Соблазна книг не одолеть

      — Эй! Вставай, соня! — чей-то ласковый женский голос будил девушку, лежащую в светлой, но немного помятой постели.       — Лизе-е-ель! — откликается девушка, почему то произнося моё имя. — Ещё пять минут, солнце!       До меня дошло, что эту прекрасную девушку, завернувшуюся в белое одеяло со звездочками будила я. Её волосы, волосы цвета каштанов, небрежно растрепались по всей подушке, а кончики закручивались в кудряшки. Она немного приоткрыла глаза, коньячного цвета, приятно щурясь и улыбнувшись мне.       — Лав, вставай, — произнесла я. — Завтрак скоро остынет!       — Это ты обращаешься ко мне как к любимой или по имени? — Лав саркастично хихикнула, неловко подтягиваясь.       — Лав!!! — прикрикнула я. — Я нападу, если ты не встанешь во время!       — Ой-ой-ой, боюсь боюсь! — она хмыкнула, но тут же спряталась под одеяло, ведь я прыгнула к ней на кровать. — Лиз! Лиз, не надо!       Смех озарил комнату. Смеялась я. Смеялась Лав. Я — потому что напала на свою девушку, предательски потянув руки к её бокам, защекотавши. Лав — не смогла справится со своей боязнью щекотки. Мне было так тепло, так хорошо. В воздухе поселился уют и не хотел съезжать. Всё так по семейному — моя скрипка стоявшая в углу нашей комнате, ноутбук Лав, на котором та работала, не покладая рук и её электрогитара — она всегда мечтала стать музыкантом. Петь на большой сцене. Пару цветков астры, что мы так любили выращивать, ведь я где-то прочитала, что это цветы любви. Существует миф, согласно которому, астры были созданы из космической пыли, когда Дева смотрела с неба и плакала. Запах доносящийся с кухни — яичница с овощами. Лав, видите ли, за здоровое питание. Ах, моя милая Лав.       Даже её имя излучает любовь.       — Сдаюсь, Лиз, сдаюсь! — девушка вздохнула, но внезапно схватила меня за руки, когда я прекратила щекотку. — Ага! Попалась!       Но, несмотря на её жаждущий мести взгляд, она ребячески улыбнулась мне, прижав к себе. Она была выше меня на голову, поэтому легко могла обнять меня полностью или обвиться, как змейка, вокруг меня, заключая в тёплые объятия.       — Люблю, люблю, люблю! — прижимая меня к себе защебетала она. — Я люблю тебя, Лиз! Ты такая малюсенькая!       — Это вообще разумно говорить девушке, которой вчера исполнилось двадцать шесть? — пробубнила я, вздыхая на её груди. — И я тебя люблю.       — Ой, не бубни, — цокнула она, отстраняясь. — Так… Где там мой завтрак?       — На кухне, Лав, — я похлопала её по плечу, вставая. — На кухне.       — Ну-у-у! Принеси в постельку! — она поджала губы, как ребёнок, просящий игрушку. Ну как я могу ей отказать. — Пожалуйста…       — Хорошо, — ответила я машинально, ведь любую её прихоть я выполняю. Она знает об этом, но не злорадствует. — Сейчас принесу.       Лав такая прекрасная девушка. Она младше меня на пару лет, но это, если честно, мне никогда не мешало. Она мой идеальный типаж — шатенка, с карими глазами и длиннющими ножками. Всегда задорная и смешная. Ещё, у неё есть мечта — я сказала, что она обязательно станет известной певицей, несмотря на её работу в подпольной организации на юге Ирландии. Кстати, как раз там мы и познакомились. В библиотеке. Я читала Библию, а она тактично подсела ко мне, спрашивая, что за ужасный детективный роман я читаю. Обозвать свящённое писание — детективом…это нужно уметь. И она умела.       Лав знала о моей работе. Знала, что я очень востребованный киллер в Европе, знала, почему меня называют Воровкой книг, знала, что пол мира думает, что я опасная террористка, но не знала, что было до того, прежде чем я решила ограничить свою жизнь только государственными или личными заказами. И не должна была знать. Я не рассказывала ей про войну, не рассказывала про то, через что мне пришлось пройти в подростковом возрасте. Не знала, почему я начала убивать. И никогда бы не узнала, если бы мы за три года отношений не решили скрестить свои сердца узами брака. Насколько мне помнится, это должно было состояться через полгода.       Я развернулась в сторону кухни.       — Лиз, — обратилась она ко мне.       — Да, солнце моё? — ответила я, не оборачиваясь.       — Почему ты держишь меня в клетке, Лиз?       В ушах предательски запищало. В глазах одна темнота — я ничего не вижу, но отчётливо слышу её голос. Почему моя любимая начала кричать?       — ЛИЗЕЛЬ! — крик Лав захватил все мои слуховые рецепторы. Там был ещё другой звук. Звук, словно кто-то бьет по стеклу. — ПОЧЕМУ Я В КЛЕТКЕ, ЛИЗЕЛЬ?!       Почему она кричит? Что это за звук? И почему в груди так больно отзывается сердце? Я ощутила предмет в руках — плоский, продолговатый, — поднос. На подносе — еда. Её любимая яичница с овощами. Вокруг похолодало. Я осознала, что зажмурилась.       