда такое время, когда все работают до кровавых слез. Я не могла следить за всеми одновременно, а наша славная девочка, похоже, считала, что слишком хорошо работает для ее зарплаты. На нее вышли люди из другого штаба, так что за пару дней до выборов она просто вошла в мой офис, пока мы с Эдиком в очередной раз ругались у него в кабинете и услышать нас можно было в соседних городах. В суматохе ее никто не засек. Она села за мой компьютер и одним движением отправила на сайт компромат на нашего кандидата. Роскошный, надо признать. Посредничество в траффикинге, наркотики. Доказательств, конечно, никаких, но мы же сами это опубликовали, правда? Не вырубишь топором. Аня, за идиотизм присуждают «Оскар»? У меня будет номинация за лучший сценарий конца света. — Боже, как тебе удалось не рехнуться? — Не знаю. На сайте это висело минут двадцать. Звонок из нашего штаба застал меня буквально в тот момент, когда я в ужасе смотрела на главную страницу издания. Конечно, мы немедленно все удалили и принесли публичные извинения за непроверенную информацию, но ущерб был уже нанесен. Я закончила с этим, собрала вещи и уехала домой. Меня тогда как будто битым стеклом нафаршировали. Она выпила свой растаявший «Веспер» и, не мудрствуя, долила водки в оба бокала. — Дома набрала ванну и впервые, наверное, за долгое время провела там несколько часов. Уговаривала себя, что это могло случиться с кем угодно. Ругалась сама с собой страшно. Так и не смогла заснуть, все думала: как я теперь это исправлю, куда поеду, с кем стану разговаривать, как, о чем? А под утро внезапно поняла, что ничего не буду с этим делать. Потому что, Аня, проигрывать тоже нужно уметь. Как в этой заезженной фразе, что нужно принять неизбежное, исправить поправимое и вовремя отличить одно от другого. Они долго молчали. Алова прикурила Аньке сигарету и протянула через стойку. Взяла другую себе. — Ты много куришь, — сказала Ефремова. — Эй, я тут главная злодейка, у меня должны быть ужасные пороки. — Так и чем все закончилось? — Эдик позвонил мне через пару дней, когда я сидела со списком СМИ на коленях и размышляла, где будет лучше начать все сначала, чтобы получить свой второй шанс до того, как мне стукнет пятьдесят. Если меня вообще теперь куда-то возьмут. Позвонил — и наорал, что в офисе бардак, никто не работает, ушли четыре рекламодателя. И стало понятно, что это его способ рыдать у меня на груди из-за всех бед, что на него свалились. Дело шло к обеду, я была с похмелья, выглядела страшнее смерти, а чувствовала себя и того хуже, но собралась и поехала на работу. Ожидала чего угодно. Эдик позвал меня к себе и сообщил, что наш кандидат в бешенстве, но пока я продолжаю работать. Никто больше не хотел сию же секунду впрягаться в нашу полыхающую телегу. Конечно, я резко поумнела за это время. И первым делом перестала обсуждать с Эдиком его яйца. Потому что я до сих пор не знаю, чего ему стоило оставить меня на месте. А вторым… Ефремова, у нас кончилась водка. Что нам можно после водки? — Все? — предположила Анька. Алкоголь делал свое дело, и теперь она не стесняясь разглядывала Алову, как новое интересное явление в своей жизни. Она вдруг поняла, что изменилось. Это была долгая дорога — от дешевого пива и девчонок на заднем сиденье битого автомобиля до, смотрите-ка, выборов, компроматов и обвинений в денежных махинациях. — Подожди, я что-нибудь найду. Мы сейчас играем в бармена, жалующегося посетителю на тяжелую жизнь, ты не находишь? А должно быть наоборот. — Она поставила на стойку бутылку джина и два чистых стакана. — Вторым делом я предложила ему подумать, куда мы меня теперь денем. С глаз подальше. Это было вопросом времени — когда наш кормилец выйдет из выборного угара и займется конкретно мной. Там такие люди, им… сложно что-то