Соблазна книг не одолеть

      Как бы смешно не звучало: Информатор — это тот, кто информирует.       А не тот, кто создает окружающим проблемы своими выходками. Информатор — тот, кто непосредственно предоставляет информацию, а не убивает министра юстиций, оставляя кровавый след на стене. Этот Информатор другой. Он не дает никакой информации, а сеет хаос. Убивает, подставляет, настраивает людей против друг друга. Нанимает головорезов. С каждым действием сплетает воедино тайны и обман, оставляя за собой след неопределенности, бросающий вызов самой природе адекватного существования.       Кто такой Информатор? Вопрос, эхом разносящийся по коридорам мыслей каждого, кого задели его действия. Является ли Информатор просто одним из немногих кукловодов, дергающим за ниточки, манипулирующим восприятием как детективов, так и Принципа Талиона? Или Информатор — проявление их коллективного сознания — отражение их самых сокровенных желаний и самых темных страхов? Информатор не выходит из тени, словно закрывая маской своё истинное лицо. Может, он и не один. Может, это целая группировка, обладающая непревзойденным интеллектом и хитростью, превосходящая всех остальных.       Кто Информатор? Есть ли подлинное «я» под слоями обмана и манипуляций? Или Информатор просто хамелеон, приспосабливающийся к потребностям момента, лишенный какой-либо фиксированной сущности?       Он сидит за столом в комнате, никак не освещаемой. Сидит, перебирая бумаги, и только Информатору известно, что в них написано. Вздыхает, глубоко и томно.

Позор, их заклевали вороны.

      Он проводит рукой по собственным волосам, зачесывая их назад. Один из документов отправляется в утиль, в шредер, стоявший рядом. Машина гудит, переламывая бумагу в тонкие полоски.

Они еще и растрепали про Чехова.

      Информатор смотрит на фото мужчины лет сорока, которое скрепкой прикреплено к досье. Пролистывает страницы биографии ещё раз. Эспера, которого сейчас он так пристально разглядывает, зовут Антон Чехов. Способность: «Дуэль». Информатор стучит короткими ногтями по деревянному столу, обдумывая, нужен ли он теперь. Ведь, детективы вместе с Принципом Талиона знают его имя, а с поисковыми способностями Оруэлла или, той же Шелли, да и того же Шевы — найти подручника Информатора не составит труда. Вот же, Принцип Талиона, в каждом есть уникальные поисковые способности. Для чего же они им? Что они собрались искать? Чехов, как заметил загадочная буква «И» еще при личной встрече, на поговорить падок. Но, он ещё и непревзойденный стрелок, а его ружья, которые он с собой таскает в качестве приманки — работают. В прошлый раз Чехову удалось подстрелить Шеву, лишив того на время дара.

Дам ему ещё один шанс.

      Досье Чехова отлетает в сторону. Информатор делает глоток черного кофе. Горькость приятно отдает на языке. За окном, завешенным черными шторами бушует гроза. Он переводит взгляд на стену перед собой, оглядывая путь, по которому ведет красная нить. Эпицентр давно выявлен — Шева. Его смерть принесет упадок в команде, ибо со всеми он до сих пор остается близок, а исчезновение его дара перестает давать ему наводки на деяния Информатора. Поджав губы, Информатор достал его досье из посеревшей от времени папки. Тарас Шевченко. Двадцать четыре года. Родных нет. Способность: «І мертвим, і живим, і ненародженним». Да, вариант для устранения хороший, но подходящий ли под временные рамки? Не рано-ли пытаться вновь его устранить, после недавней попытки?       Информатор вспомнил ещё одну свою идею, начав разгребать бумаги. Открыв папку, на которой печатными буквами было написано «Смерть Небожителей», он выудило ещё одно досье с огромной улыбкой на лице. Град приятно стучал по подоконнику. Николай Гоголь.

Старые друзья, ох, как интересно получится…

      Конечно, Информатор знал, что Принцип Талиона замышляет искоренить абсолютно всех Небожителей под ноль, что тоже слегка веселило. Он знал, что они планируют смерть Гоголя с того момента, как узнали план Достоевского, который он хочет осуществить с помощью страницы. Информатор задумался. Что же, это, получается? Для того, чтобы посмотреть на такое грандиозное шоу, Талиону лучше не мешать. Лучше дать им передышку. Ненадолго. Скажем так, до…       Досье отлетели в сторону. Что же делать? Создать проблем оставшимся нетронутыми остальным членам Смерти Небожителей или продолжить расставлять мышеловки для тех бедных мышек, что как вредители поселились в его плане? Портовая мафия? Нет, уже было, лучше не будить Лихо, пока оно тихо. Министерство и Отдел? Скорее всего, уже не выйдет — Большой брат точно успел промыть им всем мозги, выставив себя и своих прихвостней как спасителей и миротворцев. Информатор захихикал себе под нос. Тихий смех перебивал лишь гром за окном. Детективы…

