Фёдор Достоевский официально мертв.
Разъезжая по вечерней Йокогаме, Оруэлл утыкался лицом в руль автомобиля, подавляя смех. На заднем сидении разворачивался целый, пьяный цирк. Уже несколько часов в дороге обратно к пригороду выдались очень веселыми. На переднем сидении сидит (читается как лежит) Шева, утыкаясь лбом об стекло. На задних трое: андроид-Лизель, пьяная Мэри Шелли и очень пьяная Лизель Зусак. Они праздновали свою первую победу в городе, в одном из небольших баров, скрасив час. Скрасили. — Сладкие вина! Фреш апельсина! — разоралась Мэри на задних сидениях, заливаясь хохотом. — Вам не хорошо? — спрашивает андроид, немного перепугано глядя на свою создательницу. — Заткнись!!! — затыкает её рядом сидящая Лизель, немного переваливаясь через сидение к мужчине. Джордж пытается не смеяться и не поворачиваться к бедокурам, а смотреть прямо, не сворачивая с маршрута. Мужчина тоже выпил немного, чтобы не вести себя так. Но, его очень радовали его нетрезвые коллеги. Такие непринужденные и празднующие их первую победу в этой стране. От одного они избавились. Осталось ещё четверо. И это только неугодные им Небожители. О других личностях, ставших у Талиона на пути, они пока не говорили. — Нам ещё долго ехать? — бубнит Шева, закрывая лицо руками. — Я не вывожу их крики. — Побереги голос, а не трать его на пустые разговоры, — отвечает спокойно Оруэлл. — Ещё пару минут, мы уже подъезжаем. — Я уже полностью восстановился с прошлого раза, — раздосадовано шепчет, вновь утыкаясь лбом в дверь. — Я знаю, но сил понадобится много, — отвечает ему брюнет, кидая взгляд назад. — Пока что мы можем позволить себе отдохнуть, но силы тоже нужно беречь. — Знаешь, — спустя минуту молчание отвечает блондин. — Тебе не идет быть заботливым. Прекращай.***
— Почему так холодно…? — пробурчала Лизель, медленно сползая с кровати. Прежде, чем она поняла, где находится и почему так сильно болит голова, подошла к окну, захлопнув его. Протерев глаза, девушка уставилась на пейзаж за окном. Лес. Листья уже опали, а на елях, что на удивление тоже там присутствовали, зеленели иголки. Пасмурно. Аутентично. Вон справа стоит гараж, в котором «спит» черная и очень дорогая машина. И дорогая, не потому что, дорогостоящая, а потому что была очень дорога для владельца. Лизель повернула голову в сторону, помня, что справа в углу её комнаты стоит синтезатор, но его там не оказалось. Там стоял большой, рабочий стол. Девушка пригляделась — всё отличалось. Это означало одно — да, она дома, но далеко не в своей комнате. — Я вообще-то открыл его, чтобы твой перегар проветрился, — услышала она за своей спиной голос. Развернулась. — Доброе утро, Лиза. Добро пожаловать домой. Оруэлл. Он стоял в брюках, черной рубашке и белых тапочках, с заячьими ушками. Это была его фишка — даже при таком серьезном виде и сложной работе, выглядеть иногда комично. В руке держал кружку кофе, запах сразу же ударил в нос. Девушка нахмурилась, оглядывая себя, в один момент поняв, почему ей было так холодно. Стояла та в одном тонком халате. Незавязанном. Лизель, сделав вид, что это её ни капельки не смутило, спокойно завязала пояс, прикрываясь. Джордж усмехнулся, ставя кружку на стол. — До моей комнаты тебе было идти быстрее, чем до своей, — объясняет он, мягко улыбаясь. — Я вообще не знаю, как я смогла дойти до второго этажа, — усмехнулась она, приходя в себя. — Американо? — Да, мы недавно купили кофеварку, — кивает Оруэлл, замечая, как девушка на носочках продвигается к его чашке. — Эй! Это моё, не трожь! — Что ты там говоришь?.. — отвечает Лизель, делая глоток. — Без сахара…м-м-м-м… — Вкусно, да? — он подходит ближе, забирая кружку. Женщина недовольно вздыхает, когда её лишают дозы кофеина. — Вот пойди и сама себе сделай. — Ты жесток, — фыркает, обижено отворачиваясь. — А ты похожа на лахудру с перегаром, похуже Шевы, — смеется Джордж. — Тебе бы привести себя в порядок до обеда. — Зачем? Он смотрит ей в глаза, а Зусак тут же устало вздыхает и кривится. Этот взгляд она узнает из тысячи. Ему что-то от неё нужно. — Тебя кое-куда пригласили, — пожимает он плечами, делая глоток. — И мне нужно, чтобы ты воспользовалась этим приглашением по максимуму. — Да ты что, — продолжает вздыхать та. — Как же иначе. Лизель разворачивается, направляясь на выход из комнаты. Спина болит, голова гудит. Как же славно она вчера напилась. И было за что! Убийство Достоевского было последней каплей, Зусак словно освободилась от той тюрьмы и груза, что тащила на себе два года. Его смерть нужно было отпраздновать как следует. — Тебя пригласили детективы, — кидает ей в след Оруэлл. — На их празднование. — Я так сопьюсь… — шепчет Зусак, закрывая за собой дверь. Глубокий вдох. Лизель прислонилась спиной к двери, закидывая голову вверх, уставившись на потолок. Пару секунд простояла в тишине, лишь слыша, как Оруэлл отодвигает стул, садясь за рабочий стол. Как стучит пальцами по деревянному покрытию, обдумывая что-то. Как внизу кто-то брынчит стаканами. Как немного дальше Мэри бегает по первому этажу, разыскивая что-то. Она наконец-то в своей тарелке. Это место она давно называла домом, даже, если они постоянно менялись. Сначала это было небольшое, старое поместье на окраине Англии. Позже, небольшой охотничий домик в Карпатах. Небольшая квартира в Тель-Авиве. В Китае они успели пожить в разных местах. А тут — целый дом. В тихом и большом лесу. В нескольких часах езды от города. Лизель улыбнулась. Выдох. Насколько она помнила, а помнила та немного из-за того, что в этом доме была последний раз минимум год назад, может, даже больше, но тут ничего не менялось. Вроде как. Женщина устало продефилировала по темному коридору, прикрывая глаза. Тот же тёмный пол, те же стены темно-синего