Открыв глаза, я застыла. Подвал в моей библиотеке, оборудованный специально для восстановления книг. Кондиционеры. Я стою спиной к тому месту, из которого доносится звук. Медленно оборачиваюсь.       Лав.       Она истерично бьет по стенам стеклянной клетки, что соорудила я, для тщательного хранения странных книг. Смотрит на меня. Эти коньячные глаза полны злости и отчаянья. Я держу поднос. Я принесла ей завтрак.       — ЛИЗЕЛЬ!!! ВЫПУСТИ МЕНЯ! — кричит Лав, продолжая судорожно бить по стеклу. Не выйдет, оно бронированное. — ЛИЗЕЛЬ, ВЫПУСТИ МЕНЯ ИЗ КЛЕТКИ!       — Я принесла завтрак, солнце моё, — произнесла я, невинно улыбаясь. — Как ты любишь.       — ВЫПУСТИ МЕНЯ ОТСЮДА НАХЕР!       Смотря на неё, я ощущаю себя такой живой. Я люблю её, я безумно люблю эту девушку. Я никому её не отдам, буду оберегать её, до конца своих дней. Или её.       — Лав, успокойся, — проговаривая это, я подхожу к клетке, просовывая в специальный отсек поднос и закрываю дверцу. Механизм простой — пока эта небольшая камера для еды открыта с моей стороны, с той она открыться не сможет. — Ты в безопасности.       — ЗУСАК! — Лав ударила так сильно, что стенка немного затряслась. — ОТКРОЙ ДВЕРЬ!       — Лав… — я присела на корточки, смотря на неё снизу вверх. Она тоже медленно спустилась ко мне, прижимаясь руками к стеклу. — Ты словно статуя греческой богини. А я — бедный ученик умелого скульптора, так желающего прикоснуться к такому прелестному, мягкому телу, будто играющим с моей кровавой душой и сердцем. Я тону в тебе, милая, а твоя красота сравнится лишь с самим Господом Богом. Ты — моя муза, мое счастье и свобода, я поклоняюсь к твоим ногам, я твоя верная слуга, милая. Я же знаю, что твоя измена была твоей глупой ошибкой, солнце.       Она смотрела на меня, нечитаемым взглядом проходясь по всему моему лицу. А потом закричала прямо в меня, то, что разбило мне сердце.       — Я НЕНАВИЖУ ТЕБЯ, ЛИЗЕЛЬ! — кричит она, продолжая бить по стеклу. — ВЫПУСТИ МЕНЯ НЕМЕДЛЕННО! ТЫ ЕБАНУТАЯ, НАХУЙ! СДОХНИ, СДОХНИ, СДОХНИ, МРАЗЬ!       Я подорвалась с койки с криком. Сердце бешено стучало, холодный пот стекал по моему лбу. Это был сон. Всего лишь сон. Я уснула? Когда?       Голова болит, словно я бухала до потери сознания. В сердце пусто, словно я потеряла что-то дорогое, близкое своему же сердцу. Я вспомнила, почему болит. Не из-за Лав, нет.       Я потеряла его.       Пришлось встать и проковылять к раковине, чтобы холодной водой освежиться полностью. Подумаешь, мой козырь, которым я пользовалась и доставала нужную мне информацию последние двадцать два года исчез. Подумаешь, я теперь ничто! И зовут меня никак! Подумаешь, я без него ничего не могу!       Вдох.       Вода.       Выдох.       Я справилась со всем в одиночку однажды, справлюсь и сейчас. Нет ничего и никого сильнее, чем человек, прошедший Ад с гордо поднятой головой, не посмевший опереться ни на кого, кроме себя собственного. Учись, девочка-противоречие, учись и плачь. Пока больно — жива, пока Тьма застилает разум, пока разъедает сознание страх — жива. Пока нет ничего сильнее желания спрятаться, мне есть куда прятаться. И не куда-нибудь, а в саму себя. Запираться на все замки, закрывать ставни-окна, запирать на засов дверь. Садиться за стол, зажигать свечу и долго смотреть в пламя, прежде чем вывести первые строки.       Жизнь — череда ужасных вещей, помешанных с прекрасными. Жизнь — оранжевые фонари и крупный снег, темнота и шуршание листвы. Жизнь, это ты, а ты, это жизнь. Поздно желать быть в безопасности, ты уже стала сильной. Хватай верное орудие и беги. Беги, пока не заболит в лёгких, до черноты перед глазами и ватных ног. Беги до рвотной отдышки, натирая кровавые мозоли. Беги за туманом, ветром, лесом, морем. Беги к самому края мира и тогда увидишь себя, какой была и какой стала. Меня этому научили там, в долбанном окопе, когда я перевязывала солдату ногу. Хотя, если честно, и ноги этой там уже не было.       Лето кончилось, жухнет трава и дует холодный ветер. Забирается под кожу, сводит кости и заставляет дрожать, уносится вместе с жёлтыми листьями-фонарями прочь. У меня нет ни Имени, ни имени, я по прежнему сборник-из-чужих-страничек. Я, безликая в своей боли, живу здесь и сейчас, не думая о «потом». Живу, потому что другие решили уйти, живу на зло и на злобу, живу ярко и взрываюсь сверхновой, раскачивая своё ядро всё сильнее. Ослепляю светом всю вселенную, жгу старый мир и начинаю новый, строю на руинах совершенство. Потом придут, разломают, ворвутся. Аккуратно разберут на кирпичики, сами того не замечая и станут хлопать глазами: как так?       Не верь, не зови.       Оставь свой домик, Лизель, отперев дверь. Возьми из угла запылившийся уже фонарь, зажги в нём слабенький огонёк и отправляйся в горы. Бери с собой одного только верного пса, накидывай капюшон и уходи прочь, в себя, в свои горы и мысли. Там только ты можешь быть слабой.       