Одна из мышек вот-вот попадется в мышеловку…

***

      Конец декабря ворвался в детективное агентство запахом мандаринов и парочкой гирлянд, так, для поднятия общего духа. Но, детективы унывали. Праздники ведь, а заказов нет. Только один, над которым Дазай ломал голову морально, а Куникида в это время физически. Конечно, нужно было слушать Рампо с самого начала, поверить в то, что в документах Ямадзаки Томиэ нет ничего подозрительного и неправдивого. Вылизанная биография слегка пугала, но и зацепок не давала.       Командировка в Токио на два дня в его планы тоже не входила, но как же идеалисту повезло, что эти дни прошли точно по графику. Ямадзаки Мамору был его целью. Он следил за ним с самого прибытия, до начала второго дня, когда пришло время заявиться. Доппо пытался догадаться, почему Дазай дал наводку именно на её старшего брата, но даже после разговора, кстати, записанного на диктофон, догадок не было. Пришлось, конечно, поднаврать, почему же коллега сестры заявился к нему в столицу и так настырно о ней расспрашивал. «Мы готовим статью о всех наших сотрудниках, поэтому, я приехал к Вам узнать побольше о Вашей сестре» — у Куникиды от лжи до сих пор в горле пересыхает. «Я бы хотел, чтобы наш разговор остался в секрете — не все сотрудники об этом в курсе, готовим сюрприз к годовщине создания агентства» — так вообще убивало наповал.       Даже разговор с хирургом был, словно по методичке: «Родители попали в аварию…бла-бла-бла… Моя сестра оказалась очень способной…бла-бла-бла… Поступила на журналистику, хотя я был против…бла-бла-бла… Переехала за новой жизнью в Йокогаму, так сказать, от семейки подальше…бла-бла-бла». Ни-че-го. Никаких новых фактов, о которых бы не знал Куникида. Даже, черт возьми, никаких расхождений! В полиции это дело бы назвали глухарем и закрыли. Но тут же не полиция. Куникида вздохнул, глядя в экран монитора. Кажется, и правда стоит попросить Рампо. Попросить нормально, а не услышать очередное «Аг-а-а-а» и уйти вновь втыкать в экран.       Выходя из дверного проема, ведущего из офиса секретарей, Дазай прошагал веселой походкой к своему месту, плюхнувшись на стул.       — Сколько раз я тебе говорил не отвлекать секретарей? — серьезно спросил Куникида, сложив руки в замок.       — Так я и не отвлекаю, — проворковал Дазай, склонив голову на бок. — Разве, что, только одну.       Куникида глубоко вздохнул, отвернувшись от коллеги. Вымораживало. Доппо уже подумывал над тем, чтобы предложить Директору ввести новое негласное правило: «Никаких интрижек на работе», но это вряд ли бы остановило Дазая со своими выходками. Неспешно оглянувшись по сторонам, идеалист, никого лишнего рядом не приметив, слегка склонился вперед, прошептав:       — Какие выводы?       — Плачевные, — так же тихо ответил Осаму. — Не думаю, что она агент под прикрытием. Но, если бы была, я точно восхитился бы такой конспирацией.       — Думаешь, Талион повели нас по ложному следу, чтобы переключить наше внимание с чего-то другого? — прихмурившись, спросил Доппо.       — Как вариант, но у меня не за что такое глаз не цепляется, — Дазай поджал губы, а небольшой мускул на лице слегка дрогнул. — Всё же, тут более запутанно. Может, Ямадзаки и не двойной агент, а просто посредник, завербованный кем-то.       — Что ты имеешь в виду? — брови Куникиды взмыли вверх.       — Мы искали не там, — легко отвечает Дазай, крутя ручку между пальцев. — Мы проверяли её прошлое, думая, что ответ в нём, но, как оказалось, нет. Может, когда Рампо говорил, что в её биографии мы ничего не найдем, он намекал поискать в другом месте?       Куникида призадумался, довольно хмыкнув. Он ненавидел Дазая за его безалаберность и ветреность, но как же был доволен сейчас, когда Осаму взялся размышлять. Его логике, некоторым выводам и наблюдательности Доппо даже завидовал. Но, вот за такие редкие моменты — уважал. Не всё потеряно.       — На поверхности где-то, значит, — ответил детектив, тут же вымученно вздохнув. — Личные вещи, может, но она наша сотрудница всё-таки. Это не гуманно.       — Не беспокойся, — вдруг, Дазай расплылся в довольной ухмылке, которая говорила о том, что этот мужчина явно что-то уже задумал. — Я этим займусь.       О нет, всё точно потеряно. Доппо сдержался, чтобы не закатить глаза и не начать причитать, как он в обычной ситуации и поступил бы. Напряжение в области живота отдало неприятной болью. Тревога. Зная Дазая, он мог пойти на что угодно, лишь бы выведать полезную информацию. И именно это «что угодно», в какой-то степени, даже пугало.       — Что ты задумал? — спросил Куникида, и, ему показалось, что такое, в такой же ситуации, он уже спрашивал.       — Ничего криминального, — и Дазай ответил ему точно так же, как и в прошлый раз. — Я уже знаю способ, как пробраться к её личным вещам.       Доппо решил не уточнять, что это за способ такой, потому-что, зная некоторые методы Дазая, он догадывался. Противная дрожь прошлась по затылку. Детектив напряженно поправил очки на носу, твердо глянув в сторону повеселевшего Осаму.       — Ты не заходишь слишком далеко? — с неприятной ноткой в голосе, обратился к коллеге Куникида.       — Смотря на то, что именно ты называешь «слишком далеко», — Дазай насмешливо улыбнулся. — Зная, насколько ты скрупулезный, для тебя и за руку с девушкой подержаться за границами дозволенного.       — И всё же, — Куникида вздохнул, внимая неприятным словам. — Не нужно заходить слишком далеко, это всего лишь разведка.       — А когда она окажется сливающей информацию крысой, тоже жалеть её будешь, потому-что личико милое? — злорадно ответил Осаму, прищурившись.       — Не понял? — внезапно удивился Куникида такому резкому выражению со стороны напарника-бездельника, которого обычно ничего такого не заботило. — Ты чего это?       Дазай драматично удивился в ответ, словно не понял, что имеет ввиду его коллега, смотрящий на него стеклянными глазами. Осаму наиграно оглянулся, ища источник удивления Куникиды.       — Ты о чем? — спросил детектив, захлопав ресницами.       — Опять издеваешься? — холодно сказал в ответ Доппо, всё же закатив глаза, тут же решив, что идею выпытывать у Дазая о такой перемене, нужно побыстрее свернуть и не возвращаться к ней. — Сиди работай.       — Я работаю вообще-то, — надул губы Дазай, хмыкнув. — Ты просто не ценишь мой тяжелый труд!       Только Доппо хотел рыкнуть на Осаму своим излюбленным «Заткнись!», как его прервал неожиданный телефонный звонок. Куникида вздохнул, глянув на экран телефона, да так напряженно, что и без доводов можно было понять, как его всё это достало. Детектив встал из-за своего рабочего места, смахнув напоследок несколько пылинок с поверхности стола, направился в другую часть офиса. У окон связь лучше не ловила, нет, просто, видимо, разговор был приватным.       Переведя взгляд на пустой лист на экране рабочего ноутбука, Дазай невольно закусил губу. В отличии от своих работящих коллег, ему предстояло закончить ещё десяток отчетов, даже сентябрьской давности. Карие глаза медленно скользнули по экрану в правый нижний угол. Двадцать шестое декабря. Время в последний месяц течет уж слишком быстро. Осаму посчитал: три красных хризантемы, две розовых камелии и две азалии. Прошло ровно три недели и никто из детективов всё ещё не задался вопросом, какого черта он таскает Воровке книг цветы каждые три дня. Хотя, возможно, и задались, но смысла в этом не видели. Это же Дазай Осаму! Чего только ему в голову не взбредет, да?       Последняя азалия, которую он принес, уже завяла. Откинувшись на спинку стула, Осаму прикрыл глаза. Он выбирал. Третья азалия или третья камелия? Никакого иного цветка, увы, быть и не могло — зимой мало что растет свежего и относительно не дорогого. Может, ему стоило бы посоветоваться с той престарелой мадам, что заведовала цветочным магазином? Но Дазай сразу же пустил эту идею в утиль — он не хотел ни с кем советоваться. Хотел решить сам. С одной стороны, когда он видит боковым зрением в палате розовую камелию, сердце самовольно начинает сжиматься, болеть. Но с другой стороны — азалия раскрывает то, что он чувствует в данный момент более уверенно. На страсти энергии больше не было — если Лизель сама была бы цветком, то была бы той самой красной хризантемой. А зачем дарить хризантеме хризантему? Ведь, букета тогда не получится.       — По Большому брату соскучился? — спросил Куникида, вновь присаживаясь на свое место.       «Три недели не видел и видеть не желаю» — пронеслось в мыслях Осаму.       — Конечно, — ответил Дазай Доппо, ухмыльнувшись.       — Отлично, — вздохнул Куникида, уткнувшись в экран. — Отдай мне половину своих недоделанных отчетов и займись им, когда он приедет.       Дазай шокировано поднял взгляд на коллегу, вытянув лицо. Да чтобы Куникида! Да чтобы он сам предложил! Невозможно.       — А чего ты сам не хочешь? — усмехнулся Осаму. — Не уж то для тебя лучше сделать отчеты…за…меня?       Куникида поднял недовольный и грозный взгляд на Дазая, произнеся:       — Да.       — Немыслимо, — удивленно прошептал Дазай. — И когда же Большой брат соизволит нас посетить?       Доппо поднял правую руку, взглянув на наручные часы:       — Если без опозданий, то через десять минут.       Осаму вытаращился на детектива, присвистнув:       — И что же мне с ним делать?       — Да что угодно, Дазай, — ответил Куникида, прикрыв на секунду глаза. — Попроси у него помощи с личными вещами Ямадзаки, а не используй свои «методы». Может, он хоть в чем-то по-настоящему нам поможет.       — Неужели, ты доверяешь ему больше, чем мне? — слегка обиженно вопросил тот.       — Никому из них я не доверяю, — отрезал Доппо. — Жду отчеты и можешь идти. — он резко глянул на Дазая, закончив: — Не вздумай кинуть все.       — И в мыслях не было, — усмехнулся Дазай, затворнически отведя взгляд в сторону.       Перекидывая добрую половину незаконченных файлов, Дазай притих. Интересно, и почему же Джордж Оруэлл решил объявиться спустя три недели? Неужели, опять поднасрать детективам? Это, что, его хобби? Если поразмыслить, то это буквально часть его работы.       Первые пять минут Дазай делал вид, что довольно пялит в потолок, раскачиваясь на стуле. Круг в одну сторону. Круг в другую. Для чего Оруэлл тут? Что происходило эти три недели на самом деле, пока Дазай и большая часть агентства занимались привычными им расследованиями? Когда минуты пересекли грань, Осаму легко поднялся со стула, даже не обратив внимание на то, как слегка у него закружилась голова от покатушек на стуле. Медленно, словно хотел продлить время, зашагал к вешалке с пальто. Надев, поправил воротник и галстук-брошь. Словно на свидание собрался, чёрт возьми. Вытащив из кармана тонкий, черный шарф, обвязал им шею и, глянув на Доппо из-за плеча, словил на себе опечаленный взгляд. Надо-же. Переживает. Дазай усмехнулся, посчитал ворон в своей голове ещё секунд тридцать и вышел из офиса, направившись к лифту. Он хотел перехватить Джорджа заранее, чтобы перед его прибытием в офис успеть поговорить. Ох, а поговорить Дазаю с ним есть о чём. Ещё как есть.       Лифт, казалось, ехал медленнее обычного. Время остановилось или воображение от несуществующего у Осаму волнения разыгралось? В полной тишине Дазай хмыкнул сам себе, смотря в противоположный угол металлической коробки. Интересно, когда Лизель проснется, она так же будет говорить про «мордашку между бедер» или, что-то поменяется? Осаму легко дернул головой, отгоняя воспоминания. Сейчас точно не до этого. Пожалуйста, Лизель в голове, не сегодня.       Не успев детектив доспорить сам с собой, как двери лифта резко открылись. Дазай перевел глаза с пола, встречаясь с алыми прямо перед собой. Вовремя. Брови Оруэлла взмыли вверх, когда тому навстречу из лифта вышел детектив. Они улыбнулись. Друг другу и одновременно. Самые натянутые и недоброжелательные улыбки из всех, которые когда-либо видел мир. Дазай вспомнил: сегодня двадцать шестое декабря. Надеялся, что это последний день в этом году, когда они видятся.       — Встречаешь меня, детектив? — Джордж приветливо кивнул.       — Не радуйся слишком, это на Новый год, — ухмыляясь, ответил Осаму.       — Какая щедрость, — Оруэлл тихо засмеялся. — Мне нужно в офис, так что…пропустишь в лифт?       — Подождешь, криминальный гений, — ответил Дазай, прикрыв глаза. — Поговорим.       — Конан Дойл точно в гробу перевернулся бы, увидев такого «детектива» и «криминального гения», — фыркнул мужчина. — Нам есть о чём поговорить?       — Ещё бы, — уголки рта Дазая искривились, а глаза словно потемнели. — Ты сам сказал.       — Правда? — удивился Оруэлл. — Что же?       — Когда я разгадаю, то ты расскажешь мне, — Осаму прошел мимо Большого брата, обернувшись. — Кофе, чай, чего покрепче?       Оруэлл застыл около лифта, не сводя глаз с детектива. Ухмылка, казалось, днями или годами не сходившая с его лица, стала ещё ярче и, даже, добрее. Невольно поджав губы, мужчина сунул руки в карманы черного пальто, развернувшись на скрипучих пятках берц.       — Кофе, — ответил Оруэлл, сделав несколько шагов к детективу. — Я заплачу. Можешь это считать новогодним подарком в ответ.       — Как романтично, — скривился Дазай. — Не нужно, спасибо.       — Уверен? — спросил Джордж, обогнав детектива, остановившись около входной двери из здания из красного кирпича. — Цветы же надо на что-то покупать.       Дазай ничего не ответил. Что-что, а потратить свои несчастные гроши на то, чтобы общаться языком, известным в этом кругу только Дазаю и Лизель, он готов. Ведь — это увлекательная авантюра. И ещё увлекательнее и опаснее она станет, когда Воровка книг очнется. Да и обворовать чей-то газон — раз плюнуть, Оруэлл. В этом плане, Большой брат совсем не романтик.       Сегодня в «Узумаки» больше обычного пахло корицей и мёдом. Пока аромат свежесваренного кофе танцевал в воздухе, смешиваясь с нежным шепотом разговоров остальных посетителей, мужчины осторожно потягивали дымящиеся чашки. Молчали. Дазай наблюдал за ним, ловил каждое изменение во взгляде. Создавалось впечатление, что разгадка Осаму — крик среди необъятной вселенной, который никто, и он в том числе, не услышит. Каждый глоток был горьким. Их глаза, как кинжалы, впились в друг дружку сдержанной враждебностью. Изучали каждый нюанс, стремясь выявить слабые места, скрытые за отработанными выражениями. Однако, с течением времени их враждебность превратилась в симфонию безмолвного напряжения, нараставшего с каждым вздохом. Молчали и напрягались от молчания.       — Стесняешься? — первым подал голос Оруэлл, насмешливо отведя взгляд в сторону.       — Очень, — саркастично хмыкнул Дазай в ответ.       Звон фарфора о блюдце, казалось, был громче обычного. Пальцы крепко сжимали чашки, костяшки пальцев побелели.       — По поводу Ямадзаки, — начал Дазай, непринужденно откинувшись на спинку дивана позади. — Мы ничего не нашли. Раз уж ты и твоя компашка так же в этом замешана, будь добр, окажи услугу.       — Ну? — Джордж недовольно поджал губы, словно разочаровавшись.       — Нам нужно получить доступ к её личным вещам, — ответил Дазай.       — Охмури её и проберись к ней в дом, в чём проблема? — выгнул бровь тот.       — Я ещё подумал над слежкой, — Осаму лучезарно улыбнулся, понимая, что это именно сегодня он и хотел провернуть. — А ты в этом деле мастер, да?       Знал бы Дазай, как он близок к правде. Большому брату так и хотелось ответить: «Она моя сестра и агент, за ней уже ведется слежка со всех фронтов». Но, вздохнув, Оруэлл с улыбкой выдал совершенно другое:       — Не думал, что ты такой контролер в отношениях.       — Ну, весь в тебя, — позлорадствовал в ответ детектив.       — Можно установить скрытые камеры и прослушку, а личные данные найти, например, в телефоне или личном ноутбуке, — предложил Джордж, глянув на Дазая с нескрываемым интересом. — Могу предоставить, только вот… Как именно ты собираешься пробраться к ней?       — Как ты и сказал, — скучающе ответил Осаму, словно это было слишком очевидно. — Охмурю.       Улыбка Джорджа изменилась. И, совсем не из-за того, что Томиэ была близким ему человеком, над которым не позволительно было надругаться посторонним людям. Нет, пусть Дазай делает с ней всё, что хочет, ведь девушка с самого начала была обречена именно на эту роль. Джордж медленно сделал глоток, не сводя алых глаз с забинтованного мужчины перед ним. Тихо спросил:       — Ты планируешь отношения с Лизель?       Мурашки пробежали по всему телу. Скулы детектива напряглись. Под поверхностью маски эмоции бурлили, как бушующее море. Отрепетированный маскарад, который всегда был на лице Осаму, так тканевая маска, треснул по швам. Глубокий вдох лишь через секунд десять сменился на выдох. Детектив легко приулыбнулся. На чуть-чуть. Совсем на каплю.       — Мне казалось, что ты с ней в отношениях, — размеренно ответил Дазай, прищурившись.       — Мы все прекрасно знаем, что они не от большой любви, а скорее фиктивные, выгодные нам двоим, — спокойно ответил Джордж. — Ну так?       — А что? — ответил Дазай своим излюбленным вопросом на вопрос. — Изо всех сил не дашь этому случиться?       — Я, конечно, ревнивый, но умею мыслить рационально в моменты, когда людские эмоции не властвуют над разумом, — улыбка покинула лицо Большого брата, когда он поставил чашку на блюдце. — Если планируешь, то будь аккуратнее с Ямадзаки.       — Почему? — Осаму наклонился над столом, обперевшись об поверхность локтями.       — Если тебе имена Микки, Рози и Лав о чем-то говорят, то, ты знаешь, почему, Дазай, — серьезно ответил Оруэлл, отзеркалив позу собеседника. — И поверь, это будет не её заскок, а целиком твоя вина. Потому что, ты об этом в курсе.       — Мы пришли поговорить о Воровке книг? — прыснул ядом тот, нахмурившись.       — Мы можем поговорить и о ней, — Оруэлл легко кивнул. — Если хочешь, конечно. Но я бы лучше поговорил о Лизель.       — Как насчет легенды о Черном Человеке? — перевел тему Осаму, приулыбнувшись.       — Диву даюсь, — засмеялся Оруэлл. — Что эмоции творят с твоим разумом, Дазай… Или, лучше сказать, что она с ним творит?       — Что творит с моим разумом Лизель — только моё с ней личное дело, — отчеканил детектив, вновь откинувшись назад. — А вот что творишь ты… Почему переименовал себя в Большого брата?       — Чтобы породить легенды, конечно же, — ответил мужчина, допив кофе.       — Что ты такое? — Осаму прищурился, скрестив руки на груди.       — У нас «блиц-опрос»? — хмыкнул в ответ Джордж. — Читал легенду? Если да, то ты совсем не с этим вопросом должен ко мне приходить.       Давным-давно на Земле, а в основном на границах Европы и Азии, как раз после окончания Великой войны, существовала леденящая душу легенда, от которой мурашки по коже проносились у озорных детей. Она проносилась среди одаренных со всего мира, передавалась и рассказывалась, как предостерегающая история, призрачное напоминание о последствиях, ожидающих тех, кто посмеет заключить сделку с неизвестным.       Легенда говорила о Черном Человеке, загадочной фигуре, окутанной тенями и тайнами. Говорили, что это существо обладало силой исполнять желания и взаимодействовать с людской волей. Но, больше сказкой оброс именно первый вариант, так как второй решили оставить для никого иного, как Большого брата. Исполнение желаний со сверхъестественной способностью превращать их в извращенные результаты. Говорили, что Черный Человек подходил к тем, кто отклонился от пути праведности, предлагая им контракт, который казался слишком хорошим, чтобы отказываться от него. Он появлялся в их самый темный час, со зловещей улыбкой на губах, готовый торговаться за их желания.       По сюжету Черный Человек подходил к фермеру, у которого посевы засохли, а поля остались бесплодными. Его отчаяние затуманит его рассудок, и он окажется лицом к лицу с фигурой, закутанной в черное. Обещания обильных урожаев и богатств лились с языка Черного Человека, соблазняя фермера подписать контракт дрожащими руками. Однако, выполняя каждое желание, Черный Человек извратит саму его сущность. Вместо того, чтобы процветать, поля фермеров будут съедены безжалостными полчищами саранчи. Вместо новообретенного богатства его сундуки будут наполнены проклятым золотом, которое принесет только страдания и несчастья. Черный Человек упивался иронией, а его мрачный смех эхом разносился по ночи, леденящее душу напоминание о последствиях неуместного доверия.       По мере того, как легенда продолжалась, из разных уголков за пятнадцать лет появлялось все больше предостерегающих историй. Были рассказы об амбициозных ученых, которые жаждали знаний только для того, чтобы навсегда оказаться в ловушке извилистых коридоров собственного разума. Были рассказы о влюбленных душах, ищущих идеального партнера только для того, чтобы попасть в ловушку ядовитых отношений, которые истощили саму их сущность.       Черный Человек стал призрачным воплощением последствий, ожидавших тех, кто искал кратчайший путь, тех, кто осмелился танцевать с искушением. Легенда распространялась со скоростью лесного пожара, шепталась среди детей, как обычных, так и одаренных. Это служило напоминанием озорным и своенравным — действовать осторожно и опасаться сделок, которые кажутся слишком хорошими, чтобы быть правдой.       И, конечно, в самом конце те изжившие себя временем строчки: «Черный Человек приходит лишь тогда, когда границы между жизнью и смертью стираются. Черный Человек ждет тебя в темных углах, когда ты стоишь на распутье. Черный Человек убьет тебя, когда твой разум будет уничтожен. Это не контракт — это игра».       Естественно, Дазай перечитал легенду вдоль и поперек, не оставляя без внимания и сам сборник историй о «Семи Предателях». Сопоставив с тем, что Осаму раньше слышал и видел, тот пришел к выводу, что те контракты, про которые вскользь когда-то упомянул Большой брат, не обычные. Мэри захотела денег, Шева — дом, а Лизель — смерти. И, пока что, они ни на шаг не придвинулись к полученному. Детектив вспомнил про пятого члена Принципа Талиона.       — Что пожелал ваш пятый? — спросил Дазай, поправив волосы на затылке.       — Долгой жизни, — мрачно ответил Оруэлл, вздохнув.       — Контракт, который мы заключили с вами такой же? — детектив нахмурился.       — Нет.       — Вот значит, как работают твои контракты, — хмыкнул Осаму, кивнув. — И что ещё делает эта способность?       — Это не способность.       Детектив выгнул бровь, ошарашенно оглядывая темноволосого мужчину перед собой. Конечно, с одной стороны даже звучало дико — две способности в одном одаренном, но это и не могло быть невозможным. Особенно, учитывая то, что раньше Джордж подвергся мутации в лаборатории, где искусственно выращивали дары. Кто знает, на что на самом деле способны эти сверхъестественные силы и что они на самом деле из себя представляют.       — В каком смысле? — переспросил Осаму.       — За всю свою жизнь я так и не понял, как это работает, — спокойно ответил Джордж, почесав за ухом. — Если способность Большого брата позволяет захватывать людскую волю и разум, какими угодно средствами, то Черный Человек… Он что-то большее, чем обычная способность и, одновременно, что-то меньшее. Могу лишь предположить, что он связан с чем-то паразитирующим.       — Паразитирует других людей? — уточнил Дазай, заинтересованно поджав нижнюю губу.       — Меня.       — Звучит страшно, — отмахнулся Дазай со смешком в голосе.       — Так и есть, — тот вновь вздохнул. — Возможно, я с самого рождения не был человеком или эспером, а был им. Тем, что не относится ни к тому, ни к другому, обреченным на вечные вопросы о цели своего рождения и о том, зачем я появился таким. Я повторюсь — я не знаю, что это. И из-за него я не знаю, должен ли я был мутировать с такой сильной способностью в прошлом и, открыть в себе то, что никто не закладывал в эту силу. Должен ли я был заканчивать эту войну, называясь именем того, кто терроризирует моё сознание с самого детства, порождая за собой легенды. Должен ли я был собирать Принцип Талиона, чтобы достичь цели?       От такого монолога Дазай хотел было присвистнуть, да показалось, что язык отсох. Перед невозмутимым лицом Оруэлла обычный источник мыслей, мнений и идей, похоже, иссяк. Ум, когда-то суетливый узел болтовни и созерцания, впадает в состояние безмятежной тишины. Слова, которые обычно легко танцуют на языке, вдруг оказываются связанными невидимыми цепями, неспособными вырваться на свободу и выразить хоть что-то. Такого ответа детектив не ожидал.       — Какой цели? — тихо задал вопрос Осаму, прочистив горло.       Джордж, усмехнувшись, сардонически взглянул прямо в карие глаза.       — Предложение вступить в Принцип Талиона всё ещё в силе, Дазай, — ответил мужчина, склонив голову на бок. — Ты получишь ответы на все свои вопросы.       — Мне казалось, что я получу их, когда пойму, кто ты, — ухмыльнувшись в ответ, Дазай отзеркалил позу.       — И ты понял? — рассмеялся Оруэлл. — Даже я до конца не знаю, кто я. Так что, пока все ответы невозможны.       — Что нужно для того, чтобы вступить к вам? — задал Дазай вопрос прямо в лоб.       Оруэлл удивленно хмыкнул.       — Составить и подписать контракт, — Джордж легко развел руками. — Ты уже понял, как он работает, да?       — Допустим, — хмыкнул тот в ответ.       — На твоем месте, я бы думал быстрее, — внезапно, Оруэлл нервно закусил внутреннюю часть щеки, отведя взгляд алых глаз в сторону. — Мы уедем после Нового года.       — Уедете или сбежите? — засмеялся Дазай, презрительно сощурившись. — Куда?       — В Лондон, — безмятежно протянул тот. — И Лизель тоже уедет, если что.       — Думаешь, что сможешь ею мной манипулировать? — не прекращая хохотать, невозмутимо поинтересовался Осаму.       — Это вряд ли, — помахал головой Джордж. — Просто предупреждаю, — он взглянул на наручные часы. — Заговорились мы, Дазай.       — Не думаю, что я успел получить все ответы на свои вопросы, — презрительно хихикнул детектив.       — Спросишь попозже, — ответил Оруэлл, как-то по странному помассировав правый висок. — Мне пора, я не собирался тут задерживаться.       — Я заметил, что ты вообще нелюдим, — тихо проговорил Дазай, пока Оруэлл вставал со своего места. — Нигде не появляешься больше, чем на час.       Большой брат не ответил на это, никак не отреагировав. Значит, Дазай попал в яблочко. Нашел, наконец-то, больную точку. Если Оруэлл орудовал в городе, рядом с людьми, больше, чем час, к примеру взять убийство Тонана, в ночь на второе декабря, то всё внезапным образом выходило из-под контроля. Это он срывался, не остальные.       — Изматывает он тебя, да? — громко, так, чтобы его услышал уходящий мужчина, сказал Дазай. — Ты боишься, что выйдешь из себя?       Оруэлл остановился около двери, загораживая своей громоздкой фигурой проход. Не оборачивался, смотря прямо перед собой в одну, невидимую точку. В мыслях — штиль, в сердце — пусто. Дазай угадал, хотя, вряд ли это можно было так обозвать. Додумался, не иначе. Сложил пазл, соединил красной нитью факты и подсказки, выиграл шахматную партию. Джордж медленно улыбнулся, разворачиваясь. Как одновременно глупо и интересно получилось: Дазай был вторым, кто до этого додумался. Вторым за тридцать девять лет.       — Да, — кивнул Оруэлл детективу, толкнув дверь от себя, покинув заведение.       Джордж хотел было прикурить перед тем, как вновь ступить на порог Вооруженного Детективного Агентства, но, не обнаружив в кармане пачку сигарет, шикнув самому себе под нос, направился в здание, сразу к лифту. Мужчина даже не постоял перед дверью офиса, поправив пальто или глянув на часы — тут же легко отворил дверь, привлекая к себе всеобщее внимание. Заметил, как Куникида сморщился, вставая со своего места, быстрым шагом направляясь к его сторону. В светло-зеленых глазах детектива немой вопрос, на который сразу же любезно отвечает:       — Он пьет кофе.       — Отлично, — вздохнул Доппо, деловито поправив очки на носу. — Чем могу помочь?       — Хочу проведать Лизель, — ответил Оруэлл, поправив воротник черного свитера. — На пару минут.       — Доктор Йосано на своем месте, — кивнул Куникида, прочищая горло.       — Спасибо, — тот же в ответ благодарно улыбнулся, направившись в сторону больничного крыла.       Шаги становились тяжелее. Ноги ватные, разум потихоньку затуманивался. Сначала это был просто шепот — мимолетная мысль здесь, мгновенная ошибка там. Но время и ноги шли, шепот становился все громче и настойчивее, пока не начал заглушать абсолютно все звуки вокруг. Он не был чужд внутренним демонам, но это было другое. Это была сущность, таившаяся глубоко внутри, появляющаяся из глубин его подсознания. С каждым днем его влияние становилось все сильнее, его рассудок сжимался, как тиски. Оруэлл резко дернул головой, выдохнув. Попустило.       Постучал в дверь кабинета, ожидая ответной реакции. Внутри заскрипел стул, послышался стук каблуков по кафелю. Йосано отворила дверь, тут же скорчив самое недовольное лицо, что могла.       — Чем могу помочь? — продолжала кривиться та.       — Я бы хотел заглянуть к Лизель, — сказал Джордж, приулыбнувшись. — Как её самочувствие?       — Стабильно, — отрезала Акико, отходя от двери.

