Но что с того, что я там был? В том грозном «быть или не быть». Я это все почти забыл. Я это всё хочу забыть. Я не участвовал в войне. Она участвует во мне. И отблеск Вечного огня Дрожит на скулах у меня.
***
Больничное крыло агентства заволокла тишина, которую прерывали лишь Акико, что бессознательно переставляла с места на место различные колбы и пробирки на своем столе, и пиканье прибора, что считывал пульс. На одной из коек, чтобы была ближе всего к окну, мирно, словно спала, лежала Лизель. Не просыпалась та уже около двух часов. — Значит, это кома, да? — переспрашивает у Йосано Оруэлл, поджимая губы. Акико поднимает на мужчину скучающий взгляд, ведь слышит этот уточняющий вопрос уже в четвертый раз за два часа. Сил у женщины уже не было. — Вы, иностранцы, всегда такие нервные? — цыкая, разводит руками женщина врач. — Не просыпается она, даже от моей способности. Что я ещё могу сделать? Детектив за спиной Большого брата недовольно нахмурился, но комом в горле проглотил свое мнение, оставшись тихо стоять в стороне. Мэри, что была дальше всех от больничной койки, и ближе всех к Джорджу, поникла. Со стороны казалось, что та уже мысленно скорбит. Что та сдалась. Что Лизель не проснется. Шева же, сидел мрачнее тучи. Одна его рука спокойно гладила неподвижную, холодную ладонь Зусак, но сам парень глядел в пол, рефлекторно дергая губой или сокращая мышцы скул, когда Оруэлл в который раз делал «удивленный вид», или переспрашивал доктора Йосано, засыпая однотипными вопросами. В какой-то момент, палата опять погрузилась в тишину. Но Шева этой тишины не выдержал: — Я же тебя предупреждал, Оруэлл… — тихо, но в то же время, недовольно начал мольфар, спокойно поднимая взгляд на Большого брата. — Что это слишком рискованно. — Я знаю, — однобоко ответил тот, кивнув. — Прости. Но у меня не было другого выбора, а ситуация вынуждала… — Ты хоть когда-то думаешь о людях, а не о выборе и ситуациях? — перебил его Шева, нахмурившись. — Наши жизни не разменная монета, если ты ещё не понял. Как это, — он перевел взгляд на Лизель и обратно. — Вообще получилось? — Из-за неё в один момент всё могло пойти крахом, поэтому я подчинил её сознание себе. Чуть больше, чем… — Ты что сделал?! — Шева подорвался со стула, возмущенно крикнув. — А не ты ли говорил, что это ещё более опасно?! А не ты ли отказывался от этого днём ранее?! — Я не договорил, — спокойно ответил Оруэлл, слегка приулыбнувшись. — Ты лицемерная тварь, Оруэлл! — Шева поравнялся с ним, заглянув ему в глаза. — По отношению к ней, в первую очередь. Если мы твой расходный материал, то так и скажи, зачем вешать лапшу на уши?! Если тебе не нравится то, что у нас есть своя воля и свое мнение, то просто заведи нас в свой долбанный подвал, пристегни ремнями к стулу и промой нам мозги своими пытками! Ты же так уже делал! Что, совесть замучила? Или сил много отнимает? Времени нет? Ох, а с Лизель два года назад время было? Что же изменилось?! — Что? — Мэри округлила глаза, уставившись на них двоих. — В каком смысле? Вы никогда не задумывались о том, что чувствует Джордж Оруэлл, когда слышит это в свой адрес? Раньше — они и правда, были его расходным материалом, как и каждый полезный человек или же одаренный, но сейчас, они, все втроем, что-то большее, чем расходник. Они частичка пазла, они фигуры на шахматной доске, они его…можно сказать — близкие люди. Только опытный игрок будет уверен не только в своих силах, но и в фигурах, которыми он играет. Но, несмотря на все чувства, что могут бушевать в таком человеке, как в Джордже, он скрывается за маской циничности. Не из добрых побуждений, нет. Она ему впору. Он заставляет людей верить во что угодно, даже в то, что он — подонок. Но его сила никогда ему радости не приносила, знаете ли. А сейчас, ему даже кажется, что он перестарался, что он не хочет, чтобы они его ненавидели. Так нужно. Поэтому, он не перестанет вести себя таким образом. Оруэллу нужно, чтобы в конце его плана от него все отвернулись и избавили себя от ужасной, мучительной участи. Благодетель нашелся. — Шева, сколько ты уже не пил? — прищурив взгляд, ответил ему Оруэлл. — Кажется, у тебя опять начинает ехать крыша? — Ты вздумал ставить под сомнения мои слова? — яростно взглянул на него Шева, да так, что под таким взглядом и пошевелится было невозможно. — Я тебе глотку перережу, если ты скажешь, что такого никогда не было. Это совсем не обеляет тебя. — О чем вы говорите? — прошептала Мэри, шокировано переводя взгляд то на одного, то на другого. Оруэлл молчал, легко сбросив неуместную улыбку с лица. На этих троих выжидающе смотрел Дазай, что притаился в углу. Изучал. Думал. Йосано старалась же не слушать — ей попросту не интересно, а лишь раздражают эти крики на её рабочем месте. Тяжело вздохнув, Джордж протер пальцами глаза. — Нас ждут детективы, — тихо сказал он, развернулся и вышел из палаты. Притворство на лице Большого брата не треснет никогда, но мужчина в этот раз слегка позволил треснуть голосу, чтобы Шева смиловался над ним: — Давай, пожалуйста, об этом позже поговорим. Мэри и Шева остались одни. Женщина озадачено посмотрела на Зусак, и обернувшись к Шеве, даже не нашла, что сначала сказать. Чувство внутренней тревоги вырывалось из груди, как птица из клетки. — Что это было? — тихо спросила Шелли, смотря на напряженного коллегу. — Сама подумай, — отстраненно ответил парень, выходя из палаты следующим. Она осталась стоять одна посреди помещения, не зная, что ей делать. О чем подумать? Что было? Почему такое противоречивое чувство в груди? Мэри вновь взглянула на «спящую» Зусак, пытаясь вспомнить. В голове неосознанно раздались женские крики, мольбы о помощи. Тогда они длились несколько часов. Мэри вспомнила, из-за чего она решила оборудовать каждую свою лабораторию звуконепроницаемой. После тех ночей. Шелли дёрнулась всем телом, отводя взгляд от Лизель, словив на себе легкий прищур детектива около двери. Её удивляло то, что в некоторых моментах этот детектив и Лизель были похожи. Эти взгляды, ухмылки… Женщина вздохнула, сглатывая слюну. — Я хочу остаться здесь, с Лизель, — сказала Мэри, ступив шаг назад. — Ладненько, — пожал плечами Дазай, улыбнувшись. — У тебя есть какая-то информация для меня? Мэри поджала губы, отведя взгляд. Знает же, что ей нельзя даже рот открыть, чтобы дать знак, что в их организации не всё хорошо. Ну, как будто это и без этого не видно. Но долго ли она сможет так молчать? Ведь, одно дело, скрывать правду о них намерениях, а другое, скрывать правду о том, что на самом деле происходит в Принципе Талиона. Сплошная паутина. «Профилактические меры». Напыщенная преданность. Детективы ещё даже не в курсе того, что Принцип Талиона — это далеко не четыре человека. И Джордж Оруэлл далеко не тот, за кого себя выдает. Шелли просто боится, что так же как и Лизель, может кричать и она. Оруэлл иногда затыкал Лизель и заставлял её про это забывать. Перешивал, как тряпичную куклу, ведь такой ценный экспонат в виде самой Воровки книг и её дара нельзя было потерять. И таблетки… Все эти галлюцинации… Только, чтобы она не ушла. Чтобы Лизель Зусак была рядом и служила. У него получилось, даже лучше, чем они могли предположить. А теперь, началось это. Он осознает, что теряет хватку, видит, что теряет доверие и жалостно пытается ухватиться за любую ветку, чтобы вся его игра не превратилась в водоворот, и, не засосала его самого на дно. И этой несчастной веткой, этим светом во тьме души«Это уже не слишком?»
Но она не может доверить эти секреты детективу, пока не убедится в том, насколько он умен и полезен. Она не верит в то, что в этом мире может существовать ещё один, такой же свет, как Лизель. Но тут, Мэри вспоминает этот чертов несчастный волосок с его головы, что принесла ей Зусак.Надежда есть.