Там только ты в безопасности.       — То есть, тебе важен Смерть, а про меня ты уже забыла? — прозвучал женский голос за моей спиной.       Конечно, не просто же так ты мне снилась, Лав. Ты никогда просто так не снишься.       — Как тур в Италии? — медленно разворачиваюсь к ней. Она сидит на моей же койке, закинув ногу на ногу, сцепив руки и смотрит, так обиженно, что мне даже стало стыдно на секундочку. Всего лишь на секундочку.       — Ты кого обмануть пытаешься, Лиз? — Лав засмеялась. Она давно не смеялась. Лет пять уже. Или…четыре года?       — Всех, кроме себя, — и правда, чего это я. Только для внешнего мира — Лав певица, в один момент резко собравшая вещи у укатившая в Италию за новой жизнью. — Ты всё равно галлюцинация, так что, дай хотя бы придерживаться моему плану.       — Не рада меня видеть? Не рада, что одна галлюцинация сменилась на другую? — издевается надо мной.       — Смерть, в отличие от некоторых, не галлюцинация, — вздохнула я, оглядываясь. — Так…как в Италии?       Пусто. Лишь больничное крыло, свет не горит, за окном темень, около моей койки стоит мой чемодан. Интересно, детективы осматривали его? Как никак, я террористка, а мы любим бомбы в чемоданах носить.       — Нужно выставить больше фоток, Лиз, — Лав смотрела на меня серьезно. — Я не появлялась в сети уже две недели, скоро они перестанут верить в то, что я жива.       — Выдалась сложная неделька, ты уж извини, солнце, — но она права, как никогда. Чемодан медленно открывается, я выкидываю пару вещей на пол, ища потайной отсек для телефона. Нашла. — Я же не буду фотошопить фотки прямо перед детективами, которые и так относятся ко мне, как к…не важно. Итак, что же написать?       — Ну…как насчёт: «Ох, сложная выдалась неделька! Репетировала с группой и писала вам новую песню! Совсем скоро весь мир услышит её»?       — Идеально, — я улыбнулась, нажав на кнопку «выставить пост», взглянув на Лав. — Ты помогаешь мне даже после смерти, солнце.       Но её уже не было. Если честно, первые два года я никак не могла объяснить то, что происходило со мной после того, как мы с Лав…расстались. А потом, дошло: эта галлюцинация словно напоминалка в календаре: «Лизель, ты забыла, что люди должны думать, что я жива!». Мой мозг сам выработал эту галлюцинацию, мой мозг сам придумал фальшивую историю пропажи Лав, мой мозг сам…       Не мой мозг, а я Сама. Даже к тридцати годам я постоянно оправдываю себя. Сука.       Ничего не приносит радости. Ничего и никто, ведь не найдётся такого человека, который смог бы быть рядом, согреть ледяные ладони, заплести непослушные волосы. Нет того, кто смог бы обнимать вечерами и вытирать солёные слезы с щёк, когда грустно. Всем плевать на меня. Так много людей вокруг, но того самого, кажется, не существует.       Пострадали и хватит. Я перестала страдать к тринадцати годам, но иногда все же возвращалась к этому процессу. Да, когда на фронте умирали обычные люди, защищающие меня, маленькую девочку, которая за два месяца научилась перезаряжать пулемет, да, я страдала. Когда мы расстались с Лав, да, я страдала. Когда умер Папа, да, я страдала. Но прекращала. И сейчас нужно прекратить. Я справлюсь и одна.       Мне, конечно, очень интересно, куда он делся и почему. Я не припоминала, что я чем-то болела, чтобы это возможно было вылечить. Может, ты просто сам ушёл? Может, тебе просто надоело? Мне безумно страшно одной, но с другой стороны.       Я сейчас такая свободная.       Я больше не выслушиваю комментарии, но с другой стороны, я потеряла такое надежное средство информации. Это будет сложно, но я прорвусь. Работа не ждёт. Пора наводить суету.       Пара теплых, чёрных вещей, чтобы особо не выделяться среди людей, сливаясь с ночью, пара ботинок и долбанная маска, скрывающая лицо. Больничная, откуда тут в агентстве она вообще есть, одежда летит на койку, а удобные и тёплые вещи на меня. В одном кармане телефон, в другом деньги. Оружие мне не понадобится, по крайней мере, если я захочу кого-то убить, я сделаю это и без него.       Во мне накопилось столько злости и обиды, что убить кого-то и правда хочется. Просто, ради себя и своего внутреннего ребёнка. Ах, мой внутренний ребёнок…ох, он то ещё говно. Оболочка взрослого его ссыт и ему не мешает. Ребёнок что-то хочет, и ребёнок это получает.       Итак, задача номер один для плана Достоевского: рассорить агентство изнутри. Моя задача номер один: выйти из этого тухлого офиса и подышать свежим воздухом. Скрестим план Фёдора и мой, получая третье. Медленно прошмыгнув из палаты в офис, я пыталась разглядеть, кто сегодня на дежурстве — этот рыжий парень и его сестра, но, видимо, они спят. Ай, ай, нельзя спать на рабочем месте! Но, вопреки двум спящим, по офису ещё расставлены камеры — но, не думаю, что ночью за ними кто-то следит. Если честно, меня эти все интриги мало интересуют.       