цвета с серебряными узорами. Тот же, в цвет стен, ковер на весь коридор. Те же большие окна, обрамленные чёрными прутьями, те же расставленные по периметру столики, с лампами. Шева сказал — уют. И экономно, чтобы огромные счета за электроэнергию не приходили. Да, они были довольно богаты, если брать их весь капитал воедино, восемьдесят процентов из которого были деньги Джорджа. Но за воду и свет опасные преступники тоже обязаны платить. Газа, слава Богу, не было. Они бы разорились. Лизель встала рядом с одной из дверей, в конце коридора, изучая. Её, не её. Она не помнит точно. Тихонько открывает, боясь нарушить покой годовалой давности. Дверь тихонько поскрипывает, а в нос ударяет запах ароматических палочек. Ваниль. Корица. Книги. Старые инструменты. Да, она не прогадала. Это — её комната. Стены темные, практически черные, но отливают синеватым. В углу — синтезатор. Рядом — бандура, подарок Шевы из Украины. На небольшой книжной полке стоит разрушенный, но отреставрированный, старый аккордеон. На кровати, что по центру, и которая застелена такими же темными покрывалами, лежит сумка с вещами, скрипка в футляре. Чемодан стоит на полу. Всё же, кто-то из коллег забрал её вещи из офиса агентства — ей же меньше мороки. Лизель тихо проходит в комнату, запирая за собой дверь. На неё волной накатывает грусть. Женщина уже потихоньку начала забывать, кто она такая на самом деле. Или, этот чертов Дазай, да и не только он, внушил ей, что она — мусор, способный лишь убивать и преследовать свои цели. Но, цели Лизель — это музыка. Спокойствие. Свобода. Как бы она не старалась открыться людям, все воспринимают её в общем одинаково. Да, ты может быть хороший собеседник, но террористка. Да, ты отличный музыкант, но убийца. Да, ты хочешь жить спокойной жизнью в гармонии с миром и собой, но ты больная. Ты ничто. У тебя нет характера, а если есть, то он отвратительный. У тебя нет целей в жизни, не связанных с преступностью. У тебя нет хобби. Ты не можешь любить. Ты не можешь жить, как нормальный человек. Ты знаешь многое, не потому что твоя память и способность восхитительны, а потому что Существо стоит за твоей спиной, помогая. Сдохни, Лизель Зусак, как подобает всем злодеям. Лизель с криком ударила кулаком об небольшую тумбу. Мысли захватили её сознание полностью. Два несчастных месяца в ином обществе сделали из неё мусор. Уже не осталось той Воровки книг, которая вальяжно посиживала на диванчике, почитывая Библию с заумным лицом, кидая наглости и оскорбления в адрес остальных. Эта личность, казалось, стерта с лица Земли. И её нужно потихоньку возвращать, иначе сама Лизель начнёт сходить с ума, теряя не только свои маски и личности, а и настоящую себя. А может, эти проклятые детективы пытались таким способом что-то сказать? Вразумить? Сказать: «Эй, Лизель, прийди в себя, что ты творишь? Ты же делаешь отвратительные вещи, ты причиняешь боль другим людям». И возможно, эти слова начали до неё доходить, до первого приема таблеток. Эти пилюли словно возвращали девушку в жестокую реальность своей личности. Но реальность Зусак, а не в чью другую. Поэтому, отбросив задние мысли, она спокойно закинула одну из них в рот, даже не запивая. В зеркало смотреть не хотелось, да и который час? Серые глаза устремились на часы — семь утра. Женщина ещё больше вздохнула, постанывая от боли в груди. Да какого хрена так рано?! Разбирать вещи не хотелось. Идти сразу же в душ и марафетиться перед зеркалом остальные часы — тоже. Взгляд уцепился за синтезатор. Вот, по кому она скучала больше всего. Лизель, пошатываясь, прошла к инструменту, усаживаясь на табурет. Все дурные мысли вылетели из головы, словно птицы по наступлению зимы. Что сыграть — вариантов было много. Даже слишком.«Играй то, что говорит твоя душа», — пронеслись слова Отца в голове.
По папе она крайне сильно скучала. Он погиб пять лет тому назад, когда Лизель скрывалась в Дублине от проблем, с головой окунаясь в Любовь. В Лав. А когда пришло письмо о его трагической кончине — Зусак даже пару дней позволила себе не говорить со своей девушкой. Это был траур. Пришлось даже под прикрытием приехать на родину, похоронить отца. Так, как он хотел и как требовала его религия. Со всеми обычаями. Перед смертью принято собираться у постели умирающего, но постели там и не было. Как и дома. Иудаизм считает обязательным делать все возможное для сохранения жизни близкого к кончине человека, однако приближать её, пусть даже из сострадания, недопустимо. Лизель не могла подходить близко к обезображенному трупу отца. Желательно, чтобы умирающий прочитал покаянную молитву, священный текст Шма, но Ганс этого сделать не мог. Традиции требуют от близких умирающего выполнять его последние просьбы, если они не противоречат закону, в первую очередь Галахе, еврейское право, основанное на Торе, но у отца уже не было просьб. Считается, что смерть наступает при остановке дыхания. Даже в этом обряде всё пошло не так, как было нужно. Но далее обряд прошел. Хоть с погребением не было проблем. Лизель перед уходом бросила пару камешков на могилу вместо цветов, так как они были недопустимы, и ушла, не проронив за весь процесс не слезинки. Женщина нажала на первую ноту, и синтезатор издал низкий, чистый звук. Спокойно перебирая клавиши, она уверенно задавала ритм мелодии. С низкими идеально контрастировали высокие ноты. Мелодия, была словно похоронная, слишком мрачная, но подходящая. Заканчивая с эмоциональным вступлением, она спокойно перешла на ноты поспокойней, медленно двигая руками. Голос, от продолжительно молчания и напряжения охрип, но девушка произнесла первые отрывки:— I should have known, I'd leave alone Just goes to show That the blood you bleed Is just the blood you owe.