Стабильно хреново.

      Оруэлл тихо вошел в помещение, остановившись посредине. Акико махнула рукой в сторону соседней двери.       Кивнув скривившей недовольную мину Йосано, Оруэлл открыл дверь в палату, заходя. Лизель закрыли ширмой, хотя, он не может сказать, давно ли. С самого первого дня он здесь не появлялся, ограничиваясь доносами ворона-посредника. Да и из основного кабинета она перекочевала в лазарет, если это пространство с завешенными койками можно было так назвать. Всё выглядело ещё более безжизненно. Три недели. Три.       Три недели Джорджа съедают его мысли заживо. Три недели он борется с желанием избавиться от проблемы. Три недели Зусак, не двигаясь, лежит на больничной койке. Три недели Оруэлл пудрит мозги тому эсперу, которого, как кстати, наконец-то отыскал Вороной. Поисковая способность — лучшее, что есть в таком человеке, как Николай. Но у того одаренного способность ещё интереснее: информация за информацию. И, поэтому, Джорджу пришлось очень сильно постараться, чтобы не выдать тому парню какую-либо тайну. Он не знает, насколько того запугал Достоевский, но шанс того, что этот одаренный может воспользоваться информацией против Принципа Талиона, большой. Да уж, у Большого брата и правда было много планов на ближайшее будущее. Но все они успешно рушились из-за проблем, которые отчасти, устроил он сам. Но то, ради чего стоили эти проблемы…наконец у него.       А промывать мозги Достоевскому, как бонус, ему ой-как понравилось. Такого крепкого сознания он не видел со времен…

Лизель.

      Устало присев на скрипящий стул, Джордж вздохнул. Когда Шева рассказывал, что Зусак с каждым днем всё больше походит на мертвеца — не верил. Что же, теперь верит и видит всё своими глазами, которые постепенно накрывает пелена. Всё каждый раз начинается с простого шепота. Оно подкрадывается незаметно, тихо, но постепенно просачивается во все щели разума, как удушающий туман, затмевающий всякую надежду и радость. Оно обвивает сердце своими ледяными щупальцами, безжалостно сжимая его, высасывая каждую каплю тепла и жизненной силы. Оно — это отчаяние. По мере того, как оно овладевает, Оруэлл всё быстрее и быстрее превращается в безжалостного монстра, становящегося сильнее с каждым мгновением. Он питается мыслями о своих собственных неудачах и разочарованиях, сожалениях и упущенных возможностях.       А тихий шепот шепчет:

Я не виню себя.

      За ним же следующий:

Только ты виноват.

      Когда-то яркие краски жизни исчезают, сменяясь монохромным серым пейзажем. Мир становится пустынным местом, лишенным смысла и цели. Отчаяние искажает восприятие, стирая грань между реальностью и иллюзией. Оно беспрестанно шепчет, сея семена сомнения и ненависти к себе и «близким». Каждый шаг вперед кажется трудным путешествием по зыбучим пескам, тяжесть отчаяния все глубже затягивает в его лапы. Если бы Оруэлл мог сейчас закричать, он бы непременно это сделал бы. Взглянув на Лизель, он усмехнулся. Та, что громче всех заявляла про свою мнимую свободу, сейчас буквально от неё на волоске. Он бы мог начать причитать, да что Лизель знает о свободе, но в глубине, он понимал, что знает она многое. И она понимает, что её свобода — только её смерть.       Оруэллу не хочется думать об этом, но мысли сами лезут в голову. Он громко сглатывает. Мысли о её смерти или облегчении становятся дразнящими, но в то же время отталкивающими. Это становится порочным кругом, подпитывая само себя, становясь сильнее с каждым осознанным поражением. Ум становится тюрьмой, и стены закрываются с каждым мгновением. Есть только два шепота: его и, как он думает, его.

Только ты виноват.

      И, более громкое, словно набат:

Я не виню себя.

      Оно простирается за пределы разума, затрагивая все аспекты. Отношения рушатся под его тяжестью, поскольку оно душит любовь и сочувствие. Всё увядает, сменяясь бесплодной пустотой. Погоня за целями становится бесполезным упражнением, поскольку Оруэлл сам себе шепчет: «Какой смысл?». Когда-то решительный парализуется страхом и апатией. Оруэлл любит Лизель. Как члена своей организации, как отличную одаренную, как сестру, как подругу, как женщину. Это уже что-то платоническое.       Но эта женщина приносит слишком много проблем. И ему всё больше начинает казаться, что с пробуждением их станет ещё больше.       В глубинах отчаяния мерцающее пламя надежды на неё становится далеким воспоминанием. Лизель отличный инструмент, но сейчас…сейчас она бесполезная тряпичная кукла. Назвать сингулярностью то, что ей не является и обмануть их всех. Ему просто нужно было её сознание, управление над её телом. Оставить часть себя, чтобы вернуться, в случае поражения. В самом начале ему нужен был холоднокровный убийца, а женщина, которая отравила парня и смотря на его муки, ела чизбургер — подходила. Заблудшая, разбитая душа. Но, падаль, умная. Да, используя свой голос, Джордж всё же заставил её пойти с ним и присоединиться к Принципу Талиона. Да, он промыл ей мозги, заставив верить в то, что она лично на это согласилась, пришлось сделать это не самым гуманным способом. Но разум Лизель был слишком прочен. Оруэллу даже кажется, что Черная комната на неё никогда не действовала.       Зато, как подействовала на Достоевского…       Оруэлл вновь вздыхает. С другой стороны — что могло ждать Лизель, если бы не он? Тюрьма? А потом? Джордж поджал губы. Нет, Лизель после смерти Лав не попала бы в тюрьму. Она убила бы себя вместе с ней. И была бы свободной.       Ошибка или нет? Размышляя над Зусак, только как над инструментом для выполнения особо неприятных задач — совсем не ошибка. Это только благодаря ей Принцип Талиона смогли удачно начать операцию в Йокогаме. Но, если брать Лизель как полноценного человека, как личность, как сосуд с душой — ошибка. Прежняя жизнь ломала её на тысячи кусков, разбивая все надежды, так и Оруэлл в нынешней делает ровно то же самое. Если крылья сотканы из стекол, то их и разбить не сложно.

Это твоя вина.

Не слушай его. Ты не виноват.

      Большой брат и Черный человек разговаривали с друг другом, четко отстаивая свою точку зрения. Второй упивался хаосом. Он нашептывал зловещие мысли, побуждая его принять свои самые темные желания. Грань между реальностью и фантазией размылась, и он обнаружил, что сомневается в собственном здравомыслии. Были ли эти мысли действительно его собственными, или он стал марионеткой в руках этого злобного альтер-эго? Джордж никогда бы не назвал себя нерешительным, совсем наоборот. Смотря на Лизель и на свои руки, разум, конечно, посещал другой вывод.

Убей её. Подари свободу.

      Оруэлл сильно зажмурился, прикрыв уши руками. Жаль, что он всё ещё понимал, что голоса доносятся не снаружи, а внутри. Если Лизель так нестерпимо-несчастна…

Не лучше ли умереть?