— Не понимаю, какую информацию ты хочешь от меня услышать, — вымолвила та и развернувшись, села спиной к детективу, больше не обращая на него внимания. Разочаровано хмыкнув себе под нос, Осаму развернулся на пятках к двери, и легкой походкой вышел из помещения, где всегда пахло спиртом, нашатырем и кровью. Такая уж специфика работы у доктора Йосано. Не ему судить, просто, было неприятно там находиться. Этим дождливым вечером, офис Вооруженного Детективного Агентства был как раньше. Многие детективы, что были ещё на работе в этот поздний час, всё так же, как и всегда, занимались своими обыденными делами: писали отчёты, подготавливались к новым делам и просто непринужденно переговаривались между собой. У секретарей было тоже всё спокойно. Было тихо. Если, конечно, не брать во внимание тот факт, что в зале для совещаний, где Куникида ждал Дазая уже полчаса, сейчас восседали ещё двое мужчин из организации, именуемой себя Принцип Талиона, — Шева и Оруэлл. Всё мирное настроение офиса рушилось, когда детективы вспоминали, что сейчас их дела идут хуже некуда. Воровка книг без сознания лежит у них в больничном крыле, под присмотром женщины, что первой создала рабочий искусственный интеллект, в виде роботов-андроидов. В отдельном зале сидит Шева, мольфар, о котором информации кот наплакал, и, Большой брат, который своим именем известен на весь мир. И все вместе они — террористическая организация, которая…которая что? Решили мир спасти? Нет, Дазай отбросил этот вариант ещё тогда, когда впервые увидел Оруэлла, — проходящим мимо окон больницы и идущий на встречу с Лизель. Все их слова о том, что они пришли с добрыми намерениями, все их громкие заявления, что они не террористы, которые ещё и подкреплены соответствующими документами. В это поверят только люди, способные мыслить в одном направлении. Документы — значит доказательства? Бред. Даже то, что у Принципа Талиона невиданным образом появилось «разрешение на организацию» от Министерства по Делам Одарённых, детективу казалось не то, что странным. Вся эта ситуация была полной бессмыслицей, приправленной манипуляциями, подавлениями воли со стороны Большого брата и ужасным отношениями в их команде. Им только дай возможность — они сбегут, разбегутся по миру, как тараканы в подвале университетских общежитий, если и не поубивают друг друга за место под солнцем. Дазай долго рассуждал о том, что же могло объединять их всех. Их четверых. Если, та же Мэри Шелли — гениальная ученая, которая печется лишь о финансировании своих андроидов и других открытий, довольно лицемерная особа, довольно эгоистичная и властная. Зачем она нужна? Если, тот же Шева — парень, о котором известно лишь то, что он умеет повеливать мертвыми. Молодой, довольно агрессивный, покинувший свою родину. Ради чего? Откуда он взялся? Если, та же Лизель — Воровка книг, бывшая военная, которая одним касанием может превратить никчемную людскую жизнь в тонкую книжку. Прошедшая через войну, убившая сотни. Психически нестабильная, но до удивления умная и способная в определенных ситуациях. Для чего она всё это делает? И, если, тот же Оруэлл — о котором известно всё, но в то же время, ничего. Титул Большого брата только делает его загадочнее, до боли в голове ещё сложнее. Дазаю неизвестна ни его способность в полной мере, ни его цели, ни даже то, Большой брат ли он на самом деле. Кто он такой? Ещё был Адам, но он мёртв, и все, кроме того, что тот мёртв и был очень близок для Мэри, Дазаю неизвестно. И эти четверо будут и дальше утверждать, что они мир пришли спасать? Что они действуют из добрых побуждений? Но, вопреки этому, Осаму нужно больше времени, для того, чтобы узнать, что на самом деле они задумали и что их всех объединяет. А у него этого времени нет. Ведь может стать уж слишком поздно, и не только Йокогама, а уже и весь мир пострадает от их рук. Если, не уже медленно, но уверенно, канет в бытие. Непринужденно зайдя в зал, Дазай закинул руки за голову, и плюхнулся на свободный стул рядом с одиноким Куникидой, который ожидаемо, должен был начать отчитывать Дазая за то, что даже тут он умудрился где-то потеряться и опоздать. Но Доппо молчал, напряженно что-то записывая в свой блокнот. Осаму аккуратно заглянул ему через плечо и увидел, как его коллега бездумно чиркает в блокноте ручкой, рисуя различные завитки и точки. Не к добру. Совсем не к добру. Пройдясь прищуренным от напряжения взглядом по двоим мужчинам напротив, Осаму вздохнул. Шева и Оруэлл молчали, даже не поворачиваясь к друг другу. Что же, для такой организации, как Принцип Талиона — это был позор. Дазай подумал о том, что даже если их целью будет захват мира, то такие отношения между друг другом и такое недоверие в команде ни к чему хорошему их не приведут. Большой брат же должен об этом знать, так чего он сам раздувает некоторые конфликты и так хреново маскирует свои недобрые намерения и к коллегам тоже? Будь это его планом, Осаму посчитал был его гением-садистом. Гением, потому что до такого додуматься — уже нонсенс. Никто не будет вас подозревать в чем-то преступном, если вы даже свои личные конфликты развязать не можете. А садистом, потому, что тот Большой брат, о котором знал Дазай, никогда бы так не сделал. Он объединял людей, делал их единым целым с системой, давал им власть и право — таким способом просто переставляя фигуры на шахматной доске, управляя свысока, словно, его и нет. Джордж Оруэлл, был кем угодно, но не Большим братом. Он самозванец, наверняка психопат, с расстройством личности, если не с раздвоением. Но вопрос остаётся открытым — «Кто же он такой?». — Вы допрос будете начинать или нет? — раздраженно цедит Шева, явно не довольный таким положением дел. Осаму понимает, почему: оставшимся членам Талиона нужно решить и другие свои проблемы, такие, как кома Лизель, например. Что чувствует Дазай, когда понимает, что она может не проснуться? Ответ сложен даже для него, ведь, он и понятия не имеет, что это за чувство. Оно тревогой наседает на его сердце, а глупые мысли заполняют рассудок, думать становится тяжелее, а контролировать себя и держать беспристрастную улыбку на лице прилагает невероятных усилий. Противники в этот раз попались ему жестокие и сложные, чтобы понять, что они замышляют, сперва нужно узнать их самих, и то, что ими движет. Но в этих противниках находится и Лизель тоже. И это становится невыносимо, потому что Дазай не хочет идти против неё, не хочет мешать её жизни и создавать проблемы. Если он уже не является проблемой, а это похоже на то. Он не может лично понять мотив Принципа Талиона, пока в этой организации есть Лизель. Поэтому, её нужно убрать. Забрать.Чтобы его свет был с ним.
Детектив дёрнулся от этой мысли, испугавшись самого себя. Все трое присутствующих обернулись на него, недоверчиво уставившись, словно Дазай — с дуба рухнуть, какой интересный предмет для рассмотрения. Осаму сделал вид, что ничего не произошло, улыбнулся своей фирменной улыбкой, хмыкнув, не вербально говоря Куникиде, что он мог бы уже и начать. Отвернулся от них, когда Доппо тяжело вздохнул, перелистывая страницы блокнота и ища блок для допроса. Осаму сделал вид, что скучающе уставился в стену, но на самом деле просто выбрал момент, когда он на долю секунды способен заглянуть в себя, в свое нутро и разобраться в том, что это сейчас было. Это сказал его внутренний голос? В каких-таких чертогах разума таилась эта фраза, что так внезапно вырвалась и снесла всё на своем пути? Она изничтожила все представления Дазая о том, что он мог чувствовать к Лизель. Ведь, эта её болезнь не заразна же, да? А даже, если заразна, то почему так внезапно для него самого? Или это всё происходит внезапно? Когда он с неподдельным интересом читал об опыте Лизель с этим недугом, ничего такого не заметил — у неё это не возникало внезапно, а словно, было присуще ей всегда. Неужели, Дазаю тоже это присуще и всегда было с ним? Нет, он такого тоже не припоминает. Это точно что-то новое, таинственное и пугающее детектива. Когда появляется новое чувство, которое до этого раньше казалось тебе, что обойдет тебя стороной, ведь ты не такой, внезапно возникает в груди, становится слегка боязно. Бояться неизвестности присуще всем нормальным людям. А Осаму, подумав об этом, боятся перестал. Его сейчас мучает вопрос намного серьезнее.Почему он назвал её светом, если Лизель — тьма?