Зусак, сама не зная почему, пела именно эту песню. И в этот момент помнила только её мелодию и слова. Это и есть то, что говорит её душа?— We were a pair But I saw you there Too much to bear You were my life, but life is far away from fair.
Руки понемногу задрожали. Как при пробном экзамене в филармонию. Кстати, она провалилась с треском. Перенервничала — так сильно боялась подвести отца и мать. Подвела, но Мама, похожая на комод, лишь развела руками. Отец улыбнулся, скручивая самокрутку. Сказав, что его девочка обязательно станет известной на весь мир музыканткой. Известной стала. Но не той. Лав тоже пыталась вывести Зусак из её дряхлого книжного магазина, говоря, что её место на сцене. В оркестре. Где угодно, но только не в пыльном подвале, реставрируя старые книги.— Was I stupid to love you? Was I reckless to help? Was it obvious to everybody else?
Голос предательски подрагивал. Поэтому Лизель не поёт, а только играет. Если игра только изредка может выдать её неуверенность, то голос — всегда. Особенно, если он расслаблен и дрожит при каждой эмоции. А когда Зусак поёт — делает огромный шаг доверия. К себе или другим — не важно. Другие этого не ценят, а она дрожит. Воздух предательски начал прерываться перед припевом, а глаза защипало. Казалось, из этих хрустальных глаз польются такие же хрустальные слезы. И полились. Пока слезы медленно стекали по щекам, пальцы рук ритмично перебирали клавиши, а само тело интуитивно двигалось в такт, Лизель прежде всего отдала должное песням Билли Айлиш, кем бы она не была. Отдала дань отцу, Лав. И даже вспомнила Дазая. Играть сил дальше второй куплет не было, а эмоционально женщина сейчас превратиться в лужу, так что Зусак закрутила мелодию на плавный переход к заключительной части, спокойно убавляя звук клавиш. Доиграв, руки обессилено упали на ноги, а она уставилась в одну точку. Легче стало. Да. До появления в голове Осаму. Издав приглушенный крик, больше похожий на рык дикого зверя, угодившего в капкан к охотнику, девушка ударила кулаком по клавишам. В свою очередь, те издали громкий, неприятный слуху звук. Наступила тишина. И под неё Лизель медленно встала, не давая себе ни минуты подумать или вновь что-то сделать, ушла в душ. Смыть напряжение. Смыть боль. Смыть слёзы.Смыть его прикосновения.
***
— Древняя религия, в основании которой лежит вера в общение с духами в состоянии транса, восемь букв, — устало говорит Мэри, утыкаясь в кроссворд. — Шаманизм, — отвечает ей Оруэлл, делая глоток кофе. — Живешь в одном доме с шаманом и не знаешь? — Я мольфар! — кричит из кухни Шева. — Ша-ма-ни-и-и-зм, да, подходит! — улыбается блондинка. — Музыкальный интервал шириной в пять ступеней…шесть букв. — Квинта, — отвечает Лизель, пришедшая со второго этажа. — Раз, два, три, четыре, пять…шесть… Да, верно! — незаинтересованно бубнит Шелли, но вдруг резко замолкает, поворачивая голову в сторону женщины. — Лизель! Ты проснулась! — Давно ещё, — зевает в ответ та, подходя к столу. Оруэлл оглядывает её сверху вниз, оценивая то, как много времени занял у Лизель душ. И не только обычный, но и моральный. Из слез. От его глаз ничего не скроешь лично, а от его ушей на его территории — тем более. Средства слежки в комнате Зусак уже давно никто не проверял, но как оказалось, оно и не было нужно. Всё отлично слышно. Взгляд скользнул на ноги. — Ты чего без тапок бегаешь? — прошипел Оруэлл. Женщина смерила его насмешливым взглядом, усмехаясь. — Спасибо, но я уже большая, сама решить могу, — едко бросает та. — Отругаешь меня? — Я — нет, — говорит Джордж, улыбаясь, и отходя. — Он — да. Из кухни выглянул разъяренный блондин, проходя в зал. В руке его был стакан, предположительно с водой, и шел Шева припеваючи. — Я уже совсем большая и умею хорошо, на пол прыгать с табуретки и садится на горшок, — пропел он на русском, ставя стакан на стол, скрутив руки. — Я уже совсем не детка, куклам суп могу варить. Только мне не разрешают слово «Жопа» говорить. Мэри с Оруэллом окинули его непонятливым взглядом, абсолютно не поняв ни слов, ни смысла. Зал погрузился в неловкую тишину. Только спустя секунду Лизель прыснула, уткнувшись лбом в столешницу. — Я тебя обожаю, — ответила она. — Но тапки не надену. Это моя позиция. — Закаляться зимой в лесу на тренировках будешь, — перешел блондин уже на английский, хмыкнув. — А сейчас, попрошу, панна, наденьте тапки. — Ладно, ладно, — пробурчала Лизель, направляясь в коридор. По её мнению, они должны были находиться там. Вернулась уже в них. — А Джордж говорил, что ты по утрам водку начал пить. — А ты думаешь здесь вода? — ухмыляясь, Шева подмигнул, делая глоток. — Лучше водки. Чистый спирт. — Совсем всё плохо? — Зусак вздохнула, глядя на коллегу. — Терпимо, — однобоко говорит тот, зная, что девушка имеет ввиду. Кошмары преследуют Шеву каждую ночь. Каждый миг, когда тот смыкает глаза. Даже, когда парень бодрствует, его нередко посещают те же ужасы. Голова у него разрывается, по его словам. А алкоголь — вынужденное спасение. Такие правила. Когда совсем плохо — он запирается в подвале. Никто из присутствующих не знает точно, что он там делает. Ну…почти никто. Мэри опять