      Лишь память и боль могут душу очистить. Прогнать любую тьму. И Джордж сам с собой неизменно воюет за право простить вину. Мысли начали метаться из стороны в сторону. А если Лизель, когда выйдет из комы, станет овощем? Если обвинит в этом Оруэлла? Если захочет уйти? Но вдруг согласится продолжить? Есть ли у неё цель, к которой она может двигаться дальше, после пробуждения?       Есть. Цель была. И, чтобы не угасла, как и сама Воровка книг, Оруэлл лично приставил к цели усложнение, которое, при желании, о, а оно будет, и ещё какое, Лизель может устранить. На чувствах больных людей играть проще простого. На больных, не особенных. А Лизель была больной. Больной на голову. В Принципе Талиона все слегка сумасшедшие, это не повод их устранять. Тем более, за ошибки, которых они не совершали.       Оруэлл разжал веки с глубоким выдохом и только спустя мгновение остолбенения понял, что больше не сидит на стуле. Джордж стоит над ней, крепко сжимая руки на женской шее. Душит. Мужчина резко отпрянул, рвано выдохнув. Задел ногой стул, тот мерзко заскрипел. Вот и причина, по которой не стоит закрывать надолго глаза, когда в сознании есть разногласия. Тот, кто сильнее — всегда действует первым, сколько бы Оруэлл не переубеждал. Мужчина обреченно зарылся лицом в ладони. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина. Это твоя вина.       — Что же это, Большой брат в отчаянии? — послышался издевательский голосок Дазая за спиной. Догнал, видимо, пришел на шум. — Как комично за этим наблюдать, зная, что это тво…       — Моя вина? — вдохнув побольше воздуха в легкие, Оруэлл развернулся, натянув на уставшее лицо что-то наподобие улыбки. Он пересилил себя, стараясь улыбаться как можно четче. — Не думаю, что меня можно винить во всех бедах человечества.       — Я и не виню тебя в них, — Осаму прищурился, прошагав ближе. — Наверное, у меня даже нет права винить тебя в том, что Лизель, но если смотреть на ситуацию чуть обширнее, что участница твоей организации из-за тебя чуть не погибла и впала в кому.       Джордж не пересилил себя. Натянутая улыбка сменилась на понимающую, мрачную ухмылку. Большой брат опустил взгляд в пол, пробубнив:       — Почему же, есть, — алые глаза устремились на Воровку книг. — Ведь, именно это и есть моя вина, Дазай.       — Ну, это и ежу понятно, знаешь, — Дазай издевательски усмехнулся, надув губы. — Я просто задумался, а вдруг тебя мучает совесть? Но, одного взгляда на тебя мне достаточно, чтобы усомниться в этой мысли.       — Очень мило, — в своей обычной манере улыбнулся Джордж. — Даже я могу позволить себе секундную слабость.       — И что же это за слабость такая, что требует подняться со стула, склонившись над ней? — карие глаза Осаму помрачнели.       Внутри Оруэлла что-то зловеще щелкнуло.       — О, хочешь провести аналогию со своими шаловливыми ручками в больнице? — Большой брат оголил верхний ряд зубов, а в спокойном голосе слышались непривычные нотки измывательства. — До сих пор удивляюсь тому, как она тебя выдержала тогда. — заметив, что Дазай замолчал, внимая неприятной правде, Оруэлл дополнил: — Я даже помню, что она сказала, когда мы с ней встретились.       Скулы детектива напряглись, а уголки ухмыляющихся губ слегка опустились.       — Что же? — уверенно спросил детектив.       Оруэлл с огромным удовольствием процитировал слово в слово:       — Мне хотелось узнать, как далеко он и его паршивые ручки могут зайти.       Не обращая внимание на то, как плечи Осаму напряглись, Джордж, под сверлящим его взглядом карих глаз, направился к выходу. Он медленно остановился, когда поравнялся с Дазаем, слегка склонив голову в его сторону.       — Просто появилось резкое желание её задушить, — прошептал тот. — У тебя ведь тоже оно было, да?       И ухмыльнувшись самой колкой улыбкой, сдерживая рвотные позывы к самому себе и тому, что он говорит, Большой брат медленно зашагал дальше. Шаги тихо отдавались эхом в помещении.       — Почему не задушил? — спросил Осаму, не оборачиваясь. — У тебя была идеальная возможность.       — А ты почему этого не сделал? — захихикал Оруэлл, и, получив в ответ молчание, спокойно обернулся, ответил в этот раз без угрызений и издевок: — У меня, всё же, есть совесть.       Дазай тихо засмеялся себе под нос, прикрыв глаза. Совесть. Ха-ха. Была бы она у Оруэлла, он бы не признался в попытке убийства. Совесть сожрала бы его заживо. Или, сожрал кто-нибудь другой, если вы, конечно, понимаете, кто. Или нет?       Детектива слегка трясло, но тот вдыхал каждый раз, когда замечал подергивание в конечностях. И причиной этого стали его безудержные и неутолимые чувства в перемешку с эмоциями, которые Дазай испытывал прямо сейчас. Они порождали внутри покалывания, и ему неприятно и непонятно это, оно слишком ново для него. Не привыкший к спокойствию мозг устраивает извилинам и людям вокруг такие качельки, осторожно! Можно расшибить оставшиеся частички счастья. Хочется употребить его. Ломка по счастью или ломка по боли? Решай уже, Дазай! До чего это его доводит. Когда выбирает, что либо, нужно учитывать потери от другого, также горячо любимого дела. И находясь в точке полного неудовлетворения гораздо сложнее делать выбор, хочется выбрать всё сразу. Душа Осаму слишком жадна к познаниям и средних человеческих лет не хватит, ему недостаточно. Вечно мало.       Он услышал, как Большой брат негромко хлопнул дверью в больничное крыло. Дазай набрал побольше воздуха в легкие. Что это, мать его, только что было? Неужели, Черный Человек действительно такой страшный паразит, а не дополнительная сила, как изначально думал Осаму? Детектив закрыл глаза, потерев веки. Ну всё. На сегодня точно хватит.       Быстро сглотнув накопившуюся в горле слюну, Дазай прошагал к небольшой тумбочке перед койкой Лизель, поднимая книгу в ярко-красной обложке. Читать не собирался, утром уже успел. Осаму скучающе открыл сказку на закладке, читая строчку, на которой остановился:       «Если вы любите что-то, освободите это. Когда оно вернется к вам, оно ваше. Если нет, то оно никогда не было вашим».       Дазай хмыкнул, захлопнув книгу. Интересно, точно ли «Маленький принц» был рассчитан на детей? Ему казалось, что и вовсе нет, ибо её смысл даже случайный взрослый прохожий назовет неправильно. Сказка об одиночестве. О маленьком ребенке, любившим запах цветов и дождя, ставшим в итоге разочаровавшимся взрослым. И как бы Осаму хотел ассоциировать Лизель с главным героем, по итогу понимал, что больше сам подходит на эту роль. А Лизель не Лис, не Роза и не Рассказчик. Змея. Мудрая змея, убившая Маленького принца.       Кстати, про мальчика, любившего цветы. Дазай аккуратно вынул из вазы завядший цветок азалии, положив рядом со спящим в ногах женщины вороном. Он вечно куда-то их таскает. Ест, возможно. В прочем, Дазай привык отдавать их ему.       — Утром принесу новый, хорошо?       С кем он разговаривает? Ну, точно не с птицей. Хотя, нельзя было сказать, что разговаривать со Спящей красавицей тоже идея на пять звезд. Легко выудив из кармана резной бутылёк с каплями, Дазай склонился над Лизель, приоткрывая её рот. Невозможно было не заметить отпечатки рук на шее. Он душил сильно. С прямо поставленной целью — убить. Осаму хмурился, когда отсчитывал три небольших капли. Урод. Вот, кто ты, Джордж Оруэлл.

***

      Капающие с крана капли ритмично ударялись об поверхность воды. Ванная комната. Темно. Пахло ладаном, полынью и чабрецом. Лежа в воде, ещё и приправленной льдом, парень зачесал кудрявые, блондинистые волосы назад. Тут ничего нет. Он наконец-таки ничего не слышит и не видит. Шева наконец-то один. Окурил ванную комнату травами, чтобы ни один дух не пробрался. Сделав глоток чая из чашки, что стояла на полу, мольфар вздохнул. Ему нужно было попробовать жить без притупления разума, в виде алкоголя. Хотя-бы сейчас. Поэтому, чай был чист.       Набрав побольше воздуха в легкие, Шева погрузился под воду. Вес мира, казалось, растаял, исчез под водной пеленой. Вода окутывала его коконом, давая нужную парню передышку. Образы прошлого плясали в сознании, моменты радости и боли, каждый из которых формировал то, чем он стал. Конечно же, главный, кто его сейчас интересовал, был тем, при взгляде на которого Шева хотел убивать и лелеять. Так сказать, по очереди. Ненавидел и любил.       Шева знал, что Вороной где-то там, слишком рядом и слишком далеко одновременно, и он измывается над ним, смеется, скрываясь от его глаз. Они расстались не на самой радостной ноте, не в самое радостное время. Шева сделал в тот момент всё, что мог. Подарил единственному выжившему свободу, о которой Вороной так любил мечтать, глядя на звездное небо. Но вот… Всё, как всегда, пошло не по плану. Вороной отказался. Он не хотел быть выкупленным из рабства, объясняя это тем, что ему просто будет некуда идти. Что ему делать, когда все свои двадцать с копейками лет жизни, он только и делал, что прислуживал. Вороной наотрез отказался от подаренной Шевой возможности.

«Я краще прислужуватиму тобі, ніж потону в незнанні завтрашнього дня».

      Парень сжал кулаки. Идиот. Вороной, а не он, естественно. Как так можно себя вести?! Как можно было от такого отказаться?! В моменте казалось, что вода вокруг Шевы сейчас закипит от его бешенства. Сколько бы мольфар не старался его переубедить и вбить в пернатую голову разумную мысль, Николай лишь спокойно улыбался, глядя на разбушевавшегося блондина перед собой. А потом, когда Шева закончил свой эмоциональный букет из крика, обиды и волнения, Вороной тихо ответил:

«Я ніколи не хотів бути вільним. Я хотів бути з…»

      В дверь постучали. Шева злостно нахмурился, но из воды не вылез. Парень знал, что кроме Оруэлла в эту дверь никто не мог стучать, а значит, желание открывать улетучивалось с каждой секундой. Настойчивый стук продолжался.       — Шева, тебе звонят, — доносился из-за двери голос.       Хотелось ещё глубже уйти под воду, но поддон ванны не давал этого сделать. В тихих объятиях ванны он признал несовершенство, которое жило внутри него. Шева просто хотел побыть в одиночестве. Хотя-бы два часика. Шева даже сначала не подумал о том, кто бы мог ему звонить, ибо и знакомых, и друзей, как таковых, не было.       — Я вхожу, — сказал Оруэлл, открывая дверь. — Оу…       Он бы мог подумать, что Шева мертв, смотря на то, как неподвижно он лежит на дне ванны. Но, к большому счастью или, сожалению, Джордж знал, что на такое Шева никогда не пойдет, даже если жить будет невыносимее, чем раньше, в рабских угодьях. Шева слишком сильно ценил эту жизнь, чтобы так просто распрощаться с ней. Оруэлл как на зло ещё и свет включил. Шева выплыл, выдохнув.       — Извини, что потревожил обряд самобичевания, — тихо произнес Джордж с улыбкой на лице, смотря на остатки сожженных трав. — Но звонили настырно и много. Тебе стоит взять трубку.       — Кто? — спросил мольфар, вытирая с лица капли. — Ты же видел.       — По твоим подписям сложно понять, — вздохнул Оруэлл, присев на край ванны, попробовав ледяную воду мизинцем. — Да и украинский я не понимаю.       — Знаешь, как ты у меня подписан?       — Могу предположить, что по фамилии, — улыбнулся Джордж.       — Но раньше ты был «Покидьок», — ответил Шева.       — Что это значит? — удивился Оруэлл, слегка склонив голову на бок.       — Лучше тебе не знать, — ответил Шева, легко дернув уголком губы.       Поднявшись, Шева медленно вылез из воды, струсив воду с ног на коврик. Оруэлл всё так же смотрел на поверхность, не шелохнувшись. Обвязав худой торс полотенцем, мольфар завязал волосы в хвостик на затылке.       — Ты сильно похудел, — тихо и неожиданно сказал Оруэлл, а после секундной паузы добавил: — Телефон в зале.       Фыркнув, Шева покинул комнату, ничего не сказав в ответ. Пройдя мимо зеркала, мольфар всё же поджал губы, согласившись со словами мужчины. Мышцы, если и такие были, уже не виднелись. Ребра и позвоночник торчали из-под кожи. Болезненно.       Они жили сейчас вместе, оставив Мэри за пригородом. Оруэлл снял квартиру в отеле ближе к центру Йокогамы, чтобы и офис детективов и здание министерства, где Большой брат решал свои вопросы, были ближе, чем в трех часах езды. И, если Лизель выйдет из комы, то один из них будет тут-как-тут. Пятнадцатый этаж, на который Шева бузил ядовитее обычного. Ему хотелось быть ближе к земле, а не кататься на лифте туда-сюда, чтобы зайти в бар. Возможно, это и стало причиной того, что мольфар пил реже и состояние его было хуже. Не было сил, даже чтобы кричать на Джорджа, обвиняя его во всех бедах. Шева даже однажды подумал о том, что он слишком сильно на него давит.       Присев на диван в зале, Шева взял в руки смартфон, разблокировав. Семь пропущенных. И кто бы это мог быть? Пролистав приложения, парень зашел в телефонную книгу, посмотреть, кто же. И именно тогда, когда он увидел имя абонента, дыхание застыло. Четыре буквы кириллицей.