Одно дело, когда я делаю вид, что помогаю Вооруженному детективному агентству, а другое дело, когда я делаю вид, что помогаю Достоевскому. Я не за тех и не за тех, мне абсолютно до лампочки, что и кто сделает, но опять всплывает очередное «но». Почему-то, для моего внутреннего эго приятнее помогать детективам, чем этим крысам, желающим устроить геноцид. Один геноцид я уже видела, второй — не хотелось бы. Абсолютно не важно, геноцид кого, эсперов или людей, если будут гибнуть невинные, пусть и мерзкие одарённые, лучше никому от этого не станет. Зная дальнейшие планы Крыс и Небожителей, невольно хочется помочь людям, которые вообще не представляют, что их ждёт. Но, в моих же интересах помешать крысиным планам. Да, я никогда не желала смерти всем эсперам и никогда не была близка к идеологии Достоевского, тут…тут кое-что другое.       У меня получилось прошмыгнуть мимо, пулей вылетая из здания. Наконец-то, свежий воздух! Свобода! Ночная Япония! Мне тридцать, а я веду себя как дура! Ура!       Царила почти мёртвая тишина. Шум проезжающих машин, гул ночного города-миллионника. И воздух — свежий, осенний. Я непоколебимый эстет, но для большей атмосферы мне не хватает моей скрипки. Уже представляю, что я могла бы сыграть в такой час, например: «Кампанелла», скрипичную пьесу Паганини. Хотя, и фортепьянный этюд Ференца Листа сюда бы тоже подошел. Но, почему-то в голове крутиться мелодия «Кан-кана».       Где же ты, Смерть? Ты до сих пор незримо наблюдаешь за мной, или, скинул с плеч ношу, отправляясь в далекое путешествие? Ты хотел, чтобы это произошло? Хах, конечно хотел. В последние годы он стал другим, не тем добрым «дядей», опекающим и рассказывающим интересные истории перед сном, не тем «милым» мужичонкой, который любил шуршать пакетами в другой комнате пугая и веселя меня одновременно. И уж тем более, не тем добрым англичанином, просто стоящим в стороне, давая полезные советы по выживанию в этом жестоком, но прекрасном мире. Например, один из них, который сейчас идеально подходит к ситуации, куда я себя загнала:

«Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.»

      Когда же ты изменил своё отношение ко мне? Из-за чего? Неужто, из-за меня? Но, я ничего не делала такого!.. Да, кроме нескольких сотен убийств, подрывов, бедной Лав в клетке и присоединения к Достоевскому. Ничего такого, Лизель, ничего такого.       Осознавать, насколько я ужасный монстр с человеческим лицом, больнее всего. С этими масками я совсем забываю, где правда. Смерть. Смерть, смерть, смерть.

      Я, конечно, знала когда умру.

      Об этом пелось не в одной песне, слышалось не в одной цитате. Я любила бродить по набережной города, дышать влагой, наблюдать за людьми и бесконечно грустно улыбаться. Я продолжала смеяться над шутками, быть странной собой и творить маленькие вещи, вроде стихов или музыки. Совсем незаметных на фоне прочих великих шедевров. Я продолжала б ы т ь.       Говорил кто-то, что жизнь меняется едва ты понимаешь, когда это случится. Появляются попытки урвать как можно больше моментов и чудесных воспоминаний. Начинаешь кому-то что-то дарить, часто плакать и сожалеть. Я на такие разговоры скептически отмахивалась. Знала — это совершенно не так. Дарить вещи другим я любила всегда и плакала, как самый обычный человек.       Признаться, иногда меня посещала мысль: может, всё не так уж и плохо? Быть может даже в моей, не такой яркой и разнообразной жизни, для меня, можно найти прекрасные краски? Такие, чтобы брали за душу и заставляли смеяться до небес. Чтобы голос подобен искрам костра и солнечным бликам на камере. Чтобы закаты яркие-яркие и море синие-синие. Чтобы руки — мои, чудесные и замечательные. Чтобы тело — любимое.       Одна моя знакомая — а может и больше, чем знакомая — любит зачёркивать во фразе «так не бывает» частицу «не». Я так не умею. Возможно, слишком категорично отношусь ко всему и не могу смириться со многим, но считала эту свою черту особой, исключительной.       Слово «самоубийство», кстати, не люблю.       Уйти красиво — ещё быть может.       Я хотела быть обыкновенным, юным человечком. Носить клетчатые рубашки, учиться играть на гитаре, стирать пальцы на ладах и хныкать, что больно в кругу друзей. Обязательно провести ночь на крыше с лучшей подругой, бутылкой алкоголя и разговорами о вечном, прекрасном. Эти желания были такими низменными и одновременно высокими, что хотелось кричать — я так много прошу?!       Но я вообще редко кричала, ругалась с кем-то гораздо чаще. По важным поводам, мелким — дело десятое. Потом я всегда шла туда, на набережную, к маленькой, ускользающей из пальцев воде. Она мне нравилась. Её метафора — вода смоет всё, любую грязь, промоет все раны. Только если не солёная. Вода никогда не стоит на месте. Она всё бежит и бежит вперёд, не имея конечной цели. Для неё важна сама суть стремления в неизвестность, так меня цепляющая.       