уткнулась в кроссворд, устало потирая глаза. Да, вчерашнее «веселье» практически у всех вызвало на утро рвотные позывы и похмелье. Оруэлл задумчиво и, как всегда, улыбчиво смотрел куда-то в стену, то на пол, то ещё куда-нибудь, обдумывая. Шева, осушив стакан, вновь поплелся на кухню. — Итак, — начал Джордж, улыбаясь. — Вечеринка детективов будет проходить на корабле. Тебе нужно будет позаимствовать, — он специально выделил это слово. — Некие документы. Но так как тебя пригласили лично, сделать это будет куда проще. — Почему детективы принесут с собой на корабль какие-то документы? — задалась вопросом Воровка книг. — Скажем так, они принесут их тебе, — ответил Оруэлл, ни на секунду не скрывая своей натянутой улыбки. — Точнее, Рампо Эдогава принесет их. — Почему он вообще не препятствует нам? И зачем делает это? — Зусак всё больше и больше запутывалась в происходящем. — Он знал о нас с самого начала, — пожимает плечами брюнет. — Я послал ему весточку с извинениями за то, что мы его не пригласили поглядеть на шоу. И попросил кое-что принести с собой на вечеринку, если он хочет, чтобы и их, и наши дела шли гладко. — И он купился? — втиснулась Мэри, вылезая из-под газеты. — Рампо — не одаренный, но он гений, — объясняет Лизель. — Если наши умыслы были бы не честны, он бы уже догадался. — Именно, — соглашается Оруэлл, кивая. — Поэтому, я попросил его и попрошу тебя, Лиза, — он обернулся к ней, улыбаясь. — Всё должно пройти тихо. Остальные детективы не должны узнать это. От тебя. — Ясно, — вздыхает Лизель. — Так точно, капитан. — Кстати, — интересуется Джордж. — Ты решила со своим «подарком»? — Да, — спокойно отвечает она, щурясь. — Я вручу его детективам в подходящий момент. Думаю, это будет равноценной платой за спасение. — Вот и отлично, — выдыхает брюнет, поворачиваясь к Мэри. — Шелли, помоги Лизе собраться. — Я только "за", — практически пискнула от радости девушка, вставая. — Пошли, дорогуша, сделаем из тебя конфетку. Лизель вымученно глянула на Оруэлла, взглядом говоря: «Ну вот нахуя?! Она же меня заживо сожрет!». Джордж ответил тем же взглядом: «Нет, заживо тебя сожру я». — Да, и ещё, — крикнул Джордж им в след. — Я договорился с Огури, мы оправданы, улик нет. — сделал продолжительную паузу, ухмыльнувшись. — И по поводу детектива тоже. Можешь забирать его из участка.***
Зусак обессилено упала лицом в кровать, хныкая. Не так она представляла себе первый день дома, совсем не так. Ещё оправится от детективов не успела, так её опять засылают к ним. Да, всего на один вечер, но кто знает, что может произойти. Мэри вальяжно прошла в её комнату, закрывая дверь и тут же распахивая шкаф. Пока взгляд зеленых глаз цеплялся за различные вариации наряда, блондинка ненавязчиво начала: — Ну, рассказывай. Лизель захныкала с новой силой. Мэри, помедлив, плюхнулась рядом с ней на кровать. — Ну, не раскисай, — похлопала блондинка подругу по плечу. — Представь, что этот вечер — последняя твоя встреча с детективами. — Не последняя, — пробурчала Зусак. — Последняя, неофициальная, — поправила себя Шелли. — Давай, давай, вставай. Может, после этой тусовки с кем-то ты будешь встречаться почаще. — Во-первых, это не тусовка, а официальный вечер, — не отрывая лица от простыней, Лизель подняла один палец вверх. — Во-вторых, я не собираюсь ни с кем из них спать. — Знаешь, очаровав кого-то своим видом, ты сможешь выуживать для нас полезную информацию, — прощебетала Мэри, ухмыляясь. — С тем, с кем бы я теоретически могла переспать, — вздохнула. — Такое не прокатит. — Тот шатен? — Что… — вдруг, женщина подрывается. — БОЖЕ, МЭРИ, НЕТ. НИ ЗА ЧТО! Лизель кинула в подругу подушкой, агрессивно махая руками. Шелли лишь кивнула, мол: «Да поняла я, поняла». Подмигнув. — ДНК у него, кстати, интересное, — промямлила блондинка, вставая. — Возможно, это связано с его способностью… Как ты там говорила…обнуление чужих даров? — Давай попозже поговорим об этом, — шатенка проскулила. — Не хочу думать об… — она подбирала слова, выбирая из «мудаке» и «извращенце». — Дазае. — Дазай, значит, — Мэри подмигнула во второй раз, ухмыляясь. — Нравится он тебе, да? — Мне нравится идея задушить тебя, — отрезала Лизель, вставая. — Ну, что там по костюмам? Шелли разочарованно кивнула, вновь поворачиваясь к шкафу. Вещей у Лизель было немного, но все отличались от друг друга. Дело в том, что когда девушка уезжала в город, крутить-вертеть дела с Небожителями, она буквально оставила своё амплуа дома, беря то, что в жизни бы не носила. Самую обычную одежду. Джинсы. Толстовки. Вообщем то, что принято носить у адекватных и обычных людей. Зусак всегда выделялась из массы, когда выходила в свет, так, как она хотела и любила. Настало время вернуть Воровку книг. — Я мечусь между этим костюмом, — она вытащила из шкафа вешалку с полным комплектом одежды, и вторую. — И эти платьем. — Давай без платьев, — фыркнула Зусак. — Не хочу оголять спину. — Тебе кто такие комплексы внушил, детка? — Шелли недовольно шикнула, но платье отвесила обратно. — Какая, нахуй, разница? — Если придется бегать, в платье это будет неудобно, — пожала плечами Лизель, переводя тему. — Костюм