«Коля».

      Уставившись голубыми глазами в экран, парень не двигался. После месяца пропажи, после того, как Шева каждый божий день звонил ему, в надежде получить ответы на вопросы, а потом просто из-за переживаний, после того, что случилось неделей ранее… Он просто взял и набрал? Семь раз? А Шева ещё и не ответил, ибо именно в этот момент решил провести личный сеанс психотерапии в ванной комнате? Мольфар готов был вырвать себе глаза, чтобы не видеть свою собственную ошибку и безалаберность. Идиот. Он, а не Вороной, естественно.       Телефон повторно зазвонил. Те же четыре буквы кириллицей. Шева сглотнул подступивший к горлу ком. Ему чувствовалось, что разговор будет коротким и неприятным. Парень, приняв вызов, медленно поднес трубку к уху. Молчал он. Молчал и тот, кто звонил.       — Привіт, — тихо донеслось из динамика. — Як ти?       — Знущаєшся? — так же тихо ответил Шева. — Де ти?       — Не вдома, — приглушенный смех защекотал уши.       — Вороний… — злобно процедил Шева.       — Коли ти востаннє називав мене на ім’я? — спокойно защебетал Вороной на другом конце провода.       — Де ти? — повторил Шева, проигнорировав вопрос.       — А тебе, хіба, не цікавило зовсім інше? — Николай засмеялся. — Наприклад, звідки я знаю про храм та звідки у Японії мої ворони?       — Що в біса змусило тебе покинути рідний край, де тобі, вочевидь, і місце, і подолати пів світу, лише, аби стати убогим емігрантом, у рафінованому, гармонійному суспільстві, яке, якщо чесно, і без тебе чудово б обійшлося?! — не выдержав, Шева повысил голос, рыкнув под конец прямо в динамик.       Спустя минуту молчания, Вороной тихо ответил:       — Ти.       Заледеневшее временем и обидами сердце йокнуло. Больно и мерзко. Неожиданно и внезапно. Теперь уже молчал Шева, не решившись издать малейший звук в ответ.       — Своїм мовчанням ти розбиваєш мені серце, mon amour, — протянув последние слова с явным французским акцентом, Вороной захихикал, вздохнув. — Я дзвонив лише поцікавитись, як у тебе справи.       — Йди до біса, — отрезал Шева, слыша, как Николай на том проводе захихикал с новой силой, а после первым сбросил трубку.       Парень со скрипом в стиснутых зубах отбросил телефон в сторону, запрятав лицо в ладони, безвыходно простонав. После такого захотелось помыться ещё разочек, а может, и три. Противно. Противно. Противно. От самого себя ему противно. В течение многих лет он отрицал и подавлял свои истинные чувства к этому парню с черной косичкой за спиной. И вот опять. Общественная обусловленность, которую он впитывал годами, привила ему чувство стыда, веру в то, что его чувства были неправильными или неестественными. Это мешало ему объяснить самому себе, почему он так сильно за него переживает. Шева ведь переживает за всех. За Лизель, за Мэри, за Оруэлла и за него тоже. Только поэтому. Только поэтому. Только поэтому.       Страх крепко сковал его, нашептывая истории об отвержении, осуждении и отчуждении. Возможность потерять дружбу, столкнуться с дискриминацией или подвергнуться остракизму со стороны тех, кто ему дорог, маячила над головой темной тучей, еще больше запутывая его в паутине неуверенности в себе. Но что Шеве до мнения других? Он боялся своего собственного. Тем не менее, среди мыслей начали появляться проблески чего-то иного. Осознал подлинность своих эмоций — то, как билось его сердце при виде друга, электричество, зарядившее воздух, когда они касались друг друга, тоска, которая грызла его душу, когда они были врозь.       Он ненавидел это в себе, срываясь на другом. Шева, всё еще закрывая лицо руками, обреченно простонал, срываясь на крик. Идиот. В этот раз — точно Шева.       Оруэлл тихо поставил два стакана на стол, один перед мольфаром, другой перед креслом, куда сам и уселся. Поставил бутылку коньяка и пепельницу, вторую придвинув ближе. Закурил, не открывая окна. В номерах курить нельзя было, но тот не мог открыть окно, ибо Шева сидел в одном полотенце. По мнению Большого брата, куда лучше было бы заплатить штраф. Зажав сигарету между зубов, он плеснул алкоголь в стаканы, тут же отпив из своего.       Глядя сквозь пальцы на мужчину, Шева переключился. Парень с выдохом выпрямился на диване, приняв стакан. Глоток. Ещё глоток. Разум слегка затуманился, а коньяк жгучим теплом отдавал в горле. Чтобы отвлечься от одних внутренних терзаний, мольфар переключился на другие.       — Ты, вроде, не пьешь, — сказал Шева, бездумно разглядывая стенки стакана.       На удивление, Оруэлл не ответил. Шева мельком глянул на мужчину, что впился алыми глазами в пол, просверливая в нем дыру. Пепел падал на штанину брюк. Он подозрительно затих. Даже, если и подслушивал телефонный разговор, то всё равно бы не разобрал речь. Нет… Оруэлла что-то тревожило с того момента, как он вернулся из офиса детективов.       — Что ты уже сделал? — догадываясь, что дело может быть опять в этом, задал вопрос Шева.       — Я не сделал, — тихо ответил тот, вспоминая свои руки на женской шее.       — Это к лучшему? — Шева недоверчиво сощурился.       Оруэлл глубоко вздохнул, затушив сигарету:       — Я не знаю.       Шева пренебрежительно хмыкнул. Да что происходит со всеми в последнее время? Какого черта все вдруг стали сами не свои?! Даже Шева начинает понемногу сдавать заднюю. Мольфар лениво отпил ещё немного, развернувшись к Оруэллу. Молчит. Смотрит в пол. Не улыбается. Пьет быстро и без колебаний.       — Когда я что-то чувствую, я пью, — вполголоса сказал Шева.       — Значит, ты алкоголик, — незаинтересованно ответил Оруэлл.       — Тц, — цыкнул Шева. — Заткнись.       — Мне кажется, я начинаю сходить с ума, — вдруг проговорил Оруэлл, наливая себе ещё.       — Кажется, я тоже, — ответил Шева.       Они безмолвно глянули на друг друга, отпив из своих стаканов. Шева уперся локтями в свои колени, зарывшись руками в кудрявые волосы. Страдальчески закрыл глаза. Никогда такого не было, и вот опять, да?       — Просто скажи мне, почему? — заговорил Шева, зажмурившись. — Почему все происходит именно так? Почему всё идет вверх дном с того момента, как мы оказались в этой блядской стране?       Оруэлл промолчал. Не знал, что ответить. Тошно было им обоим, а от бесчисленных вопросов никому легче не становилось. Оруэлл вздохнул, пересев к Шеве на диван. Устало вытянул ноги, сделав внушительный глоток коньяка.       — Ну почему всё идет по пизде? — заскулил Шева, сжавшись. — Сколько ходов мы уже сделали неправильно? Почему ни в одной стране, в которой мы работали, ничего подобного не было? Англия, Украина, Израиль и Китай. Мы сделали это за два года. Мы словно войну устроили… Что сейчас идет не так, Джордж? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему? Почему?       В груди Оруэлла что-то сжалось. От незнания ответа мужчина горько усмехнулся, уткнувшись головой в плечо мольфара. Шева повторил за ним, уткнувшись в затылок брюнета. Нельзя было сказать, кто первый кого обнял, мужчины сделали это одновременно. Чтобы просто не свалится лицом в пол от неизвестности и безысходности. У Шевы защипали глаза, но он бы себе не простил, если бы расплакался прямо сейчас. По его мнению, плакать должен был Оруэлл. Ведь то, что сейчас происходит, на процентов семьдесят — его рук дело.       — Все будет хорошо, — прошептал Джордж.       — Всё будет хорошо? — грубо переспросил Шева. — Ты не умеешь поддерживать.       — Я привык искать решение проблемы, — ответил Оруэлл.       — И какое решение у этой? — вопрос Шевы прозвучал более насмешливо, чем должен был быть.       — Нам нужно уехать, — тихо ответил Джордж, почувствовав, как от удивления Шева выпрямился, убрав подбородок с его затылка. — Забрать Лизель, увезти. Может, в Лондон. Там безопаснее всего.       — И оставить всё, как есть? — встрепетнулся мольфар. — А как же твой «гениальный» план, промывка мозгов государству, изъятие той страницы у Небожителей?       А кто сказал, что страница уже не изъята?       — Мы все оказались не подготовленными к такому, — ответил Оруэлл, посмотрев Шеве в глаза, не поднимаясь с его плеча. — Тут ситуация иная, и я больше не намерен подставлять вас опасности в виде меня или тех же Небожителей. — мужчина опустил взгляд. — Даже я устал.       — Ты действительно думаешь, что будет проще сбежать? — удивлению Шевы не было границ.       — Да, — Джордж уверенно кивнул. — Поэтому, как только Мэри доделает андроида, мы сразу же…       Оруэлл не договорил, прервавшись на кашель, который с каждым вздохом становился сильнее. Джордж сгорбился, закрыв рот рукой. Шева подорвался с места, в моменте словив слетевшее с бедер полотенце, повязав обратно. Налил в чистый стакан воды, поставив перед Оруэллом. Наконец, кашель прекратился, а мужская рука была запачкана чем-то вязким, черным и липким. Мужчина застыл, глядя на свою руку. В эту же секунду в голове пронеслась одна мысль, которая предшествовала возникновению «отторжения» — той самой субстанции на его руке:

С Лизель что-то случилось.