объяснить. Выпивка действовала на Аньку странным образом. Ей казалось, что она не пьянеет, просто все вокруг стало ярким и объемным, словно она смотрела сквозь фильтр инстаграма. С тех пор как они виделись на мосту, Алька стала выглядеть суше и ожесточеннее. Рот у нее был узкий, как у ящерицы, прикусившей губу, по рукам текли надписи на незнакомом языке. Она то и дело поддергивала вверх рукава серого свитера, открывая их до самого сгиба локтей. Дурацкая привычка, которую Ефремова помнила еще из старых времен. Нищее детство на окраинах, вечно короткие рукава. Когда она рассказывала эту историю, ее взгляд терял всякое выражение, как бывает с людьми, прислушивающимися к глубокой внутренней боли. Анька ощутила нечто вроде сочувствия. — А что случилось с той девочкой? — О, поверь мне, я потратила массу времени, чтобы с ней произошла череда удивительных вещей. Власти у меня всегда мало, но той, которая есть, я стараюсь распоряжаться эффективно. Так что, оббив все пороги, она уехала… куда-то, — Алова сделала неопределенный жест рукой, — в маленький город. Стала бухгалтером или секретаршей, не знаю. Только не в СМИ, конечно. Иначе главная злодейка из меня была бы так себе. Хотя в каком-то смысле я ее спасла. Наверняка. Анька поболтала в стакане джин. — И тебя отправили сюда? — Можно сказать и так. У Эдика висел в разработке региональный проект, но не было денег, поэтому мы начали искать спонсора. Никто не хотел иметь с нами дел после скандала, но тут у меня внезапно сработали старые связи. Я вышла на человека, которому было интересно обзавестись медиа за Уралом. Так что мы в ускоренном режиме оформили бумаги, разделили обязанности, и я благополучно приехала сюда в начале зимы. Искала офис и людей, кое-как собрала команду. И до сих пор зализываю раны. Очень паршиво. Хеппи-энд для бедных. Тем не менее, я жива, и все еще работаю с тем, что люблю и понимаю. И рассказываю тебе это, потому что ты должна знать: любая беда имеет начало и неминуемый конец. И ты никогда, до последней минуты, не узнаешь, чем все закончится. Смотри, я была последняя в Риме, а теперь — первая в деревне. Неплохо, да?.. Так что все херня, кроме смерти, Зебра. Анька вздохнула. От джина ее окончательно развезло, и жалость к себе освободилась из-под рассыпающейся брони, накопившей слишком много усталости за последние дни. — Меня, Аля, не ждет хеппи-энд. Ни для бедных, ни для богатых. Кто-то ворует деньги компании и виртуозно подделывает мои подписи на бумагах. Это не репутационное нарушение, а финансовое. Приедет руководство, изымут документы, носители данных. Станут… о, черт, станут обыскивать офис. — И что же они там найдут? — Алька обошла стойку и села напротив Ефремовой. — Вибратор и латексные перчатки? Три грамма кокаина? Фиолетовое боа? — Иди ты. — Анька толкнула ее коленом. — Что это у тебя во рту? — Что? — Ты постоянно чем-то стучишь о зубы. Алька невесело усмехнулась: — Это остатки железа, которым я начиняла себя десять лет назад. Мне казалось, меня не держит собственный позвоночник, а рядом не было никого, кто подсказал бы, что арматуру нужно выращивать внутри, а не снаружи. Смотри, все еще видно следы. Она оттянула пальцем бровь. — Здесь, — задрала подбородок, — тут, и пара десятков микродермалов вдоль спины. Анька наклонилась к ней очень близко, разглядывая крошечные шрамы. Она одуряюще пахла чем-то похожим на лимонную мяту, растертую с первым снегом. — Микро… что? — Имплантированный пирсинг. Когда крепление остается с изнанки. Просто повезло, что на мне все заживает как на собаке. Сейчас я бы уже вряд ли решилась на такое. Но эту штуку я оставила. Девчонкам нравится. — Должно быть, это больно. Алова не ответила, отпила из стакана и внезапно сменила тему. — Чего бы ты сейчас хотела? Честно? Анька задумчиво