лучше. — Разнообразие, неодинаковость, отличимость делают нас, женщин, не похожими на друг друга, а ещё лучше — разными. Красота женщин на уникальности, — не давая сменить тему, начала говорить Мэри, грустно улыбнувшись. — Женщины не красивая картинка, никак нет. Нами приятно любоваться, восхищаться, но нельзя управлять. Нельзя придумывать идеальные пропорции тела или тело, лишенное изъянов, лишь для лживой эстетики, удобной для мужчин. Лизель закусила губу, мысленно соглашаясь. Безумно грустно, что женщины отказываются от своей красоты, пытаясь стать совсем другими, в то время как они наоборот лишаются привлекательности, нередко начиная болеть, ведь параметры для женщин, особенно последнее время, нереальны. Шелли понимающе кивнула, уже самостоятельно меняя направление диалога. А то она может говорить об этом вечность. — Окей, что тут у нас… Блондинка развернула комплект, снимая с вешалки брюки и укороченный пиджак. Костюм был коричневым, с тонкими вертикальными линиями по всей ткани. — Сюда нужны туфли, — Шелли качнула головой. — Есть у тебя одни такие, да? Зусак положительно закивала, рыская между обувных коробок. Наверное, это ещё один фетиш Лизель, но уже в свою сторону — туфли на каблуке. Во-первых, они делают её выше. Других аргументов не требуется. Женщина выудила из коробки темную, закрытую обувь. Возвращение амплуа Воровки книг успешно началось. — Кстати, Лиз, — внезапно обратилась к подруге Мэри. — Ты пьёшь новые таблетки? — Да, — сказала Лизель. — Они отлично помогают, даже лучше, чем предыдущие. — Не злоупотребляй ими, — быстро проговорила Мэри, будто хотела, чтобы её не услышали, отворачиваясь. — Что?***
— Если вы о неподчинении приказу, то я уже поговорил с Директором об этом, — посреди эмоционального диалога вклинивается Рампо, жуя. — Рампо-сан! — восторженно восклицает Кенджи. Праздник идет лучше некуда. Детективы наконец могут позволить себе отдохнуть, по крайней мере, те, кто не беспокоится о своей жизни после наказания за непослушание. А более зелёные сотрудники, в основном Танизаки, дрожали в страхе. Неужели уволят? На празднике присутствовали практически все. Куникиды не было. Из-за того случая в катакомбах Старого города, когда девочка самостоятельно подорвала себя на гранате, Доппо неожиданно арестовали в подозрении убийства. Было логично, что детектив этого не делал, но никаких доказательств о его невиновности найти не смогли. Кто-то точно их подделал. — Вы уже выбрались из детективной новеллы? — обращается к Рампо Мияздзава. — Разумеется! — хвастается великий детектив. — Я уличил всех пятьсот преступников! Дивная шляпка, кстати, все ещё внутри. Он сдался и начал всех избивать. — Что более важно, Рампо-сан! — истерически затараторил Танизаки. — Что сказал Директор по поводу неподчинения? Нас всё-таки уволят?! — В любом случае, мы примем любое наказание, — слышится знакомый мужской голос за их спинами. Детективы оборачиваются, видя перед собой Куникиду собственной персоной. Живой, не потрепанный, даже в хорошем расположении духа, но строг, как всегда. — Куникида-сан? — подрывается Танизаки. — Вы же находились за решеткой! — Меня оправдали, а улики о невиновности обнаружили, — уверенно преподнес он, но нервозность выдавали немного трясущиеся пальцы. — Как же так внезапно произошло? — спрашивает Миядзава, растерянно почесав затылок. — Наверное, наше агентство обзавелось влиятельными друзьями, — саркастично процедил Доппо, поправляя очки. — Полно тебе, Куникида, — усмехаясь, из-за его спины выходит Зусак, приветливо махая. — Это лишь благодарность. Удивленные взгляды переключились на Воровку книг, что довольно ухмылялась, смотря на проделанную работу. Она не могла позволить себе, чтобы невиновный Куникида гнил за решеткой по ложным обвинениям, а Оруэлл не мог допустить того, чтобы план Небожителей после смерти Достоевского продолжал двигаться дальше. Лизель улыбнулась, качнув волосами, чтобы были мило уложены в неплотные завитки. — Говорю тебе ещё раз, если меня освободили нелегальным путем, то такое освобождение мне не нужно, — холодно произнёс Куникида в её сторону. — Всё легально и строго по закону, — уверенно отвечает Зусак, засовывая руки в карманы длинных брюк. — Просто, кое-кто хотел тебя подставить, но, проблема уже устранена, — женщина обратилась к остальным. — Спасибо за приглашение, веселитесь. Она взяла с подноса бокал с шампанским, кивнув на прощание детективам. Их взгляд наконец смягчился, если не считать мельком брошенные фразы, по типу: «Кто её пригласил?». На душе отлегло. Воровка книг усмехнулась. Всё же, делать добрые дела, хоть и в корыстных целях, приятно. Надо бы почаще так. Она прошла мимо Рампо, незаметно для всех сбросив темп. Эдогава быстро шепнул: — Нижняя палуба, третья каюта. Документы там. Лизель довольно кивнула, направившись на выход. Веселится она тут долго не собиралась, если так посмотреть, то её буквально вынуждали сюда прийти. Это, конечно, значило только то, что расслабляться им не придется, если и в самой поимке и подставе Доппо эти паршивые Небожители тоже замешаны. Казалось, они продумали всё до мелочей. Весь план. И как хорошо, что этот план…Буквально у неё в руках.