Я могла бы многому поучиться у воды. Она терпима и спокойна, может успокоить и приласкать. Она просто выполняет свою простую, пугающую задачу и не обращает внимания на преграды. Со временем дамбы прорываются, плотины — рушатся и вода снова стремится вперёд. Мне бы хотелось, как вода. Как та знакомая. Как самые обычные вещи — просто существовать, не обращая внимание на окружение. И не думать каждую минуту о том, какой мир бывает ужасный.       Пожалуй, мои печально-красивые чувства, коими многие видят такие мысли, единственное, что у меня действительно оставалось. И я. Никто больше не пройдёт с тобой твою жизнь, кроме тебя. Люди же имеют свойство уходить. Предавать, разбивать и топтать сердца, безжалостно насмехаясь со своего положения над корчащейся от мук душой.       Поэтому за людьми я просто наблюдаю, как за родом человеческим. Выискивая их минусы, сводя к плюсам и получая, что в мире есть всего по немножко.       Я вспомнила, когда для Смерти наступила последняя капля.       Лил дождь. День выходил каким-то особенно мерзким и промозглым, несмотря на лето. Да и всё оно проходило мимо меня — я почти не выбиралась из дома за прошедшие недели, только по делам. Не гуляла. Не хотелось.       Как Он появился, уже точно не помню, лишь припоминаю первые разговоры с трудом. Как впервые вспомнили про войну, искажённую для смертных. Как возник Его образ, за который почти сразу захотелось спрятаться. Как я уловила что-то знакомое — запах давно забытых духов того-самого-человека в автобусе. Его лица я никогда не видела, но чувствовала, что он хмурится. Что он рассержен.       Чем подобная реакция была вызвана, ещё не знала, но уже была в курсе про всю эту историей своей «жестокости» относительно других разумных. Подозревала, что связана с Ним чем-то большим, чем рукопожатие в коридоре двадцать два года назад, но копать не стала. Опасалась. Возможно, было ещё не время. Я не оказалась в нужное время и в нужном месте, не была окружена нужными людьми, они меня ещё дожидались. Он лишь сказал, что в конце своего плана я запутаюсь так сильно, что даже он не сможет помочь. Сказал, что ещё один неверный шаг, ещё одна ошибка, которая могла бы выдать меня как предательницу Крыс, и всё — прощай, Воровка книг. Только сейчас до меня дошло, что Он не был зол, а напуган.       Видимо, настал этот момент, когда мне было суждено запутаться.       — Помогите!!!       Пришлось вынырнуть из омута мыслей, несущих меня в даль. Крик раздался в паре домов от меня. А я где вообще? Оглянулась — обычный японский дворик, с этими домами, похожими на общежития и странными поворотами. На главной улице мне нечего делать, да и светиться нельзя особо, но петлять по районам, в которых я была максимум один раз — так себе вариант. Крик был женским, совсем девичьим, но я не спешила. Мне нет дела до жизней людей, поэтому я медленно пройдусь, глазком загляну и уйду.       — Помоги…— девичий голос оборвался, словно ей закрыли рот. Там ещё был другой голос, но более неразборчивый.       А может, не уйду.       Да вы посмотрите на это. Какая мерзость и безобразие, воняющие перегаром и бедная девочка, по одежде — работает в офисе, очёчи, шатенка… Шатенка! А вот это уже интересно! Эта боль за невинную девушку ела изнутри. Кормилась, не стесняясь откусывать целые куски. Иногда так вырастала, что вытесняла все остальные чувства и оставляла лишь желание сгинуть, избавиться. Что он делает? Пристает или пытается изнасиловать? Судя по виду: уже второе. Мерзость…эти мужики.       Тихонько, на носочках, хотя в этих ботинках это было скорее больно, чем неудобно, прокрадываюсь ближе. Девушка орёт, воняющий мужчина затыкает ей рот грязными руками, я тихонечко беру лежащую на полу железную трубу. Мне не хочется касаться такого, как он.       Я у него за спиной, а он видимо тянется к ширинке. Ну и медленный ты, ночной Дон Жуан. Размах, освистывание, он резко и напугано обернулся. Удар. Тушей свалился за землю, хватаясь за голову. Ещё один удар, и ещё. Мои руки вновь выпачканы в крови.       Книга упала к моим ногам, падая в лужу крови, струящуюся у него из черепа. Труба с грохотом падает в сторону, но перед этим я протираю сухую часть об рукав, стирая отпечатки. Девушка, сидящая на земле в ужасе затихла. Не хотелось на неё смотреть, но с другой стороны, я же спасительница! Горе-спасительница. Книга вымазана в крови, и теперь уже она пачкает мои руки. Темная обложка, и слава Богу. Даже знаю, куда я дену эту книжку. Моя больше-чем-знакомая любит читать истории про всяких маньяков. Вот ей и отправлю.       — Воровка книг? — прохрипела девушка, вставая.       