покатала стакан с джином по стойке. — Не знаю. Чтобы кто-нибудь взял и снял с меня всю гребаную ответственность. Мне не нравится держаться за руль горящей машины. И сил, чтобы проходить через такое дерьмо, у меня тоже нет. Пусть этот кошмар исчезнет. — Она вздохнула, ткнула дотлевшую сигарету в пепельницу. — Куда запропастилась твоя Лиза? — Подслушивает на кухне. — Алова пожала плечами. — У меня для тебя плохие новости. Через это придется пройти, и ты пройдешь, как все, на общих основаниях. Такая цена, Аня. Высоко забираешься — падать тоже высоко. — Блядь, как же я это ненавижу. Алова задумчиво покачала головой, сняла кольца с большого пальца, переодела на указательный. Скрутила с мизинца одной руки и поменяла местами черное с серебряным, вернула назад. Анька смотрела не отрываясь. Ее гипнотизировали эти движения. — А чего бы хотела ты? — спросила она, чтобы разорвать чары. Голова плыла, и она старалась изо всех сил говорить четко, одно слово за другим. Алька склонила голову набок, разглядывая ее очень внимательно. — Чего бы я хотела? Хороший вопрос, Ефремова. Сначала я хотела бы взять такси, отвезти тебя к себе и там раздеть. Чтобы ты смотрела, как моя голова опустится между твоих голых коленок. Анька выпрямилась, готовясь возразить, и даже вдохнула поглубже. Но Алова запустила пальцы ей в волосы, притянула ее ближе и прижалась щекой к виску. Потерлась о него. В этом касании была нежность ласкающейся кошки, усыпляющая и сладостная. — Что происходит? — тихо спросила Анька, уже зная, что протестует по инерции. Потому что этого не должно было случиться. Этого просто не могло быть, и все тут. — Я помогу тебе через это пройти. Руль горящей машины прямо сейчас можно отпустить. Идти можешь? — Алька поднялась, подхватила куртку, вытащила бумажник из кармана джинсов, сунула под стакан несколько купюр, обернулась в сторону кухни. — Спасибо, Лиза. Впрочем, как всегда.8
11 августа 2022 г. в 07:27
Рейгель вернулась на работу, еле волоча ноги от усталости.
В администрации оказалась своя тусовка журналистов — друзья и враги, рукопожатия и презрительно поджатые губы. Ее здесь не знали, косились с раздражением. Она не обращала внимания и чувствовала себя на удивление спокойно. У нее было кое-что. Собственная тайна, мощная, как тектоническая плита. Ни у кого такой не было. Она даже спину стала держать прямее, все еще чувствуя на своих плечах прикосновение повелительной и твердой руки. Притом ей было совершенно не до интриг, она бешено листала телефон, чтобы не ошибиться в партиях, депутатах и вице-спикерах.
Марта сбросила ей ссылку на повестку собрания и заодно предупредила, что торчать там придется бог знает сколько ради ерундовой заметки, которую никто не станет читать. Но Верка твердо решила: заметка будет интересной. Она всегда старалась, чтобы читать было не скучно. Осталось придумать, как вызвать у читателей эмоции, рассказывая о кадастровых работах и комплексном территориальном развитии. Примеры и занятная статистика? Ну, если только.
Приехала Елена, официальная и нарядная, как телеведущая, явно готовая к таким мероприятиям куда лучше, чем Рейгель. Верку она увидела на ходу, разговаривая с кем-то по телефону. Пробежала еще несколько шагов вперед, звонко стуча каблуками по полу, обернулась, не веря своим глазам, и едва не налетела на колонну в коридоре. Верка отвернулась. Она ненавидела пялиться на чьи-нибудь злоключения, но тут вдруг почувствовала постыдное тихое ликование.
Она попала на балкон, почти у камер телевизионщиков, и простояла там несколько часов над унылыми лысинами и пиджаками, стараясь не сбить ничей штатив. Толпа разнесла их с Еленой в разные стороны, и они то и дело поглядывали друг на друга. Легко представить, кто опять станет центральной темой для разговоров в газете.