Женщина вышла на палубу полюбоваться красивейшим закатом. Когда солнце, такое близкое, большое, багряно-красное, фантастически красивое. Это прекрасное зрелище, волнующее и вдохновляющее одновременно. Длится оно недолго, но запомнить его хочется навсегда. Унести в памяти красоту неба на закате, описание которого дарит чарующую сказку. Именно в эти мгновения на лице Лизель появляется улыбка, нежная и мечтательная. А закат словно открывает перед тобой дверь в ночь, тихую, теплую и невероятно прекрасную. Со стороны слышаться приглушенные, мужские голоса. Девушка расслабленно поворачивает голову вправо, видя перед собой двоих. Дазая и Ацуши. Они беседуют о чём-то своем: возможно, важном, возможно — нет. Но в лучах солнца они смотрятся довольно…открыто перед друг другом. Ацуши повернут лицом к солнцу, Дазай наоборот — стоит спиной. Не хочется рушить их идиллию, но почему то, внезапно, Зусак хочется поговорить с Осаму наедине. Как раз, подвернулся удачный случай. В моменте Лизель достаёт из кармана книгу, и она идет к детективам. Первым заметил её Ацуши, находясь в неком ступоре. Заметив растерянность подчинённого, Дазай посмотрел туда же, куда и Накаджима, замирая. Он был…приятно удивлен увиденным. Девушке невероятно шел её образ. Укороченный пиджак, оголяющий живот, брюки, туфли на каблуке. Он видел её такой впервые — и ему, конечно, понравилось. — Не помешаю? — говорит Зусак, подходя к ним. — Нет, — отвечает Ацуши. — Мы ничем таким и не заняты. — Тебе идет, — Дазай одобрительно улыбнулся. — Ещё бы, — хмыкнула девушка. — Я и в обычной жизни так хожу, представь себе. — Представляю, — щурится в ответ Дазай. Зусак закатывает глаза, переводя взгляд на Накаджиму, протягивая тому книгу. Обложка темная, отливающая красивым, фиолетовым цветом. Тигр непонятливо смотрит на предмет, изучая. Заголовок приветливо кричит: «Фёдор Достоевский». — Держи, это второй подарок за спасение моей жизни, — вручает она юноше книгу, вновь засовывая руку в карман. — Информация в книге вам пригодится. — Лизель-сан, — Ацуши не может подобрать слов, зная, что сейчас находится в его руках. Не просто какая-то история целой жизни, нет. Фактически план. План и Крыс, и Небожителей. — Благодарю Вас! Он низко кланяется, прижимая к груди книгу. Дазай ободрительно кивает, не ожидая этого. Но, всё же не перестает относится к ней с опаской. Даже при всём, доверия она по прежнему не вызывает. А должна ли? Когда в последний раз Осаму кому-то вообще доверял? — А первый какой? — спрашивает Дазай. — Куникида, там, со всеми, — указывает женщина пальцем в сторону зала, где проходит торжество. — Какая ты щедрая, — восторженно бросает Осаму. — Или, лучше говорить, вы? Между ними повисла тишина. Лизель грустно улыбнулась, глядя далеко-далеко, на горизонт моря. Обида понемногу разрасталась в груди. Казалось, что единственный человек в детективном агентстве, способный её понять — это Дазай Осаму. Но с каждым из диалогом эта надежда улетучивалась. — Я пойду, — заметив лёгкое напряжение рядом с собой, Ацуши поклонился ещё раз, собираясь покинуть их. — Спасибо Вам ещё раз, Лизель-сан. Женщина проводила его взглядом, оставаясь на месте. В животе противное чувство пустоты, стало подозрительно тихо, да и вообще обстановка абсолютно не такая, как всегда. Тут явно что-то не так, что-то, что заставляет тревожиться, оглядываться по сторонам, сжимать руки вместе и тяжело дышать. Или, Лизель просто некомфортно в какой-то степени находиться рядом с Дазаем. Многогранность его личности ей ещё предстоит понять. Отвернувшись, Осаму, казалось, потерял весь интерес к происходящему рядом с ним. Мужчина пессимистично смотрел в даль, нежась в лучах заката, который скоро начнёт спадать, переходя в сумерки. Зусак так и продолжила стоять за его спиной, видимо, решаясь: уйти ей или остаться. И как же Дазаю хотелось, чтобы она осталась. На секунду всего, постояла подольше. Они бы выяснили их, и без того сложные, отношения. На самом же деле, Лизель выбирала, на какую сторону ей встать. Лицом к солнцу и Дазаю или же спиной к источнику света и тепла, и лицом к мрачному детективу. Спустя мгновение, девушка подошла к нему с левой стороны, поставив свой бокал на ограждение. Осаму с удивлением развернулся к ней, встречаясь лицом с солнцем. И глядя на Воровку книг, он не мог не подмечать мелкие детали. От частых поправлений волос на одну сторону, завитки у лица совсем растрепались, но оставались волнистыми. Вырез пиджака красиво оголял её декольте. Длинные пальцы ногтями постукивали по железной ограде. Взгляд серых, безжизненных и мутных глаз, что уже давно потеряли свою искру, смотрел на три высокоэтажных здания, что виднелись на горизонте. От берега корабль отплыл совсем на чуть-чуть, но вид представлялся шикарный. — Уже прошло больше, чем полтора месяца, — тихо говорит она, облокачиваясь локтями на металл. — Я заберу свою книгу. — Хорошо, — пожимает плечами Дазай. — Я, правда, не успел дочитать там кое-что. Сама понимаешь, времени не было. — Дочитаешь, — отрезает Зусак. Дазай благодарно ей улыбается, смотря на её лицо, но девушка даже и краем глаза не смотрит. Взгляд направлен прямо, брови немного нахмурены, губы сжаты. И он не мог назвать это безразличием. Тоска, скорее, но не более. Между ними вновь повисло молчание. Пуста. Эмоционально разбита. Кажется, что воздух залетает в самую душу, свободно гуляя по пустому пространству внутри. Пустой взгляд без эмоций глядит далеко. Прежде цепкий взор теперь уж не замечает мелочей. Не замечает ничего. И вроде обстоятельства без изменений и все, как обычно, а что-то да не то. Ничего не хочется и все не мило, а на душе валяется клочьями пыль. Настолько все равно. Она исчерпана. Люди высосали из нее все силы, даже и чувства. Осаму хочет что-то сказать, начать диалог с малого, но… — Ты меня ненавидишь? — внезапно спрашивает Лизель. И вопрос бьет в грудь. Во рту пересохло. Казалось, что на груди лежит незримый груз, мешающий дышать. Невыносимая боль вперемешку с паникой сводили с ума. Руки непривычно тряслись от натуги и силы, с которой шатен сжимал их. Он до боли стиснул зубы и плотно сжал губы, всеми силами пытаясь подавить в себе чувство