Господи, ты что, экстрасенс?! Какого хера вообще??? Поворачиваю голову — стоп. Я её знаю. Как там её…       — Харуно? — как же мне сегодня везёт. — Везет же вам, детективам… Кхм, — вздох. — Уходи отсюда, а про меня ни слова.       Не дождавшись ответа, я развернулась, зашагав из этого переулка. В японский хоррор попала, честное слово. Тот знакомый, того знаю, ту спасаю, а в конце в жопе оказываюсь я! Пока тактично убегаю, отправлю книгу знакомой. Способность — чудо, а особенно перемещение книг куда угодно. Интересно, через сколько она заметит?       Рингтон. Мой телефон. Гудит в кармане. Три секунды прошло! Женщина, Вы меня пугаете! Взглянула на абонента: «Мэри Шелли». И правда, она.       — Спасибо за книженцию, Зусак! — раздался довольный женский голос в трубке. Если честно, голос Мэри никак не подходил для новомодных выражений, он звучал красиво и статно, вопреки её энергичности и развязности.       — Уже получила? — вздохнула я, продолжая свой путь по дворам. — И как тебе?       — Если книга в крови, значит, это точно что-то стоящее. — ответила она. В телефонной трубке что-то упало, скорее всего, она опять возится со своими экспериментами.       — Просто маньячина, который приставал к женщине на улице, — рассказала кратко я.       — Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет, — голос девушки лился, слышалось небольшое эхо. — Эй, божественное создание, ты слышал? Моя подруга убила насильника!       — Ты с кем? — внезапно остановилась я, напрягаясь. Мэри бы не стала мне звонить при посторонних.       — О Боже, Лизель, точно!!! Я забыла тебе рассказать! — её голос звучал очень взволнованно. — У меня получилось, Зусак! Я оживила его!       — Да…да ладно… — в горле застрял ком, а искренняя улыбка сама начала растягиваться на лице. — У тебя правда получилось? Ты…ведь…столько тренировалась!       — Да, да, да!!! Мой Франкенштейн живой! — Шелли радостно засмеялась. — Я не верила, что это когда-нибудь произойдёт!       — Поздравляю, Мэри, — я была безумна рада за неё, она правда очень и очень долго старалась оживить труп. Друзья у меня конечно…шик. — Как давно?       — Ой, Лиз, уже месяца два как, — прощебетала девушка в трубку, а я шокировано остановилась посреди дороги. Словно прочитав мои мысли, она дополнила. — Ты давно не объявлялась!       — Да я практически каждую неделю с вами связываюсь, Мэри, — устало протянула я, присаживаясь прямо на тротуар. — Скажи честно, ты просто все эти два месяца торчала в лаборатории?       — Ну извини, извини! Просто так много дел навалилось… — Шелли жалобно протянула. — О! Слушай! Я научилась воссоздавать внешность человека на своем малыше! — да, вот это «малыш». — Может, это как-то тебе поможет?       — Воссоздание внешности? Это как?       — ДНК! Всего пару частиц кожи или волос и мой пупс станет копией! — проворковала она в трубку.       Меня словно током шибануло. Клон. ДНК. Копия. Сразу вспомнилась та подставная Воровка книг, которую арестовали, приняв за меня. Если отдел по делам одаренных всё ещё сидит на месте, то это значит…что эта девушка — действительно клон. Идеальный клон.       — Мэри…клон, говоришь? — интонация моего голоса изменилась, грубее, серьёзнее. Мэри тоже изменилась в голосе.       — Блядь… — процедила она. — Лизель, это была не моя идея, честное слово! Это придумал этот зануда!       — Меня можно было предупредить? — стараясь не сорваться на крик, проговорила я. — Я тут дуру из себя строю уже вторую неделю, пляшу перед этими детективами, ой-ой-ой, «вообще понятия не имею»! «Сестры-близнеца у меня нет»!       — Зануда сказал, что ты очень загружена и тебе знать не обязательно… Прости…       — Боже, в каком же я дерьме, — я была разбита. Мой план пошел по пизде, потому что если узнают, что я это не я, а долбанный клон — Мэри будет в этом виновата, как создательница.       — Не расстраивайся, ну! — голос Шелли приятной волной прошелся по моему телу. — Я заглажу вину… Хочешь, я создам Франкенштейна лично тебе? Ой! Подожди секундочку, нужно добавить разряд!       — В каком смысле? — спросила я, после подождав ещё несколько мгновений и услышав нелюдской крик.       — Я вернулась! В общем, — я прямо видела, как она в своей манере злого гения потёрла ладоши. — У тебя есть кто-то на примете, кто тебе очень сильно нравится?       — Нет, — быстро перебрав всех в голове, дала ответ я.       — А кто-то с привлекательной внешностью?       Да такое чувство, что я живу в ёбанном гареме из долбанутых детективов, на любой вкус и цвет! Выбирай, какого хочешь: высокий, блондин и идеалист Куникида, низкий, робкий и милый Ацуши, красивая, сексуальная и талантливая доктор Йосано, дебил из села, чувак инцестник, великий и гениальный детектив, девочка, за которую могут на восемь лет посадить, Харуно, привлекающая маньяков и… Я кого-то забыла. Вылетело из головы, бывает же так. Вообще ничего не помню…что там было? Морг…труп…руки… А! Этот конченный идиот! Красивый зараза, шатен, с коньячными глазами, длинными ногами, но конченный!       