Когда она в конце концов добралась до приемной в редакции, оказалось, что стулья в кабинете перевернули и расставили вдоль стены, но Алова все равно пристроилась на своем окне. Вид у нее был такой довольный, словно ей достался миллион в лотерее, хотя занималась она чем-то трудоемким — на полу, докуда хватало взгляда, и на подоконнике вокруг нее были разложены бумаги, едва не разлетевшиеся вместе со сквозняком, который Верка принесла с собой.
Марта зашипела, обогнула Верку и преградила ей путь из приемной:
— Куда?!
— Сдать материал. — Верка опешила. Заметку она окончила практически на ходу, забежав на полчасика в ближайшее кафе, где давали какао и толстенные сладкие вафли с шоколадом.
— Ты слышала об изобретении имейла? Волшебная штука. Говорят, теперь и ходить никуда не надо! Не видишь, мы вещи разбираем?
— Рейгель? — Алька отвлеклась от своей бумажной плантации, нахмурилась.
— Аля, извини! — Марта всплеснула руками.
— Ничего, зайди. Да, иди здесь. — Она показала на узкую тропинку вдоль стены.
Верка бочком пробралась к ней, несколько обескураженная приемом.
— Я все равно не знаю, кому теперь это отправлять, — призналась она. — Посмотришь, что я сделала?
— Вера, если я стану смотреть все, что вы сделали, меня отсюда очень быстро увезут в ближайший дурдом. Сбрось в общую почту, кто-нибудь из редакторов разберется.
Верка окончательно растерялась. Она думала, это важно. Самой Аловой — важно. Она же справилась со своим первым заданием, трудным и внезапным. Принесла ей свою добычу и бросила к ногам — вот, смотри, разве я не молодец?
— Хорошо, — сказала она, помолчав.
— Вера. — Алова вздохнула. — Я об этом сегодня уже говорила. Не трогай меня, если я занята. Давай, я не знаю, повзрослее как-то.
Верка вспыхнула, отступила назад, под подошвой зашуршала бумага.
— Да, конечно, — выдавила она с трудом. — Я… ладно.
Взгляд Аловой смягчился.
— Сегодня, правда, много работы. Завтра мы найдем тебе место, и вечером, если получится, поедем куда-нибудь отметить твой первый день. Ну? Мы договорились?
Верка кивнула, чувствуя себя совершенно раздавленной, развернулась и вышла, не сказав ни слова на прощание. Аккуратно прикрыла за собой дверь.
«Повзрослее»! Как кнутом по сердцу. Алова это имела в виду, когда говорила, что на их рабочих отношениях никак не скажется то, что произошло утром? Где она ошиблась? Забыла на секунду, что Алова ей шеф, а не подружка? Верка все равно не понимала, что именно она сделала неправильно, но вместо возмущения чувствовала себя виноватой.
Она прошлась туда-сюда по полупустой редакции. Все разбежались по заданиям, только в информационной службе кипело, звонило, бубнило и печатало. Верка просунула голову в дверь, но никто не обратил на нее внимания, и она зашла.
— Извините, а когда здесь кончается рабочий день?
— Когда от тебя больше ничего не нужно, — миролюбиво сообщила симпатичная полная девушка с двумя косичками, отвлекаясь от монитора. — Но это из области фантастики. Для этого придется умереть.
— Ясно, спасибо. Я, кстати, Вера. — Она протянула ей руку поздороваться. — Кажется, я теперь здесь работаю.
— Рита Горисветова, — та энергично потрясла ее за пальцы. — Кажется, я тоже, но если мне удастся поспать больше пяти часов, эта иллюзия может рассеяться. Добро пожаловать в наш славный коллектив. Заранее попроси своего психотерапевта выписать тебе транков помощнее.
— У меня еще нет психотерапевта. — Верка через силу улыбнулась.
— Ничего, это вопрос времени. Буквально до следующей планерки. — Рита поиграла бровями.
— Мне показалось, здесь все очень мирно и весело.
— Сохрани этот день в своем сердце, — велела та. — Тебя кем взяли?
— Редактором. Пока что не очень хорошо понимаю, что я должна делать, — призналась Рейгель.