злобы. Вдох. Пять секунд молчания. Выдох. Осаму засмеялся. Он хохотал так, как будто был в каком-то припадке. Эмоциональный всплеск, так называемый душевный подъем, буквально захватил его без всякой видимой на то причины. Казалось, он лопнет как переспелый арбуз, если не остановится. Лизель впервые за долгое время на него посмотрела. С опаской в хрустальных глазах. — С чего вдруг? — выдохнул он, глядя ей в глаза, видя в них немой вопрос. — Мне же нужно было привлечь к себе твое внимание. — отвечает он сразу же. — Мне казалось, что ты единственный человек тут, способный меня понять, — выдавила из себя Зусак, стараясь не отводить глаз. — Но, похоже, ты единственный, способный привлечь к себе внимание, с помощью истерического смеха. — А что, я в этом плох? — спрашивает Осаму, улыбаясь. — Нет, ты в этом хорош, — вздыхает женщина, глядя на наручные часы. — А меня укачивает. Пойду, прогуляюсь. Лизель, взяв свой бокал, отошла от перил, разворачиваясь. Разговор у них с самого начала не заладился, значит, и не было для неё смысла его тянуть. Они не поговорят в любом случае. Они так не умеют. Вот, что значит иметь избегающий тип привязанности с обеих сторон. — Присоединяйся, если что, — кинула она в его сторону напоследок, уходя. Детектив краем глаза замечает, что идет она совсем не в зал, где проходит само мероприятие, а немного правее, к спуску к каютам. Осаму остался стоять в тишине, только в этой раз она не успокаивала, а пожирала. Ему показалось, что нужно расставить все точки над «і». Он осушил свой бокал, оставляя его на небольшой стойке, а спустя пару минут раздумий, двинулся за ней.***
Видимо, детективное агентство и их гости ушли в дикий и пьяный пляс, ибо громкая музыка была слышна на нижних этажах корабля. Из головы Дазая никак не выходило «Ты меня ненавидишь?», что сказала Лизель на палубе. Это было важно для неё и девушка ожидала совсем иную реакцию на свои слова, более открытую и честную, а не маску смеха. Казалось, она хотела сквозь землю провалится, но с корабля та никак не могла сбежать — они в открытом море, да, всего в нескольких десятках метрах от берега, но спуститься на сушу было невозможно. А значит, женщина наверняка сейчас засела в какой-нибудь каюте, ожидая прибытия к берегу. Дазай хотел с ней поговорить, о важном или нет, не имеет разницы. Он знал — они не договорили и не всё сказали. И ему очень хотелось провести с Воровкой книг ещё пару минут, обмолвится еще парой фраз, узнавая новое. Проходя мимо очередной каюты, он решил заглянуть и в эту, как во все предыдущие. И, о чудо! Она стояла там, спиной повернутая к двери, немного склонившаяся над кроватью, словно что-то разглядывала. Детектив услышал шорох бумаг. Читает? Или…разглядывает что-то ей не принадлежавшее? Она резко обернулась на звук открытия двери и небольшого сквозняка, что видимо, задел страницы. Было слышно, как сверху заиграла зажигательная песня из 80-х. Даже тут было слышно. — Стучать не учили? — рыкнула Лизель на него, сгребая бумаги в кучу, засовывая обратно в папку. — Что это за бумажечки? — настойчиво спрашивает Дазай, закрывая за собой дверь. — Это не так важно, — отвечает она, поворачиваясь к нему. И понимает. Её план пропал. Осаму переводит взгляд туда-сюда, с документов на кровати, то вновь на Воровку книг, разочаровываясь. Рука потянулась к ручке двери, чтобы позвать на подмогу, или хотя бы уведомить, что на палубе завелась самая настоящая крыса. Как вдруг рядом с дверной ручкой, в деревянную поверхность вонзилась книжная страница. Рука замирает в паре сантиметрах от. — Ты и так умеешь? — насмешливо спрашивает Дазай, глядя на девушку. — Не люблю стукачей, — хмыкает она, приготовив ещё несколько листков. — Ах, это я стукач, значит? — смеется Дазай, с нескрываемой неприязнью. — А ты воровка. — Ну вообще-то да, ты на мой псевдоним посмотри, — разводит Лизель руками, изгибая брови. — Но в этом случае, нет. — Думаю, тебе стоит вернуть то, что ты украла, — прищурившись, мужчина сделал шаг вперед, тут же увернувшись от второго острого листа. Тот пролетел в сантиметре от его шеи. — А я думаю, что тебе стоит оставить меня в покое, — щурится она в ответ. — Подраться хочешь? — ухмыляется Дазай. — Жажду, — отвечает Лизель. Она запускает в него ещё одну страницу, бумага практически режет его по лицу, но тот успевает увернуться, за один шаг оказываясь рядом с Воровкой книг. Дазай хватает её за руку, активируя способность, тем самым оставшиеся страницы испаряются, а детектив победно улыбается. Мужчина заламывает женщине руку, заводя за спину, но Лизель прижимается к нему всем телом, толкая назад. Осаму врезается поясницей в стоящий у стены комод. Освободившуюся от его оков Лизель, он хватает за талию, меняясь местами. Теперь уже девушка влетает в несчастную мебель, скидывая стоящие там стаканы на пол. Они с треском разбиваются. Их драка, самая настоящая (наконец-то), похожа больше на энергичный танец, с применением грубой силы. Дазай не может себе позволить поднять руку на девушку. Ну это в обычной жизни. Сейчас он входит во вкус, словно играя с Зусак в игру, кто кого сильнее и дальше толкнет в стоящую в каюте мебель, совершая погром. Кто сильнее стиснет зубы. Или просто — кто кого? Дазай тянется к кровати, пытаясь забрать папку документов, но его с локтя бьют в спину, дезориентируя. Лизель подбегает к кровати, но Осаму хватает ту за щиколотку, резко потянув на себя. Спотыкаясь, Зусак падет на пол, но сразу же перекатывается, оказываясь под полусогнутым мужчиной. Они немного останавливаются, смотря друг другу в глаза, но идиллию прерывает удар под дых от девушки. Шатен сжимает челюсть, но от удара делает глубокий выдох, постанывая от неожиданной боли. Сплевывает накопившуюся слюну в сторону, в ярости потянув девушку на себя. Лизель вырывается, оставляя на его коже удары, пытаясь извернуться. Ей хочется сыграть на его ребрах Кампанеллу. Осаму обхватывает рукой её шею, лишая воздуха. Воровка книг спустя пару секунд обмякает в его руках, опуская голову в пол. Хватка детектива ослабляется, но резко Лизель бьет его затылком в подбородок, отталкивая назад. Последнее, что сделал Дазай в этой битве, сильно схватился за её локоть, потянув на себя, и упав на кровать. Совсем рядом с папкой. Зусак падает на него сверху. Оба быстро дышат, в попытках открыть второе дыхание. Ведь ещё не победа. — Идиот, — фыркает Лизель, приподнимаясь, занимая сидячее положение на его бедрах. — Конченная, — издевательски отвечает ей Дазай, так же садясь. Её дыхание сбивается. Его грудь так же сильно вздымается, а тело болит от ударов. Хочется задушить её, приковать к кровати, чтобы та никогда не смогла сбежать. Они смотрят друг другу в глаза и горный, холодный хрусталь встречается лицом к лицу с обжигающим горло коньяком. Секунда. Лизель не думает, а действует. Делает то, что лучше слов, для них обоих. Она обхватывает мужское худое лицо вспотевшими руками, притягивая к себе. Их губы встречаются. В этой тишине, сверху отчетливо слышатся строчки песни:I'm a survivor, I'm not gon' give up I'm not gon' stop, I'm gon' work harder