***

      — Это называют философской головоломкой, Ямадзаки, — безмятежно произносит Дазай, скрипя подошвой ботинок об снег.       — То есть, хочешь сказать, что если в корабле заменить все доски, то это будет совершенно иной корабль? — Томиэ восторженно хлопала ресницами, идя следом.       — Я придерживаюсь этого мнения, — он скучающе ухмыльнулся, пожав плечами. — Это парадокс «Корабля Тесея».       — А если из старых досок построить новый корабль? — спросила она, не сводя с детектива взгляд черных глаз. — Получается, это будет старый корабль?       — Хорошая мысль, — Осаму довольно хмыкнул.       Девушка искоса взглянула на мужчину, идущего рядом с ней. Прогуливаются после работы уже час как, а Дазай, такое чувство, летает где-то в облаках. Близлежащая гавань сверкала, отражая красочные огни колеса обозрения и высоких зданий.       — Но, если провернуть такое не только с кораблем? — после минутной паузы продолжил Дазай. — Взять, например, что-то посложнее.       — Посложнее? — удивленно переспросила Ямадзаки.       — Человека, — предположил Дазай. — Что, если пересадить органы одного человека в другого? Он всё так же будет собой?       — О, я видела похожее в одном фильме, — уловив то, в чем она разбирается, девушка воссияла. — Там пересадили сердце парня незнакомой девушке.       Ямадзаки рассказывала довольно увлеченно, что Дазай даже на пару секунд повеселел. Фильм был о том, как в ночь перед Рождеством больной девушке пересадили сердце только что умершего молодого человека, а спустя год девушка начала видеть галлюцинации с его присутствием. Только вот, сначала она не знала, что это — галлюцинация, а думала, что реальный, живой человек, с которым она познакомилась на улице. Как для рождественского фильма, детективу показалось, что такой сюжетный поворот в середине — слишком мрачный. Но, он уловил суть, которую пыталась донести Томиэ. Из-за пересадки сердца героиня уже не была собой, а на некоторый процент — тем парнем, ловя галлюцинации о его, как оказалось, прошлой жизни.       — А если один человек захватит разум другого? — после обсуждения фильма, Ямадзаки внезапно обратилась к нему. — Это тоже может относиться к этому парадоксу?       — Это на то и парадокс, что ответа нет, — детектив пожал плечами, мимолетно глянув на звездное небо. — Хотя, если например взять человека, притворяющегося другим человеком… Не думаю, что это будет равносильно замене органов или досок в корабле.       Дазай глянул на девушку исподтишка, проверяя её реакцию. Томиэ лишь понимающе кивнула, соглашаясь. Ни один мускул на её лице не дрогнул. Внезапно, о чем-то раздумывая, Ямадзаки резко остановилась, стукнув кулачком по ладошке.       — Я поняла, как это работает! — уверенно сказала та, что аж глаза заблестели. — Возьмем, например, статью! У нас есть черновик, который нужно отредактировать. Но, если во время редактуры каждый абзац будет переписан по другому, то статья уже будет совершенно другой, а не той, что раньше. А если во вторую статью взять материал из первой, не редактируя, то вторая статья автоматически станет первой.       Переварив сказанное девушкой в голове ещё несколько раз, чтобы понятней перефразировать, Дазай медленно кивнул. По сути — Томиэ мыслила в правильном ключе, но аналогия с кораблем была проще и понятней. Так и норовило спросить: «Ты дурочка или только притворяешься?».       — Если в слове «хлеб» сделать 4 ошибки, то получится слово «мясо», — ответил Осаму, продолжив идти дальше, слыша, как девушка аккуратно его догоняет.       — Вот, да! — энергично закивала, улыбнувшись. — А про человека, притворяющегося другим…       Детектив едва заметно напрягся, заинтересованно переведя взгляд на девушку.       — Если он берет имя второго, то он ещё не становится им, — Томиэ улыбнулась, слегка прищурив взгляд. Дазаю казалось, что этому она научилась именно у него. — Но, если он присваивает себе личность, то я считаю, что это тоже попадает под парадокс.       — Не соглашусь.       — Да и не надо, — засмеялась Томиэ, отмахнувшись. — Я только что сделала парадокс в парадоксе. Про «Пещеру» Платона слышал?       — Значит, ты все-таки в этом разбираешься, — насмешливо хмыкнул Осаму.       — Во всём по чуть-чуть, — довольная улыбка никак не хотела сходить с девичьего лица.       Город сверкал ослепительным убранством, мерцающие огни украшали улицы и витрины магазинов. Набережная Йокогамы с её знаменитым колесом обозрения, что сейчас, к сожалению, не работало, красиво переливалась в новогодних цветах из-за гирлянд, что повесили совсем недавно. Свежий зимний бриз доносил слабый запах океана. Прогуливаясь по набережной, они любовались освещенными кораблями, плывущими по спокойным водам — их отражения создавали завораживающее зрелище. Такое тихое и спокойное, если слегка отдалиться от шумной улицы, направившись ближе к порту. Двадцать шестое декабря. Пять дней до Нового года, а улицы уже оживленны больше обычного.       — О, Ямадзаки, — прервав неловкую тишину, взбодрился Дазай. — Как планируешь праздновать Новый год? С семьей брата, небось?       Девушка, на удивление детектива, услышав слова про брата тут же помрачнела. Она старалась не убирать улыбку с лица, но резко опущенные глаза в пол и мимолетное закусывание нижней губы выдало. Нервничает. Всё время ведет себя странновато, когда речь заходит о старшем Ямадзаки.       — В этом году я не праздную с ними, — тихо ответила та, переведя взгляд на океан.       — М? Чего так? — аккуратно прокладывая себе путь всё глубже в её душу, Дазай легко подошел на шаг ближе, сокращая дистанцию.       — Да ничего, — та неуверенно пожала плечами.       — Что-то произошло? — Дазай ступил ещё ближе, оказавшись у неё за спиной, но всё ещё не позволял себе её касаться. Спугнет.       Неужели, из-за проверки Куникиды? Хотя, это было бы как минимум странно. И всё-таки, если они оба двойные агенты, а таким образом детективы их спугнули? А если нет, то выходит, что такое резкое заявление на работу к старшему по поводу сестры могло как-то пошатнуть их отношения.       Но Ямадзаки ответила совершенно иное и неожиданное:       — Я уже несколько лет не праздную с ними.       — Несколько лет? — Дазай переспросил.       — Знаю, звучит странно, но… — Томиэ замялась, начав заламывать себе пальцы рук. — Наверное, где-то с моего совершеннолетия мы праздновали порознь, не только Новый год, но и остальные праздники тоже. Он стал чаще ездить в командировки, семья и всё такое…       — И ты праздновала одна? — «встревоженно» поинтересовался Осаму, хотя сам хотел горько усмехнуться. Это слишком напоминало его самого.       — Когда сама, когда с подружками выбиралась, — пожав плечами, она слегка повернулась к Дазаю, словно ей было некомфортно, когда он находился прямо за спиной. — В этом году — как карта ляжет. Харуно-сан звала к себе, так что, может с ней отпраздную.       Несмотря на то, что повернувшись Томиэ замолчала, Дазай не сдвинулся с места, упрямо разглядывая её слегка погрустневшее личико. Интересно, если все его догадки не верны, то какую ошибку он сейчас совершает? Девичье плечо легко касалось его плеча. Разница в росте с Ямадзаки практически не отличалась, может, та была ниже сантиметров на пять. Высокая. Стройная. Милая, и чего уже там скрывать, красивая на лицо. Идеал японки. Наверняка, она подходила под большую половину пунктов в списке Куникиды о «Идеальной девушке для него». Это больше не пугало. Многие девушки были такими, но почему Осаму напрягала именно она? Потому, что появлялась в неожиданных местах в самые подходящие моменты, словно преследуя. Если бы она действительно оказалась самой обычной, то Дазая ждал бы полный крах. Именно поэтому он всё ещё предполагал, что Ямадзаки Томиэ — совсем не та, за кого себя выдает и есть в ней подлянка. Но в каких таких закромах она прячется?       Дазай легко наклонился вперед, оказавшись совсем близко. Ямадзаки удивленно вскинула брови, попытавшись отойти назад. Осаму вздохнул про себя: «Рано». В ответ детектив лишь улыбнулся, отшутившись. Видел, как покраснели её щеки и мочки ушей, и, кстати, не от холода.       — Проводить тебя? — тот лукаво склонил голову на бок.       Прежде, она отказывалась, стеснявшись. Если откажется и в этот раз, Дазай проследит за ней. Удивительно, что он до сих пор так не сделал.       — Можно, — та с легкой, но уставшей улыбкой на лице кивнула.       Мужчина и в самом деле удивленно хмыкнул себе под нос, улыбаясь. Что, неужели единственный и неповторимый, лучший в своём роде любовник Дазай Осаму растопил и это сердечко тоже? Он отступил на шаг назад, давая Ямадзаки вести. Снег всё так же противно трещал под ногами, а морозный ветер продувал уши. Забирался, казалось, через шапку, через волосы, просачиваясь в самую глубь ушной раковины. Интересно, что же всё-таки она к нему испытывала? Смог ли Дазай подковырнуть старые раны, кое-где подставить свое плечо, разговорить и в конце концов пробить сердце, что было покрыто скорлупой, словно яйцо? Видимо, сердце прячется в твердой скорлупе, и расколоть её дано немногим. Может, поэтому у Осаму толком не получается любить.       Десять минут молчаливой ходьбы. В парк Ямасита, из него в пешеходный переход, на другую часть улицы и прямиком к «тому самому» району. Туда, где в основном жили семьи с заработком в триста тысяч йен в месяц, что по меркам Йокогамы считалось выше среднего. Осаму осматривал улицу вдоль и поперек: офисы, камеры видеонаблюдения, регистраторы на машинах. Словно, девушка выбрала этот район чтобы на сто процентов быть убежденной в своей безопасности. Томиэ завернула в один из дворов, по собственнически огражденным забором и воротами с кодом. Пока девушка вводила код, детектив ненавязчиво заглянул ей за плечо, усмехаясь абсурдности. Код был строго по фэншую: «1980». Никаких четверок, ибо это число означало смерть.       Звон открывающихся ворот неприятно ударил по ушам. Двое безмолвно проследовали к дому, проходя мимо небольшого сада с опустевшим фонтаном.       — Откуда столько денег на такое жилье? — спросил Дазай, поднимаясь за девушкой по ступенькам на второй этаж. — Ты ещё где-то работаешь?       — Брат беспокоится о моей безопасности, — уныло ответила Ямадзаки, заворачивая с лестничной клетки на общие балконы.       — О семейном времяпровождении он не беспокоится, а о жилье в цену нескольких десятков тысяч йен — да? — насмешливо заметил Осаму.       Ямадзаки на секунду остановилась, вздохнув:       — Давай мы не будем больше говорить о моем брате.       И продолжила путь до своей квартиры как ни в чем не бывало. Детектив угукнул, тяжело вздохнув. Проходя мимо чужих квартир, он приметил, что каждая дверь открывается только с помощью специального ключа-карты, домофоны расположены рядом с дверью, а так же стоит сигнализация, что мигает сверху красной точкой. Вывод был один — в квартиру Ямадзаки без Ямадзаки он не попадет.       Дазай не любил маску «спасательного круга», поэтому, практически никогда её не применял. Он уже невесомо чувствует, как стряхивает с неё сантиметровый слой пыли, прикладывая к лицу, делая, что не на есть, самое обеспокоенное выражение лица, что он мог когда-то изобразить. Ещё раз вздохнув, он направился за девушкой быстрее, как тут вдруг заметил что-то странное слева от себя. На фонарном столбе. Резко повернул голову в сторону.