Стоп. Я что, только что провела параллель с Лав?       Плохо дело. Они же похожи, как две капли воды.       — Ты что, уснула? — Мэри перебила моё осознание.       — Есть один шатен, — ответила я, понимая, как это звучит со стороны. — То есть, он привлекательный. Не более.       — Ты сказала… Шатен? Не девушка? — Мэри запищала в трубку, пришлось приспустить смартфон. — Лизель! Я была уверена, что тебя больше привлекают женщины и особый вид зануд!       — Мэри, я просто сказала, что он привлекательный, — вдох, выдох. — Но я думаю, что он не так прост, как кажется. Он чёртов гений, эгоистичный и мерзкий бывший мафиози, но почему то мне кажется, если бы не его существование, Йокогамы уже бы давно не было.       — Мы не выносим людей с теми же недостатками, что и у нас… Достанешь мне его ДНК?       Фраза ударила, словно током.       — Не думаю, что его клон — хорошая идея, плюс, у него дар, аннулирующий другие. — отнекивалась я.       — Но всё же, в его полимерных цепях мне интересно покопаться. — Мэри протянула так умоляюще, как только могла. — Ли-и-и-зель, прошу! Хотя бы один волосок!       — Служить бы рад, прислуживаться тошно, — ответила я, услышав молящий вздох. — Я…не обещаю.       — Отлично, — девушка хлопнула в ладоши. Хлопок с треском отозвался в ушах. — Услышимся ещё!       Как ни старайся, когда больно — болит.       — Мэри, подожди, — вспомнив ещё об одном, остановила её я. — Есть ещё кое-что.       — Да? Слушаю?       Мысли сложились воедино, словно цепочка, но что-то в этой цепочке меня смущало. Верить в то, что именно так называемый «Принцип Талиона» был замешан в этой ситуации с бомбой и моргом — неразумно. Это не их методы, это раз. Второе — меня они точно не тронут. Почему? Потом расскажу.       — Меня тут Принцип Талиона недавно дверью в челюсть приложили, — начала я. — И заложили бомбу в труп. Знаешь об этом что-нибудь?       В ответ я услышала задорный, женский смех, и сама ненароком усмехнулась с того, какую несусветную дичь я несу.       — Хорошая шутка, Зусак! — у Мэри началась истерика. — Стой…подожди…мне нужно отдышаться!       — Они правда назвались Талионом, — невзначай бросила я. — Что нам с этим делать?       — Видимо, эти детки поверили в себя, — ещё немного посмеиваясь пролепетала Шелли. — Дверь была железная?       — Видимо да, — неосознанно, я потёрла нижнюю челюсть, вспоминая ту резкую и жгучую боль от удара.       — Думаю, ты должна найти того, кто за этим стоит, — сказала она. — Начни с одарённого, управляющего металлом.       Пазл сложился. Я инстинктивно взглянула в сторону, ожидая увидеть там моего верного помощника-информатора, но осеклась. Нет его. Я одна. Но управление металлом — что-то очень знакомое. Если знакомое, значит, оно должно быть в самом сокровенном месте моей памяти — книге. А где моя книга?       У Дазая.       Я могу призвать её прямо сейчас, но, благодаря просьбе Мэри, видимо, мне придётся заглянуть к нему в гости. Опять. Надеюсь, не придется вытаскивать его из петли.       — Есть кое-кто, — отвечаю я, спустя время. — Узнаю.       — И да, Лизель…       — Что?       — Через сколько план этой Крысы прийдет в действие? — спросила она, затихнув.       — Я без понятия, но когда всё начнётся, будет всего лишь 48 часов, — я вздохнула полной грудью, смотря на ночное небо. — 48 часов на то, чтобы Портовая Мафия и Агентство поубивали друг друга.       — Ты не дашь им этого сделать, — ответила она грубым голосом, это было зловеще, прокашлялась, и вновь заговорила нормально. — Правда ведь?       — Я им не нянька и не психолог, — ответила я, вставая с тротуара. — Но я сделаю, что в моих силах.       — Ты такая добрая, Лиз, — промямлила Мэри, зная, как эта фраза действует на меня. — Знаю, ты ненавидишь это, да. Но, ты ведь всегда действуешь ради других, а не ради себя. Даже с Лав…       — Прекрати. — отчеканила я, — До встречи.       Я. Не. Добрая. Никогда не была. Я просто люблю людей, меня научили их любить. Папа. В последние минуты нашей совместной жизни он повторял одно:       «Помогай сильным, защищай слабых. Стань хорошим человеком, это хотя бы сделает тебя…чуточку лучше.»       А теперь, начинается часть с незаконным проникновением на частную собственность! Всегда мечтала. Сейчас бы ещё вспомнить, где находится его дом и куда мне идти. Оглянувшись, я не могла поверить в такое совпадение — я сидела всё это время на тротуаре рядом. Совпадение? Подмостило? Нет, быть не может. Что-то само привело меня сюда.       Моя книга, точно.       Хорошо, что я ещё в тот раз заметила, что замок хиленький. Но у меня нет отмычки. Отвертки тоже…

      Какого…?