— Дазай, ты слушаешь вообще или нет?! — толкает его в бок Куникида, сжимая от злости зубы. Ох черт, Дазай пропустил половину диалога о том, что ему тоже было интересно узнать. Коньячные глаза удивлённо уставились на коллегу, что казалось, от раздражения сейчас сломает свою ручку напополам. Доппо тревожило совсем не то, что Дазай не слушал важную информацию, которую им преподносят на блюдечке с голубой каёмочкой. Куникида был вне себя от того, что занимается этим допросом один, ведь, признаться, идеалист не питает чувств к террористам, (даже если их таковыми в их стране не считают), и боится. Перед ним не простой преступник, а чёртов Большой брат, который своими ответами только заставляет удостовериться детектива в масштабах его власти. Когда он был на расстоянии и практически не контактировал с Доппо — было отлично, но вот сейчас, под гнетом происходящего, Куникида вот-вот и сломается. — Я внимательно слушал, Куникида! — восклицает Дазай, обиженно надув губы. — Да что ты говоришь, идиота кусок? — он нахмурился, но тон не повышал, так сильно пытался держать себя в руках. — Ты же всё равно всё записываешь! — говорит Осаму, ухмыльнувшись. — Я прочитаю о том, про что вы говорите…э…а о чем вы говорите? — О сингулярности способностей, — вместо Доппо на вопрос отвечает Оруэлл, что всё это время не сводил взгляда с детектива в бежевом плаще. — Ого, — внезапно, Дазай меняется в лице, услышав то, что совсем не ожидал. — При чем здесь сингулярность? — Вы ведь именно для этого нас сюда и привели, — развел руками в стороны Джордж, слегка улыбнувшись. — Чтобы узнать, что именно произошло с Лизель и одним из Небожителей. — Хочешь сказать, что Лизель и ты… — Осаму недоверчиво прищурился, скрестив пальцы в «замок». — Воспользовались сингулярностью? — Слушать надо было… — цыкает под нос Куникида, вздыхая. — Да, — отвечает Оруэлл, приятно улыбаясь. Интересно, эта скотская улыбка ему не жмет? — Ваши способности с Лизель не подходят для такого процесса, как сингулярность, — спокойно сказал Дазай, смотря в алые глаза мужчины перед собой. — Они слишком не похожи, чтобы быть противоположными. — А я вижу, ты осведомлен, — удивлённо хмыкает Джордж. — Но, спешу тебя огорчить, моя способность подходит к любой, чтобы вызвать сингулярность. — И что же у тебя за способность, Оруэлл? — спрашивает Осаму, с неким интересом склоняя голову набок. — Важно не то, что она делает, а то, какая она, — увиливает от прямого ответа мужчина, поправляя очки на голове. — А она у меня искусственная. Дазай на секунду замирает в одном положении, непрерывно глядя ему в глаза, пытаясь понять, ложь ли это. И, благодаря тому, что раздражающая улыбка Большого брата покинула его лицо, а глаза заволокла непривычная для него, грустная пелена, Осаму понял — это не ложь. Оруэлл не лгал, а признать то, что твоя одаренность — липовая, для эспера, это равносильно признанию своей слабости и своих страхов. Дазай, по воле случая, знаком ещё с одним таким одаренным. — Ты искусственно выведенный эспер? — отмирая, аккуратно задаёт вопрос Дазай. — Почти, — Джордж ухмыляется, отводя взгляд в сторону. После этого «почти», в голове детектива тут же сложилось «дважды два». Дазай с некой опаской вновь ловит его взгляд, смотря прямо в глаза, и мир, кажется, замирает, когда Дазай задаёт следующий вопрос: — А не тот ли это правительственный эксперимент, который занимался разработкой эспера, на замену тогда ныне живущему Большому брату, способный создать дар, позволяющий контролировать людей? Джордж молча смотрит детективу в глаза, не моргая. Зал для совещаний, ныне ставший залом для допроса, погружается в напряженную тишину. Замерли не только эти двое, но и Шева с Куникидой. Конечно, идеалист слышал и читал об этом научном рывке Великобритании, что произошел около двадцати лет назад. Но проект закрылся, а вестей от него не было уже два десятка лет. Про этот бред поехавших на власти людей быстро забыли. Если вдруг окажется, что эксперимент вышел удачным, это повлечет за собой панику во всём мире. — Тот, — улыбаясь, спокойно отвечает Оруэлл. — Но я не был в кандидатах на эту роль. Я был тем, кто курировал этот эксперимент. Детективы даже не могли понять, что хуже — то, что он не был тем самым экспериментом или то, что он был его основателем. — Вот оно как… — удивлённо вздыхает Дазай. — И как же так вышло, что ты им стал? — Авария в лаборатории, — говорит Джордж, вновь непривычно для самого себя уводя взгляд в сторону. — Несчастный случай. Погибли все, кроме меня. — Мутация? — уточняет Осаму. — Да, — односложно отвечает Оруэлл. — Это ужасно, — шатен поджимает губы, забивая эту информацию себе в голову. — За двадцать лет привыкаешь, — вздыхает Большой брат, пожимая плечами. — Я думал, твой стаж кретина намного больше, чем двадцать лет, — фыркает Шева, глядя на Джорджа из полуприкрытых век. Дазай злорадно хмыкает, когда Оруэлл обессилено закатывает глаза, вымученно вздыхая. — Думаю, я стал кретином ещё до твоего дня рождения, — устало отвечает на издевку мужчина. — Оно и видно, — хмыкает себе под нос Шева, взглядом голубых глаз просверливая в стене напротив дыру. — От чего ты тогда пострадал? — задаёт вопрос Осаму, вспоминая, как несколько часов назад Оруэлл шел к ним, прихрамывая, как подстреленная собака, отхаркиваясь кровью. — От сингулярности обычно так не страдают. — О, позволь мне ответить на этот вопрос, — вклинивается в диалог Шева, скрещивая руки на груди. — Потому что они все идиоты, которых волнует только результат, а не процесс. — И что это значит? — нахмуренно спрашивает Доппо. — Что они — идиоты, ты не понял что-ли? — пропускает легкий смешок Дазай, откидываясь на спинку стула. — Что важнее! — Осаму переводит взгляд на двоих мужчин перед собой, улыбаясь так довольно, словно он разгадал вселенский заговор. — Почему вы притворяетесь? — Притворяемся? — в вопросе выгибает бровь Оруэлл, посмеиваясь. — В чём же? — Что ж, у меня есть догадка, что вы все вчетвером притворяетесь, — задумчиво отвечает детектив, подперев кулаком подбородок. — Вы все только делаете вид, что ненавидите друг друга. На самом деле, это была совсем не догадка Дазая, а уловка, чтобы оценить их реакцию. Притворяться им бы было не выгодно, да и зачем? Это хороший прием, чтобы потаскать детективов за нос, пока они пытаются разнюхать то, чего не существует, но в случае с Принципом Талиона всё было иначе. Они и правда недолюбливали друг друга, причем, каждый — по своему. Наверняка, было за что. Поэтому, Дазай начал копать не перед собой, а под себя, рискуя неожиданно свалиться в лаву и потерять все те знания, что он накопил, но тем самым, сокращая себе время на выяснения их тайн раза в два. Но Осаму слегка ошибся в предположениях и уловках. В Принципе Талиона всё же был один человек, который притворялся, что ненавидит их всех. И все остальные недолюбливали не друг друга, а только его. — Мы не ненавидим друг друга, Дазай, — ухмыляясь, отвечает Джордж. — У нас, как и у абсолютно любых людей, в взаимоотношениях случаются ссоры. — Каждый раз? — Осаму ухмыляется ему в ответ. — Значит, мы очень близки, — пожимает плечами Джордж, игнорируя все попытки Дазая выяснить хоть какую-то правду. — Боже збав… — нервно кашлянул Шева, брезгливо поджав губы. — Прошу, лиши меня этой чести близости с тобой, оставь её для Мэри и Лизель. Краем глаза Осаму увидел, как Куникида смущенно кашлянул себе в кулак, вновь принимаясь бездумно портить чистые листы блокнота своими черточками и завитками. А вот шатену интересно было послушать. Он сам однажды подумал о том, что членов этой организации связывают не только рабочие или же дружеские отношения. Интересно ему было узнать, всех ли. Оруэлл перевел взгляд на Шеву, даже хмыкнул так, словно эти слова его задели. — А я не привлекаю тебя как мужчина? — с удивлённой интонацией спрашивает у него Джордж. Шева взглянул на мужчину так, словно перед ним на стуле лежала кучка мусора, а не живой человек. — Нет, — резко ответил мольфар, брезгливо поморщившись. — Ну, радует то, что я хотя бы нравлюсь Лизель, — пожимает плечами Большой брат, довольно улыбаясь. А вот улыбка с лица Осаму мгновенно пропадает. По этому поводу у него тоже есть кое-какие мысли, но если он их озвучит, всем тут же станет не по себе. У Дазая в один короткий миг появляется неосознанное желание схватить Оруэлла за загривок, ткнуть его лицом ещё пару раз на больничную койку, где сейчас лежит Лизель, повторяя, как провинившемуся коту «Кто это сделал?», а потом с размаху ка-а-ак впечатать его лицом в… — Не-а, — протягивает Шева. — Не обманывай себя, взрослый же человек. Ты никому не нравишься. Это вернуло Дазая на землю, детектив даже задорно приулыбнулся, вкушая этот миг смятения Большого брата. Ну и мысли странные его начали посещать, Осаму самому это в новинку. — Даже если