Дазай поддается вперед, вот теперь уж точно, победно улыбаясь. Ох, этот сладостный момент, конец которого он люто возненавидел только что. Ничто не передавало их чувства к друг-другу, как этой поцелуй, наполненный отчаянием, усталостью, но открывающий второе дыхание, уступая нарастающей страсти. Переплетаясь языками, они чувствовали только друг друга и, их совсем не напрягала обстановка вокруг. Время словно замедлилось. В животе постепенно нарастает напряжение. К черту эти документы! К черту, к черту, к черту! Тут только Лизель, только она сейчас имеет огромную ценность в его руках. Когда же воздух начал кончаться, они отпрянули друг от друга и встретившись взглядами, между ними пролетела искра. Женщина искренне не понимала, что она только что сделала и, что побудило её на этот поступок. Но видя довольное лицо Осаму, и пелену восторга у него перед глазами, Лизель обхватила его шею сильнее, прильнув ближе. Губы вновь соединяются. Вновь разъединяются. Дазай в приливе нежности, или крови в нижней части тела, покрывает сначала щеки, после переходя к шее. К ключицам. В этот момент он сделал выбор, в пользу Зусак. Сделает ли она такой же в его сторону? Или работа ей важнее? Она аккуратно приподнимает его подбородок, вновь переключая мужское внимание на свои губы. Они вновь целуются. Вкусно. Томно. Сладко. Ладони Лизель медленно зарываются в его волосы по вискам. Взгляд полуприкрытых глаз цепляется за быльце кровати. Мысленно, девушка извиняется перед Осаму сто тысяч раз, углубляя поцелуй. Вдох. Она сильнее сжимает пальцы на его голове, немного наклоняя на себя. Удар. Выдох. Девичьи руки быстро опускают голову, губы отрываются от чужих губ. Быстро подорвавшись, Лизель хватает папку с документами, выбегая из каюты. — Сука! — кричит ей в след Дазай, зажимая затылок. От такого удара и сотрясение мозга получить не трудно. Пару секунд Осаму старается привести себя в чувства и унять боль в затылочной части головы. Убирает руку с головы — кровь. Ухмыляется. Бежит за ней, ведь знает, Воровка книг никак не сбежит с этого лайнера до прибытия к берегу. Разве что, вплавь. Зусак выбегает на палубу, когда солнце уже скрылось за горизонтом, но полная темень ещё не наступила. Она бежит, стуча каблуками по палубе, радуясь, что она вообще умеет бегать в такой обуви. Кто идет к большой цели, тот не должен спотыкаться об маленькие чувства. Девушка слышит быстрые шаги за своей спиной, не оборачиваясь, понимает — это Дазай. И ей не сбежать. Практически. Та подбегает к ограждению, сторона которого выходит на берег, останавливаясь. До берега не меньше десяти метров, плохо дело. Пока Зусак обдумывает план, детектив настигает её, заводя в угол. Они могут по кругу бегать по всей палубе, играя в кошки-мышки. Женщина разворачивается к мужчине, ожидая увидеть ярость в его глазах, но видит только насмешливую ухмылку. Такую, какую он носит всегда. — Это было больно, — прошипел он, хватаясь за затылок. — Но, ты не сбежишь. — И что же мне делать? — наигранно спрашивает Лизель, изображая отчаянье. — М-м-м, можем придумать вместе, — прошептал Дазай, ухмыляясь. — Ох, увы, но я лучше выберу двойное самоубийство, — говорит она, в момент перепрыгивая через ограду, оказываясь на другой стороне. — Только я и эта папка. Пока-пока, Осаму! И разомкнула ладони, падая вниз. — Лизель! — кричит Дазай, испугано подбегая к самому краю. Снизу раздаётся женский смех. — Испугался? — спрашивает она, глядя на него снизу. — Как ты…? Воровка книг лежала на полотне из книг, в нескольких десятках метрах от воды, запрокидывая руки за голову. Она лучезарно улыбнулась, зная, что детектив её тут не достанет. — Я и так могу, — женщина подмигнула, вставая. С ней двигалась и платформа. Она взмыла вверх, поравнявшись с Осаму, но так, чтобы он даже на расстоянии прыжка не сможет её коснуться. Лизель покрутила в руках заветную папку, ещё сильнее ухмыляясь. А после развернулась, спокойно пошагав к берегу. По мосту из книг. На полпути она развернулась к нему, прокричав: — Эй, Осай Дазаму! — А? — встрепенулся он. — Пошел ты! Пару секунд он стоял в ступоре, всё ещё смиряясь с поражением. Со вторым поражением в их схватке с Воровкой книг: одно в шахматах и одно сейчас. А после…рассмеялся, наблюдая, как девушка быстро ретировалась, садясь в машину. Осаму ещё долго смеялся, надрывая живот, и весь оставшийся вечер вспоминал об этом. И знал, что они ещё встретятся. Ведь, Лизель вернётся за своей книгой. Лично.***
Первые минуты девушка ехала в ступоре, проезжая Йокогаму. Она молча смотрела на папку, лежащую рядом, то просто в окно переднего вида, стараясь не нарушать правила дорожного движения. А оно тут, между прочим, левостороннее. В голове, как на море, стоял штиль. Только выехав из основной части города, направляясь к пригороду, в сторону леса, Лизель вздохнула полной грудью. Дорога была пуста. Она глянула на себя в зеркало, улыбаясь. Волосы растрепались, тушь немного скомкалась. Улыбка перешла в легкий смех. Легкий смех перешел в истерический. Истерический смех перешел в громкий крик сумасшедшей.Забывшие историю обречены её повторить. Я больше не буду рекомендовать Вам запомнить эти слова, дорогой читатель. Теперь просто наблюдайте за сансарой.
Конец арки «Каннибализм». Конец первой части.