— Это тебя Алова сегодня отправила в заксобрание?
— По-моему, я провалила все, что могла.
— Ну, во-первых, это было довольно жестоко с ее стороны, сбросить тебя туда без парашюта, а во-вторых, если ты сегодня ни разу не рыдала в туалете, то все в порядке, — успокоила ее Рита. — Я редактор новостей, и поверь моему опыту, крайняя у окна кабинка идеально подходит для истерик. К тому же там отличная стена, которую можно пинать, имей в виду.
— Спасибо, — сказала Рейгель. — Наверное, раз от меня больше ничего не нужно, я пойду.
— Воспользуйся счастливым случаем. И помни, никто тебя не осудит, если ты сегодня напьешься.
Верка попрощалась, сбежала по лестнице на первый этаж, — путь был долгим, зато она гарантированно не наткнется ни на кого из бывшей редакции. Настроение у нее было хуже некуда, она предвкушала душ и утешительный бутерброд с колбасой. Лучше два. А потом посидеть в тишине, пока события этого дня не перестанут мельтешить у нее в голове, как снежинки в стеклянном шаре, который хорошенько встряхнули.
Баширову у своего подъезда она не заметила, пролетела мимо, звеня ключами, выуженными из куртки на ходу.
— Вера!
Она обернулась. Только этого ей еще не хватало. Жека стояла, засунув руки в карманы штанов, как всегда помятая и расхлябанная. Смотрела на нее напряженно, будто чего-то ждала. Верка встала как вкопанная, стиснула ключ от квартиры, вспомнив, что вообще-то ужасно зла на нее.
— Что ты тут забыла? Опять куда-то влипла?
За последние годы они с Ефремовой превратились в команду по вытаскиванию Жеки из неприятностей. Она обладала невероятной способностью попадать в сложные ситуации, от примитивного мордобоя до многоэтажных интриг с участием нескольких лиц, одни из которых мечтали утопить Баширову в серной кислоте, а вторые — приковать к спинке кровати. В центре неприятностей всегда обнаруживалась некая женщина, которую Жека в половине случаев затруднялась назвать по имени.
Ефремова даже предлагала присваивать происшествиям степень сложности, как крупным стихийным бедствиям.
В особенно тяжелые дни Верка великодушно позволяла Жеке переждать в ее квартире, для чего заказала запасной комплект ключей. Странно, что сегодня она ими не воспользовалась.
— Надо поговорить, — сказала Жека. Вид при этом у нее был такой, словно она вот-вот заплачет или бросится в драку.
— Говори, — устало предложила Верка. Приглашать ее домой она не хотела. Все еще надеялась на тишину, душ и бутерброд.
— Это личный разговор.
— И кто нас слушает? — Верка демонстративно оглядела двор, застрявший между двумя длинными пятиэтажками, с двух сторон закрытый погнутым желто-зеленым заборчиком. В песочнице возились малыши в цветных шапках, поодаль на скамейках пристроились мамы и бабушки. На козырек подъезда приземлился голубь и принялся судорожно чистить перья под крылом.
— Короче… Не знаю, как начать. — Баширова шагнула к ней, протянула руку, чтобы взять ее за запястье, но Верка не далась.
— Например, попробуй начать с извинений.
С Жекой явно что-то творилось. Как будто ее заставляли прыгнуть в бассейн с крокодилами, и теперь она собиралась с духом. Верка подумала, что сейчас услышит нечто совсем уж из ряда вон, и не ошиблась.
— Я… в общем, Рейгель, мне так жить сложно, понимаешь? Девки эти твои. Ну нет, ладно, не так их и много было, это я сейчас маху дала. Но я больше не могу просто сидеть и смотреть на тебя, как, блядь, котик в стиральную машину. Я все думаю, ты же не просто так обо мне заботишься? Анька — это понятно, у нас с ней свои дела, но ты же, наверное, чувствуешь что-то, если до сих пор со мной возишься? Вот я точно чувствую. Я бы, ты знаешь, прямо сейчас тебе сказала, что люблю тебя с первой… нет, ну, не с первой минуты… С первой-то я тебя не разглядела как следует. И потом тоже не сразу. Короче, Вер, могли бы мы просто уже перестать полоскать друг другу мозги и быть вместе?