так, — Джордж прочищает горло, вновь оборачиваясь к Дазаю. — Ты пришел поговорить о наших отношениях в команде? Можешь посмотреть на них сам, если примешь моё предложение. — Я лучше съем свои бинты, — ухмыляясь, щурится в ответ Дазай. Если предложение Оруэлла подразумевает под собой то самое, где он «шуточно» предложил вступить Осаму в Принцип Талиона, то такие перспективы его не радуют. Присоединение к ним было самым крайним вариантом и, для самого детектива, практически невозможным. — Приятного аппетита, — улыбнулся в ответ тот. — Мы, если что, не так часто ссоримся и это не влияет на нашу работу. — Вообще-то, влияет, — вновь недовольно фыркает Шева. — Да? — удивляется Оруэлл. — И как же? — Ты забыл, что было в HSBC? — блондин загадочно ухмыляется, уставившись на мужчину. — А… — задумчиво протягивает Джордж. — Ты про это… — А, что было в Гонконгском банке? — задаёт вопрос молчавший всё это время Доппо, резко принявшийся записывать всё, что он услышит. — Да так… — Оруэлл таинственно улыбается, поворачиваясь к Шеве. — Ну, слушай, всё было не так уж и плохо. После того случая мы пошли в бар и выпустили пар. — А тебе напомнить, что было после бара? — шикает на него Шева, явно не довольствуясь своими воспоминаниями. — Тебе не понравилось? — во все тридцать два зуба улыбается Джордж. — Почему? — Это слишком личное, — Шева отворачивается, дергаясь всем телом, словно от самого ужасного воспоминания в своей жизни. — Это был плохой пример, забудь. — И всё-таки, — прерывает их чудесный и очень «информативный» диалог Дазай, переключая внимание на себя. — Если вы друг друга не ненавидите, то почему так себя ведете? Оруэлл устало закатывает глаза, явно уже сытый по горло этим докучающим вопросом. Дазай прицепился и не отцепится, пока не услышит хоть малейшую мысль, способную его натолкнуть на размышления. И он будет изводить их любыми способами, ох, он в этом мастер. — Тц, — Шева цыкает, глядя прямо на Осаму. — А как ещё себя вести со стадом, где все друг друга считают кретинами? До какого каления их нужно довести, чтобы в других они увидели, наконец, себя? — мольфар перевел раздраженный взгляд голубых глаз на Оруэлла, продолжая: — А вместо «я» и «они», сказали, наконец, «мы»? М, Оруэлл? — Ты не пил уже целые сутки, да? — спрашивает Большой брат, скучающе глядя в потолок. — А ты можешь об этом не напоминать? — цедит сквозь сжатые зубы тот. — Знаешь, денёк выдался не очень: меня успели подстрелить, забрать голос и излечить, Лизель в коме, ты, впрочем как всегда, гнида последняя, Мэри словила лютый депресняк, так ещё и сушняк мучает! — Ох, прости уж, но пока Лиза не прийдет в себя, я буду твоей «мамочкой», что следит за тем, сколько ты пьешь и когда, — говорит Оруэлл, почесав затылок. — Кажется, она даже календарь вела, для перестраховки. Дазая скоро схватит нервный тик от этого «Лиза» в который раз. Но, сказанная после информация, заставила его сердце слегка ёкнуть. Лизель вела календарь для Шевы, чтобы контролировать его состояние и то, сколько тот выпил. Осаму не думал, что она так может. Это было даже мило. Слишком мило и заботливо для Лизель Зусак. Для той, что однажды оставила Дазая лежать в луже собственной крови, для той, что незаконно пробралась в его квартиру, для той, что разбила ему голову, чтобы сбежать с документами с корабля. И в то же время, для той, что не смотря на напряжение между ними, оттолкнула его от себя, чтобы та беспощадная дверь в морге сломала ей челюсть, для той, что мирно сопела под боком на больничной койке, а потом спела песню про «одинокий банан», для той, что комментировала каждый поступок персонажей из мультфильма, который они смотрели, ведь это её любимый мультик. И она была обязана высказать Дазаю свое скромное мнение по поводу того, или, иного события. — Что же, два года назад, когда она уехала, тебя это мало волновало, — хмыкнул Шева. — Мне пришлось самому научится себя контролировать. — Будем честны, ты не научился, — ответил Джордж, вздохнув. — Но, в чём-то ты прав. Когда она уехала, многое поменялось.Вот оно.
Вот эта маленькая нить, за которую может уцепиться Осаму, чтобы начать распутывать этот клубок. Лизель была катаклизмом. — Вы устроили этот допрос не только для того, чтобы узнать, что там произошло, верно? — Оруэлл обернулся к детективам, сомкнув ладони «домиком». — А чтобы понять, что же мы такое замышляем, да? — Допустим, — улыбчиво кивает Дазай, останавливая Куникиду от резких заявлений. — Могу вас уверить, господа детективы, — говорит Джордж. — С вами мы работаем исключительно для того, чтобы спасти вашу страну. И весь оставшийся мир, собственно, тоже. — С «нами»? А с остальными что? — спрашивает Доппо, поправляя очки на переносице. — А с остальными мы не работаем, — оголяя верхний ряд зубов, лучезарно улыбается Большой брат. — Вся информация, которая у вас есть, если брать во внимание планы Небожителей, предоставлена одной только Лизель, — говорит Осаму, пытаясь тянуть за эту ненадежную ниточку дальше. — Да, она в этом очень хороша, — отвечает Джордж, хмыкая. — Мне пришлось изрядно попотеть над её прошлым, чтобы эта миссия выдалась успешной. — Ты очернил её прошлое, чтобы Достоевский поверил в это и самостоятельно её нашел, — продолжает Дазай. — О, ты и в этом осведомлен? — не скрывая изрядно раздраженной улыбки, интересуется Оруэлл. — Очернил? — спрашивает под боком Куникида. — Что ты имеешь ввиду, Дазай? — Я имею ввиду то, что Воровка книг никакой террористкой и не является, — отвечает Дазай, ловя на себе довольный прищур Большого брата. — Максимум, преступница и убийца. И вся эта история с тем, что в послевоенное время та работала на правительство — такая же ложь, придуманная Оруэллом. — Не террористка значит… — тихо прошептал Доппо, погружаясь в свои мысли. — Но откуда ты знал, что Достоевский замышляет что-то подобное? — задаёт вопрос Дазай, слегка нагибаясь над поверхностью стола, азартно вглядываясь в алые глаза напротив. — Люди схожи с куклами, — не разрывая зрительного контакта с Дазаем, начинает Оруэлл. Взгляд его алых глаз внезапно помутнел. — Абсолютно каждый человек, так или иначе, является куклой, что глупо восхищается сама себе. Судьбу свою стараются разведать наперед, и жизнь свою пытаются избавить от забот. Одарённых это тоже касается. Но, иногда, кукла начинает думать, что она способна изменить мир и это решение влечет за собой ужасные последствия. И, вот так, потихоньку идя к своей цели, кукла внезапно нарывается на страшный поворот… — мужчина замолчал, смотря в глаза Дазаю так, словно Оруэлл был Дьяволом во плоти, что готов поглотить его душу, даже глазом не моргнув. — …Оказывается, за куклой всё это время стоял Кукловод. А Кукловоды, я вам скажу, довольно редкие существа в людской природе. Как славно, что в Принципе Талиона их целых четыре. — И…мораль сей басни? — безэмоционально спрашивает Дазай, смотря на Большого брата из полуприкрытых век. — Хочу пиво, — шепчет Шева, расплывшись на стуле, словно магма. — Сейчас пойдем, — шепчет ему в ответ Джордж, а после, уже улыбчиво возвращается к Осаму. — Мораль сей басни такова: когда кукла начинает считать себя Кукловодом, это несёт за собой последствия. И эти последствия обычно очень трудно исправлять. Поэтому, угрозу принято исправлять раньше, чем произойдет что-то страшное. — Но ты так и не ответил на вопрос, — сказал Осаму, постучав пальцами по деревянной поверхности стола. — Откуда ты знал? — Я же Большой брат, Дазай, — ухмыляется Джордж, хихикая. — Я знаю всё. — Вполне логично, — сухо отвечает детектив. — Не переживай, в следующий раз точно повезет, — улыбается ему Оруэлл, краем глаза глянув на Шеву, которого, кажется, начало ужасно крыть. Это как ломка у наркомана, но, лучше бы это была она. — Мы свободны? — Да, — вздыхает Куникида, захлопывая свой блокнот. — Если появятся новости о состоянии Лизель-сан, пока вас не будет, мы сообщим. — Нет, — резко перебивает их Шева. — Ещё не всё. — Ты себе же хуже делаешь, задерживаясь здесь, — бубнит Оруэлл, вставая со своего стула, пытаясь помочь мольфару встать. — Мы забыли сказать самое важное, — говорит Шева, пытаясь приподняться на стуле. — Да? И что же? — спрашивает Джордж, останавливаясь. — Томиэ… — жалобно протягивает блондин, вновь усаживаясь за стул. — Ах, да, точно, Томиэ, — повторяет за ним Большой брат. — Томиэ? — хмурится Доппо. — Наша Ямадзаки-сан??? — удивляется Дазай. — Что-то случилось? Оруэлл и Шева переглянулись, как бы ненароком не выдать свои опасения по этому поводу. Всё же, они решили поступить так, как предложила Мэри — спихнуть работу на детективов. Это сэкономит им силы и займет сыщиков, тем самым, отвлечет от мутных дел Принципа Талиона на стороне. Раз уж детективы так сильно хотят покопаться в грязных делишках, то пусть копаются в своих, или, Информатора.Кем бы он не был.