      Из мусорных баков, к моим ногам выкатилась отвертка. Я отскочила на несколько шагов назад, напрягшись. Первая мысль — Он здесь, но верить в это без доказательств, страшнее смерти. За мной могли следить, меня хотят напугать, помочь или просто убить? Я же говорю — японский хоррор. Медленно присев около отвертки, я аккуратно взяла её в руки. Подозрительная дичь. В любом случае, удара отвертки в область сонной артерии или виска хватит, чтобы защитить себя. Одного моего прикосновения хватит.       Оглянулась ещё несколько раз, сжав колени и сцепив в руке инструмент. Пусто. Никого. Только кот, сидящий рядом и зевнувший. Главное правило — если тебе страшно, не оглядывайся, не спрашивай и не кричи. Веди себя естественно, насколько это возможно. Я выпрямилась, направляясь к дому, какой там этаж?       Какой бы не был, он успешно найден. Дверь та же, ракурс, атмосфера, номер. А теперь — тихонечко и медленно. Два раза в одну, один в другую. Немного приспустила маску, мешающую дышать, продолжая руководствоваться одной отвёрткой и хилым замком. Ну давай, давай! Ещё чуть-чуть!       Щёлк.       Идеально. Дверь поддалась мне, тихо пробравшись в квартиру я сразу заметила что-то не то. Словно, передо мной кто-то стои-       Хруст, боль, я хватаюсь за кровоточащий нос. Какая же ты мразь, Дазай.       — Сукин сын, Осай Дазаму! — прокричала я, закидывая голову ввысь. — Ты сломал мне нос!

***

      Пятисекундная тишина в темноте, а после — мужской, истерический смех. И девушка, зажимающая сломанный нос в темноте, ищущая переключатель от света. Лизель плотно сжала руку в кулак, с ненавистью глядя на Осаму. Грудную клетку наполнило тошнотворное давящее ощущение. Через десятки секунд напряжённой тишины, девушка прикрыла глаза и сквозь выдохнула жгучий воздух. Она это просто так не оставит.       Удар в грудь. В грудь Дазая. С ноги. Лицо мужчины исказила злость. Он схватил первую попавшуюся вещь, это оказалась пустая, стеклянная бутылка, и швырнул её в сторону Зусак. К счастью, та успела увернуться. Бутылка разбилась вдребезги.       — Больно же! — крикнул Дазай, хватаясь за свой торс.       — А мне не больно! — отвечает ему девушка, кидая в него в ответ лежащий на полу тапок. — Ты сломал мне нос!       — Ты взломала мою дверь! — ответил Дазай, пытаясь встать.       — Я тебя сейчас взломаю, недоумок! — процедила Лизель, направляясь прямо к нему.       — Не подходи ко мне, сумасшедшая! — детектив пытается тактично сбежать, превращая всё для них двоих в шутку. Видимо, Зусак это не устраивает. — Я хочу жить!!!       Теперь, смехом заливается она. Таким истеричным, немного хриплым, хватаясь за окровавленный нос рукой, уже понимая, что струйка крови льется дальше по лицу и шее.       — Нет, не хочешь, — кряхтит она, присаживаясь на пол рядом, закидывая ноги на него. — А прям жаждешь.       — Ноги убери, жирная жопа.       — Нос мне почини, высокий мудень.       Обычно, по канону жанра, после таких сцен герои мирятся и живут дружно, душа в дружбу. Но, в нашей ситуации, Осаму схватил девушку за ноги, притаскивая к себе. Лизель лишь успела прошептать «Ох ты ж бля…!», прежде, чем начать вырываться. Всё таки, это не игра, а она правда пробралась к детективу в дом, собираясь взять у него его ДНК и свою книгу. А он лишь защищает себя, как считает нужным. Он может убить её. Она может убить его.       — Какого хера ты вообще забыла в моей квартире? — спрашивает он, не читаемым взглядом глядя ей в глаза. Хотя темень стоит, ужасная. — Извращенка!       — Это я извращенка?! — отвечает ему Лизель. — Ты держишь меня за задницу, Дазай!       — Ты ворвалась ко мне в квартиру! — шипит ей мужчина, но рук не убирает. — Из нас двоих извращенка больше ты!       — Я не просто так ворвалась! — шипит на него та в ответ. — Мне нужна моя книга, срочно!       Осаму засмеялся, присаживаясь прямо ей на ноги. Зусак скривилась от боли и тяжести.       — А пришла ты лично, чтобы прирезать меня напоследок, да? — говорит детектив, вздыхая. — Кого ты хочешь обмануть?       «Всех, кроме себя». — проносится в голове.       — Ну уж точно не тебя! — произносит та вслух. — Я знаю того, кто устроил нападение в морге, мне просто нужно вспомнить его имя.       — Откуда?       — А может, мы это, ну… — протянула она, пытаясь скинуть со своих ног мужчину. — Поговорим в нормальной обстановке?       — В какой же? — спрашивает мужчина.

***

      Ситуация: Лизель, с ваткой в носу, нагло уселась на футоне Дазая, в одной огромной футболке, попивая его же остывший чай, а Дазай сидит перед ней, держа нужную книгу в руках и недоумевая, как так получилось. Каким образом она смогла уговорить его, тоже. Хотя, сам Дазай был не очень то и против посмотреть на то, как Воровка книг переодевается из своих грязных, окровавленных вещей в его футболку, победно улыбаясь. Её наглости нет границ. Ему это нравится.       — Ну и? — задается он вопросом, крутя книгу в руках.       Лизель задумчиво смотрит в его сторону, немного прикрыв серые глаза, решая, стоит ли ему говорить всю правду или нет. Следующая его фраза ставит точку в этом вопросе:       — Я знаю, что ты работаешь на Крыс.       — А, тогда…это всё упрощает, — приторно улыбаясь, отвечает Зусак, поставив чашку с холодным чаем на пол. — Ты знаешь, кто такие Ищейки?