У Верки брови поползли вверх. Что за чушь она городит? Это такое объяснение в любви? Она чуть не расхохоталась.
— Баширова, расслабься, у нас с тобой ноль шансов. Я никогда не заведу отношения с человеком вроде тебя.
Она выбрала нужный ключ, открыла дверь подъезда, чтобы уйти.
— Вроде меня? — уточнила Баширова остывшим голосом.
— С которым все время нужно бояться, Женя. С тобой же так и будет, правда? Себе можешь врать сколько угодно, а мне не надо. Много у меня будет хороших дней, прежде чем ты переспишь с кем-то еще?
— Ты не понимаешь, — Жека перешла на отчаянный шепот, — это все ерунда… это ничего вообще для меня не значит. Хочешь, я даже телефон свой выкину, клянусь, прямо сейчас, при тебе? Потому что мне никто, кроме тебя, не нужен. Если я иду к кому-то еще, это только потому, что… их десяток надо, чтобы заменить одну тебя. Замкнутый круг, ты пойми. Я трахаюсь с ними, потому что ты не со мной, — а ты не со мной, потому что я трахаюсь с ними. Ты можешь это остановить? Одно твое слово, и все закончится.
Верка поморщилась.
— Да при чем тут твой телефон? Ты сейчас серьезно хочешь сказать, что это моя проблема? Может, тебе стоило бы поискать причину в себе, а не во мне? В любом случае ты опоздала, я теперь не одна, и давай на этом закончим.
Она попыталась зайти, но Баширова перехватила дверь.
— Подожди!
— Я сказала — хватит. — Верка отпихнула ее и вошла в подъезд.
— Нет, Вера, да стой ты! Что значит «не одна»? Кто это? Я ее знаю?
Дверь за Жекиной спиной закрылась, и они погрузились в синий полумрак.
— Конечно нет, — фыркнула Верка. — Мы вместе работаем, и поверь, это совсем не твоего полета птица, Баширова. Ты себе никогда даже представить не сможешь, что значит быть с такой, как она.
— Это с какой еще такой? — ошарашенно спросила Жека.
— С такой, с которой у нас общие… общие ценности. И работа. И… и принципы! — Верка стала подниматься по лестнице. — Тебе туда в жизни не дотянуться, так что просто прими это и отстань от меня.
— Зачем тогда ты держишь меня при себе?! Оттенять твою принципиальность?
— Я?! — Верка изумленно обернулась. — Я тебя держу?! Женя, от тебя же избавиться невозможно! Боже, да в моей постели вечно кто-то третий! Знаешь кто?
Она успела увидеть, как Жека взлетает по ступенькам, а потом ее толкнуло, стукнуло спиной о стену. Фарфоровые голубые глаза уставились на нее с веселой злостью. Она отлично знала этот взгляд. Обычно он означал, что Жека доведена до точки сборки и собирается натворить глупостей.
— Послушай меня, Вера, — Баширова держала ее за плечи и не думала отпускать, — не знаю, что там за птица, только конец ей, так и передай.
Верка дернулась в сторону, пытаясь освободиться.
— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Привыкла к своим дворняжечьим разборкам за гаражами и считаешь, что весь мир так устроен? Ну, поздравляю, тебя ждет не дождется удивительное открытие. Сделай его сама, без моей помощи, а я ничего никому передавать не стану. Отойди, не будь посмешищем.
Жекины губы, пересохшие и горькие от сигарет, впились ей в рот. Рейгель мотнула головой, стряхнула с себя ее руки брезгливым движением, прижала к груди чемоданчик с макбуком.
— Пошла вон, — выдохнула с отвращением. — Вали отсюда и больше никогда не приходи. Видеть тебя не хочу.
Ее колотила мелкая дрожь от испуга и гнева. Она взбежала на несколько ступенек, оглянулась, не преследует ли та ее, но Баширова уже исчезла, только дверь подъезда закрылась за ней с мягким клацаньем.