Информатор был той ещё занозой в заднице абсолютно каждого. Вставлял палки в колеса всем: Принципу Талиона, Небожителям, Детективам и, даже успел насолить Портовой мафии. Нажил врагов по всему городу, а сам скрылся, или, скрылась, оставив за собой только кровавую букву «И» на стене. Ещё, было возможным то, что это целая группировка людей, а не один человек. Но, кем бы он, она, оно или они не были — спокойно работать в этом городе уже было невозможным. И это напряжение чувствовалось отовсюду. Или, как бы сказал Джордж Оруэлл, если бы мог прямо поделиться своими мыслями:«Всё идет по плану».
— Это только предположение, — сразу перешел к делу Шева, серьезно уставившись на детективов. Эту серьезность он выдавливал из себя из последних сил. — Но, возможно, ваша новая сотрудница, Томиэ — работает на Информатора или Небожителей. — Обоснуй, — нахмурился Куникида, сжав губы в тонкую линию. — Не нападай так на него, Куникида, — легко хлопает по плечу идеалиста Дазай. — Видишь же, сил нет. — Если вы помните, мы познакомились с вами при странных обстоятельствах в кафе на первом этаже, — говорит Шева на одном дыхании большими фразами, а после набирает воздуха в легкие. — Да, помню такое, — расположенно улыбается ему Осаму. — Ты просил нас разведать обстановку в заброшенном храме, неподалеку от вашего дома. И храм тот, вроде, появился из ниоткуда? — Мгм, — мольфар легко кивнул, продолжая: — Я вам объяснил, что история была не выдуманной и храм действительно там стоит. — При чём здесь наша сотрудница? — спрашивает Куникида, легким движением руки снимая с себя очки. — Из-за моей способности, я могу слышать и видеть души усопших. На территории того храма их полно и, они постоянно мне что-то нашептывали, в перерывах между криками с просьбой помочь. Нашептывали и на японском, и на английском. Нашептывали «Близнецы». — Ох… — вздохнул Дазай. — «Томиэ». Да, это один из вариантов перевода этого имени, но, не основной. — Как мы можем верить твоим словам без доказательств? — слегка повысил голос Доппо, требовательно смотря на Шеву. — Тебе доказать? — Да, — кивает он. — Как угодно. — Сзади тебя, — кивком Шева указывает идеалисту за спину. — Стоит черноволосая женщина. По спине блондина пробежали мурашки, когда тот обернулся, но никого не увидел. Сглотнув слюну, Куникида развернулся, уставившись в голубые глаза мольфара. — И? — тихо интересуется Доппо. — Её имя — Сасаки Нобуко, — так же тихо отвечает Шева. Дазай слегка присвистнул, но тут же замолчал при тяжести взгляда Куникиды. Да уж, два года как прошло с её смерти. Это точно задело Куникиду. — Ладно, — вздохнул Доппо. — Достаточно. — Вот это проницательность, — восхищается парнем Дазай. — И что это значит? — То, что призрак этой девушки проследует его, — говорит Шева, слегка зевнув. — Ого, — приулыбается Осаму. — За моей спиной тоже небось кто-то стоит? — Нет, — тихо сказал Шева, видя, как лицо детектива озаряет искренне удивление. — За тобой никто не стоит. Прежде, чем шатен успел бы что-то сказать, Куникида кашлянул в кулак, словно показывая, что от неприятной новости уже отошел. — И почему вы так уверены, что это именно Ямадзаки-сан? — протерев очки специальной салфеткой, Доппо легко надел их, поправив на переносице. — Подозрительно, вам так не кажется? — сказал Оруэлл, наблюдая за тем, как Шева не может придумать ничего, что могло бы по-настоящему зародить в детективах сомнение. — Тут духи нашептывают про каких-то близнецов, а после, в детективном агентстве, что защищает этот город, появляется новый сотрудник. Внезапно, резко и бессмысленно. И, после этого хочется задать вопрос… Дазай, ты до сих пор уверен в её неприступности? Когда прозвучал вопрос, губы Осаму медленно расплылись в ухмылке. Шатен не сдержал смешка, пока его напарник уставился на него, словно на врага народа. — А ты всё же догадался, гад, — проиграно вздохнув, ответил Дазай. — Что? — напряженно спрашивает Доппо. — О чем догадался? — О том, что она тоже мне кажется подозрительной, — с легким прищуром азартного игрока говорит Осаму. — Но ему я сказал совершенно противоположное. — Зачем? — Думал, что это уловка. С третьей встречи Дазая и Ямадзаки он знатно напрягся, а всё потому, что они встретились сразу же на следующий день после того, как столкнулись на улице Йокогамы. И встретились в офисе агентства, и эту неуклюжую леди ему представили как нового сотрудника на испытательном сроке. Вот так совпало, правда? Невероятное совпадение. Дазай человек простой — в Судьбу, как таковую, не верит. Но вот в то, что «случайности не случайны» — ещё как. Йокогама по сравнению с Токио — город небольшой, но встретить тут одного и того же человека на улице практически не реально. Возможно, лишь если вы живете рядом, или работаете, или ходите в одни и те же места, но вот так гуляя по улице — вероятность мала. А ещё меньше, чтобы встретить этого человека на следующий день там, где ты совсем не ожидал его встретить. — Я уже проверил её досье, думаю, ты тоже? — говорит Оруэлл, всё же, вновь сев на свое место. — Да, — кивнул Дазай. — Там ничего нет. — Я бы сказал, слишком вылизано, — дополнил Джордж. Шева легко кивнул Куникиде, привлекая его внимание к себе всего на секундочку: — Смотри, сейчас два Мегамозга будут достоинствами меряться. Доппо устало вздохнул, закатывая глаза. Его смена через полчаса заканчивается, а он торчит тут. Да, всё же, такова его работа, но как же у него раскалывается голова, словно по ней кто-то бьет молотком. — Допустим, Томиэ действительно может быть шпионом, — почесал подбородок Осаму. — Почему вы сами с этим не разобрались? — Контракт, — ответил Большой брат. — Мы не можем следить за вами. — А мне кажется, что вам просто в падлу, — устало тянет Дазай. — Но, думаю, с этим можно разобраться. — Я сейчас блевану, — кашлянул Шева, всем видом показывая, что если он сейчас же отсюда не уйдёт, то всем станет только хуже. В своих мыслях, Оруэлл наградил бы его медалью за такую спешку — она была сейчас как раз кстати. — Не от своего состояния, а от вас. У меня аллергия на заносчивых, темноволосых мужчин. — Кхм, — начал Джордж. — Предлагаю поднять все архивы, что у нас и у вас есть. Узнать, настоящие ли родственники, дипломы и в принципе, прошлое. — Хорошо, — отвечает