Ворон.

      За кем следишь, пернатый друг? За Дазаем или… Осаму вновь посмотрел в след Ямадзаки, что медленными шажочками почти доковыляла к последней квартире на этаже. Дазай шанс упустить не мог, махнув рукой на ворона, тот за несколько больших и быстрых шагов сократил расстояние между ними, аккуратно взяв девушку под локоть. Томиэ застыла, медленно поднимая взгляд на мужчину.       — Что произошло? — настоятельно спрашивает Дазай, заглядывая своим гипнотическим взглядом через черные глаза прямо в её душу. — Не хочешь поделиться со мной?       Она смотрела на него в ответ, в тишине, мучительно долго. С каждым мгновением легкий ветерок касался ее волос, колыхал челку, приоткрывая лоб. Томиэ всё так же продолжала изумленно хлопать ресницами, смотря ему в глаза. Ее сердце жаждало связи, превосходящей просто слова. Но в Дазае она совершенно такого не наблюдала. Это был язык, на котором говорили мазки украденных взглядов и молчаливая интонация общих улыбок между ним и другой, но никак не между ним и ею. Но теперь настал момент слегка подступиться, и девушка оказалась зажатой между возможностью и парализующей хваткой уязвимости. Хватка Дазая, хоть и на первый взгляд была нежна, но по ощущениям — тяжела и серьезна.       — У меня никогда не было хороших отношений с братом, вот и вся проблема, — ответила Ямадзаки, абы как пожав плечами. — А ты ничем не хочешь со мной поделиться?       Прищурив взгляд, тот тихо хихикнул. Дазай старался быть с ней осторожным во всём: в словах, эмоциях, прикосновениях. Настолько педантично, насколько мог.       — Например? — Осаму игриво склонил голову на бок.       Томиэ была существом парадоксов, ее дух был подобен легкому трепетанию крыльев бабочки, но все же удерживался на якоре силой своих страхов. Как однажды написала Вирджиния Вульф: «Запирайте свои библиотеки, если угодно, но на свободу моей мысли никаких запоров, никаких запретов, никаких замков вам не наложить». И поэтому, несмотря на трепет, грозивший поглотить ее, она знала, что настоящая Томиэ жаждет быть по-настоящему услышанной и понятой. Она знала, что Дазай притворяется. И притворялась сама. А никакой такой «настоящей» Томиэ Дазай не знал.       Она хотела спросить: «Что ты пытаешься найти во мне, так тщательно изучая?», но решила не отходить от неприятного образа той, кем она была сейчас:       — Не знаю? — Томиэ улыбнулась, расслабившись. — Я тебе нравлюсь или ты просто так себя ведешь?       — Я же уже отвечал на этот вопрос, — он ухмыльнулся, ослабив хватку на локте. — «Я один из тех, кому ты нравишься».       — Ясно, — она отстраненно кивнула, переведя взгляд на звездное небо. — Я…я пойду. Спасибо, что провел.       — Я чем-то отпугиваю тебя? — Осаму сжал локоть сильнее, не давая девушке уйти.       — Нет, — уверенно заявила та. — Наоборот.       — Не пригласишь на чашечку чая? — Дазай, не переставая ухмыляться, слегка понизил голос.       Ямадзаки усмехнулась:       — Чуть-чуть рановато для этого, Дазай.       Он более чем заинтересованно ответил, заглянув ей в глаза:       — Чуть-чуть?       Залитый серебристым сиянием звездной ночи, общий балкон превратился в театральную сцену двух актеров, можно даже сказать, слишком вжившихся в свои роли. Воздух был заряжен предвкушением, как треск статики перед летней грозой. Пока они стояли там, беззвучно, девушка чувствовала, как сильнее почему-то начинает биться ее сердце. Бескрайнее пространство ночного неба, украшенное мерцающими звездами наблюдало парой черных глаз-бусин. Ворон продолжал сидеть на фонарном столбе, наблюдая.       Получилось у Дазая или нет — он мог узнать прямо сейчас. Всего-то наклонившись.

И Дазай узнал.

      Их взгляды встретились. Сплелись в магнетическом объятии, когда они наклонились ближе. Прикосновение Осаму, нежное, как прикосновение пера, провело по контуру щеки девушки, притягивая ближе. А затем, когда время, казалось, остановилось, их губы встретились. Ощутив мужские губы на своих, внезапно, в сердце Эйлин что-то ёкнуло. Дазай не углублял поцелуй, а только получив ответную реакцию, медленно отстранился. Улыбнулся. С сжатыми от непривычности губами.       — Доброй ночи, Томиэ, — прошептал тот, отступив.       На лице Ямадзаки медленно расползалась милая улыбка. Она застенчиво прикрыла глаза, кивнув:       — И тебе доброй ночи, Осаму.       Ключ-карта медленно прислонился к замку. Дверь своеобразно пикнула и девушка за долю секунды оказалась в темном коридоре, быстро закрывая за собой дверь. В полной тишине и темноте она прислонилась спиной к двери, прислушиваясь. Несколько секунд детектив не двигался, а после зашаркал прочь, да только резко остановился, когда на телефон поступил звонок. Но, он был уже в нескольких квартирах от её. Эйлин выдохнула, кинув рабочую сумку на пол. Пятилась в темноте к ванной комнате, включая подсветку на зеркале, резко осветив свое лицо.       Ямадзаки открыла кран, подставив руки под прохладную воду, набрала немного воды в ладошку, наклонившись над раковиной. Промыла рот. Прополоскала. Даже начала чистить зубы, выдавив пасту на щетку. Отвратительно было не от поцелуя, а от того, что Томиэ не ожидала от себя того чувства, что испытала за ту секунду. Было бы у нее столько силы и смелости — девушка содрала бы с себя лицо.       Дазай глядел на экран своего мобильного, закатывая глаза. «Куникида». Детектив зашагал дальше, подняв трубку.       — Что, уже соскучился по мне? — насмешливо спросил Осаму, попутно вытирая губы об кисть свободной руки.       — У нас ЧП, — ответил Куникида довольно серьезным тоном.       — Принцип Талиона опять начал буянить? — Дазай усмехнулся, спускаясь по ступеням вниз. — Опять убили кого?       — Клиническая смерть, — мрачно проговорил Доппо. — Сердце Лизель остановилось на четыре минуты.       Детектив остановился посреди лестницы, замерев. Пока он стоял там, застывший во времени, мир вокруг становился незначительным, как сон, ускользающий из его рук. Новость обрушилась на него с силой тысячи разбивающихся волн, но Дазай не ощутил не единой эмоции. Он просто стоял, как статуя посреди лестничной клетки, держа у уха телефон. Дазай чувствует лишь привкус недавнего поцелуя на губах. Сладость блеска для губ сменяется горькостью. И, почему-то в голову приходит странная, навязчивая мысль, не подкрепленная ничем:

Ты.

Только ты виноват.

      Сидел над ней, читал ей сказки, приносил никчемные цветочки, каждый раз заглядывая в цветочный словарь, чтобы сейчас услышать это. Чтобы вина, которой не должно было быть, начала грызть изнутри. «Ты не был с ней в этот момент». «Ты не был рядом». «Что ей твои подачки, пока она в отключке?». И почему Дазай узнает это на лестничной клетке дома Ямадзаки?       — В общем, нам нужны люди для ночного дежурства, — продолжил Куникида, выдержав паузу. — Ацуши я уже уговорил, доктор Йосано будет на посту, но нужен ещё кто-то третий. Уговори Танидзаки или Кенджи, будь добр.       — Я сейчас буду, — ответил Дазай таким тоном, что даже Куникида в трубке непривычно затих.       Скинув трубку, Осаму быстро спустился по ступенькам вниз, выбежав на улицу, проходя сквозь незакрытые ворота. Всё не должно быть так. Это Змея убила Маленького Принца, а не Принц Змею.

Вот мы и встретились, моя верная Воровка книг.

На четыре минуты, правда.

Ты слишком быстро меня прогнала.

Конец арки «Томиэ».

      …Лизель на секунду застыла, глядя на «женщину» в упор:       — Ты моя «кто»? — прошептала Зусак.       — Способность, — ответила седовласая. — Ты ведь хотела знать? Я ответила.       — Подожди…но, я говорила с тобой в зеркале… — Лизель отрицательно замахала головой, сделав несколько шагов назад.       — Ты не только со мной говоришь, когда никого нет, — насмешливо ответила та.       — Я видела тебя перед тем, как отключилась, — Зусак нахмурилась.       — А остальные — нет.       — Но…       — У нас уговор, — прервала её Леди. — Остальное я расскажу тебе, когда ты зайдешь в черную дверь.       Лизель оскалилась от злости, нахмурившись больше обычного. Неистовое желание разорвать дамочку перед ней на куски только усиливало эффект недосказанности. Ей даже кусок её личности что-то не договаривает, докатилась! Позор, да и только. Зусак глянула на белую дверь вдалеке, на небо, с которого доносилось тихое чтение Осаму. Паршиво. Воровка книг не хотела покидать своё спокойное пристанище. Знала, что путь из черной двери ведет только в реальность, в прочем, как и из белой. Почему всегда нужно выбирать? Почему выбор всегда между черным и белым?       — Ладно, — Зусак тяжко вздохнула. — Открывай эту чертову дверь.       Леди улыбнулась, вновь натянув повязку на правый, кристаллический глаз. Худощавая рука схватилась за ручку, легко потянув на себя. Беспроглядная темнота, вот, что там было.       — Можно вопрос? — спросила «Книжный вор», отходя от двери.       — Ты ведь часть моего сознания, это вообще нормально? — прошипела Лизель, скривившись. — Ну?       — Если к тебе придет Смерть с косой и скажет, например, я забираю или тебя, или, твоего близкого. Кого выберешь?       Лизель прыснула со смеху в кулак, посмотрев на свою способность так, словно, это было очевидно.       — Я договорюсь со Смертью, — ответила Воровка книг. — Мы давние друзья.       — Тогда, пришло время договориться, — улыбнулась Леди, толкнув Лизель в Черную Дверь.