Дазай, оборачиваясь к Куникиде. — Нужно предупредить наших бедных напарников, чтобы не разболтали. Документацией пусть занимаетесь вы. — А ты опять будешь дурака на диване валять? — тут же раздраженно цедит Куникида. — А я займусь планом «Б»! — улыбчиво произносит Дазай. — Что ещё за план «Б»? — интересуется Оруэлл, помогая Шева встать со стула, беря того под руку. — Прошлое можно и подделать хорошенько, если способность позволяет, — ухмыляется в ответ он. — А вот ни один лгун мимо меня не пройдёт. Не найдем лазейку в документах, я найду лазейку в ней. — Звучит, как что-то очень противозаконное, Дазай, — бросает Куникида, захлопывая блокнот. — Да ладно тебе, — вдруг хихикнул Шева, облокотившись на предплечье Джорджа, что помог ему аккуратно встать со стула. — Он довольно законопослушный. Осаму рассмеялся с такого каламбура, легко прикрыв рот рукой. Ему действительно понравилась эта шутка, хоть ничего такого зловещего он с этой девушкой делать не собирался. Но, если она вызывает искренне недоверие со стороны Принципа Талиона, лучше хорошенько убедиться в её непричастности к делам посторонним.***
Акико устало зевнула, взглянув на часы. Сегодня её рабочий день мог бы закончиться уже через час, но её поставили на ночное дежурство, ибо, Воровку книг на койке оставлять одну нельзя. Помнит она уже один такой случай: Зусак успешно проскочила через Танизаки и Наоми, а потом завалилась с Дазаем в офис в семь утра. Куникиду тогда чуть удар не схватил. И не понятно, от того ли, что Дазай приперся на рабочее место раньше него или то, что Зусак была без штанов, в одних только мужских шортах. А может, то, что она не сбежала, а Дазай был полон сил? Хрен этих мужиков знает, что у них там на уме. Эта поникшая блондинка, что звалась Мэри, беззвучно покинула палату пятью минутами ранее, не проронив ни слова. Йосано всё бы ничего, меньше народу — больше кислороду, но вот птиц на своем рабочем месте она ещё не видела. Ворон, что сначала спокойно сидел на плече у Шевы, а когда тот покинул палату, переместился на подоконник, смотрел на неё, не сводя черных глаз-бусин. Птица на рабочем месте доктора — полная антисанитария, Акико даже сначала пыталась прогнать его в приоткрытое окно, но вышло безуспешно. Ворон уставился на неё, пока женщина тихо заполняя бумажки и мечтала о том, как она найдет себе какую-то жертву, чтобы приставить сиделкой к полумертвой террористке, а самой свалить в магазинчик, за всем необходимым. Или же, найти того, кто сходит в этот магазинчик вместо неё. Перспектива выбрать даже этого несчастного ворона радовала. Внезапно, птица громко каркнула, заставив Йосано отвернуться от скучных бумаг. Ворон энергично замахал крыльями, привлекая к себе внимание. Играется? Скучно стало? Так пусть полетит к своему хозяину, а не донимает её. Но он, взлетев, направился к сложенным и потрепанным боем вещам Зусак, закаркав сильнее. Йосано лишь тихо наблюдала — чем бы дитя не тешилось. Птица аккуратно присела на спинку стула, бесцеремонно клюнув в карман зеленого пальто пациентки. И так раз десять. Клюнул. Каркнул. Клюнул. Каркнул. Клюнул. Каркнул. — Да что там тебя так привлекло? — скучающе произнесла Акико, поднявшись со стула. Как только Йосано выпрямилась, легко поправив колготки на коленях, ворон, неугомонная птица, всё энергичнее и энергичнее её к себе подзывала, словно, в этом глубоком кармане зеленого пальто было что-то действительно важное. Вздохнув полной грудью, женщина отмахнулась от взбесившийся птицы рукой, всё же проверяя, что такого лежит в кармане Воровки книг. Пальцы нащупали небольшую баночку, для доктора не сложно было узнать, для чего такие используются. Выудив бутылек от таблеток, Йосано покрутила его в руке. Ни этикетки, ни нормального состава, лишь перечисления множества успокаивающих трав и седативов, а на дне одна одинокая таблетка продолговатой формы, имеющая сине-серый оттенок. — И что? — спрашивает Йосано в пустоту, пока ворон облетает её с разных сторон и каркает на ухо. — Извини, по птичьи не понимаю. Приземлившись на спинку стула, ворон каркнул ещё раз, указывая крылом на Воровку книг. — Не сложно догадаться, что это её, — в полном непонимании пожимает плечами Акико. Если бы птицы могли обессилено вздыхать, то эта точно бы так сделала. А пока, ворон лишь тихо, без звуков, посмотрел на женщину, опустив клюв вниз. Просидел в таком положении секунд пять, а потом опять взмыл вверх, перебираясь на рабочий стол. Йосано недовольно скривилась: ну уж нет, птиц на её рабочем столе не будет. Она продефилировала в угол палаты, сгоняя птицу вон. Но ворон каркнул — опять так же громко и требовательно, и заклевал женщину в руку, в которой та до сих пор держала бутылек. Акико цыкнула, слегка ударив птицу по морде — нечего кусаться. Ещё раз взглянув на таблетки, она нахмурилась, поджав пухлые губы. — Будем играть в угадайку, — вздохнув и вновь сев на свой стул, предложила она. — Один кар — «да», два — «нет». Понял? — Кар. Какая умная птица. А может, просто догадливая? Нет. Этот ворон точно что-то знает, кажется, даже больше, чем кто либо. Пугало ли это? Отнюдь. Только будоражило. — Допустим… — вздыхает женщина, скрестив руки на груди. — Ты понимаешь, что я говорю? — Кар. — Надо же, — хмыкнула Йосано, махнув таблетками в руке перед его клювом. — Ты хочешь, чтобы я дала эту таблетку Воровке книг? — Кар, кар. — Нет? — удивляется она, повертев бутылек в пальцах. — Ты хочешь, что бы её кто-то другой выпил? — Кар, кар. Сейчас, Акико почувствовала себя дурой, глядя в неприступные птичьи глазки. Она пытается понять, что же от неё хочет этот ворон, да никак не может. Он каркает дважды и точно понимает, что она говорит. Сам же и указал на них. Кажется, женщине нужна помощь. — Посиди здесь, я позову Ацуши, — говорит Акико. — Он тигр, может, и по птичьему понимает… Явно неудовлетворенный таким предложением, ворон взлетел, энергичнее замахал крыльями прямо перед её лицом, каркая и каркая. Он останавливал её, не давал встать со стула, и опять клюнул в сам бутылек. Но не в крышку, не в дно, и даже не в женскую руку. На маленькую этикетку со скудным составом. — Ты что, хочешь, чтобы я узнала, что это за таблетки? — недовольно фыркнула Йосано, в который раз отмахиваясь от обезумевшей птицы. Вдруг, ворон остановил свою какофонию из непрекращающихся криков и хлопанья крыльев, легко приземлился на край стола, ухватившись сильными когтями, посмотрел на Йосано: — Кар. — Чего? — скривилась женщина. — Ну… на первый взгляд выглядят как обычные успокоительные. — Кар, кар, — издал звук ворон, вновь легко клюнув в этикетку с подозрительным, минимальным составом. — Состав? — спросила в никуда Акико. — Тебе, птице, нужен состав этих таблеток? — Кар, — казалось, он каркнул с большим удовольствием. — Боже, что тут происходит? — внезапно возник высокий, мужской голос в проеме. Это был Рампо, вернувшийся с допроса Муситаро. В руках мужчина держал упаковку зефира, а его кепочка была слегка скошена под углом. — Этот ворон донимает меня и что-то хочет, — отвечает Йосано, переводя взгляд на старшего детектива в агентстве. — А он что, сам сказать не может? — хмыкнул Эдогава, глянув на птицу. Акико хотелось ответить: «Это птица, птицы не разговаривают на японском», но промолчала, ведь знала, что Рампо и так должен быть в курсе. Задрав подбородок вверх и легко засунув себе зефирку в рот, гениальный детектив развернулся на пятках к выходу, явно заскучавший за эти несколько секунд. — Да это и слепому понятно, — напоследок произнёс он, прожевывая. — Он хочет, чтобы ты узнала состав этих таблеток и никому про это не говорила. А так как мне до этого и дела нет, я никому не скажу. — Зачем ворону состав таблеток? — спрашивает Акико, удивлённо смотря в след Рампо. — А мне почём знать? — протянуто ответил Эдогава. — Узнай да и всё. Пригодиться. — Кар, — отозвался ворон, всё это время таившийся в тишине. — Не за что, — надменно буркнул Рампо, скрываясь за дверью. Йосано так и осталась беззвучно сидеть, глядя в сторону двери больничного крыла, и только спустя несколько секунд ступора, перевела взгляд на ворона, что уже и подавно слетел с поверхности её стола, вновь примостив пернатый зад на обдуваемым ветром подоконник. Ишь какой довольный, а Йосано чуть с ума не сошла между прочим. Взглянув ещё раз на бутылек с одной единственной таблеткой, Акико почесала затылок. — Так а если никому нельзя про это говорить, — прошептала она. — Кому тогда отдавать результаты?***
Прежде, чем Дазай бы приступил к своему злосчастному плану «Б», детектив решил посидеть немного в тишине. Знаете, как это бывает: собраться с мыслями или просто повалять дурака, оттягивая ненавистную работу. Ямадзаки Томиэ казалась ему беззащитной, до боли в ушах и глазах глупой, бесхребетной и наивной девочкой. Но, имеющей огромное желание работать и огонек в глазах. Это не было похоже на притворство как таковое, да и Осаму знает, что девушки в их трудный час бывают разными. Не все умные, не все красавицы, не все глупые, не все уродины. Как женщину вообще можно назвать уродиной? Уродлива может быть только душа, но не тело. И всё же, вот такая идеальность и святость, в Ямадзаки его слегка напрягала. Такие люди — отзывчивые, через чур добрые, приветливые, — чаще всего оказываются ужасными подлецами и лицемерами. Вот практически всегда они в один момент устраивают какую-то подлянку, из-за которой рушится мир. Было ли это так в её случае? Что ж, Дазаю предстоит узнать. Даже не ради спасения жоп Принципа Талиона, а ради своего любопытства. Не просто так же она его заинтересовала, будучи полной пустышкой. Но прежде, чем направиться прямиком в пасть к самому милейшему и безобидному хищнику, Осаму свернул направо. К свету. — А где блондиночка? — задаёт вопрос Дазай, заходя в опустевшее больничное крыло. — Ушла уже как минут пятнадцать, — повела плечами Акико, отвлекаясь от заполнения каких-то бумаг. — Если ищешь её, то это не ко мне. — Я пришел проведать нашу Спящую Красавицу, — ехидно отвечает Осаму, проходя вглубь. — Как она? — Как видишь, в отрубе, — хмыкает Йосано. — Показатели не меняются, моя способность всё так же бессильна… Вздохнув, Дазай обвел взглядом помещение, остановившись на подоконнике. Ворон Шевы, тут как тут. Птица медленно склоняла голову то на одну сторону, то на вторую, разглядывая Лизель. И тут же, словно почувствовав на себе чужой взгляд, резко уставилась на Осаму. Ворон мазнул в воздухе крылом, здороваясь. — В чумные доктора заделались, Йосано-сенсей? — насмешливо спрашивает детектив, заправив руки в карманы. — Если бы, — вздохнула она. — Сидит, сводит меня с ума. — Правда? Как? — с долей радости в голосе воскликнул Дазай. — Может, пойдет как новый способ самоубийства? Оторвавшись от бумажной работы, Акико взглянула на птицу, раздумывая. С одной стороны, Рампо сказал, что лучше никому не говорить, с другой же… Ворон словил её легкий прищур, каркнув. — Да вот, — кивает женщина. — Каркает мне на ухо. — Может, он хочет что-то Вам сказать? — предполагает Осаму. — Хотел бы сказать, заговорил бы по-человечески, — хмыкнула доктор, вновь уставившись в бумаги. — Я слышала, что вороны — одни из самых умных птиц. — И злопамятных, — говорит Дазай. — Они запоминают обидчика раз и навсегда. У них очень хорошая память на лица. — Не птицы, а пернатое сокрови… — хотела сказать Акико, но договорить ей не дали, так как ворон взлетел, вновь приземлившись у неё на столе. — А-ну кыш отсюда! Каркнул, и клюнул в небольшой синий бутылек, стоявший на столе. Дазай где-то уже подобный видел. Один раз, но видел, отчетливо помнит. Но вот где? Йосано безмолвно уставилась на птицу, а птица на неё, каркнув ещё более требовательно, чем обычно, и указав крылом в сторону детектива. — Чего…? — прошептала Акико, поморщившись. Птица схватила пластиковую баночку, и пока Акико не успела словить её за хвост, подлетела к Осаму, вкладывая находку ему в подставленную ладонь. — Что это за таблетки? — интересуется Дазай, вертя их в руке. — Ох… их не поймёшь… — вздыхает Йосано. — Воровки книг они. В пальто лежали. И после того, как детектив задал вполне логичный вопрос, для чего они ему и что за такое странное поведение и у ворона, и у доктора Йосано, ей, опять же с позволения его Величества Пернатой попы, пришлось ему рассказать о том, как эта вездесущая птица карканьем заставила её забраться в какую-то авантюру с таблетками, и как на это вообще повлиял жующий зефир Рампо. Видимо, ворон решил, что Дазаю тоже можно доверять в этом плане.Да этот Ворон поумнее некоторых будет.
— Успокоительные разве помогают от галлюцинаций? — задаёт уже десятый вопрос Дазай, ведя диалог. — А у неё, что, они есть? — удивляется Йосано, но всё же отвечает: — Да, только если галлюцинации вызваны под влиянием стресса. — Мило, — ухмыляется Дазай, присаживаясь на стул для посетителей. Взгляд карих глаз скользит по бледному лицу, слегка кривому носу, плотно закрытым векам, под которыми скрываются глаза-стекляшки. Осаму видел лицо Лизель, когда та спит мирным и беспробудным сном, и картина, которая сейчас перед ним — сильно отличается. Она больше похожа на труп, чем на Спящую Красавицу. Седые волосинки выбиваются из волос, собранных в низкий и короткий хвост. Белая прядь безжизненно заправлена за ухо. Дазай, кстати, ради интереса прогуглил. Это называется Синдромом Ваарденбурга. Это такое генетическое заболевание, характеризующееся сочетанием аномалий пигментации, включая депигментированные участки кожи и волос. У мужчин и у женщин, у которых есть этот ген, обычно полностью белая прядь волос или, в других случаях, у них появляется преждевременная седина. Проще говоря, все это происходит из-за того, что меланин больше не вырабатывается у корня, поэтому появляющиеся новые волосы выходят без пигмента и, следовательно, становятся белыми. Но, когда Дазай, конечно же от скуки, изучал этот вопрос, он наткнулся на более интересный ответ: «Белые или седые пряди волос обычно приписывают злым героям сказок, чтобы показать их связь с потусторонними силами». Этот вариант показался ему забавнее, хоть и был обычным приемом в медиа сфере. А, и ещё такое явление может называться и по простому: Пибальдизм. Это тоже самое, что и Синдром Ваарденбурга, только слово короче. Оторвавшись от её неестественно бледного и замученного лица, глаза Дазая скользнули дальше, прошмыгнув украдкой по шее, переходя к кончикам пушистых волос, к уху и… Этого уха несколько часов назад у неё не было — разорвало. Видимо, пуля должна была прилететь в лицо, но она успела увернуться. Не очень удачно. Но вот совсем не новое ухо привлекло внимание Осаму, ведь понятное дело, что дар Йосано излечил её травмы, а то, что на ухе был шрам. Словно его когда-то рассекли, а потом зашили поперек, рана зажила и оставила шрам. Но благодаря способности Акико — даже шрамы на теле не остаются. Вот поэтому это заставило замереть Дазая в ступоре. Быстро прошмыгнув взглядом на руку, тот увидел ещё несколько небольших шрамов от ранений в области локтя и небольшой шрам около запястья. Вырезанный чип. Внезапно, Дазай вспомнил, что это было заметно ещё с того ужасного случая в морге. Йосано исцелила Лизель, но потом, тогда, в больнице, Дазай увидел этот огромный рубец на бедре. Он даже трогал его. В голове пронеслись и другие участки её кожи. Шрамы были с ней. Они никуда не сходили. — Почему у неё остались шрамы? — спрашивает детектив, прервав затянувшуюся тишину. — А, ты заметил, — спокойно отвечает ему Йосано, подперев рукой щеку. — Да, я заметила это ещё с того раза, когда ей дверью в челюсть прилетело. Всё довольно просто: её тело не исцеляется полностью, но, это и не необычно. Такое бывает, особенно с эсперами. Если, например, твоя способность и моя вообще в контакт не могут вступить, то некоторые — наполовину. Раны исцеляются, но не полностью или не до конца заживают, шрамы там например остаются, а старые не уходят. — Акико вздыхает, устало вставая со стула. — Специфика способностей. Органы у неё, кстати, тоже не восстановились. — Органы? — удивляется Дазай. — У Воровки книг отсутствует один орган, и он тоже не восстанавливается, — женщина пожимает плечами, надевая теплое пальто. — Прикольно. Я ещё такого не видела. — Скажите, Йосано-сенсей, а какой орган? — щурится Осаму. — Почка? — А тебе так любопытно? — ухмыляется она. — Или, если помрет, почку одну украсть хотел, чтобы расплыться со своими долгами? — Просто любопытно, — улыбается Давай, хихикнув. — Всё равно тебя обрадую, почки у неё две, на пополам разделим если что, — саркастично ответила Акико, застегнувшись. — Матки у неё нет. С одной стороны, и хорошо, как для женщины — каждый месяц страдать не приходится, а вроде как и плохо — детей не будет. Хотя, вряд ли террористами дети нужны. Осаму удивлённо разул глаза, недоверчиво глядя на коллегу. Не похоже, что шутит. Но зачем и куда делась матка Лизель — тот ещё вопрос, заставляющий поломать голову. — А что там вместо матки тогда? — задаёт уточняющий вопрос Осаму, всё ещё не зная, радоваться ли ему этой информации или продолжать недоумевать. — Ничего, — хмыкает Йосано, разворачиваясь к Дазаю, видя, какое у него сейчас противоречивое выражение лица. — Ну и мнительные, вы, мужчины. На войне женщины часто так делали — избавлялись от ненужного и мешающего органа, тем самым продавая его на черном рынке. И проблем нет и деньги есть. Думаю, тут случай тот же. — У Вас разве не дежурство? — проглотив эту информацию и решив больше эту тему не задевать, Дазай перевел её, видя, как доктор уже приоделась и куда-то намылилась. — Таблетку на анализ сдать надо в научный центр, — легко отвечает та. — И пройтись по магазинам перед ночным дежурством. Так что, посиди пока тут…а хотя, можешь идти. Приставлю Ацуши. Он и то понадежнее будет. — Удачи, — улыбаясь, пожимает плечами Дазай. — Я посижу. — И смотри мне, — женщина развернулась, глянув на него. — Никаких надругательств над женщинами я на своем рабочем месте не потерплю. — Йосано-сенсей, — улыбается ей в ответ Осаму, словно услышал самое ужасное, что ему доводилось. — Шуток, вы, тоже не понимаете, — хмыкнула Акико, скрывшись за дверью. Дело в том, что Дазай бы понял, что это была шутка, если бы такого раньше не было. И так сразу гадко стало. Но не от того, что доктор Йосано вообще заикнулась про это, а от собственных чувств по этому поводу. Дазая никогда не волновало, что скажут другие. Куда сложнее быть не пристрастным к тому, что скажешь ты сам себе. Оставшись в тишине, конечно, относительной, ведь копошение ворона с своих перьях отчетливо было слышно, Дазай, слегка закусив губу, вновь глянул на Лизель. Она даже когда в отключке, умудряется удивлять его ещё больше. Но, даже сидя в метре от койки, Дазаю, почему-то тоскливо. Свет не умеет разговаривать, тьма — тем более. У них нет рта. Но Дазаю не хватает сейчас лишь её голоса. Голос Лизель пробирающий до мурашек, костей, забирающийся в самую душу, без всякого энергетического посыла, задевающий нити ядра одними фразами. Что-то тягучее, вязкое и тёплое, обволакивающее осторожно, ненавязчиво, но властно, заставляющее дышать чаще, шумно, обрывать дыхание, задерживать, хвататься руками куда придётся. Закатывать глаза, оседать и подаваться вперед, потому что каждая фраза — разряд, каждое касание — отпечаток лавы на белой коже. Мимолетно переведя взгляд на ворона, Дазаю хочется мирно опустить веки, уменьшится в размере, устроившись под крылом, отпустить и реальность, и тяжесть, и боль туда же, всё оставить за пределами остро-мягких перьев. Слушать тихий говор Лизель, едва хрипловатый, отвечать, вести какую-то глупую беседу о чём угодно, лишь бы продолжать слышать, чувствовать, ощущать мутное наваждение абсолютного покоя. И если за пределами крыльев что-то взорвалось бы, пронеслось яркой или тёмной вспышкой, потребовало бы присутствия, то только слегка бы дрогнули перья от дуновения ветра, не больше, не меньше, всё осталось бы безразличным. Только голос, её нормальное выражение лица, да и она сама, от которой всё так же пахнет свободой, пьяным счастьем, искрами костров, в одном из которых горело прошлое вместе с волосами, рубашкой, книгами и холодным чаем. Дазай уже понимает, что за чувство он начинает испытывать по отношению к этой женщине. Но признаться ни себе, ни ей, пока не готов. Да и не сказать, что когда-то он будет к этому готов. Его даже не волнует, что с его манерой поведения быть вместе с Лизель очень опасно. Он просто такой вот человек. Ему лучше уйти, чем сказать правду, заставив человека думать. Такой он, Змей Искуситель. Но вот сейчас, что-то внутренне заставляет его повременить и с этим. И сердце, и мозг, в унисон говорят ему: «Подожди и подумай». Он отмирает от собственных мыслей, глянув на женщину ещё раз. Где её сознание сейчас? Она мучается? Ей больно, страшно, одиноко или она просто спит? Видит чудесные сны, где всё хорошо и проблем нет? А что для Лизель хорошо? Живая Лав, жизнь на окраине Ирландии, книжный магазинчик доктора Муни и клетка в подвале, которая никогда ей не пригодится?Будет смешно, если однажды Дазай сам окажется в этой клетке.
Мужчина легко касается её руки, проводя подушечками пальцев по выступающим венам. Руки у неё холодные, как у мертвеца. Да и сама она — как мертвец. Это слегка пугает — сама неизвестность того, что сейчас происходит. Дазай легко берет её руку в свою, теплую. Не любит он прикосновения, но сейчас… Сейчас сам этого хочет, и ничего с ним не поделать. Вздыхает. Тяжело и громко. На улице уже темно, зимний вечер как никак. По подоконнику бьют редкие дождевые капли, падающие с крыши, из окна дует холодный ветер. Ворон, свернувшись и уткнувшись клювом в крыло, засыпает. Дазай сжимает руку Лизель крепче, поднося к своим губам. Легко целует тыльную сторону ладони. Аккуратно опускает на койку. Тихо встает и уходит. Он ещё несколько секунд стоит лицом к двери, думая, нужно ли ему это всё. И какая-то апатия на душе, и так неуютно, так грустно. Это ему не свойственно. Бабочки живот не распирают. Там, как и у Лизель — пустота. Она, всё-таки, свет. Свет, порождающий тьму в тех, кто находится рядом. И чем ближе, тем темнее. Чем ярче свет, тем благодатней тьма. Вот оно как получается. Всё же, её болезнь не заразна. Она всегда была присуща ей. И Дазаю тоже. Выходя из больничного крыла, он тут же видит ту, что сейчас ему нужна. — Ямадзаки-сан, минуточку! — крикнул ей Дазай, быстро натянув искрящуюся улыбку на лицо. — А? — оборачивается она, удивлённо глядя на детектива. — Вы что-то хотели, Дазай-сан? — Да, — ухмыляется тот, склоняя голову на бок. — Сходите со мной на чашечку вечернего кофе?